Роза ветров

Crywolf — Anachronism

~~~^~~~       Вокруг пустота. Пустота вязкая и медленная. Пустота темная, но будто бы пропитанная странным, бледным светом. У нее нет ни потолка, ни пола. Ей нет ни конца, ни края.       Локи открывает глаза и видит пустоту. Локи неторопливо и настороженно делает шаг за шагом, оборачиваясь вокруг себя. Его ноги ступают по плоской, ровной пустоте. И он не делает вдоха, потому что воздуха нет. А еще потому что он не нуждается в воздухе.       Ощущение нереальности происходящего забирается ему в рот, когда маг пытается приоткрыть губы, чтобы узнать, что происходит. Ощущение эфемерности и иллюзорности не дает ему говорить и устраивается где-то под ребрами с другой стороны от сердца. Оно выглядит тяжелым, сдавливающим и мешающим, но Локи не уверен, что знает, как от него избавиться.       Пустота безразмерна и бесконечна. Пустота — тишина. Он оглядывается вновь и вновь, медленно поднимает вначале одну, потом и вторую руку, чтобы нащупать эти невидимые стенки его личной клетки. Но стенок нет. Ничего нет. Ни снизу, ни сверху, ни по сторонам.       Вокруг одна лишь пустота. Пустота и ничего больше.       Раньше, чем ужас успевает показаться ему на глаза и заявить о себе… Раньше, чем истерика и страх касаются его коленей и расширяющихся глаз… Пустота начинает переливаться. Она обладает странными, неотличимыми друг от друга цветами, меняется с одного на другой. Это привлекает внимание мага, и он немного успокаивается/отвлекается.       А затем пустота становится театральной сценой. Он не становится ни кем, даже до актера второго плана не дотягивает.       Потому что его никто не видит.       Зато Локи видит все. Повествование начинается с самого начала, и он даже не пускает такой мысли — что это слишком банально и прозаично. Он погружается в историю целиком, ныряет в нее без возможности вынырнуть или нырнуть глубже. Он находится на одном месте, зато пустота вокруг него двигается/извивается/трепещет.       Вначале появляется бездна. Она кажется сосредоточием всего и вся, и Локи будто бы наблюдает за ней сверху. Чуть хмурится. Уже через мгновение по краям бездны появляются Нифльхейм и Муспельхейм. Из Нифльхейма бьет источник Хвергельмир, — тот самый, чей рокот Локи слышал спускаясь в грот с Иггдрасилем, — но мороз Нифльхейма обращает воду в лед. Лед медленно направляется к владениям Муспельхейма.       Локи не дожидается, даже рождения Имира из искр Муспельхейма и льда Нифльхейма. Он и рад бы закричать, что эти норны, старухи-прохиндейки, Хель их побери, просто смеются над ним, но кричать маг не может. Сжав челюсти, он сжимает веки и представляет, как история перематывается, как она проходит в пустоте перед его зажмуренными глазами.       Он ведь знает все это и сам. И рождение мироздания, и рождение самого первого великана. После рождение Бури. Затем его сына Бёра, а от него и Одина с Вили и Ве. Сотворение Мидгарда, сотворение и заселение Етунхейма. После появление Асгарда.       Как бы сильно Локи не ненавидел историю, но он знает ее идеально, так что видеть это все — уже знакомое ему, — совсем не хочется. Тратить на все эти пустые для него пережитки прошлого свое время кажется Локи совершенно неуместным и глупым. И поэтому он жмурится сильнее, не желая видеть ни рождение других, многих других богов, ни войну асов с ванами… Ему просто неинтересно. Нет, ему правда неинтересно то, что было до его рождения, и маг всеми силами пытается донести эту мысль до источника Урд, до пустоты вокруг него.       Когда по зажмуренным глазам ударяет яркий свет, Локи распахивает их и… Ничего нет. Вокруг медленно и тихо падает снег. Серое-серое небо затянуто тучами. Впереди высокий замок Лафея, и, сделав лишь шаг, Локи оказывается не просто в нем. Он оказывается в задней части замка, что лежит в беспощадно раскромсанных руинах. На снегу тут и там, буквально везде, странного цвета кровь. Она не голубая, что по преданиям течет в жилах етунов, но все же принадлежит им. Кровь эта бордовая, очень и очень темная.       Оглядевшись, Локи видит Одина. А затем видит младенца у него на руках. И все становится ясно, как днем.       Он рождается во тьме и холоде. Холод проникает в его тело с первым вздохом и остается там навсегда. Самые ранние воспоминания затираются/растворяются с возрастом и в опыте, но отчего-то тот миг, когда окровавленный Один берет его на руки, Локи запоминает — поверхностно и размыто, но все же запоминает. Протягивая ручки ко Всеотцу, малыш надеется и верит, что его заберут туда, где монстры не будут смотреть на него ярко-алыми глазами и передавать по рукам, не зная, куда приткнуть сироту, что не нужен даже родному отцу.       