***
Карим погружается в персональный ад. Одна ночь осложняет всю его жизнь больше, чем сообщение Данила о том, что он хочет свалить. В какой-то момент Карим думает, что и правда лучше бы свалил. Не поставил бы его в такую сложную ситуацию. Не искусил настолько, что теперь хочется лезть на стены от безысходности. Он понимает две вещи — во-первых, ему не нужна дружба с привилегиями. Это слишком шаткая позиция, которая дружбу рано или поздно поломает. Да и перспектива Данила делить с его случайными подружками не очень радует. Карим же от ревности изведётся весь. Он в принципе случайные связи не слишком одобряет, даже личная практика это показала, когда он так и не смог пойти ни на что со Стасом. С Данилом-то, конечно, вообще долго не думал. А во-вторых, Карим знает, что если они продолжат общаться, это повторится. Даже если он чётко Данилу скажет, что так не может. У Карима в какой-то момент снова не получится устоять. Продолжение дружеских отношений для него становится ещё более устрашающей и опасной трясиной, чем вообще вся эта влюблённость. Об этом нужно сказать Данилу. Потому что просто скрываться с радаров — нечестно по отношению к нему. Карим знает. Но в ночь на понедельник просто блокирует Данила по всем каналам. Карим знает и то, что прямо сейчас он до невероятности внушаем. Ему надо перетерпеть какое-то время, чтобы подобрать правильные слова и резать не совсем по живому. Укрепиться в своём решении. Найти в себе силы сопротивляться любым доводам, к которым может прибегнуть Данил. А времени ему никто не даст. Утром понедельника, когда со стороны телефона не идёт никаких вибраций, сигнализирующих о новых сообщениях или звонках, становится для Карима испытанием. Ему больше всего хочется плюнуть на это своё решение, разблокировать Данила везде, а потом вечером после учёбы поехать к нему. Карим с этим желанием борется и даже успешно. Он просто оставляет телефон дома, когда отправляется на учёбу. Ехать куда-то без связи странно. Но люди же как-то раньше жили без цифровых коммуникаций. И ничего, не вымерли. В университете Карим очень старается вести себя так, словно в его жизни, как обычно, ничего не происходит. Он болтает с однокурсниками, конспектирует лекции, закупается пирожками в столовой. Но отличается особенной рассеянностью, которую замечают все, кому не лень. Он не может ни на чём сосредоточиться, потому что все его мысли заняты Данилом. Поддавшись, он совершил самую грандиозную ошибку в своей жизни, о которой при этом мечтал с подросткового возраста. Мечты сбываются, вот тебе и жизненный урок. Лена ни о чём его не расспрашивает. Только на следующий день упоминает, что Данил о нём спрашивал. И говорит, какой Карим молодец, что его по всем каналам заблокировал. Но его уверенность в том, что он поступает правильно, тает с каждым часом, проведённым в отрыве от Данила. Он пытается под другим углом посмотреть на приемлемость дружбы с привилегиями. Но ни под каким углом не видит себя в таком раскладе счастливым. А в чём тогда смысл? Только издеваться над собой дальше. Посреди второго дня Кариму звонят с незнакомого номера. У незнакомого номера ещё и первые цифры явно другого региона. Карим разворачивает телефон экраном к Лене. Та закатывает глаза. — Больше номеров для чёрного списка, — говорит она. — Он упёртый. Мне кажется, он не отцепится, пока ты его лично не пошлёшь. Карим кивает и вздыхает. Не хочет он Данила посылать. Не хочет и дальше игнорировать. Но он просто не видит других вариантов, при которых были бы и волки сыты, и овцы целы. Карим более чем уверен в том, что на отношения Данил в жизни не согласится. Поэтому он блокирует и московский номер. Сердце сжимается, концентрироваться на чём-то становится ещё сложнее. Он как последний дурак листает на занятиях инстаграм Данила, где размещены их совместные фотографии. Думает о том, как всё-таки здорово им могло бы быть вместе. Они понимают друг друга, могут проводить совместно время не просто часами, а сутками. Да и секс был обалденный. Карим рассматривает фотографии, ощущая желание побиться головой о стену. Когда они выходят после занятий из университета, Карим видит у обочины до боли знакомую