***
Карим проводит в загородном доме Малышевых три дня, практически не реагируя на социальные сети и звонки матери. Это время кажется ему практически раем на земле. Они поедают полуфабрикаты, играют в старые консольные игры, смотрят старые фильмы на дисках, которые тоже находят на чердаке. А ещё ходят гулять в ближайший перелесок, просто потому что могут, да и Данил вспоминает, что где-то там был старый скелет от УАЗика. Который обязательно надо пойти и исследовать. Они ведут себя словно оставшиеся наедине с собой мальчишки. И это так обалденно, что Кариму не хочется возвращаться. Да, у дома есть свои проблемы. Воды не всегда хватает на то, чтобы нормально помыться в дачном душе. На мощной газовой горелке то и дело пережариваются закупленные наггетсы. Да и сеть действительно ловит абы как. Только со всеми этими проблемами Карим понимает на все сто процентов поговорку про рай в шалаше. Абсолютно обо всём можно придумать шутку с Данилом, абсолютно всё он скрашивает своим присутствием. Реальность, однако, отказывается просто так его отпустить. — Подкинешь меня до города сегодня? — спрашивает он под вечер третьего дня. — Надо всё-таки на учёбе появиться. Да и дома меня потеряли. Данил соглашается. Ехать тут не долго, особенно на машине. Потому заранее долго собираться и напрягаться не приходится. Карим только замечает, что Данил заметно мрачнеет. Это при том, что он сразу предупреждал — на всю неделю остаться тут с ним не сможет. Ему никак нельзя забивать на учёбу. В противном случае, если он вылетит, ему придётся работать на отцовских маршрутках. А Карим не хочет продолжать его «дело». Он хочет получить диплом и нормальную работу, которая не будет включать в себя всякое «возьмите за проезд» по миллиону раз на дню. Вылет с учёбы для него смерти подобен, потому что родители перед ним такой вот ультиматум ставили ещё на первом курсе. Его отец об этом абсолютно точно не забыл. Данил же по утрам его возить на учёбу тоже абсолютно точно не будет. Его просто разбудить не получится с утра пораньше. Да и лечь с ним в компании в приличное время абсолютно невозможно. Он с тяжёлым сердцем возвращается домой. Нехотя выбирается на учёбу с утра. Карим понимает, что привык к Данилу рядом настолько сильно, что всё остальное внезапно оказывается за пределами его зоны комфорта. — Ой, вау, — расплывается в ехидной улыбке Лена, когда его видит. — А я-то думала, вы там головами с Данькой срослись и всё, я больше никого из вас не увижу. Карим чуть морщится. Отчасти из-за её очевидно негативной реакции он и не хотел возвращаться. Знал, что именно так оно и будет. На её месте он тоже был бы обижен, но тут всё-таки слишком тонкий лёд. Эта поездка нужна была им обоим. И Кариму, и Данилу. Но до оскорблённой Лены это не получится донести. И даже если бы она не была разозлена, Карим не знает, как описал бы внутреннее ощущение правильности этих трёх дней. Лена — его лучшая подруга. Единственная, кто знает о нём практически всё. Вот только с Данилом у него связь какая-то совсем особенная. Если бы ему ещё пару месяцев назад кто-то сказал, что в скором времени он начнёт думать об особенной связи с Данилом Малышевым, он бы в жизни не поверил. А теперь получается, что он единственный, перед кем Данил раскрывается по-настоящему. Искренне улыбается, смеётся, перешучивается и говорит обо всём на свете. Это ценнее и прекраснее всех фантазий, даже самых смелых, которые только посещали Карима за весь этот продолжительный период. Он единственный видит настоящего Данила и понимает, что этот парень ему нравится гораздо больше, чем тот показушный придурок, которого видят все остальные. Даже его родная сестра. — Так получилось, — говорит Карим. Вместе они доходят до широкого подоконника на лестничном пролёте, где обычно в перерывах и торчат. — Ему это было нужно, Лен. — А завтра он решит, что тебе нужно прыгнуть с моста, — отвечает она. — Ты пойдёшь и прыгнешь? — Ты передёргиваешь, — вздыхает Карим. — Но я не буду извиняться за то, что с ним поехал. Ладно? Так нужно было. Лена надувает губы. Она всё равно не поймёт. Карим и не надеется на это. Разве только в глубине души где-то. Там, где мечтает о том, что в какой-то момент ему не придётся разрываться между двух огней. Лена резко поворачивается к Кариму, чтобы что-то ещё сказать, но видит Олю Абрамову, поднимающуюся по лестнице. И закрывает рот. — Какие люди, — расплывается в улыбке Оля. — Расскажешь, где пропадал, пати-монстр? Карим напрягается от такого прозвища. Сразу же вспоминает