Время идет. Локи знает, — скорее даже чувствует, — что родился в каком-то другом месте, но самые первые, четкие и лелеемые им воспоминания связаны все же с Асгардом. Теплый ветер, гладящий щечки… Нежные руки Фригги, что перебирают его волосы… Легкое, почти что и незаметное отчуждение Одина, который определенно любит его не так сильно, как своего старшего сына… И Тор.       Тор находится в каждом его, Локи, воспоминании. Тут он дарит малышу его первый, пока что деревянный меч; а вот здесь достает ему с кухни плошку с кашей, когда Один наказывает Локи за непослушание и оставляет без ужина. Тор ощущается очень преувеличено добрым и очень преувеличено теплым. Часто-часто, когда в Асгард приходит не слишком холодная, но все же зима, Локи прячется у него под плащом, сидя рядом на одном из коридорных подоконников, и греется о теплое тело. А Тор просто позволяет. Позволяет ему, кажется, всё.       Они растут бок о бок. Как настоящие братья, хоть и слишком разные по своей сути. Локи любит книги, а Тор битвы. Локи любит смешные, иногда слишком острые, шутки, а Тор любит только лишь себя и свою славу.       На самом деле Локи чувствует и видит, как подрастает в одиночестве. Его мать отдает теплом много больше, чем отец. Тор вместо тепла постепенно начинает отдавать пренебрежением и тщеславием. Он меняется. И Локи видит, что не имеет сил, чтобы остановить эти изменения. Внутри него сидит трепещущий страх, что когда-нибудь Тор отвернется от него.       А затем именно так и происходит.       Но вначале происходит много всего другого и более удивительного.       Ему исполняется двенадцать меток, когда Тор в самый первый раз одергивает его коротким:       — Знай свое место, брат!       Локи понимает смысл фразы, конечно же, сразу и чуть тушуется, но вот значение… Само значение доходит до него много-много позже. Значение, заключающееся в том, что Тор всего лишь считает его недостойным даже грязи под своими подошвами.       Локи далеко не в десять и даже не в шестнадцать меток окончательно понимает, что Тор — тот самый Тор, Громовержец, которым он восхищается и которого бесконечно любит, — чувствует все много иначе. Их крепкая, настоящая, дружба заканчивается на подходе к двум десяткам его, Локи, меток. К тому моменту маг уже осознает, что брат не то чтобы ни во что его не ставит, но… Да. Любовь к старшему прячется в дальний уголок его сердца и остается там догнивать. Вместе с нею прячутся и все остальные чувства.       Локи уже не обманывается. Он чувствует себя лишним, знает, что лишний, хоть и не имеет ни единого доказательства. Ему, конечно же, хочется и признания — для начала хотя бы внимания, — Всеотца, и трона, но все же мечты эти тщетны.       Локи ведь не дурак. Он ведь не глупый и уже почти что не мучается от болезни сердца. Или же врет себе.       Ох, как сильно он врет себе! И все вроде бы верно: Бог Лжи не устает болтать ни на мгновение/не устает лгать/не устает подшучивать. Рамки стираются, границы исчезают. Он с легкой руки отрезает Сиф волосы под корень, когда та засматривается на Тора слишком очевидно.       Конечно же, после Тор задает ему хорошую трепку, но Локи усмехается. Игра стоит свеч, а особенно тогда, когда страдает кто-то кроме него. Волосы этой дурной девки становятся далеко не первыми в длинном списке его гадких проделок, но магу не жалко.       Не жалко поделиться с асами своей болью.       Если вначале Локи еще что-то чувствует, то после в груди появляется странная пустота. Он не может понять и принять то, что видит. Собственные шутки кажутся ему злыми и болезненными. Создается ощущение, что внутри того Локи так много боли, что он не может удержать ее в себе и выплескивает так, как умеет. Шутит/насмехается/подставляет/предает/лжет.       Локи поджимает губы и сглатывает. Постепенно до него, конечно же, доходит, что это не просто воспоминания из прошлого. Это воспоминания прошлой жизни.       И это напрягает/настораживает. Раз это — прошлая жизнь, значит в ее конце произошло что-то такое, из-за чего все началось заново. Кто-то сделал так, что все вернулось назад. Неужели норны? Но ведь они должны знать, что игры со временем так опасны и…       В двадцать он сбегает. Общество заносчивого, тупого и все чаще пьяного братца надоедает в конец, и Локи просто берет все необходимое, а затем скрывается на одной из своих тайных тропок. Никто за ним не идет, никто за ним не гонится. Локи может с уверенностью сказать, что Хеймдалль видит каждый его шаг, но тем не менее… Он очень и очень долгое время проводит в одиночестве.       