машину. Лена её тоже видит. Она мгновенно перехватывает Карима за руку и тянет его обратно в университет. — Выйдем через другой выход, — говорит она. — Прогуляемся до дальней остановки, да? Карим кивает и оборачивается. Его сердце так бешено стучит, что отдаётся даже гулом в ушах. Игнорировать с чёрными списками очень просто. К тому, что Данил приедет, Карим оказался не готов абсолютно. Вся его выдержка сейчас основывается только на Лене, уверенно ведущей его в сторону другого выхода. Если бы он шёл без неё, точно уже оказался бы в машине Данила. Точно бы согласился на всё, даже если бы это противоречило всем его принципам. Но раз пошла такая пьянка, Кариму нельзя долго тянуть с объяснениями. С Данилом надо поговорить с глазу на глаз. — Я поговорю с ним, — говорит Карим. — На днях. Скажешь ему? Чтобы он, ну, больше не катался сюда. Мало ли ещё домой ко мне приедет, блин. — Скажу, — кивает Лена. — Мне поприсутствовать? — Нет, — мотает головой Карим. — Я справлюсь. Он только не знает, насколько.***
Лена влетает в комнату Данила, даже не постучавшись. Его ботинки и куртка в коридоре, значит, гоблин дома. И ей всё равно, чем он может там заниматься у себя за закрытыми дверьми. Хоть спать, хоть дрочить, хоть смотреть клипы Леди Гаги. Ей нужно передать весточку от Карима и предупреждение от себя. — Эй, сталкер, — говорит она. Брат поворачивается к ней от компьютера. — Он придёт завтра после учёбы. Поговорить. — Отлично, — кивает Данил. И в глазах у него появляется какая-то несвойственная ему радость. — Он там как вообще? — Ходит ровно, — огрызается Лена. — Послушай меня, — она шагает к брату, выставив перед собой указательный палец, — если ты его обидишь, я тебе член отрежу ночью, пока ты спать будешь. Понял? — Да не собираюсь я его обижать, — хмурится Данил. — Чего началось-то? — Да тебе с самого начала нельзя было ничего такого затевать, — отвечает Лена. — Он тебе не клубная давалка, которой можно присунуть и забить. Данил медленно поднимается из-за стола. Лене приходится запрокидывать голову, чтобы дерзко смотреть ему в глаза. — Погоди, это он так думает? — спрашивает Данил. — Что я его вот так рассматриваю? — Это я так думаю, — прямо говорит Лена. — Скажешь, что это не так? — Не так. Данил поджимает губы и смотрит на неё с нескрываемым разочарованием. Лене даже становится неуютно под таким взглядом. Но она в своей правоте уверена и отказываться от своих слов не собирается. Она знает Данила всю свою жизнь. И ни разу на её памяти он не проявил себя как нормальный член общества, способный на сопереживание и вообще. Да, с того момента, как он уехал, они общались очень мало. Но Лена уверена, что такие как он не меняются. — Боже, Лена, — выдыхает он. А затем опускает голову и устало потирает двумя пальцами переносицу. — Я тоже живой человек и имею право на чувства. А он — лучшее, что случалось со мной вообще за всю жизнь. Он ко мне относится по-человечески, в отличие от вас всех. Ты промыла ему мозги, да? Лена сжимает губы и сводит брови к переносице. Ну вот, пожалуйста, он обвиняет её в том, что Карим дал задний ход. Её, а не свою публичную репутацию. Она же только хотела как лучше. Пыталась прояснить Кариму, что её брат — не святой и вообще не славный парень. Чтобы ему было не настолько мучительно больно, когда Данил его как-нибудь опрокинет. Хотела как лучше, а теперь оказывается виноватой в том, что между ними происходит. Она прячет руки в карманы джинс и поднимает плечи, практически пряча в них голову. Считать, что она ни на что не способна, только портить всё — главная семейная традиция. При том, что она особо никогда ничего и не портила. — Ничего я ему не промывала, — огрызается Лена. — У него своя голова на плечах есть. Он не дурак и не слепой. — Да за что же ты меня так ненавидишь-то? — устало спрашивает Данил. — Я тебе сообщение передала, — говорит Лена. — Всё. Она разворачивается и быстро покидает комнату брата. Потому что ещё чуть-чуть и она разъяснит подробно — за что. А лично ей лишние скандалы и выбросы эмоций даром сейчас не нужны. Она трёт глаза руками и пытается отдышаться. Может она и не права, а Данька — родственная душа её Карима. Да