***
Когда Данил пишет о возвращении в Москву, Кариму резко перестаёт хватать воздуха. Он узнаёт на себе, что такое паническая атака. И это знание ему совершенно не нравится. Он хватает губами воздух, сжимая в руке телефон так, словно это — последняя ниточка, ведущая к реальности. Стены будто сдвигаются, сдавливая его, лишая последней надежды на глоток свежего воздуха. Карим понимает, что это всё — в его голове. Понимания недостаточно для того, чтобы хренова паническая атака прекратилась. Это время кажется ему вечностью. Он едва приходит в себя и даже радуется, что оказался в это время в своей комнате дома, а не где-нибудь на улице или в универе. Боязливо перечитывает сообщение, на которое не знает, что ответить. Без Данила здесь что он будет делать? Как сможет вернуться к обычной жизни, понимая, что если и увидит его снова, то всяко нескоро? Кариму слишком больно сознавать, что этим всё и должно было закончиться. Что Данил в какой-то момент вернётся в свою стихию, оставив его за бортом. Иначе в принципе быть не могло, но Кариму никто не запрещал надеяться. Ему хочется столько написать, что голова начинает пухнуть. И «не уезжай, пожалуйста», и «да я всё, что хочешь сделаю, лишь бы ты остался», и «ну и в добрый путь, делай, что хочешь вообще». Больно почти физически. Грань между ощущениями слишком тонкая, чтобы её замечать. В конце концов, он просит просто не уезжать без прощания. Даёт себе отсрочку, в которую сможет придумать, что бы такого сделать. Составить речь, которую всё равно не осмелится произнести. Смириться и не сломаться окончательно. Хочется орать. Хоть в пустоту, хоть в Данила, хоть куда. Его распирает этой болью от будущей потери, которая всегда была неизбежной. Они слишком разные, чтобы идти по одному пути. Данилу с ним наверняка невероятно скучно. Вон он и не пишет почти ничего. А Карим сам почти не решается, потому что ужасно боится, что начнёт ему досаждать. Он дурак, кромешный дурак, потому что позволил себе влюбиться. В брата лучшей подруги, в натурала, в чёртова завсегдатая самых шумных вечеринок. Но сердцу приказывать — бессмысленная затея. «Он просто привлекает так твоё внимание», — пишет Лена. — «Расслабься, гоблин просто бесится, что ты его пару раз с посиделками продинамил». «Хотя, может это и к лучшему», — добавляет она. — «Если он вдруг это на серьёзных щах тебе говорит». Кариму не кажется, что это вот — попытка привлечения внимания. Он не думает, что Данил на такое способен. То есть, в целом — да. Но вряд ли с ним. У них, всё-таки, складывались адекватные и доверительные дружеские отношения. Кариму хочется верить в то, что Данила он знал лучше всех. Но теперь ему придётся возвращаться к фантазиям, отравленным воспоминаниями о реальности и образом живого человека. Нынешняя реальность решила сыграть против него. И фантазии эти будут наполнены горечью и болью от потери. Восхитительное существование его ждёт. Не стоило, блин, вообще с ним сближаться. Несмотря на то, что не мог иначе. Карим уговаривает себя в том, что не всё потеряно. Что на самом деле он ещё может попробовать доказать Данилу, что тому стоит остаться здесь. Он ведь сам говорил, насколько ему всё обрыдло. Они могут попытаться вместе найти для него деятельность, которая будет и удовлетворять потребности, и радовать. Что-то такое точно найдётся, надо только подумать, что Данил действительно любит и как это может принести ему средства к существованию. Кариму просто нужно не сдаваться до победного. Правда, он уже сдался, потому что битва проиграна изначально. И битвы-то никакой не было, да и сражаться не за что. Кариму предстоит плыть по течению, которое ещё никого не приносило туда, где они хотели бы оказаться. Ни его, ни Данила. Течения у них разные, чрезмерно одиночные.***
В университете Лена бепалевно ходит с Каримом за руку. Обращает внимание на грустные взгляды Оли Абрамовой, обращает на них внимание Карима. Тот только отмахивается и никак не может перестать драматизировать на тему Данила. А Лена не может вслух говорить с ним о том, как дико её радуют такие перспективы. Если гоблин и правда сваливает, у неё станет сразу меньше проблем. Не придётся орать на него за то, что он не помыл за собой какую-то тарелку. Не придётся выпроваживать, когда к ней приходит заниматься Аня, а после Ани — анин папа. И посреди ночи выходить и требовать сделать телевизор потише — тоже не придётся. В её жизни наступит пора прекрасного спокойствия в огромной квартире. Карим же пострадает и в какой-то момент снова обратно переквалифицируется в только её друга, не страдающего по Даньке. Потому что это, всё-таки, совсем