Путешествуя по мирам, он примеряет на себя различные личины и маски. Тут ворует, — например, у ванов Камень плодородия, — тут лжет — например, прекрасной Сигюн о том, что он — богатый купец-ас, — и везде оставляет свой след из шалостей да разных чужих убытков. Иногда ему кажется, что вот-вот объявится брат со стражей, они повяжут его, вернут во дворец… И это будет хоть каким-то доказательством того, что по нему скучают, что ждут, когда же он вернется/объявится.       Но никто так и не приходит.       Локи набирает себе целую коллекцию драгоценностей. Наворовывает кучи золота. Только вот золото это не утешает его одинокого, жаждущего дружбы да тепла сердца.       Он растет все дальше и дальше, то и дело слышит непримечательные новости из Асгарда, но однажды его слух все же цепляется за одну. За одну крайне прекрасную новость: Тор венчается с Сиф и Один собирается отдать ему трон, а также уйти на покой. Именно эта новость заинтересовывает особенно сильно. На тот момент ему уже почти двадцать восемь меток, но возраст вряд ли имеет значение.       Сигюн, его прекрасная спутница и любовница, неожиданно объявляет о своей беременности.       И Локи понимает, что у него нет никакого желания заводить ораву детишек. Но при этом ему все еще хочется достичь всеобщей любви. Как только он понимает, что именно трон и может помочь ему, тут же сбегает прочь. Точнее возвращается «домой».       Тор закатывает целый пир в честь своего вернувшегося брата, но довольно скоро все гости забывают, ради чего вообще пришли. Все пьют, едят, веселятся. А Локи просто в толк взять не может, что за пакость придумал старший, раз ведет себя так радушно да мягко? Конечно, и раньше Тор иногда был таким, — дружелюбным/добрым/доверчивым, — но после стольких столетий, после стольких проделок…       Он находит свой ответ только лишь сходив к Хеймдаллу: оказывается, все эти восемь меток Тору и дела не было, где шастает младший принц и чем он занимается. Оказывается, все эти восемь меток все думали, что он отправился по делам. Оказывается, никому не было дела ни до него, ни до его дел.       Нет, конечно, была взволнованная Фригга да заинтересованный его путешествиями Один, но… Тору было плевать. А Локи на Тора — нет.       Именно это и стало спущенной тетивой. Стрела его злобы и ненависти, за которыми пряталась боль, устремилась в самое сердце, самое дорогое и невероятное сокровище Асгарда. В его наследного принца.       Отчуждение. Отвержение. Изгнание.       Вот, что Локи видит, и вот, что чувствует. Ему не хочется быть там, не хочется быть настолько слепым от собственной боли, что даже не иметь возможности найти другого выхода/другого занятия/другой цели. И в тоже время он понимает, что уже был там. Что это именно он спустился в Етунхейм, попался ледяным великанам и совершенно не удивился своему происхождению. Что это именно он предал Асгард, заключил соглашение с Лафеем, а затем добился срыва коронации брата.       В груди разрастается смешанное чувство: вроде бы и больно, но вроде бы и нет; вроде бы и обозленно, но вроде бы и нет. Маг просто стоит и смотрит. Пустота, похоже, воздействует на него, как печать: притупляет чувства. Он понимает, что поступает неправильно, но также понимает и… Просто понимает. Иногда у него тоже бывает такое — боль становится настолько сильной, что перестает ощущаться, зато успевает поднять вместе с собой горечь, злость, хитрость.       Локи не любит такие состояния. Однажды, именно в таком состоянии он отрезал волосы глупышке Сиф, а после они все дружно поколотили его. После этого, ради своего же блага, маг старается пережидать такие состояния тихо и в одиночестве. Ему не хочется сделать что-то глупое, а после поплатиться. Ему не хочется умереть.       Тому Локи, которого показывает ему пустота, он вообще не знает чего хочется. В основе всегда определенно точно лежит желание быть любимым и нужным, но поверх… Так много пакости. И мерзости. Боль порождает внутри него ярость. Порождает гнев/горечь/беспринципность/холодность.       Боль не приносит ничего хорошего.       