и вообще всю жизнь козлил просто потому, что у него мужика нормального не было. Но Лена поверить в это не может. Она всегда его рассматривала как вражескую фигуру. Без особой ненависти, конечно. Всё-таки, единственный брат. Но определённо точно не как союзника. И если сейчас она начнёт пересматривать свои взгляды, её внутренний мир может рухнуть. Там и так всё слишком шатко со всем этим балаганом. Стабилизирует только присутствие в её жизни Виктора. И то в его руках есть все возможности, чтобы разрушить этот внутренний мир окончательно. Лена по всем фронтам в невыгодных позициях, в которые сама же себя и поставила. Как выплывать — не ясно. Лена идёт в свою комнату, включает музыку на ноутбуке и валится на кровать с телефоном. «Сказала ему, что придёшь завтра», — пишет она Кариму. «По-моему, он обрадовался». Лена не хочет, чтобы этот союз обернулся полноценным союзом, а не драматичной вспышкой. Но чувствует, что больше не в праве вообще ни на что влиять. Она не знает, кого защищает больше — Карима или себя? Ненадолго она прикрывает глаза. Чувствует пульсирующую боль в висках, вспоминает, что ещё не нашла, куда слиться на завтра. Она не может присутствовать тут, когда они будут разговаривать. Карим почувствует себя неловко. Да и защита ему, кажется, никакая не нужна, раз уж в Даниле внезапно проснулся живой человек с чувствами. Лена набирает номер Виктора. Больше ей не к кому обратиться за помощью в проведении времени. — Привет, — тихо говорит она. — Ты после работы завтра сильно занят? Мне нельзя будет возвращаться домой сразу после учёбы, я не знаю, куда мне податься. Виктор молчит некоторое время. — Мы завтра с Аней хотели лепить пельмени, — признаётся он. — Не думаю, что тебя такое занятие вдохновит. — Обожаю лепить пельмени, — говорит Лена. Нагло врёт, она этого в жизни не делала. — Я не думаю, что это хорошая идея. — Давай просто... Перенесём урок на завтра? Я и с Аней позанимаюсь, и с пельменями вам помогу. Виктор снова молчит в трубку. Лене не нравится напрашиваться так. Ей в этих отношениях положено задавать правила игры и решать за него, а не наоборот. Но прямо сейчас она не видит для себя никакого другого выхода. — Пожалуйста, Вить, — просит она. Он тяжело вздыхает и наконец-то отвечает: — Хорошо.***
Инициатором лепки пельменей становится именно Аня. Она тащит Лену на кухню после занятия, чтобы передать ей свои навыки. Виктор послушно идёт следом за ними, показательно интересуясь, а не нужно ли Лене быть где-то ещё. Да, она очень нравится Ане, но раскрываться перед дочерью точно не стоит. Потому что воспринимает она Лену как старшую сестру, которой у неё никогда не было. Никак не в качестве женщины своего папы. Строго говоря, женщиной папы Лена и не является. И не должна ею становиться ни при каких обстоятельствах, во всяком случае, пока их связывают в первую очередь отношения преподавателя и студентки. Виктор не перестаёт себе об этом напоминать. Чуть ли не каждый день, прямо как мантру. Стоит увидеть её в коридоре университета или в аудитории. — Берёшь стакан, — учит Аня Лену. — Давишь им кружочек на тесте. — У моей бабушки, по-моему, был специальный для этого, — говорит Лена, рассматривая самый обычный гранёный стакан. — Такой железный и с зубчиками. — Здесь не предусмотрено, — с совершенно серьёзным выражением лица говорит Аня. К приготовлению партии пельменей она вообще относится очень серьёзно. Как и к любой другой семейной готовке. Наверное, из-за того что в другое время не получается как-то общаться и сближаться. Лена с Аней оказываются чуть ли не по уши в муке, пока занимаются лепкой этих самых пельменей. Между собой они обсуждают разные подростковые сериалы, а с ними учёбу Ани и планы на будущие занятия. Виктору нравится наблюдать за тем, как комфортно им в присутствии друг друга. Впрочем, не особо удивительно — одна подросток, другая совсем недавно подростком была. Это ему с высоты прожитых лет все эти разговоры кажутся простыми и даже скучными. При этом сам он с Леной обсуждать может совершенно серьёзные и интересные ему вещи. Всё-таки, поразительная она девушка, способная найти общий язык и с девочкой-подростком, и с мужчиной