не смешно. Скольких подруг из-за этого гоблина она лишилась в школе! И почти лишилась Карима. — Он меня убьёт, если я ему признаюсь в субботу? — спрашивает Карим. И тут же сам себе отвечает: — Убьёт, конечно. Это не обсуждается даже наверняка. Хуже будет только если я ему работу у моего отца на маршрутке предложу. — Милый, мне кажется, что тебя он не способен убить ни при каких обстоятельствах, — отзывается Лена, доставая из сумки пудреницу. — Только покалечить. — Оптимистично. — Но мне не кажется, что признаваться — это хорошая идея. Сколько я Даньку помню, он бегал по девочкам. Мне кажется, он и в детском саду умудрялся к каждой второй подкатывать. Даже если он скажет, что «окей, бро, я всё понимаю, но нет», ваша дружба сразу треснет. Френдзона становится просто зоной, когда происходит прямое признание одной из сторон. Карим вздыхает. Бедняга совсем отчаялся, по мнению Лены на пустом месте. Но сейчас она должна его поддерживать, несмотря ни на какие собственные преимущества. Если гоблин и правда хочет уехать, его никто и ничто удержать не сможет. Даже Карим с его щенячьими глазками. У Лены, впрочем, свои планы на выходные. Точнее, она надеется на то, что они состоятся, потому что человека, в них входящего, она ещё не предупредила. И это нужно поскорее исправить. Лена проверяет макияж, придирчиво поджимает губы, а затем, убрав пудреницу, хлопает Карима по руке. — Всё будет хорошо, милый, — говорит она. — В конечном итоге всё будет хорошо. — Только не у нас, — с горечью отзывается Карим. — Не исключено, — кивает Лена. — Мне надо ещё Виктора Сергеича до пары поймать. Так что, я побежала. Ты тут не вздумай так сильно унывать. Это Москва, а не край земли. Карим только всё равно унывает, хотя и пытается состроить позитивную мину. Лена вздыхает, ерошит его волосы и разворачивается к лестнице. Она, конечно, хорошая подруга, но постоянно разбираться с чужими драмами не может. У неё есть своя личная жизнь, которой нужно заниматься. А Карим не маленький, в какой-то момент переживёт. Первая любовь — страшная штука, но в его случае точно не смертельная. Лена двигается в сторону аудитории, где уже должен обитать Виктор. Стучится в дверь, дёргает её на себя, проскальзывает внутрь. Сталкивается с его вопросительным взглядом. В аудиторию пока никого не набилось. Скорее всего все ещё отираются в столовой, грызут свои пирожки. Лена удачно рассчитала время визита. — Я буквально на минутку, — говорит она. — Не говорите ничего, хорошо? Виктор кивает, сводит брови к переносице, косится на дверь за её спиной. Лена быстро подходит к его столу и начинает тихо говорить, глядя прямо ему в глаза: — У меня есть загородный домик и свободная суббота, которую я собираюсь провести там. Если у тебя есть возможность отправить Аню к каким-нибудь бабушкам-дедушкам, я была бы очень рада провести субботу там не одна. У нас ведь практически нет возможностей просто поговорить и узнать друг друга лучше. А там гарантированно не будет никого кроме нас. Виктор открывает рот, чтобы высказаться. Лена протягивает к нему руку и касается указательным пальцем его губ, призывая помолчать. Она же сказала ничего не говорить, правда? Ну и кто тут плохой мальчик, отказывающийся слушать? — Тшш. Я предлагаю, а ты уже сам решаешь, соглашаться тебе или нет. Есть у тебя возможность или нет. Хорошо? Я хочу провести с тобой больше времени, очень хочу. Конечно, я могла бы созвать кучу друзей на все выходные. Но я предлагаю приехать именно тебе. Лена достаёт из кармашка на сумке листок с адресом загородной «резиденции». Она кладёт его на стол перед Виктором, затем улыбается и разворачивается на выход из аудитории. Решать, конечно, ему. Её дело — предложить. Его — отправить к каким-нибудь родственникам или друзьям дочь, а затем оперативно приехать. Других опций она не рассматривает. Конечно, без учёта объяснимых и адекватных форс-мажоров, а не отмазок. Лена очень надеется на то, что он примет правильное решение. Потому что у неё уже сердце от предвкушения бьётся слишком быстро.***
