Несравненное право

К вящей радости Гимли, Хранитель из хоббитов оказался жив. Однако Гимли все чаще поглядывал на мага – выглядел тот и вправду не особо бодрым, и Гимли старался держаться поближе: подхватить или плечо подставить, коли нужда в том возникнет. По лестницам в копях пробираться – это не по базару в пригожий денек гулять и по сторонам глазеть. В конце-концов, маг уселся прямо посреди коридора. Наверное, свалился бы, если бы Гимли не успел подхватить его и под локоть осторожно опустить на пол. Заодно попробовал вызнать – что ж за ворог новый за ними устремился? Маг ответил без уверток – видно, понимал, что гном не из праздного любопытства спрашивает, а Неизъяснимого Лиха боится. Ну да он человек ученый, наверняка об этом поболе многих слышал. Однако, оно ли им попалось или не оно, маг так и не сказал, и Гимли только вздохнул. С одной стороны, вызнать бы, раз уж тут оказался – что да к чему, да нельзя ли с этим самым Лихом как-нибудь совладать, а с другой стороны, не просто так же их сюда занесло, а потому самое милое дело дальше двигаться, да создателя-Махала благодарить, что с Лихом тем поближе познакомиться не довелось. Может, оно уже издохло давно? И все же им до сих пор сопутствовала невероятная удача, потому как почти дошли до выхода из Мории и даже повстречали неведомого противника, но не столкнулись с Неизъяснимым лицом к лицу, и никто из них не погиб. Впоследствии Гимли частенько думал – не сглазил ли он себя и своих спутников этими мыслями. Говорят ведь мудрые: погоди ковкой хвастаться, покуда из кузни не вышел... Ему первому довелось увидеть впереди пламя, однако отдохнувший маг гнал их дальше. Оно и понятно, назад дороги не было, а пламя-то что ж не потушить. А потушить не получится – так обойти можно. Однако пламя-то пламенем, а вот догоняющие их орки с луками да узкий мост впереди – это куда как похуже. Маг велел ему бежать первым – оно и верно, ибо кто как не гном учует шатающийся камень или затаенную под твердью опасность? Пока они рядили, как лучше, эльф времени даром не терял, вскинул лук, готовясь поумерить орочий пыл. И выронил стрелу. Гимли, воззрившись на этакое диво, не сразу и понял, на что смотрел эльф, а когда понял... Секира сама по себе выскользнула из рук, что-то закричал эльф, но смысл ускользнул от Гимли. Подпирая косматой головой в клочьях багрового – только платину плавить – пламени сводчатый потолок с украшенными завитками колоннами, это смотрело на них. Огнистые угли-зрачки, сполохом огня – меч. Вот и довелось узреть Великое Лихо... Гимли закрыл лицо руками, вознося Праотцу молитву и прося прощения за то, что содеяли его сыны. К вящему своему стыду, про спутников он в тот момент позабыл. А потом восхитился храбростью людей. Сначала потрескивание огня рассеял высокий и чистый звук – это Боромир протрубил в свой рог. А затем он даже сам не понял как, но уже бежал, прикрывая своей спиной в кольчуге несущихся впереди хоббитов. Маг остался там, позади, и в этот момент Гимли готов был отхватить себе секирой глупую голову, которая о том маге смела думать плохо. Однако от него, как всегда, ничего не зависело. Он мог только сгрести хоббитов, пытаясь укрыть собой всех четырех и выглядывать из-под локтя эльфа, замершего с оттянутой до щеки тетивой. Арагорн и Боромир остались у края моста. А дальше все случилось так быстро, что ни рванувшиеся люди, ни ухнувшая куда-то во тьму стрела, ни боевой клич Гимли «казад!», заглушенный грохотом падающих камней, уже не могли ничего изменить. Гимли плохо помнил, как они выбрались из