среднего возраста. Виктор ловит себя на мыслях о том, насколько по-семейному уютно все они втроём смотрятся здесь на кухне. В этом доме вообще давно не чувствовалось уюта. Лена умудряется вдохнуть в него жизнь. Виктор ей за это искренне благодарен. Она появилась, встряхнула его, вытянула из депрессии и наполнила теплом даже этот дом. Не важно, сколько времени продлятся их встречи интимного характера, потому что самое главное она для него уже сделала. Спасла от отчаяния и дала понять, что ему себя не обязательно было хоронить вместе с Настей. Он хотел бы стать таким же спасителем и для неё. Но не чувствует себя способным на это. Не знает, как вообще такое осуществить. Её проблемы семейного характера сложно разрешить без специальной терапевтической подготовки. Виктор социолог, а не психотерапевт. И от такой неспособности помочь Лене ему становится немного печально. Но печаль эта развеивается, стоит ему посмотреть на то, как она вместе с его дочерью уверенно накручивает пельмени, занимающие весь кухонный стол. Он улыбается и понимает, что не отказался бы и вечность провести вот так. Даже если он потом, после вечности, смотреть на эти несчастные пельмени уже не сможет.***
Данил волнуется так, словно ему снова четырнадцать, а он в летнем лагере готовится к своему первому поцелую и первому же исследованию сексуальности с девочкой. Только ему двадцать три, он у себя дома, а поцелуй с Каримом планируется как минимум не первый. Исследование сексуальности — тоже. Да и Карим далеко не девочка. Да и не факт, что что-то планируется. Данил ходит по комнате, то и дело глядя на часы. Считает минуты до его прихода — буквально. Карим редко когда задерживается, а если и да — обязательно предупреждает. Значит, ещё чуть-чуть и... Домофон звонит ровно минута в минуту. Данил вытирает руки о штаны и рвётся поднимать трубку. «Поднимайся», — говорит он. Вешает трубку и зависает. Он поднимает перед собой ладонь, дышит на неё, затем нюхает. Да не должно изо рта пахнуть, он и зубы чистил, и жвачку уже жевал. И вообще, чего как девственник, в конце концов? Но не волноваться он не может — Карим слишком важный в его жизни человек, чтобы взять и залошить всё к чертям. Поэтому он замирает у двери, смотрит в глазок. Двери лифта прямо перед его входной, он видит, когда они раскрываются. И резко открывает входную. — Блять, — выдыхает Карим. — Сто раз просил тебя так не делать. Он пихает Данила в грудь, сам закрывает за собой дверь. Карим не смотрит на него прямо, только пялится зло куда-то в одну точку, расшнуровывая ботинки. Данил теряется. Он даже не знает, чего вообще ожидал. Того, что Карим с порога повиснет у него на шее? Так он, во-первых, не такой, а во-вторых, просто игнорировал его несколько дней. Занесение в чёрный список по всем фронтам — это явный блок любых бросков на шею. Карим проходит в гостиную, а Данил идёт за ним. Словно это не Карим к нему домой пришёл, а наоборот. И ему всё-таки четырнадцать. И сам он — девочка. Ладони потому что начинают реально потеть. Данилу от этого становится совершенно некомфортно. — Я чай тебе заварил уже, — говорит Данил. — Ща налью. — Я ненадолго, — резко отвечает Карим, скрещивая руки перед собой на груди. Он не садится на диван и вообще кажется слишком напряжённым. Данил его таким в жизни не видел. Да даже когда разговаривал с ним после того, как набил рожу, не замечал в нём такой агрессии и напряжённости, не свойственных ему. Складывается ощущение, что он впервые готов разорваться от всего того, что сдерживает внутри. Данилу становится всё более неуютно в стенах собственного-то дома. Неуютно — рядом с таким Каримом, которого он не знает. — Я нормально заваривал, — бурчит Данил, тоже скрещивая руки на груди. — Как ты говорил, не кипятком... — Умничка, — огрызается Карим. — Медальку шоколадную купи себе сходи, заслужил, блять. Ругающийся матом Карим — это тоже что-то ненормальное. Данил напрягается. Надеется даже, что его сейчас будут бить. А потом они расслабятся, посмеются и выпьют этот чёртов чай, который Данил заваривал, как дурак. Вспоминая всё, что Карим ему как-то говорил про заварку. Да он чайник отмыл так, что тот блестит, как у