Для Виктора приходит время признать своё поражение в том, что касается Лены. Не то чтобы он в принципе особенно сопротивлялся развитию отношений с ней дальше воскресного секса. Планировал, но не делал этого. Он сам, словно мальчишка, увлёкся идеей влюблённости и тайного романа. Потому и противостоять ему не смог. А ещё это помогает убегать от реальности, в которой долги, покупка новой обуви дочери и отвратительные отношения с уже бывшей тёщей, которая всё равно остаётся членом его семьи. В реальности Виктору не весело. Но кроме реальности у него есть выстроенная Леной сказка, предназначенная только для них двоих. Поэтому он отправляет Аню на всю субботу с ночёвкой к своим родителям. Им говорит, что ему нужно просто расслабиться в одиночестве. Сам же, едва закинув дочь, отправляется в ближайший алко-маркет за бутылкой вина. Нельзя же в сказку ехать с пустыми руками. Не в таких условиях. Затем — домой, принимать душ и сбривать всю лишнюю растительность на лице. Бумажку с адресом он держит в заднем кармане джинс. Сам адрес уже успел переписать в телефон. Да и от остановки маршрутки, на которой ему ехать до посёлка городского типа за городом, уже проложил себе путь по картам. Раз уж марафон необдуманных решений начался, он его решительно продолжит. В какой-то момент это всё равно само закончится, верно? Юная красавица наиграется в запретные отношения со своим преподавателем и переключится на какого-нибудь парня помоложе. Без детей и первого брака, разбившегося об онкологию. Обратит внимание на кого-то, кто ей соответствует. Виктор же вздохнёт и продолжит жить дальше, ведь ему больше ничего другого и не остаётся. Будет только вспоминать периодически, что когда-то им вертела как хотела привлекательная студенточка с четвёртого курса. Она ведь и правда им вертит. Без зазрения совести и особых целей. Виктор их, во всяком случае, не видит. Лена ведь не требует от него ничего кроме близости. Или только пока не требует? Ждёт, когда он сам решит, что жить без неё не может? Пожалуй, пора перестать видеть в женщинах врагов и хищниц только потому что одна осмелилась оставить его, умерев. Виктор едет в неизвестность с простенькой бутылкой вина, понимая, что не знает даже, что вообще Лена пьёт. И пьёт ли. А он — ходячее клише. С бутылкой вина и гладко выбритыми щеками. Пожалуй, именно прикосновение к бритве становится для него самым переломным моментом во всём этом. Не кольцо и не секс. Он не сбривал бороду на протяжении всего года, последний раз брился в день похорон. Тут же он понял, что пришла пора не только подстригать растительность, но и полностью от неё избавиться. Решение далось ему на удивление легко. Нужный дом он ищет достаточно долго, потому что расположены домики в этом посёлке городского типа совершенно не очевидно. Звонить Лене и просить её встретить его не хочется. Хочется, чтобы это выглядело сюрпризом, несмотря на то, что таковым его явление не является. Она им вертит, она понимает, что он уже как минимум в пути за город. Дом находится. Он оказывается достаточно скромным, но при этом современным и хорошо облагороженным. Такая отдушина за городом, рядом с лесами и другими явно пустующими сейчас домами. Виктор подозревает, что людьми они заполнятся к новому году, а потом уже только летом, когда все потянутся за город на шашлыки. Весной тут должно быть особенно хорошо. Он обнаруживает звонок у ворот, нажимает на кнопку. Лена выбегает его встречать быстро, едва накинув на плечи куртку. Видно, что ждала. — Боже, ты побрился, — улыбается она, как только его видит. — Непривычно так. Вау. Ты прямо сразу, знаешь, помолодел. Не такой суровый. Не вздумай только теперь строить глазки остальным девчонкам на потоке. Иначе я голосую за суровость. Она говорит и говорит, пока они идут от ворот к крыльцу дома по проложенной плиткой дорожке. Виктор невольно заражается этой её неподдельной радостью, сам начинает улыбаться. Даже с любопытством осматривается. Хотя, под конец осени тут и рассматривать особенно нечего. Опять же, весной тут будет интереснее. Вот только до весны они с Леной, конечно, вряд ли протянут. Сказки, они обычно короткие. Особенно в маленьком городе, где слухи распространяются со скоростью света. Стоит кому-то что-то заподозревать, как всё. Но пока не подозревают, а они живут. И прямо сейчас у них есть всё время на свете, которое занять необходимо друг другом. Во всяком случае, до завтрашнего утра точно.***
Данил отлично знает, что принимать всякие сомнительные колёса до вечеринки — дурная затея. Совершенно бестолковая. Но до клуба они всё равно пойдут пешком, а Вадик обещал ему, что колёса просто перевернут его мир с ног на голову. Карим же в случае чего его поддержит и до места назначения доведёт. Данил всё ещё надеется, что он его ни за что не оставит. И колёса ему нужны для того, чтобы это доказать. Домофон звонит, Данил идёт отвечать. — Поднимайся, я дверь сразу открою, — говорит он. И пытается прислушиваться к своим ощущениям. Нет, колесо ещё не должно было подействовать, он же его только заглотил. Вот только он однозначно чувствует себя более радостным, зная, что Карим сейчас поднимется. И у них до выхода ещё будет полно времени на