о вечеринке в соседнем областном центре, куда катался на выходных. Фотографии ещё не должны были отгрузить, он регулярно просматривает группу, чтобы вовремя попросить тот или иной снимок удалить. Скорее всего он на них попал. Слишком много внимания на него обратили. Да и со Стасом на танцполе... Карим хмурится. — И вообще, ты не говорил, что заразился клубной манией, — с обиженными нотками в голосе добавляет Оля. — Я видела твои фото в инстаграме того нового клуба. Он выдыхает. А, точно. В этом плане пати-монстр. Ничего страшного, о поездке в соседний город никто не знает. — Да был пару раз, с Данилом, — пожимает он плечами. — Я не фанат такого досуга. — Он пати-монстр только для Данечки, — с издевательским тоном обращается к Оле Лена. — Для остального плебса не фанат. — Ой, Данил, — поджимает губы Оля. — Не понимаю, как ты с ним живёшь, Лен. Он всегда такой хам? — Обычно хуже, — отвечает Лена. — Но последние три дня были просто райскими. Он свалил за город. Теперь я не понимаю, как ты с ним живёшь, Карим, — она делает ударение на слове «ты». Да так, что у Карима мурашки по коже пробегаются. Атмосфера становится для него слишком тяжёлой. Он поднимается с подоконника. — Блин, я как раз вспомнил, что мне надо... Короче, надо. Пока. Увидимся на паре. Карим дёргано улыбается, разворачивается и решительно спускается вниз. Ему надо срочно подышать свежим воздухом. Такие вот заявления и предъявы от Лены кажутся ему слишком опасными. Слишком похожими на принудительный аутинг, при том, что с Данилом у него ничего нет и быть не может. И это страшно, потому что он как-то не думал, что в какой-то момент ему придётся оправдываться и защищаться.***
С того момента, как она расклеилась перед Виктором Сергеичем, Лена ничего не пишет ему в контакте. Ей стыдно за такое поведение. Смотреть на него на социологии ей становится просто страшно. Поэтому она ходит, но не смотрит. Лена понимает, что такой вот срыв от стресса мог произойти с каждым. И Виктор ей говорил, что ничего и всё в порядке. Мол, его это никак не напрягло. Это всё прекрасно понятно, вот только Лена не верит ни единому его слову. Потому что это ужасно, когда студентка рыдает тебе в плечо, сидя на твоей кухне. Рыдает из-за какого-то придурка, в которого даже в жизни не была влюблена. Отсутствие придурка в университете на протяжении пары дней ситуацию никак не исправляет. Только хуже делает. Как и необходимость его отмазывать, говорить преподавателям, что «а Латиф приболел, просил вот передать». Конечно, придурок возвращается. Конечно, одного только взгляда на него хватает, чтобы разбеситься. Её променяли на Данила. Всё, финита ля комедиа, три года дружбы решительно слиты. Спасибо, любимый братец. Рад, поди, стараться. Лена чувствует себя настолько опустошённой, что осознаёт — вряд ли в ближайшее время что-то изменится и она станет способна поддерживать какую-то дополнительную деятельность. Особенно с необходимостью пересекаться с человеком, перед которым ей настолько стыдно за собственную слабость. Она практически ни перед кем так себя не вела. Ну разве что как-то раз поревела в плечо Кариму, когда они смотрели «Горбатую гору», но это не считается. Лена может прикинуться слабенькой девушкой, когда ей это на руку. Но она считает, что не имеет никакого морального права перед кем-то реветь. Это, по её мнению, дно. Да и Виктор Сергеич, поди, решил, что это что-то манипулятивное. Она бы на его месте точно решила. Поэтому ей необходимо ограничить общение с ним до необходимого минимума. И сделать это лучше не по сети. И не слишком поздно, чтобы у него была возможность к выходным найти кого-нибудь из студентов, кто смог бы позаниматься с его дочерью. Тут она даже готова предложить кандидатуру Карима, раз уж всё равно спалила его как парня, которому и в голову не придёт начать приставать к чьей-то несовершеннолетней дочке. Лена решается и остаётся в аудитории, пока последний студент из неё не уходит. Закрывает дверь, подходит к столу, у которого разбирается в своих бумагах Виктор, выдыхает, нервно поправляя на плече ремешок сумки. И наконец-то смотрит прямо на него. — Виктор Сергеевич, — говорит она ровным тоном, размеренно и надеясь, что голос предательски не дрогнет. — Я должна перед вами извиниться. Виктор складывает перед собой руки, поднимает на неё слегка удивлённый взгляд. — За что извиниться? — спрашивает он. — За моё поведение, — отвечает Лена. — За моё неподобающее поведение. Я должна была взять себя в руки, не поддаваться эмоциям и