кота яйца. Но Карим огрызается и матерится, словно не Карим. — Чувак, тебя Ленка покусала, что ли? — нервно усмехается он. — Какого чёрта? Он смотрит на Карима сверху вниз, но хмурясь и исподлобья. Данил больше, массивнее, сильнее. Но он стоит перед невысоким Каримом и старается сжаться, словно грустный провинившийся щенок, не понимающий, что он сделал вообще не так. — Ты меня спрашиваешь? — вскидывается Карим. И выдыхает. — Даня. Данил. Прекрати это. Забыли, хорошо? — Что забыли? — спрашивает Данил. — Чёрные списки забыли? Игнор? — Всё забыли. Прекрати пытаться со мной связаться, Дань. Это раздражает очень. Я ни на учёбе сосредоточиться не могу, ни на чём. Я думал, ты более понятливый. Данил опускает руки. Он шагает к Кариму ближе. Поджимает губы, пытаясь сообразить, чего ему делать. Он в жизни не сталкивался с такими ситуациями. Он всегда разграничивал личную жизнь, разовые потрахушки и друзей-приятелей. И как себя вести сейчас, он не представляет. Карим — не рядовая девочка, с которой он встретился в клубе и перепихнулся. И даже не какая-нибудь очаровашка, с которой можно встречаться по-человечески неделю, а то и две. Карим — это Карим. Самый понимающий и самый добрый на свете человек, не отвернувшийся от него за всё это время. А теперь этот самый понимающий и добрый закрывается. И Данил не понимает почему, всё ведь было совершенно обоюдно. Только после неловкого завтрака от Карима слышалось исключительно безжизненное «абонент в сети не зарегистрирован». — Уж на учёбу ко мне кататься — последнее дело, — добавляет Карим. — Ты бы ещё домой ко мне приехал, с родителями знакомиться. — Я собирался, — честно признаётся Данил. — Я волновался, блин. Ты — мой друг, а не левый чувак с вписки, в конце-то концов. — Вот, — говорит Карим. И поднимает на Данила взгляд. — Вот это — забыли. Про вписки, про дружбу, про волнения. Я так не могу. Данил чуть наклоняется, хмурясь сильнее. — Как не можешь? — спрашивает он. — Дружить со мной теперь не можешь? Волноваться за тебя хочешь запретить? — Данил, — говорит Карим с нажимом. И опускает глаза снова. — Я не могу. Потому что если мы общаться продолжим, это повторится. Что я, тебя не знаю? Данил знает, что за «это». И ему от таких слов становится дурно. Потому что «это» было не просто обоюдным, а явно что-то значило. Не было безжизненным и механическим выпуском пара. Однако, дружба ему всё равно важнее, как бы в груди не сжималось всё. Какие бы горькие комки не подкатывали к горлу. — Если ты этого не хочешь, — отзывается он тише, — ничего не повторится. Я обещаю. Чем хочешь поклянусь. — В том-то и проблема, — с горечью в голосе говорит Карим. — Что я хочу. Больше всего на свете, блять, хочу. У Данила внутренности переворачиваются. Сердце к горлу подскакивает и прочие спецэффекты. Такого у него ни с одной из подружек не случалось. Наверное, потому что он с ними предварительно дружить не начинал. Настолько близко, что дальше только и остаётся, что долбиться в дёсны. Всё — никто другой не поймёт и не примет более чётко. А уж если Карим больше всего на свете хочет близости за пределами дружеской, то кто Данил такой, чтобы ему в этом отказывать? Он облизывает губы и шагает ещё ближе. Так, что расстояние становится очевидно коротким. Настолько, что он чувствует дыхание Карима. И видит, как нервно дёргается его кадык, когда он сглатывает, старательно отворачиваясь. — Так я только за, — говорит Данил. — Вот хоть сейчас. Или после чая. Или после сессии, если ты отвлекаться от учёбы сильно не хочешь. Чува-аак... Данил протягивает руку, кладёт её на шею Карима. Проглаживает большим пальцем по коже, шумно выдыхает и наклоняет голову. Но Карим дёргается, сбрасывает его руку и отшагивает. На безопасное расстояние. Данил снова не понимает, какого чёрта происходит и в чём вообще проблема. — Это ни хрена не правильно, — говорит Карим. — Меня прикончат, если узнают. И правильно, блять, сделают. Я не должен был поддаваться тогда. Понимаешь? — Нет, не понимаю, — честно признаётся Данил. — Нам не обязательно идти признаваться твоим родителям в том, что мы трахались. Или там имаму твоему. Ты сам, по-моему, говорил, что тебе христианские взгляды