то, чтобы просто зависнуть. Зарубиться в приставку, потрепаться обо всяком не имеющем значения. Или об имеющем, но это в лучшем случае. Данил по Кариму настолько откровенно скучает, что скрывать это не может. Не от себя. — Мне кажется, я тебя вечность не видел, чувак, — говорит Данил, когда Карим заходит в квартиру и закрывает за собой дверь. Карим осторожно улыбается, глядя на него. Данил вспоминает про то, что ставил чайник ещё перед его приходом. Без чая же Карим не выживет долго. А на улице как-то слишком прохладно, чтобы не возникало необходимости греться. — Ленка уже усвистала куда-то, — добавляет Данил, махая Кариму рукой, чтобы шёл за ним на кухню. — Сказала, что до завтра мы её можем не ждать. Ты же с ночёвкой у меня сегодня? — Ну, я часа в три ночи домой не пойду, — отвечает Карим. — Чайник остыл уже? — Не кипяток, это точно, — кивает Данил. — Да там сегодня диджеит Тараска. Я не думаю, что мы до трёх протянем. Меня стошнит от его однообразных миксов. — Или не от миксов, — хмыкает Карим. — Давай я сам заварю? Данил опускает чайник, поднимает руки и улыбается. Карим оперативно оккупирует его кухню, впрочем, как обычно. Данил пытается каждый раз сделать что-то самостоятельно, но всё заканчивается именно так. Ленка так вообще не дёргается и сразу подпускает его ко всем шкафчикам с напитками и едой. Карим на их кухне слишком органично смотрится, чтобы отказывать себе в удовольствии за этим понаблюдать. Поэтому Данил усаживается за кухонную стойку и наблюдает. С широкой такой улыбкой. Его слишком распирает. Хорошее колесо. Настолько, что говорить о перспективе отъезда в Москву Данилу совершенно не хочется. Ну, если только не предлагать Кариму поехать с ним. Когда Карим заканчивает с чаем, а заодно и нарезает бутербродов, он садится рядом на соседний круглый стул. Задевает случайно под стойкой колено Данила своим, чуть отодвигается. Данила прошивает. Сильнее, чем обычно. Более ощутимо: случайное прикосновение Карима отзывается не просто по низу живота, а в паховой области. Однозначно хорошее колесо. Если, конечно, оно уже начало действовать. — Я диск с Injustice нашёл, — говорит Данил. — Зарубимся? Карим кивает. И вгрызается в бутерброд так, словно сто лет ничего не ел. Что важнее этого бутерброда в его жизни прямо сейчас нет ничего. Данил ёрзает на стуле, подаётся чуть ближе к Кариму, чувствует едва уловимый запах его шампуня и аромат лёгкого одеколона. Он видит, как мягко вьются его блестящие тёмные волосы. И тянет к ним руку. Карим только моментально отшатывается, подхватывает тарелку с бутербродами и вылезает из-за стойки. — Дань, — обращается к нему Карим с очевидным укором. — Ты чего-то сожрал, что ли? — Подгон от Вадика, — признаётся Данил. Врать Кариму — всё равно, что ребёнка обижать. Данил на это оказывается не способен. — Тусовочный пак. Карим закатывает глаза. — Не предлагай мне даже, — говорит он. Данил пожимает плечами. Ладно, не будет. Хотя, ему бы очень хотелось, чтобы Карим смог тоже расслабиться. Поддаться своим желаниям. Даже если вдруг они Данилу не понравятся. Он понимает, что его вынесет к чертям, если Карим пойдёт снимать какую-нибудь девчонку на тусовке или станет клеиться к какому-нибудь парню с литрами геля в волосах. Так что и правда — предлагать даже не будет. Только зарубиться в файтинг. Он относит чай в гостиную, садится на диван. Вытаскивает геймпады с нижней полки журнального столика. Карим садится рядом, но на некотором расстоянии. Так, что не соприкасается вообще. Данила это не очень устраивает. Он буквально жаждет какого-нибудь контакта. Мимолётного хотя бы. Ему это необходимо, особенно если он действительно в скором времени уедет. Поэтому, делая вид, что очень увлечённо запускает приставку, он расставляет ноги шире. И всё-таки касается коленом колена Карима. Тот ощутимо напрягается, но не дёргается. Так-то лучше! Ощущения нарастают, но Данил понимает, что преимущественно это заслуга Карима, а не колеса от Вадика. Колесо только подтверждает то, что Данил и так уже знает. А ещё оно раскрепощает и даёт индульгенцию на тот случай, если его отпихнут, словно прокажённого. Данил более чем уверен в том, что именно так оно и будет. Но тепло тела Карима выносит так, что он несколько раз насухую ему проигрывает, потому что сосредоточиться не может на игре совершенно. Данилу нужно себя отпустить. Он двигается ещё ближе к Кариму. Так, чтобы соприкасаться уже бёдрами, хотя на диване места достаточно. Поворачивает голову, видит, как сосредоточённо закусывает Карим нижнюю губу. Но не отодвигается к другому краю. — Ты совсем моё личное пространство уважить