провести занятие с вашей дочерью, а вместо этого... — Ерунда, — говорит Виктор. И улыбается очень мягкой и красивой улыбкой, от которой у Лены всё внутри поджимается. — Я же говорил тебе. Ничего страшного, у каждого есть право на слабость. — Не у меня, — мотает головой Лена. — Я пойму, если вы не захотите продолжать со мной работать. Такие срывы недопустимы, это непрофессионально. — Боже мой, Елена, Лена! — Виктор поднимается из-за стола. — Ты студентка, а не профессионалка. У тебя нет ни лингвистического, ни педагогического образования, чтобы рассуждать о профессионализме. Но ты хорошо подаёшь материал и нравишься моей дочери. Я бы не хотел добавлять ей стресса, пытаясь свести с кем-то новым. Хотя, если ты сама хочешь прекратить... Лена смотрит на него и понимает, что нет. Не хочет. Он слишком хороший, чтобы терять эти лишние минуты в его обществе. С ним рядом просто спокойно. И эту чёртову ромашку он ей заваривал, и обнимал, и выслушивал. Лена рядом с ним хочет ощущать себя живой, настоящей, имеющей право на эмоциональные реакции. Привлекательный, умный и понимающий. Он — человек, которого Лена себе рисовала в тринадцать, когда мечтала о бойфренде, о свадьбе и собственных детях. Совершенно не похожий ни на её собственного отца, ни на брата, ни на мальчишек в школе, ни на парней в университете. Идеал, чёрт побери, мужчины. Она не хочет прекращать. Ей нравится заниматься с Аней. Хочется, чтобы девочка раскрылась. Понимает, что ей тоже сейчас очень непросто после смерти мамы. Виктору, по всей видимости, тоже, раз он никак не отказывается от обручального кольца. И это особенно ужасно: они-то живые, им нужно двигаться дальше. Ей, впрочем, тоже. Лена хочет продолжить, хочет помочь Ане, но этим её желания не ограничиваются. Сопротивляться им она просто не может, у неё уже не осталось на это никаких сил. — Я не хочу, — говорит она и быстро проводит языком по губам. Лена шагает к Виктору, протягивает к нему руку и кладёт её ему на шею. Видит, как расширяются от удивления его глаза, сама приподнимается на носочках и целует. Отчаянно, но при этом мягко и боязливо. Знает, что её скорее всего прямо сейчас оттолкнут. Тогда у неё появится причина завязать более веская, чем дурацкий срыв. Она целует, раскрывая губы и закрывая глаза. И Виктор её не отталкивает.***
Виктор такой решительности не ожидает. Студентка Малышева, пришедшая посыпать голову пеплом, внезапно целует его. И у Виктора не выходит сопротивление. Он так давно не сближался ни с кем. Так давно не целовал кого-то настолько живого, а не стремительно угасающего. В поцелуе Лены отчаяние и пылкость юности. И он на этот поцелуй отвечает. Сам кладёт руки на её талию, чтобы прижать к себе. Чтобы почувствовать тепло чужого тела. И она буквально трепещет в его руках. Но сопротивляться надо. Здесь не место и не время. Он всё ещё преподаватель, она всё ещё студентка. Ему скоро сорок, ей едва двадцать один. У неё вся жизнь впереди, а он уже похоронил жену и прописался в статусе отца-одиночки. Да и целуются они прямо в аудитории, где может увидеть кто угодно, не вовремя решивший зайти. Виктор разрывает поцелуй, убирает руки и делает шаг назад. — Не здесь, — говорит он на выдохе. — Не... В принципе не. Лена, это совершенно недопустимо. Она стоит перед ним, смотрит широко распахнутыми глазами. Приоткрывает рот. Виктору кажется, что более открытой он не видел её и в день срыва, когда от слёз весь его домашний свитер в итоге промок. — Простите, — говорит она. И слегка приподнимает уголки губ в улыбке. Виктор понимает — вот прямо сейчас ей совсем не стыдно. Он выдыхает и отворачивается. Это то, чего он допускать не мог. Видимо, Лена восприняла его поддержку неправильно. Рассудила как-то не так. Но он — простой человек, которому тоже иногда хочется тепла. Виктор с отупелым ужасом понимает, насколько он не жил в последнее время. Насколько отказывался возвращаться к жизни. Холодел, медленно загоняя себя в могилу. Свой дух так точно. Работал по инерции, о дочери заботился постольку поскольку. А тут такая встряска. Да, эта встряска ему была нужна. Не нужны — отношения любого рода со студенткой. Даже одноразовые. И это стоит прояснить. Виктор знает, что сделать это надо прямо сейчас. Но вместо этого он запускает пятерню в свои волосы, выдыхает и отворачивается от Лены, чтобы не видеть её распахнутых глаз и призывно приоткрытых губ. Виктор не понимает, почему это настолько сложно. — Значит, увидимся с вами в выходные? — спрашивает Лена. — И с Аней, конечно