ближе. Так есть же конфессии, где нормально воспринимается. Да и есть мусульманская организация, где... — Что? Блуд нормально воспринимается? Карим всплескивает руками и резко отворачивается. — У меня нет проблем с тем, что я тебя... — он запинается и продолжает гораздо тише. Словно не хочет, чтобы его тот парень сверху услышал. — Хочу. У меня есть проблемы с повседневностью этого. Дружить и заниматься сексом — это не для меня. Но если я сейчас не обрублю что-то одно, то именно так оно и будет. Данил понимает. Теперь понимает. Кариму нужны ориентиры, а не дружба с привилегиями. Он не хочет себя растрачивать так, как это делает Данил. Наверное, именно с этим и пыталась до него докопаться Ленка. Промыла всё-таки мозги, вот как пить дать промыла. — Мы можем дружить, заниматься сексом и попробовать отношаться, — говорит Данил. Потому что всё кристально ясно — или он по-любому теряет друга в лице Карима, или пытается его сохранить, обрезая любые другие потенциальные связи. Только нужны ли ему эти потенциальные связи, когда Карим оборачивается и смотрит с такой смесью надежды и недоверия во взгляде? Не нужны. Данил чуть улыбается одними уголками губ. Для него это тоже неизведанная территория. С парнями у него отношений в жизни не было, только быстрые перепихоны ещё в Москве. А уж с настоящими друзьями — тем более. Из этого может получиться что-то сумасшедше прекрасное. — Гонишь, — говорит Карим. Но уже не так уверенно. — Неа, — мотает головой Данил. — Чувак, я щас сам в ахуе. Но нет, я не гоню. Тебе — вообще никогда. — Дань, если ты гонишь... — Зарежешь? — Кастрирую. — Пидор. — От пидора слышу. Карим улыбается. Данил улыбается в ответ. Это всё слишком странно, но одновременно слишком хорошо. И становится ещё лучше, когда Карим шагает к нему сам, сгребает его футболку на груди и тянет на себя. Данил подаётся к нему, чтобы следом соприкоснуться губами, ощутить чужое тепло и отправиться навстречу чему-то новому и ужасно волнующему.***
Карим не может поверить своему счастью. Но сном это точно не кажется. Он прижимается к Данилу, лёжа на узком диване, от которого далеко они так и не ушли. Касается подушечками пальцев влажной и прохладной от пота кожи на его груди, восстанавливает дыхание. В этот раз, на неудобном для секса диване, теряя время на попытки выбраться из одежды и найти по карманам у Данила презерватив, вышло даже лучше, чем в первый. По внутренним ощущениям лучше. Со страстью, но без отчаяния и мыслей о том, что завтра никогда не наступит. Наступит. И, наверняка, будет даже лучше. Карим рассеянно улыбается, слушая, как стучит сердце Данила. Кажется, он самый счастливый человек на всём свете. И самый везучий. Ну кто мог предположить ещё когда они учились в школе, что в какой-то момент Данил Малышев предложит отношения не кому-то из кучи девчонок, которые вьются вокруг него, а ему. Кариму Латифу, бывшему однокласснику и нынешнему однокурснику его сестры, парню с сирийскими корнями. При этом самые смелые мечты против реальности оказываются бледнее. Он не рассчитывал на взаимность, но теперь получает её с лихвой и поражается тому, как вообще мог несколько дней морозиться. Конечно, он боялся. И рычал на Данила тут только из-за бравады, прикрывающей подлинный страх оказаться отвергнутым. Карим чуть приподнимается так, чтобы слегка нависнуть над Данилом. — И как это будет работать? — спрашивает Карим. — Сразу говорю — я смотрел миллион ромкомов с Леной и мне нафиг это всё не нужно. Ну там. С романтичными жестами, пикниками, свиданиями, цветами. На случай, если у тебя вдруг начали формироваться какие-то бинарные понятия о том... — Какие бинарные понятия? — улыбается Данил. — Ты не девочка, чтобы с тобой по бинарным понятиям проходиться. — С девочками так-то тоже не стоит, — отзывается Карим. — Я и не собираюсь. Потому что я с тобой, а не с девочками. Мы можем ходить в кино. Можем ходить по барам, ресторанам или клубам. Мы можем делать всё то же самое, что и раньше делали. Ну, разве что кино будем выбирать неинтересное, чтобы можно было пообжиматься на диванчиках. Карим краснеет и улыбается. Данил далёк от идеала, но при этом всё более идеальным он Кариму