не хочешь? — только и спрашивает Карим тихо. Данил отмечает, что дышит он тяжелее. А на смуглых щеках проступает румянец. — Ты тёплый, — говорит Данил. — Так здесь и не крайний север, — парирует Карим. Данил выпускает из одной руки геймпад, не реагируя на то, что проигрывает снова. Ему не интересно давить на кнопки. Он проводит освободившейся рукой по колену Карима. До бедра, по внутренней стороне ноги. Ощущает, как тот напрягается всем телом. И не дёргается. Даже жать на кнопки геймпада перестаёт. Данилу нужно только понять — почему. В плюс или в минус для него? Геймпад Данил откладывает совсем. И разворачивается к Кариму, смотрит прямо на него. Видит, как тот очевидно нервно сглатывает. Данил подаётся к нему всем телом. — Я тебя сейчас поцелую, Карим, — говорит он полушёпотом, с придыханием. — Это предупреждение. Я говорил тебе, что ты безумно красивый? — Дань, — Карим поджимает губы. — Чего это за колесо было? — Какая разница? — спрашивает он. — Я об этом и без колёс думаю. — Обо мне? — недоверчиво уточняет Карим. Хмурится, кусает губы, пытается что-то обдумать и понять, судя по выражению лица. — Я тебе шанс даю, — говорит Данил. И подаётся ещё ближе, кладёт руку на шею Карима, притягивает к себе. — Я же предупредил, да? — Ага, — отзывается Карим. Он распахивает глаза, глядя на Данила. Сглатывает, но не дёргается. Опускает быстрый взгляд на его губы. Данил понимает, что прислушиваться к предупреждению Карим не собирается. Это заставляет его ощутить такой небывалый прилив счастья, с которым невозможно совладать. Губы сами растягиваются в улыбке, а сердце колотится, словно окончательно сошло с ума. Данилу не нужно много времени на то, чтобы решиться. Он считает до трёх, давая тот самый последний шанс. И после такой вечности от одного счёта до третьего, касается губами губ Карима. Мягко, но в то же время настолько очевидно не по-дружески, что перепутать это ни с чем нельзя. Карим наконец тоже выпускает из рук геймпад. И перестаёт быть таким одеревенелым. Он несмело кладёт руку на грудь Данилу, приоткрывает рот, начинает на поцелуй отвечать. Данилу срывает крышу. Он целует глубже, забирается руками под рубашку Кариму, сходит с ума, прикасаясь к его коже. Дуреет, чувствуя, как откликается чужое тело на все его прикосновения. Решает, что ни до какого клуба они сегодня точно не дойдут. Просто потому, что Карима он из своих рук теперь выпускать не собирается ни на единую секунду. Он разрывает поцелуй только для того, чтобы посмотреть на него. Убедиться в том, что это действительно происходит не в его мыслях, а на самом деле. И оказывается, что на деле всё — гораздо круче. И колесо тут действительно влияет настолько минимально, что само по себе в жизни не смогло бы перевернуть всю его жизнь. Данил перехватывает руки Карима и поднимается с дивана, тянет его за собой. Диван потому что ужасно узкий, неудобный. А он хочет отправиться в экспедицию по исследованию Карима целиком и полностью, без каких либо препятствий. Вот одежда — тоже то ещё препятствие. Поэтому по дороге до своей комнаты, Данил спешит избавить от неё и себя, и Карима. Он торопится, потому что ему всё равно кажется, что в какой-то момент он проснётся, так и не успев ничего сделать. Данил не хочет просыпаться, не от такого вот сна, обернувшегося самой охренительной реальностью. Реальностью, в которой у Карима безумно мягкие губы, жёсткие кудри и дурманящий аромат тела, пробивающийся за лёгким одеколоном. Реальностью, которую он бы сейчас вообще ни на что не променял. Реальностью, которая наконец-то позволяет не убегать от неё. Кажется, ни в какую Москву он теперь точно не вернётся.***
Карим просыпается первым. Данил сопит ему в шею, обнимая своими большими руками во сне. Некоторое время Карим не решается даже пошевелиться. Он еле дышит, чтобы не спугнуть вот это всё. Боится, что сейчас Данил проснётся, оттолкнёт его от себя, решительно попросит забыть обо всём, что произошло и уедет с концами в Москву. А у Карима нет на это никаких сил. Последние потратил, пытаясь не поддаться прошлым вечером. Совершенно безуспешно. Но и просто так лежать он долго не может. Слишком ужасный бедлам творится в его голове. Слишком близко к нему находится спящий Данил. Он осторожно выбирается из-под руки Данила. Морщится, садясь на постели. Болит у него, кажется, всё тело. Проснулись мышцы, о существовании которых он не подозревал. Проснулись, офонарели от жизни и теперь решительно против Карима протестуют. Свои трусы он находит на полу. Джинсы — тоже, но дальше, у самой двери в комнату Данила. В бельё и штаны он влезает тихо, стараясь не шуметь. Он