же. Виктор разворачивается обратно к ней, открывает рот, чтобы что-то сказать. Но не находит слов. Лена же улыбается шире, подмигивает ему и чуть ли не бежит на выход из аудитории. Явно специально сбегает, чтобы он не успел ничего сказать или сделать. Независимо от того, чем это могло бы быть. Он не сказал ей «нет», он не прервал её. Ну, теперь он как минимум будет обязан заочно проставить ей зачёт по социологии. Хотя он уже и не уверен, что дело в зачёте. Она тянулась к нему, кажется, с самого начала. Он оказался новым человеком в её достаточно узком пространстве. И не заметил реальной заинтересованности, потому что у него таких студенток целый университет. Все улыбаются. Многие добавляются к нему в друзья, хотя и мало кто решается просто взять и написать. Кроме неё, писавшей ему каждый день. Так, словно в её жизни он был единственным каналом связи с внешним миром, не отравленным образом старшего брата. Виктор опускается на свой стул и тянется за телефоном. Ей надо написать, её срочно надо разочаровать. Предотвратить личностную катастрофу. Но он только крутит телефон в руках, даже не снимая блокировку с экрана. Он не знает, что писать. Он знает, что не хочет.***
Карим приезжает к дому, где живут Малышевы, под вечер пятницы. Он знает, что Данил всё ещё проводит время в загородном доме. И видит, что Лена сидит в социальных сетях не с телефона. Значит, она дома. Значит, он может с ней лично поговорить. Потому что в мессенджерах она ему нормально не отвечает. И Карима это беспокоит. Во-первых, ему больно осознавать, что из-за него ей может быть плохо. Во-вторых, он боится, что на эмоциях и обиде она его как-нибудь аутнёт. С возникшей ситуацией надо срочно разбираться. Он выдыхает и набирает её номер телефона. Слышит не слишком довольный голос в трубке и спрашивает: — Ты дома? Я у твоего подъезда. Можешь выйти? Лена некоторое время молчит в трубку. Затем соглашается. Ждать Кариму долго не приходится. Она спускается в домашних тапках на босые ноги и накинутой на плечи куртке. В руках она крутит колечко с ключами. И на Карима смотрит совершенно неодобрительно. — Даньки дома нет, — говорит она. — Хотя, ты наверняка знаешь. — Я с тобой поговорить хочу, — отзывается Карим. — Говори. — Прости меня, — говорит он и смотрит прямо на Лену. — Я слишком увлёкся и задвинул тебя. Я не должен был так делать. У меня просто нет опыта регулярного общения сразу с двумя людьми, понимаешь? И терять тебя как друга я хочу меньше всего. — То есть, — Лена щурится и выставляет вперёд подбородок, — если бы я предложила тебе выбирать между Данькой и мной, ты бы выбрал меня? Карим хмурится. А вот это вот удар ниже пояса. И Лена сама это должна прекрасно понимать. Он прячет руки в карманы куртки и поводит плечами. Врать он не собирается. Его это всё и так слишком тяготит, чтобы добавлять веса в виде откровенной лжи. — Я бы отказался выбирать, — отвечает он. — Потому что ставить перед выбором в принципе не честно. Я бы даже сказал неправильно. Разве могут дружеские отношения предполагать такую жертвенность? — Нет, — признаёт Лена. — Но мне было бы приятно, если бы хоть кто-то выбрал меня, а не его. — Давай ещё предложи оценочную шкалу какую-нибудь выстроить, — ворчит Карим. — Это нечестно, Лен. — Ну, хорошо, что вообще додумался извиниться, — отвечает она. И даже слегка улыбается, словно намекая на то, что лёд тронулся. — Я боялась, что всё, ты окончательно переключился на Даньку и правда в какой-то момент с ним срастёшься головами. — Думаю, мы бы тогда прославились на весь мир, — улыбается Карим. — Это точно. Так что теперь? — Не знаю, — честно признаётся он. — Я дальше как-то не загадывал. Лена вздыхает. Затем шагает к нему и просто обнимает. Карим в ответ сцепляет руки на её спине. Это приносит настоящее облегчение. Только теперь ему нельзя облажаться снова. Надо срочно придумывать, как распределить собственное время. И при этом не забывать об учёбе, а также периодической помощи отцу с работой. Без Данила в его жизни всё было достаточно сбалансировано по времени. Он абсолютно всё успевал. Казалось бы, что может быть проще — вычеркнуть мешающий элемент. Но Карим больше не видит своей жизни без этого элемента. Когда Лена отстраняется от него, размыкая объятия, на её лице появляется более лёгкая и светлая улыбка. К облегчению Карима прибавляется ещё и радость. Он терпеть не может видеть её расстроенной. — Ты свободна завтра? — спрашивает Карим. — Мы могли бы где-нибудь совместно зависнуть. — Абсолютно свободна, — кивает