Однако, стоит отдать должное, даже в прошлой жизни он оказывается слишком умным и слишком хитрым. Ни Всеотец, ни Тор даже не догадываются о том, кто их предал, и какого же их удивление…       Его смех расползается склизкими щупальцами по тронному залу. В одной руке Гунгнир, другая покоится на подлокотнике трона. Локи чувствует себя просто невероятно и восхитительно. Тор сослан в Мидгард за свое тщеславие и все свои пороки; Один спит крепким, вечным сном, так и не ухватив возможность справиться с осознанием: его настоящий сын ни на что не годен и годен никогда не станет.       Конечно, Локи расстраивает грусть Фригги, но с каждым днем чувство это все сильнее притупляется. Он смеется вновь, и вновь, и вновь. Он чувствует себя победителем.       Однако, поддавшись гордости, его взгляд становится нечетким. Локи глупо и невероятно просто упускает из виду троицу воинов и ту придурастую девку, что спускаются в Мидгард следом за своим «царем». Конечно, они делают это не сразу, далеко не сразу, но все же делают. И именно это становится его, Локи, крахом.       Занятый правлением, переписью законов и установлением собственного памятника, Локи просто не находит времени, чтобы повернуть голову в другую сторону, чтобы обратить свой взор на Мидгард. Что примечательно, люди принимают его. Не сразу, но почти год спустя восстания прекращаются. К народу приходит осознание, что они начали есть вкуснее и спать спокойнее.       Мимоходом уничтожив Ётунхейм, Локи — вопреки множественным опасениям, — не обращает свой взор на другие миры. Он заключает союзнические соглашения, налаживает поставки продуктов и товаров. Экономика процветает. Политика тоже. Войн не предвидится, никто не собирается свергнуть его.       Не сразу, но в какой-то момент ему становится просто до ужаса скучно. Другие боги избегают его, и боясь, и просто не желая попадаться на глаза. Мама смотрит с немым укором.       Локи уверен, что делает все правильно. В Асгарде нет болезней и нет войны. Нет голода. Мир процветает. Но никто не благодарит его. Все смотрят, кривят душой да жаждут возвращения своего прекрасного, тупоголового Тора. А затем тот и правда возвращается.       Предательство. Отступничество. Отречение.       Все отворачиваются от него, но не потому, что он плохой или жестокий царь. Да, конечно, отрицать нельзя — у него есть свои дурости. И его статуи, и новые монетки с его изображением на одной стороне… Но это ведь ерунда. Это ведь правда ерунда.       Локи смотрит, хмурится. Чем дольше он наблюдает за собственным правлением, тем сильнее проникается участием к самому себе. Однажды, он видит, как Локи, вернувшись в покои после очередного трудного дня, валится на постель и начинает плакать. Его собственные слезы наворачиваются на глаза, потому что даже в три десятка меток он все еще видит в самом себе того маленького малыша-етуна, которому просто не хватило чужого участия, не хватило любви.       Правление не оказывается по-настоящему простым занятием. Локи наблюдает, как сам же старается угодить всем, как привносит все новые и новые поправки. Иногда он не спит сутками, пытаясь понять, какие еще улучшения можно было бы привнести.       Но никакие улучшения не помогают. Асы просто вновь и вновь отворачиваются от него. Без вызова во взгляде, без восстания и спора, но и без объективной причины, только если не считать объективной причиной — его происхождение.       Им просто не нравится етун на троне. Никому не нравится.       Видя самого себя, который идет к норнам за помощью, Локи лишь кивает да соглашается. Он и сам не видит другого выхода.       Крепко-крепко держа в руке факел, Локи осматривается и спускается по твердым, крепким ступенькам. Грот выглядит очень и очень большим. Просто громадным. По стенам переливаются высокие панорамы с изображениями всех девяти миров.       Ему уже почти что тридцать две метки. Он на троне не много, не мало, три с хвостиком столетия. Однако ни реформы, ни поправки не помогают — народ все еще боится его, народ все еще ненавидит его, даже несмотря на то, что сменилось уже не одно поколение.       Терпение Локи постепенно истончается, но сдаваться вот так просто… Нет. Так просто сдаваться он не собирается. И поэтому решает отправиться за помощью к самым могущественным и самым мудрым. Поэтому отправляется к норнам.       Лестница, обвивающаяся вокруг высокого столба-подпорки, оказывается чересчур длинной. Пока спускается, он успевает подумать об очень и очень многом. Мысли текут неспешно и спокойно, но все же Локи удивляется, когда вспоминает о брате. Не имея ни малейшего понятия, жив тот еще или нет, он решает проведать его по возвращению, но… После Локи банально забывает об этом вновь, по пути обратно.       