Казад-Дума. Остались только исконный, словно от предков пришедший ужас от встречи с Неизъяснимым, гибель Гэндальфа, павшего из-за давней жадности гномов, всхлипывающие хоббиты, потерянный взгляд эльфа, который будто пересчитывал и пересчитывал их всех, ища и не находя мага... Они миновали бывшее Великое царство, но ни радости, ни гордости Гимли не испытывал. Только горечь и странную пустоту. Сил оставалось только погрозить кулаком Баразинбару, из-за коварства которого они и направились в Казад-Дум. Он еще испросил у возглавившего их отряд Арагорна позволения подойти к Зеркальному Озеру и заглянуть в его гладь. Сколько гномов их рода, рассеявшихся по всему свету, мечтает хоть на миг увидеть священные воды. А он, негодный сын своего народа, что же, рядом будучи, мимо пройдет? Арагорн позволил, и Гимли позвал с собой Фродо. Позвал не без умысла: гномы его рода верили, что глянувшего в Келед-Зарам будет сопровождать удача. Если, конечно, оный глянувший деяниями своими не отвратит праотеческий присмотр. Так, может быть, невысоклику-Хранителю хоть чем-то озеро да поможет? Фродо он об этом, конечно же, не рассказал. А то начнет уповать на удачу да и зевнет опасность какую. Нет уж... Вместе с Фродо в Озеро заглянули и остальные хоббиты, однако Гимли порешил, что Праотцу от того ущерба никакого не будет, а делу польза. Кто его знает, как оно все обернется, если уж маг сгинул со всем своим волшебством. Их отряд растянулся, следуя за Арагорном, и Гимли раз за разом натыкался взглядом на пустое место – там, впереди, где обычно шел волшебник в своей смешной островерхой шляпе. Эльф шагал плечо к плечу – медом ему, что ли, тут помазано рядом с ним? И неустанно рассказывал о том, в какое прекрасное место они идут. Ну конечно, еще бы ему не быть прекрасным, ведь там же эльфы живут, в этом месте-то. Разве же другие какие еще прекрасные места бывают, без эльфов чтоб, а..? Гимли мрачно отмалчивался, глядя только под ноги: ныло зашибленное где-то в пылу боя и побега колено, а еще страшно хотелось треснуть эльфа по макушке обухом секиры, чтобы умолк, да на подольше. Потому как тошно и не до него. Гимли повеселел самую каплю, когда Арагорн заставил Фродо раздеться, и на хоббите обнаружилась мифриловая кольчуга отличного старого эреборского плетения. С такой кольчугой, пожалуй, хоббит и до Мордора дойдет, потому как ее пойди проткни еще. Другое дело, что этакого бойца можно запросто скрутить, кольчугу стащить, ну а дальше уж обычным порядком. Однако такие мысли Гимли от себя старался гнать. На что они-то тогда все, особенно он сам, ежели кто угодно сможет до Фродо добраться? Не просто так небось рядом шагают, а? Вот то-то и оно. После привала Гимли, надеясь отвязаться от эльфа, приотстал и шел последним. Потому как в самом деле боялся, что себя не сдержит, а свары затевать, когда очень может быть, что орки по пятам бегут, – распоследнее дело. К вящему изумлению Гимли, с ним рядом подрядился идти сам Хранитель. Ну да против его общества Гимли вовсе даже не возражал, это тебе не мелюзга хоббичья, гораздая на проказы. И не остроухий, слава Праотцу, отставший от него со своими эльфийскими побасенками. Фродо – вот бедолага! – пожаловался, что то и дело слышит чьи-то шаги следом. Гимли честно вслушался, держа наготове секиру. Однако орки или еще злодеи какие тихо ходить не умеют, а если эльф крадется, к примеру, так этих шагов никакой гном не услышит. Не наделил своих детей Махал острым слухом потому как. Однако сын Глоина постарался успокоить Фродо как мог, а себе положил при случае с Леголасом