Лена. — И ох как мне надо свалить куда-нибудь из дома. Они проели мне все мозги, ты просто себе не представляешь насколько... — Расскажешь и представлю, — улыбается Карим. Он очень хочет, чтобы всё вернулось на круги своя в общении с Леной. Ему её ужасно не хватало. Карим не оставляет надежды на то, что в какой-то момент она с Данилом сможет закопать топор войны. Тогда они смогут проводить время втроём и Кариму не придётся разрываться. Он понимает, что это совершенно утопично, но не может не надеяться. Слишком прочно в его жизнь вошёл Данил. Слишком важна для него Лена и дружба с ней. — Тогда спишемся попозже? — говорит она. — Решим, где зависнем. Карим кивает, прощается с ней и направляется в сторону остановки. Его телефон вибрирует в кармане. Он достаёт его, снимает блокировку с экрана и видит сообщение от Данила. «Хей. За тобой заехать? Я в город еду за хавчиком как раз.» Карим останавливается и закусывает губу. Он оборачивается на дом Лены. Понимает, что его ставят всё-таки перед выбором. Но в данном случае он знает, что делать. Как бы грустно от этого не было. Один вечер с одним выходным его не спасут. «Не, прости, сегодня никак. На завтра планы уже есть», — отвечает Карим. И вздыхает. Вот такую жертвенность дружба вполне себе предполагает.***
«Ок. Завтра вечером?» — пишет Данил сообщение Кариму. «Обязательно!» — отвечает Карим. И Данилу становится обидно. Ни о каких планах на субботу Карим ему не рассказывал. Нет, он и не обязан, конечно. Только как-то так получается, что вот уже вторую неделю у него возникают какие-то планы. Из-за которых срывается его, Данила, отличное времяпрепровождение. Если бы он его снова в клуб тянул, другое дело. Он понял бы, что Карима и правда такие походы не впечатляют. Как он и говорил в самом начале. Но тут Данил зовёт его за город на выходные. Туда, где они отлично зависали несколько дней буквально в начале этой недели. Карим его будто бы динамит. А Данила обычно не динамят в принципе. Это оскорбительно, но в то же время и говорит о том, что Карим его не ставит на какой-нибудь пьедестал. Общается с ним на равных. Не боится выражать свои мысли. Это свежо и здорово. Но на момент обида перевешивает. Они могли бы зависнуть за фильмами и старыми играми, но нет. Планы опять. Может, он завёл кого-то? Здорово для него. Уныло для Данила. Значит, он тоже займёт своё время кем-нибудь. Данил загружает пакеты с продуктами в багажник и решает, что поедет не за город, а куда-нибудь клубиться. Только бухать не будет, чтобы потом за руль сесть. Самоконтроль тут ему очень нужен — на автопилоте он на такси только до дома доберётся. А там родители. Сталкиваться с ними он не готов. Это же придётся беситься вдобавок к обиде, которую он и чувствовать-то не должен. Пацан имеет право на то, чтобы тусоваться с кем-то ещё, а не только с ним. Данила в клуб пропускают уже как своего. Он здоровается с секьюрити, улыбается и подмигивает официанткам. Видит много знакомых лиц. Качает головой в такт музыки, не может влиться в атмосферу. Ну пиздец. Он сливается с полузнакомой компанией. Обращает внимание на смуглую чернобровую девушку, у которой явно в крови намешано чего-то восточного. Арабского, кавказского, армянского. Данил совершенно не разбирается. Он сирийца-то от нохчи отличить не смог когда-то. Кажется, целую вечность назад. Данил переглядывается с девушкой совсем недолго, прежде чем потянуть её за собой на танцпол. Она жмётся к нему так, словно сейчас приедет дюжина её братьев, чтобы вписать его мордой куда-нибудь, поэтому им надо успеть вот прямо тут, в танце, абсолютно всё. Данил не возражает. Ну, разве что против дюжины братьев, потому что к такому гэнг-бэнгу он точно не готов. А потом он предлагает девушке поехать к нему. И девушка моментально соглашается. При том, что ей даже не пришлось покупать выпивку. Впрочем, выпивкой он закупился на одинокие — как ему казалось — посиделки в загородных условиях. В клубе же слишком однообразно. — Я не расслышал, как тебя зовут, кстати, — говорит Данил, когда за ними обоими уже закрываются двери машины. — Карина, — говорит девушка. Данил зависает с рукой на повороте ключа зажигания. Надо быть кромешным идиотом, чтобы не осознать, что у него случилась фиксация. Обычно Данила интересуют девушки более славянского типа внешности. Но созвучность имён — это смешно. Кажется, может относиться к ноосфере? Не важно, на самом-то деле. Смешно просто. И он усмехается. И предполагает, что она всяко знает, как его зовут. Кивает, поворачивает ключ и выезжает с парковочного места. Значит, сегодня в его меню Карина вместо Карима. Почему бы, собственно, и нет?***