кажется. Конечно, в какой-то момент флёр схлынет. Само собой, в чём-то они будут расходиться и ругаться. Они слишком разные, чтобы идеально сцепиться. Да и не бывает идеала там, где задействовано двое человек. В этом-то и прелесть человеческих отношений. Но Карим даже на будущие ссоры готов смотреть с оптимизмом, потому что это будут их личные ссоры. От-но-шен-чес-ки-е. Карим, правда, боится вообще что-то предполагать на ближайшее будущее. Слишком остро он воспринял рассказы Лены о том, как подружка Данила попала в психушку из-за его измен. Но это ведь было в школе ещё. Людям свойственно вырастать. И Данил явно вырос. Карим это видит. Ему жаль, что Лена отказывается. — Комедии с Адамом Сэндлером, — говорит Карим. — Я их смотреть не могу. — Да никто в здравом уме, по-моему, не может. — Именно. Рад, что мы пришли к первому совместному решению. — Добавь ещё фильмы Зака Снайдера, — говорит Данил, глядя ему в глаза. — Чтобы не спать на этой тягомотине. — Точно. Карим улыбается шире. Видит, с какой теплотой на него смотрит Данил. Как никогда и никто не смотрел. Он наклоняет голову, чтобы поцеловать, потому что удержаться от такого порыва точно не может — слишком быстро разливается в груди тепло под такими взглядами. И не менее быстро начинает перерастать в жар внизу живота, когда поцелуй начинает углубляться до степени нехватки воздуха. Карим не знает, насколько он готов ко второму раунду, но дружеские руки помощи-то никто не отменял. Он съезжает ладонью по груди Данила до низа его живота, чувствует, как тот напрягается. Карим прижимается теснее, при том, что между ними и так нет никакого лишнего пространства. Ощущает, как руки Данила смело начинают снова исследовать его тело. А потом слышит шум со стороны прихожей. — Блять, — выдыхает Данил, который этот шум тоже слышит. Карим чуть ли не сваливается с дивана, подхватывает свои джинсы. Времени на то, чтобы ещё и трусы найти, у него нет. — Не заходи, мы не одеты! — орёт Данил в сторону прихожей. Он тоже подхватывает свои джинсы и оперативно в них влезает. У Карима сердце в груди от такой внезапности бухает со страшной силой. Он переглядывается с Данилом и выдыхает. — Теперь заходи! — кричит Данил. И Лена заходит. Она тут же взмахивает руками, возмущённо оглядывая диван как «место преступления». — Нет, вы до койки добраться не могли? — спрашивает она. — Как мне теперь на диване сидеть? — Берёшь и садишься, — говорит Данил. — Там никаких биологических жидкостей... Или да? У нас не было времени разобраться. — Фу, гоблин, фу, — отзывается Лена. — Это вообще ни в какие ворота. Придурки, блин. Комната в двух шагах, так нет, им надо на диване трахаться. Карим опускает глаза. Он заливается краской, наверное, по самую макушку. Его тут чуть не застали с голой задницей, а теперь ещё и отчитывают. Он хочет провалиться на месте, но к нему шагает Данил, обнимает за плечи и говорит Лене: — Живи теперь с этим. Карим, комната в двух шагах. Карим пихает Данила под рёбра локтем. Данил смеётся. Лена возмущённо на них смотрит. Вот уж в её голове Карим бы сейчас точно не хотел оказаться. Как и на её месте. Ему на своём настолько хорошо, что несмотря на такое палево до комнаты ему добраться хочется поскорее. Рука Данила съезжает с его плеч, мимолётом проглаживая по спине. Он перехватывает руку самого Карима и тянет его за собой в сторону комнаты. На пороге оборачивается на Лену и добавляет: — Если найдёшь где-нибудь под диваном мои боксёры, кинь сразу в стирку, пожалуйста? Затем он заталкивает Карима в комнату, заходит сам и закрывает дверь. Лена из гостиной желает ему отправиться в далёкое эротическое путешествие пешком и без смазки. Данил же только фыркает. И моментально переключает своё внимание на Карима. Который нервно сглатывает, когда его сердце от одного только многообещающего взгляда пропускает несколько ударов. Он точно самый счастливый человек на планете. Лишь бы сердце такое счастье выдержало.***