не знает, что ему делать. Пойти и заварить чай? Приготовить завтрак? Сразу сделать вид, что ничего не произошло, а он очень торопится домой? Карим не знает, он не готов к тому, что Данил в какой-то момент всё-таки проснётся. Он же обдолбанный был, запросто может всё перевернуть обратно, ещё больше запутывая. Карим и так запутался, что уж говорить. Он жил по принципу «смотри, но не трогай». И не готовился к тому, что с искушением придётся бороться, потому что Данил никогда не выглядел настолько заинтересованным в нём. Как бы Карим не надеялся. У Данила была череда подружек на ночь, которых Карим даже не трудился запоминать. Ничего же не предвещало. Дверь за собой Карим прикрывает тоже настолько осторожно, чтобы даже случайно ничего не скрипнуло. И тихо босыми ногами шлёпает на кухню. Где уже, к его особенной везучести, заседает Лена с чашкой кофе. Лена поднимает взгляд от своего смартфона, кивает Кариму и снова утыкается в экран. Затем напрягается. Хмурится. Снова смотрит на Карима. Он нервно сглатывает. Очередная неготовность — встретить Лену прямо сразу на кухне он точно не ожидал. Рассчитывал, что смоется из дома до того, как она приедет из-за города. — Карим, у тебя... — она щурится, разглядывая его совершенно бесстыдно. — Пять засосов. И это только на шее. Погоди-ка... Карим вздыхает. Лена слишком умная, чтобы не догадаться. Он проходит к кухонной стойке и, чуть морщась, садится на круглый стол напротив неё. Рассказывать самостоятельно не обязательно. — Чужой обуви в коридоре нет, — начинает она рассуждать, буравя Карима взглядом. — Я бы заметила. Ты растрёпанный и в засосах. Что, с Данькой? Всё-таки с Данькой? С моим братом? Глаза у Лены распахиваются так широко, что Карим на момент боится, что они просто выкатятся из орбит. Лена ведь сама была уверена, что её брат не по этой части. Но Карим бы сам, конечно, в жизни не решился ни на что, даже если бы и знал точно, что да. Ему и так слишком с большим трудом удалось ужиться с собственными желаниями. На родине родителей его бы давно забили камнями, если бы просто заподозревали. А здесь откажутся, забудут о его существовании, выгонят из дома. И, не исключено, что всё-таки кто-нибудь переломает ему несколько костей. Данилу — тоже. Карим не знает, какая из перспектив пугает его больше. — Ты и мой брат, — говорит Лена. Карим опускает голову и коротко кивает. От неё скрывать вообще смысла нет, раз уж поймала таким образом, практически на месте преступления. — Обалдеть. Ты его напоил чем-то? Или что? Как такое возможно? — Он сам, — отвечает Карим. — Его инициатива. Под колёсами «от Вадика». Карим морщится. Конечно, он не думал никогда о том, что его партнёр на первый раз будет под какими-то стимуляторами. Но он и не думал, что такой первый раз в принципе случится. Полагал, что в какой-то момент сойдётся с кем-нибудь из мусульманской общины, женится и просто не будет рыпаться. Даже после «приключений» со Стасом считал, что в жизни ему теперь ничего не перепадёт стопроцентно. Данил поломал все его планы. — Ой, — Лена хмурится. И начинает рассуждать: — Ну, нет, не существует никаких таких колёс, которые моему брату ориентиры бы нарушили. Он же в клуб вчера собирался, мог бы снять кого-нибудь без проблем. Однако, из его комнаты выходишь ты, а не какая-нибудь цыпа. Значит, мой брат... Вау. Просто вот. Вау. — Не вздумай ему сказать вообще, — понижает тон Карим, — что ты знаешь. Никому. Вообще. — Шутишь, что ли? Да я могила! Боже, Карим. Мой брат и мой лучший гей всё-таки сошлись. Я будто в фестивальное кино попала. Концептуальное и драматичное. Только я всё равно этот союз не благословляю, ты не забывай. Карим обхватывает голову руками. Лена — невозможная. Почти такая же невозможная, как и её брат. Сразу видно — родственники. Только он сейчас не способен рассуждать ни про какую концептуальную драму. Карим уже готов сбежать. Ему страшно раскрываться так, он не рассчитывал. Он не готов. Он придумывал речь, но никогда не планировал её произносить. Не должно было этого произойти. Лена выбирается из-за стойки, ерошит его волосы. — Так, я пошла отсыпаться, — говорит она. — У меня есть пара часов до урока с Аней. Не вздумайте тут сильно шуметь. Лена подмигивает Кариму и скрывается за дверью кухни. Карим опускает голову на руки и тихо стонет. За что ему всё это? За то, что провалил экзамен по искушению? Поддался, вместо того, чтобы отстраниться. Дал слабину, а теперь вынужден расплачиваться. И страшнее всего здесь то, что он слышит тяжёлые шаги Данила за пределами кухни. И его голос. Приглушённый. Данил коротко переговаривается с Леной, у Карима