Лене не терпится рассказать Кариму абсолютно обо всём. Раз уж они подписали мировую. Потому что держать в себе эти чувства она не может, а больше никому не доверяет. Знает, что даже если он снова её кинет, променяв на Данила, он никому не расскажет. Он слишком честный для этого. Они договариваются встретиться в кафешке, расположенной неподалёку от дома Лены. Кафешка не так давно открылась, с виду смотрится прилично. Как признак более адекватной урбанизации района, чем спортивный и ночные клубы в шаговой доступности. И вероятность того, что там встретится кто-то, кого они знают, крайне мала. Заказав кофе со сладким, они сначала обсуждают учёбу. Лене не сидится на месте, но она выдерживает светскую часть. Возможно, разговор с Каримом поможет ей разложить всё это внутреннее по полочкам? Потому что она сама не может чётко определиться с тем, как обозвать этот странный коктейль из признательности и сексуального желания, который она испытывает по отношению к Виктору. — Социолог наш, кстати, — говорит она словно вскользь. Делает паузу, а с ней глоток кофе. — Я с ним целовалась тут на днях. Карим расширяет глаза. — Да ладно? — спрашивает он. — Реально? — Абсолютно. И он завтра ко мне придёт. Ну, правда, с дочерью, английским заниматься. Но я думаю предложить ему задержаться. Ну, — Лена делает знаки бровями. — Ты понимаешь. Обсудить образовательную программу. Попросить меня поднатаскать, знаешь. — Фу, — хмыкает Карим. — Не хочу знать никаких грязных подробностей. — Фу, натуралы? — фыркает в ответ Лена. — Фу, препод пользуется служебным положением и трахает студенточек. Это неправильно, знаешь ли. Этика там... — Хуетика, — прерывает его Лена. — Вся инициатива с моей стороны. Ты мне про этику затирать будешь? Мистер «я не бухаю, только с Данечкой в клубике, а так не». — Это к этике не имеет никакого отношения. Ты путаешь понятия. Тут скорее речь о лицемерии. Но это уже вообще семантика. Карим хмурится. Ему явно не нравится вспоминать о том, как он умудрился до состояния «я к блевуару» упиться в клубе. Лена коротко усмехается. Пусть они и помирились, но она ещё долго не перестанет ему припоминать всякое. И без лишней драмы не перестала бы, конечно. Но драма становится причиной, по которой он даже дёргаться особенно не станет и оскорбляться будет меньше. — Вот именно. Это тоже не имеет никакого отношения к этике. Мы взрослые люди, можем сами за себя решать, с кем и когда, и вообще. — Лен, — закатывает глаза Карим. — Рамки, они не просто так существуют, чтобы ты себе мелодраму придумывала. А потому что без вот таких строго очерченных границ ничего хорошего не получится. Да я прямо сейчас могу тебе разложить, почему он тебя так привлекает и как ты потом будешь жалеть. — Мистер Фрейд, залогиньтесь, — отзывается Лена. — Милый, мне не нужен диванный психоанализ. Тебе самому жалеть разве не о чем? Карим поджимает губы и опускает глаза. Слишком резко. Слишком быстро перестаёт нападать и прячет голову в песок. Лена чует, что за этим кроется какая-то история, о которой ей ничего не известно. Она прищуривается, а затем протягивает руку через небольшой столик и тычет Карима указательным пальцем в плечо. — Подробности, милый, — говорит она. — Что, ты пытался разбудить Данечку поцелуем, как Спящую Красавицу, а он не оценил? — Нет, — Карим вскидывается. — Я бы никогда так с ним не... Это насилие, между прочим. В оригинальной сказке Красавица так и вовсе проснулась, потому что, блин, рожала. — Тогда что? Я же вижу, что тебя тоже раздирает какая-то драма. Вот оставь, называется... — Не драма, — он снова опускает плечи. — Ерунда. Ну, я ездил в субботу на вечеринку в соседний город. Такую вечеринку. — И? — Ну и там был один парень, — Карим хмурится, делая вид, что внимательно изучает стеклянную прозрачную сахарницу. — И я с ним чуть ли не перепихнулся прямо там. Прямо в туалете. Как какой-то отчаявшийся и легкодоступный придурок. — А почему не перепихнулся? — Одумался вовремя, — пожимает он плечами. — Я не хочу так. Лена упирается локтями в столик и подпирает ладонями подбородок, подаваясь вперёд. Она так давно настаивала на том, чтобы Карим куда-то выбрался, познакомился с каким-нибудь парнем. Пользовался всеми преимуществами бытности геем. Но нет, он закрывался всё это время. Да, не особенно приятно, что подтолкнул его скорее всего Данил. Но это уже прогресс, по мнению Лены — отличнейший. Кариму