перемолвиться. Эльфы, конечно, все с придурью, и этот не исключение, однако все же в Отряде идет, и не так чтобы уж бестолочь-то последняя. Ну и охотник вроде как, уж шаги-то услышит да крадуна учует, ежели и впрямь есть таковой. Стена леса придвинулась почти вплотную, и Гимли поторопил Фродо. Конечно, эльфийский лес не благое какое место, однако все хранители уже там. То есть, ежели за ними впрямь кто следует, так уж всем отрядом-то Фродо получше оборонят. Как раз подоспели. Леголас в очередной раз распинался о прекрасном крае, в который они вступили. По мнению Гимли, самый прекрасный край – это тот, где их всех накормят и уложат спать в безопасные постели на седмицу так, не меньше. И край тот – дома, и пока дело не сделаешь, вернуться туда не приведет. Если вообще по дороге не сгинешь, как Гэндальф. Мысль о маге словно кованым сапогом прошлась по намозоленной душе, и Гимли перебил эльфа грубее, чем хотелось бы: – А удалось ли эльфам отстоять-то свой край от Врага? Конечно же, остроухий принялся его с жаром убеждать, дескать разумеется, а то как же иначе. Правда, признался, что не был тут долго – то есть по гномьим меркам несколько поколений сменилось, так следовало понимать? Однако Король-Бродяга успокоил. Помощи, сказал, от эльфов они не дождутся – кто бы сомневался! – однако злу тут не место. На том и порешили. Гимли, правда, никак не мог сказать, что на душе стало шибко спокойнее, но выбора, как и всегда, не было. Гимли послушно перешел вместе со всеми заповедную эльфийскую речку. Может быть, гномье чутье не так создано, чтобы эльфийскую благость постигать, однако никакой особой радости не испытал. Портки вымочил на совесть, как в речке и полагается, – это да. Выслушал балладу, которую им про эту самую речку поведал Леголас, и в который уже раз мысленно сплюнул. Вот ведь легенды у остроухих, а? И все про любовь: он ее полюбил, а она стала птицей, а он ее до сих пор любит, и оттого тут теперь водопад. Или поляна там. Или дуб вырос. Или другое: она его полюбила, а он взял и ушел в заповедные эльфийские земли. А она вместо того, чтобы плюнуть вслед тому, кто любить обещал да клятвы собственные преступил, убивалась-убивалась по нему, да так и совсем убилась. А на том месте, где убилась, известно что. Ну, что-нибудь, скала там или речка та же. И было бы удивительно, если бы во всех страданиях эльфийской девы не оказались бы виноваты гномы. Услышав от Леголаса про лиходейство, пошедшее от гномов, Гимли стиснул рукоять секиры: – Гномы не совершали никаких лиходейств! Остроухий тут же пошел на попятную, дескать совершать не совершали, но все же вот из-за гномов то лиходейство повылезло, а через него дева и померла. Гимли мрачно смотрел в землю, ему хотелось плюнуть и уйти. Однако во всей эльфийской болтовне услышал одно полезное: те древние эльфы, которые из легеды-то, они на деревьях жили, потому как в этом эльфийском лесу деревья огромные водятся. Ради этого, пожалуй, стоило слушать заунывное эльфийское пение. Деревья потолще – это уже что-то. Закинуть туда хоббитов повыше, да эльфа, чтобы из лука с высоты целился, а его самого с людьми на нижние ветви. Встречать, значит, честь по чести, всех тех, кто еще на это самое дерево лезть вздумает. Хоббиты, правда, в восторг не пришли. Вроде как вот еще – на дерево лезть, а спать там как? Гимли хотел было уже сказать, что в орочьих желудках зато сон куда как спокойный будет, а уж длинный... целую вечность проспать можно, пока еще Праотец всех обратно к жизни призовет. И то еще неизвестно, может, растяп-то