остаётся не так много времени на то, чтобы подготовиться к чему-то неизбежному. Он вздыхает и выпрямляется. Неизбежное так неизбежное. Данил заходит, зевая. Во весь рот зевает. И параллельно, увидев Карима, пытается в зевке улыбаться. Самого Карима это заставляет улыбнуться в ответ, потому что смотрится он невероятно комично и мило. Такая мускулистая глыба в одних боксёрах, которая улыбается в зевке. Карим рассматривает его некоторое время. Отмечает, что Данил тоже выплыл с россыпью засосов. И краснеет от осознания происходящего. — Надо сожрать чего-то, — бормочет Данил. Он подходит к Кариму, треплет широкой ладонью его по плечу. Мимолётом закапывается пальцами в его волосы. Карим напрягается, не представляя даже, чего ожидать. Он слишком хорошо знает Данила в целом, но такого — слишком плохо. И его до ужаса пугает подобное расширение горизонтов. — Ты прикинь, я проснулся от того, что тебя рядом не было, — говорит Данил и трёт глаза. — И это было охренеть как странно. Вообще терпеть не могу именно спать с кем-то в одной постели. Не развалиться же по-нормальному. Но с тобой ничего так. Ты сам-то хоть выспался? — Ага, — кивает Карим. — Слушай, мне домой выдвигаться надо потихоньку. Я говорил, что с утра приду. Он старается не смотреть на Данила. Это всё равно, что без защитных очков пялиться на солнце. Глаза моментально гореть начинают. И вообще всё. Карим слишком отчётливо помнит его прикосновения. Даже кажется, что всё ещё чувствует вкус его губ на своих. Это погружает его в какое-то откровенное безумие, в котором и врагу не пожелаешь оказаться. Карим понимает — чего бы он там себе в голове уже не придумал позитивного, на деле этого не будет. Скорее всего Данил не станет это развивать. Он вообще не такой парень, который способен на развитие. Но Карим не готов становиться просто привилегией. Никак не в случае с Данилом. И сейчас ему в первую очередь нужно разобраться с тем, как это всё переварить и куда двигаться. По-настоящему он никогда не думал, что фантазии перерастут в реальность. У него нет никакого плана на то, что делать, если такое случится. — Подбросить тебя? — спрашивает Данил. Он опускается на стул напротив Карима, сталкивается с ним коленками. Это слишком для него. Ясная улыбка Данила обжигает, полуголый вид возбуждает, перспективы пугают. Нет, Кариму определённо надо побыть одному. Ну или с кем угодно, только не Данилом. — Не, я прогуляюсь, — отвечает он. — Там вроде солнце светит. И тут — тоже. Но Карим не хочет знать, насколько персонально — ему самому.***
— Что он тебе пишет? — спрашивает Лена, тяжело вздыхая. Карим вытащил её уже вечером воскресенья, буквально по телефону умоляя с ним встретиться. Лене пришлось выбираться в город, пересекаться с ним в торговом центре и выслушивать абсолютно панические речи. А что теперь делать, а как теперь жить, а не говорил ли он чего, пока она была дома. Лене хочется выть. Спала она очень мало, просто неприлично мало. Приехав домой, обнаружила, что её брат сменил ориентированность и всё-таки переспал с её лучшим другом. А теперь оказывается в самом эпицентре драмы. — Музыку кидает. — Раньше кидал? — Постоянно. — То есть, вообще ничего не изменилось? — Похоже, что так. Лена вздыхает ещё тяжелее. Теперь вероятность того, что гоблин решительно свалит в Москву, становится совсем призрачной. Потому что он пишет Кариму точно также, словно ничего не было и они всё ещё бро. Только теперь бро привилегированные, ведь почему бы и нет? — Значит, всё нормально, — говорит Лена. — Можете продолжать играть в бесконечные игры. И заодно жамкать не только джойстики. Карим сидит перед ней за столиком фудкорта. Он закатывает глаза, опускает голову и буквально бьётся лбом о столешницу. Лена понимает, что она ему сейчас никак не помогает. Но она и не настроена на это. Она хотела дальше завалиться спать после того, как отстрелялась с Аней. Хорошо Виктору, поди спит себе дома, а не разбирается с чужими любовными драмами. — Послушай, — терпеливо начинает Лена, — вы переспали. Да, фейерверки никто не запустил, потому что это не так работает. Данил не блочит тебя по всем фронтам и вообще активно пишет. Значит, он всё ещё воспринимает тебя как друга. Это же хорошо, разве нет? Карим поднимает голову. Смотрит на Лену совершенно забито. Так, что она понимает — совсем не хорошо. — Ты ведь этого хотел, — недоумевает она. — Не этого, — отзывается Карим. — Вообще не этого. — Дружить и трахаться — отличная тема, — пожимает Лена плечами. — Это большее, на что ты вообще мог бы рассчитывать с Данькой. Если тебе нужно что-то ещё... Ну, многого хочешь. — Многого? — вскидывается