нужен кто-то, кто не Данька. — Так — это в сортире? — интересуется Лена. — А с этим вот парнем в целом? — Не знаю. Он ничего такой. Мы переписывались немного на неделе. — Фотку, — требует Лена. Карим вздыхает, нехотя лезет за смартфоном. Тормозит, чтобы быстро ответить на какое-то сообщение, а затем находит фотографию. Разворачивает экран смартфона. Лена видит парня, который по смазливости стопроцентно уделал бы Даньку. Да и взгляд у него гораздо более приятный. Парень по первому взгляду создаёт отличное впечатление. — Ничего такой? — вскидывает брови Лена. — Да это ходячий секс. И ты ему не дал? Вот этому красавчику? — Одумался, — кивает Карим. — Слушай, это же ничего не значило. Я так не могу, чтобы вот не значило. Ну или пока не готов. — И ты с ним переписываешься. — Иногда. Лена издаёт звук умиления. Неужели в кой-то веки Кариму повезло? Ну, да, он упомянул, что встретился с ним в соседнем городе. Только какая разница? Расстояние — не настолько большая проблема, когда оно преодолевается за полтора часа. А так, может, и правда о Даньке думать забудет. Лена не может себе представить, что Карим может общаться с ним не только потому, что млеет от его внешности. Её брат решительно не отличается никакими положительными качествами, чтобы привязать к себе такого славного парня. — Держи меня в курсе, — говорит она. — Всего. Можешь не избавлять от грязных подробностей. — Фу, Лена, — отвечает Карим. — А это уже личное. Она замечает, что Карим начинает краснеть. И понимает, что пора переключиться на разговор о собственной личной жизни обратно. Ей всё ещё не терпится обсудить. Ей всё равно хочется потом делиться всеми подробностями, несмотря на то, что Карим не одобряет. Она вон тоже много чего не одобряет, но зависать в целом с её братом не запрещает. Могла бы — запретила бы давно. Но он был прав. Это совершенно нечестно, в дружбе такого происходить не может. Значит и он ей не может указывать, с кем спать, а где этика. Вертела она эту этику. — К слову о личном, — добавляет она. — Наши родители уезжают завтра. Не вздумай даже сказать гоблину об этом. Я тебя возненавижу, если у меня встреча сорвётся. Прокляну до седьмого колена, понял меня? Карим усмехается и кивает. Да, тут он могила.***
Виктор думает малодушно отправить Аню на урок с Леной в одиночку. Дорогу она знает, не заблудится. И туда, и обратно сможет добраться, не маленькая уже. Если уж отказываться от её услуг они не планируют, то стоит ими одними и ограничиться. Хорошую оценку он всё равно ей поставит, когда придёт время сессии. Чувствует себя обязанным. Он в жизни не нарушал профессиональную этику дальше ненавязчивого флирта, который никогда ничего не значил. Но Лена поймала его в слишком смутный период жизни. Тогда, когда ему особенно был нужен луч света, способный пробиться сквозь сгустившиеся над ним тучи. Знак, способный придать ему сил для жизни. Однако, оставлять всё это в подвешенном состоянии он не может. Ему нужно проговорить это с Леной. Лицом к лицу, не прячась за окошком чата в контакте. Чётко дать понять, что ничего такого между ними быть не может. Виктор приводит дочь, уходит домой. Возвращается через два часа, чтобы забрать её. Отправляет дочь вперёд, спускаться. Убеждается, что лифт с ней съезжает вниз, оставаясь у открытой входной двери. Затем закрывает её за собой, остаётся в коридоре квартиры Лены. Она медленно облизывает губы и приближается. Так, что он чувствует аромат её парфюма. Ненавязчивый, приятный. — Елена, нам нужно поговорить, — сообщает он, старательно держа лицо. — Проводите дочь сначала, — отвечает она. — Разговор же может затянуться. Виктор следит за тем, как она слегка улыбается. Словно заворожённый следит, слишком отчётливо осознавая, что пришёл не разговаривать о том, чего не должно никогда повторяться. А как минимум повторить. От этого становится дурно. Вот он и стал тем противным преподом, который не стесняется пользоваться студентками. И пусть он ещё не воспользовался, такая задержка его никак не красит. Ему не стоит соглашаться. Лучше прямо сейчас сказать, что всё. Или сугубо профессиональные отношения, или ничего. Собрать волю в кулак и лишить себя любых возможностей прикоснуться к ней снова. Но он соглашается. И не отстраняется, когда она тянется к нему за коротким поцелуем. Виктор, всё-таки, всего лишь человек, изголодавшийся по близости. Он уходит следом за дочерью, практически молча доводит её до дома. Разувается, проходит прямо в куртке в гостиную, опускается на своё любимое