Лена уходит в свою комнату и включает музыку. На всякий случай погромче, чтобы не слышать ничего, что ей бы слышать не хотелось. Потому что буквально за стеной её брат и её лучший друг вовсю оттягиваются друг с другом. А это практически то же самое, что думать про родителей, занимающихся сексом. По мнению Лены совершенно отвратительно. Она набирает Кариму быстрое сообщение: «Если тебе нужна помощь — пиши». На всякий случай, чтобы очистить свою совесть. Если у Карима с Данилом всё перешло на стадию той самой дружбы с привилегиями, то он в какой-то момент просто придёт ныть. А тут страховка — предложение помощи. Мало ли его принуждают! Да, совершенно не похоже. Они смотрелись как два придурка, невероятно счастливых. И Лене даже стало завидно, потому что себя она счастливой в своих тайных отношениях не чувствует. Не знает, есть ли они вообще. Почти как в случае с мечущимся Каримом. Она близка к чёртовым страданиям из-за дурацкого неопределённого статуса отношений. Виктор ей нравится безумно. Она ему, очевидно, тоже. Но они ни разу не проговорили этот банальный статус. Они тайно встречаются? Они просто трахаются, потому что могут? Хотела бы Лена знать. Раздражение тоже ощущается. Ведь конечно же её брат счастлив, когда несчастна она. И у неё теперь точно не получится пойти к своему лучшему другу и рассказать о своих переживаниях. Потому что это неправильно — его грузить. Раз уж так вышло, что он счастлив с её братом. Она не имеет никакого права отравлять это своей драмой. Придётся держать в себе и, как оно обычно бывает, разбираться исключительно самостоятельно. Музыку в какой-то момент всё-таки приходится делать ещё громче. Лена лежит в своей кровати с телефоном, стараясь абстрагироваться от всего того, что вокруг неё происходит. Она начинает чувствовать себя запутавшейся маленькой девочкой, которая дофига хочет, но в итоге ничего не получит. У неё не получается смириться с тем, что она просто не готова узнавать брата, прицепившись к его прошлому образу. Она не знает, как спросить Виктора о том, что между ними происходит. Она совершенно не уверена в том, что вообще хочет связывать свою жизнь с экономикой, потому что это очень скучная специальность. Но отношения с братом решительно испорчены за всё это время. Виктор скорее всего не захочет признавать, что у него есть какие-то чувства к ней. А на специальности она уже четвёртый год — поздно менять. Она же не хочет стать окончательным и бесповоротным родительским разочарованием. На её страницу приходит новый запрос в друзья. Лена открывает чат с добавившимся парнем, которого не сразу вспоминает. «Знакомы?» — спрашивает она. «Виделись», — пишет парень. По имени и аватарке она вспоминает, что это именно он подваливал к ним с Каримом в торговом центре на выходных. Вадик, значит. Знакомый Карима и Данила, который распространяет таблетки из аптечки своей бабушки. Несомненно полезный контакт. «Чего тебе надо?» — спрашивает Лена, вздыхая. «Поболтать. Нельзя?» «Не вижу смысла». «Ты мне понравилась». «Твои проблемы. Я не ищу новых знакомств. И парень у меня есть». Стонет за стенкой под её братом, ага. А любовный интерес, поди, с дочерью сидит на диване и телевизор смотрит. Лена и врагу бы не пожелала оказаться на своём месте. Учёба не удовлетворяет, с мужиком ничего не ясно, фиктивный бойфренд познаёт радости однополого секса, старший брат пытается делать вид, что вырос в адеквата, родителям наплевать, а других близких людей, можно сказать, нет. Ещё и торчебас какой-то пытается пристать в социальной сети. «Я хочу просто с тобой пообщаться», — пишет торчебас. «А я с тобой — нет», — отвечает Лена. И отклоняет его заявку в друзья. Может, конечно, он какой-нибудь глубокий интеллектуал и вообще прекрасный собеседник. Но Лена не намерена это узнавать. Она закрывает личку в контакте только под своих друзей, чтобы этот молодец больше ничего не написал. Отправлять просто в чёрный список смысла она не видит. Ей в общем и целом давно надо было это сделать. До сих пор ведь иногда написывают левые девчонки с расспросами про её брата и попытками через Лену с ним познакомиться. Вот бы они обломались, если бы прямо сейчас оказались у них дома. В какой-то момент под громкую музыку Лена умудряется даже заснуть. Она чувствует себя настолько усталой в моральном плане, что не может противостоять такому искушению, как вечерняя дрёма в компании смартфона.