этаких, которым сон милее жизни, оставит, где были. Потому как на что они ему, такие скудоумные? Пока Гимли все это придумывал, эльф просто насмешливо посоветовал хоббиту вырыть нору. Авось да убережет от орков. Вот только хваленое эльфийское чутье завело их практически в плен. К эльфам, властителям этого леса. «Ничего, – думал Гимли. – Эльфийский плен – это не страшно. Это не в орочий ужин превратиться или вообще в головешки, как... » Гимли передернуло, он вновь вспомнил о Гэндальфе, и тут только понял, что действительно не думал о гибели волшебника с того самого мига, как они перешли эту морготову эльфийскую речку, несущую благость, забвение и что-то там еще. Тьфу. Гном недоверчиво хмыкнул и подергал за тонкую, но прочную лестницу, по которой Леголас и Хранитель с Сэмом лезли наверх, к эльфам в гости. «К друзьям», как сказал остроухий. Что-то верилось не очень. Может, кому они и друзья. А вот гному – это уж вряд ли. Небось живо припомнят, дескать, гномы Лихо-то пробудили, а виноват в этом он самолично, сын Глоина, поскольку того же рода. А значит, топайте-ка откуда пришли, да лес наш десятой дорогой обойти не забудьте. Гимли все поглядывал туда, где за пышными листьями кроны угадывалось какое-то сооружение. Не стоило, ох не стоило отпускать туда Хранителя с одним только слугой. Ну и что, что лесенку одной рукой порвать можно, а гномы отродясь по деревьям не лазали? Ничего, коли надобно, так и освоить можно. Арагорн пытливо глянул на него: – Они не причинят вреда Фродо, не беспокойся. – Почем ты можешь знать, – мрачно отозвался Гимли. – А вдруг?.. – Я знаю это место и тех, кто тут живет, – негромко сказал Король-Бродяга. Гимли кивнул, дескать, верю тебе, однако остался стоять у ствола. И стоял, пока вниз не соскользнул эльф и не повел их с Арагорном и Боромиром к другому дереву. Пину и Мерри разрешили залезть наверх к Фродо. Гимли хотел уже было воспротивиться, но Арагорн молча качнул головой, что значило – молчи. Гимли подчинился, но душа успокоилась, только когда услышал с соседней дэлони голоса всех четверых хоббитов. Впрочем, эльфы проявили себя хозяевами учтивыми – ну, насколько вообще учтивыми могут быть приграничные стражи. Во всяком случае, одарили всех хорошим куском мяса, ноздреватым чуть влажным хлебом и деревянными чашами с водой – запивать. Гимли, конечно, предпочел бы добрый жбан пива, однако откуда же пиву на эльфийских трапезах взяться? И на том спасибо, что голодными не оставили. Или что не привязали. Впрочем, быть может, люди и смогли бы сбежать бесшумно, но Гимли точно знал: только попробуй он ускользнуть по веревочной этой лестнице – свалится, да такого грохоту понаделает, что не только эльфы, сам Черный властелин от страха подпрыгнет в Мордоре своем. Эльфы раздали всем одеяла – искусно сшитые вместе крашеные куски кожи и меха, мягкие и теплые. Гимли подумал-подумал, однако вытянул собственное, проверенное. Под эльфийскими-то штуками чего еще приснится. Эльф невозмутимо устроился рядом, закутавшись в край, который Гимли уже привык ему оставлять. Потом повозился, накрыл их обоих еще двумя эльфийскими одеялами, а то ветер-то в кроне гулял вполне себе преизрядный. А после того, словно сделав важное дело, почти мгновенно уснул, зарывшись носом в неизвестный гному мех. Гимли показалось, что стражники глядят на них с неимоверным изумлением. Сын Глоина успел еще подумать что-то вроде того, что в походе-то долгом чего только с путниками не случается. Однако мысль эта утекла, так окончательно и не родившись, зато приведя с собой удивительно крепкий сон.