кресло. Ему необязательно возвращаться. Более того, ему нельзя. Это яма, из которой сложно будет выбраться. Один раз пойдёшь против своих принципов, как всё. Одна ошибка и ты ошибся, как говорится. Аморально, неправильно, запретно, соблазнительно. Виктор думал, что это всё — не про него. Получается, что зарекаться было нельзя. Он идёт в ванную, снимает с пальца кольцо и оставляет его на полочке перед зеркалом. Если уж он решил пойти на такой вот аморальный шаг, то не имеет никакого права делать это с кольцом. По отношению к Насте это омерзительно. Только Насти нет больше. А он живой и с естественными потребностями. Самое отвратительное в этом то, что Настя бы наверняка одобрила. Она ещё в больнице требовала, чтобы он не замораживался после того, как её не станет. Чтобы не хоронил себя вместе с ней. А что сделал он? Именно. — Я вернусь через пару часов, — говорит он дочери. И идёт. Как на заклание, но при этом быстро. Торопится к самому, пожалуй, аморальному поступку к своей жизни. И не ради того, чтобы это всё поскорее прошло, оставив пятно на совести. А потому что хочет этого. Чертовски хочет, доходит слишком быстро. Руки у него потеют, как у подростка. Он ловит себя ещё и на мыслях о том, а не пахнет ли у него изо рта каким-нибудь чесноком. Набирая номер квартиры Малышевых, Виктор вспоминает всё, что за сегодня ел. С трудом вспоминает, потому что в голове сплошная вата. Дверь открывается, он заходит в подъезд, а затем и в лифт. Поднимается наверх, выходит сразу ко входной двери. Поражается тому, как колотится у него сердце. Так, словно это что-то может значить. — Я не была уверена, что вы вернётесь, если честно, — признаётся Лена, когда он заходит. — Я тоже, — совершает ответное признание Виктор. Он дёргано улыбается, вылезает из куртки и ботинок. Слишком давно с ним не случалось ничего такого. Ему кажется, что он и забыл о том, какие социальные пляски должны происходить в подобных случаях. При Насте он ни разу не сходил на сторону, ему этого не требовалось. А до неё, кажется, что и не было ничего. То есть, было и много, просто не настолько значимого. Но вспоминать о ней прямо сейчас — некрасиво. И по отношению к Лене, и по отношению к памяти самой Насти. Лена протягивает ему руку, перехватывает его за запястье и тянет за собой. — Можно я буду на «ты»? — интересуется она. — А то очень странно «выкать». Будто мы в девятнадцатом веке, на страницах классической литературы. А она никогда хорошо не кончается. Виктор замечает, как нервно она заправляет прядь светлых волос за ухо, опускает глаза. Он много раз уже видел, как она наигранно хлопает ресницами. А теперь, кажется, смущается. И смущение это выглядит слишком настоящим. И невероятно очаровательным. Они проходят в гостиную, где совсем недавно Лена занималась английским с его дочерью. — Можно, — говорит он ей. — Тыкай сколько хочешь. Только не... — Не в универе, — перебивает она. — Само собой. От меня никто ничего не узнает, можете... Можешь не беспокоиться. Лена кусает губы, от чего они становятся более яркими и притягательными. У Виктора не получается не смотреть на них. И она это замечает, а следом быстро сокращает дистанцию между ними. — Я рада, что ты всё-таки пришёл, — шепчет она, приподнимаясь на носочках. Она обдаёт его тёплым дыханием, прежде чем поцеловать. Медленно и глубоко, прижимаясь к нему всем телом. Горячая волна от этого поцелуя прокатывается сразу же, потому что в нём столько обещания, что можно сойти с ума. И Виктор сходит, иначе это не описать. Не приходится вспоминать никакие социальные пляски, потому что с Леной всё выходит настолько органично, что потом приходится собирать одежду по всей дороге от гостиной до её комнаты. Прикосновения обжигают практически также, как позже обжигает ощущение неправильности произошедшего. Когда он лежит на спине на её постели, пытаясь отдышаться, слушая её неровное дыхание. Она восстанавливается быстрее. Переворачивается на живот, упирается локтями в подушку, смотрит на него с блуждающей улыбкой. — Ты не только хороший, но ещё и хорош, — говорит она мягким мурлыкающим тоном. — Точно говорю. Виктор верит. Соседи за стенкой наверняка верят тоже. Он задумывается о том, что это больше не должно повториться. Но поворачивается к ней, смотрит в глаза и мысленно добавляет — в будущем, не сегодня. С совестью потом придётся договариваться, а пока она окончательно не проснулась и не решила перегрызть удила, можно протянуть руку к Лене, коснуться ладонью её щеки и притянуть за новым поцелуем.