Карим. — Просто с ним трахаться, когда надоедает играть, я тоже не хочу. Лене снова приходится вздыхать. Тяжело и со скорбным выражением лица. Карим же не глупенький, он прекрасно всё понимает. И даже считает, что знает Даньку лучше, чем она. Но именно ей нужно стать вестником, приносящим хреновые вести. Лене не нравится такая роль, только другой для неё прямо сейчас не предусмотрено. Речь о её брате, всё-таки. О человеке, которого можно именовать хуемразью в прямом смысле слова. — Я понимаю, что ты просто хочешь отношений с человеком, которого... любишь, — принятие этого даётся Лене с большим трудом, потому что опять же — речь о Даниле. — Но Данька и отношения — совершенно несовместимые понятия. Ты не помнишь разве ту историю ещё со школы? Когда у него единственный раз в жизни была продолжительное время девушка, но он параллельно подбивал клинья ещё к двоим. И потом её вообще забрали в дурку с каким-то конченным срывом. Ну? Лариса Сергеева? Не помнишь? Карим мотает головой. Лена округляет глаза. Ей казалось, что вся школа была в курсе той ситуации. И, что самое главное, всё равно каждая вторая девчонка мечтала, чтобы Данька потанцевал её на выпускном. Лена совсем не хочет, чтобы Карим стал второй такой Ларисой Сергеевой с нервным срывом. Он слишком славный, чтобы оказаться жертвой гоблина. Поэтому его надо максимально подготовить, раз уж до него настолько не доходит вся безысходность. А вообще, радовался бы жизни, в конце концов! Наверняка ведь не подозревал, что даже до такого дело дойдёт, а теперь сидит и мечтает об отношениях. Зажрался. Телефон Карима на столе вибрирует. Сам он протяжно стонет, разворачивая его экраном к себе и читая сообщение. — Он спрашивает, не приду ли я сегодня к вам, — говорит Карим. — Скажи, что тебе вставать на учёбу рано, — рекомендует ему Лена. — Тебе надо побыть сейчас одному. Он слишком токсично на тебя влияет. Посидишь дома, подумаешь, разберёшься с чувствами. Ей хочется добавить что-то типа «и дашь мне поехать домой спать», но она не добавляет. Потому что это некрасиво и может его обидеть. А ей он нужен ещё как друг и как фальшивый бойфренд. Только по его лицу видно, что он опять хочет биться головой о столешницу. Вот едва сдерживается от новой близкой встречи с ней. Но вместо этого Карим всё-таки набирает сообщение с тленным выражением лица. Значит, пишет, что не может приехать. Молодец. — Карим! — раздаётся чей-то голос. К их столику подбирается незнакомый Лене парень. — Давно тебя не видел. Здорово! Парень окидывает коротким взглядом Лену. И моментально подтягивает к их столику свободный стул. — Вадь? — распахивает удивлённо глаза Карим. — Тебя и не узнать при нормальном освещении. — Ага. Не, чувак, серьёзно, ты чего не появляешься? Больше никаких лонг-айлендов, я гарантирую. — Времени всё нет, — пожимает плечами Карим. — О, слушай. Ты подгонял на днях Даньке колёса какие-то, да? — Слабенькие стимуляторы, да, — кивает Вадик. — Чего, бабкина аптека, ничего вообще криминального. Он траванулся, что ли? Поэтому вчера так и не дошёл до нас? Бляха муха... — Не, не траванулся, — мотает головой Карим. — Нас прижало к дивану вчера просто. Так и не дошли. Лена закусывает губу и смотрит с прищуром на этого барыгу бабкиной аптеки, который к ним вот так беспардонно присоединился. Ну, да, слабенькими стимуляторами Даньке если что не отмазаться. Лена даже не удивляется, что Карим расспрашивает. Но эта встреча не должна была вылиться в трио. Лене уже поперёк горла встают любые тройнички, даже не относящиеся к сексу. Поэтому она щёлкает пальцами перед лицом Вадика, привлекая к себе его внимание. — Алё, друг, — говорит она. — Я понимаю, что тут публичное место, но чего ты окопался? Поздоровался и давай по своим делам тикай, не? — А ты чего доебалась? — спрашивает Вадик, глядя на неё с недоумением. — Вежливо нельзя попросить отвалить? Во бабы пошли... — Ты подваливаешь к людям и без спросу подсаживаешься, а это я должна тебя вежливо просить? Гуляй, Вадик, не мешай мне с моим парнем время проводить. Вадик окидывает её более долгим взглядом. Хмыкает, поворачивается к Кариму и подмигивает ему. А затем поднимается и отваливает. Но на половине пути оборачивается, прямо глядя на Лену оценивающим взглядом. Сразу видно — знакомец Даньки. Такая же свинья. Лена протягивает руку к Кариму и похлопывает его по тыльной стороне ладони. — Езжай домой, милый, — говорит она спокойным тоном, почти ласково. — Посвяти время себе в кой-то веки. Карим вздыхает и кивает. Лена очень не хочет постоянно видеть у него на лице такую постную мину. Но, кажется, придётся привыкать.