Норны оказываются очень радушны и спокойны. Они спрашивают, чего ему нужно, затем называют свою цену. Локи даже не думает — сразу соглашается. Ценой ведь становится самый дорогой ему человек, но… У него никого нет. И не было никогда.       Конечно, с Сигюн он провел довольно много прекрасных десятилетий и где-то там сейчас даже подрастают его дети, но… Ему и дела до этого нет. Главное не забывать отсылать им мешки с золотом да и только.       И поэтому Локи, давя в себе громкий, но такой болезненный смех, соглашается заплатить грошовую цену. Мелькает мысль, что они могут забрать Фриггу, но… Ее нет рядом уже почти год, просто потому что у нее нет желания смотреть на то, как «Локи губит Асгард». То и дело маг получает от нее письма из Альвхейма или Ванахейма, но в последнее время мать только и уговаривает его, что вернуть Тора, поэтому Локи их больше почти и не читает.       И поэтому же у него никого нет. Потому что Асгард процветает, как в лучшие годы самого Всеотца. Но этого никто не видит. Никто не замечает этого.       Зато все видят, что на троне сидит етун.       Расплатившись, маг склоняется в поклоне и пятится. Затем разворачивается, уходит прочь от источника Урд. Он не видит, как норны провожают его своими слепыми взглядами. Он еще не знает, какую ошибку совершил.       Ему хочется закричать. Локи хочется закричать на самого себя, потому что он уже интуитивно чувствует: кто-то слишком дорогой ему обречен на смерть. И теперь становится ясно откуда это чувство потери, что появляется после вновь и вновь показывающегося на глаза сна. Это чувство потери…       Как бы сильно ему не хотелось вернуть все назад, он не может даже звука произнести. Пытается сам же напомнить себе, что это всего лишь воспоминания и ничего больше, но убедить себя не получается.       В то время, как у Локи получается все. Люди, благодаря умелым, направляющим рукам норн, начинают любить и уважать его. Они воздвигают ему уже свои первые памятники, они приносят ему дары. Решение навестить брата забывается, и Локи погрязает в собственном тщеславии. Оно вязкое и бесконечное. Оно всеобъемлющее. Но вряд ли такое теплое, как ему всегда хотелось. Хотя…разве это так уж важно?..       Маг наблюдает за самим собой. У него не появляется желания отвернуться и прекратить смотреть, но и зависти не появляется тоже. Локи скорбно поджимает губы, ждет. Будто нарочно вспоминается его собственная цена, что он так опрометчиво заплатит за эти воспоминания, и Локи качает головой. Ему нужно будет быть очень и очень осторожным, когда он вернется. Ему нужно будет быть начеку.       Всего на миг увлекшись собственными мыслями, маг пропускает тот момент, когда Тор тайно, с помощью Хеймдалля и друзей, возвращается в Асгард. Когда Тор возвращается в замок.       Стража пропускает его спокойно и просто. Локи, развалившийся на троне и перекинувший ноги через один подлокотник, читает какие-то уставы и не сразу замечает старшего, идущего по залу. А когда замечает, лишь кривится. Их разговор начинается с оскорблений. Тор злится, что брат не вернул его из ссылки, Локи пытается прикрыться какими-то несуществующими правилами.       Но все же он ни на миг не медлит. Только заметив Тора, тут же вызывает из сокровищницы Разрушителя.       И пока тот не приходит, Локи лишь тянет время. Забалтывает старшего, перескакивает с темы на тему. Под конец они уже не ругаются даже, а просто скалятся друг на друга, как два обозленных пса. Локи это устраивает, но, говоря оскорбления, он вновь и вновь чувствует странную усталость. Мелькает мысль: «Почему он просто не может сказать, что скучал по мне?», затем мелькает еще одна: «Почему он просто не может похвалить меня?», но они не развиваются.       Тор втягивается в битву с Разрушителем. Вернувшись на трон, Локи наколдовывает себе бокал вина и спокойно наблюдает. С колкими издевками и насмешками даже дает старшему советы, как ему лучше ударить. Молота у Тора до сих пор нет. А еще на нем мидгардская одежда.       В тронном зале он смотрится до невероятного лишним. Уже думая, как бы вернуть его в Мидгард вновь, Локи к собственному удивлению пропускает тот момент, когда Разрушитель швыряет искалеченное, окровавленное тело в одну из устоявших колонн. Он швыряет старшего, держа его за руку, но отпускает не сразу.       Рука отрывается с такой легкостью, словно Тор — не Тор, а фарфоровая куколка, упавшая с туалетного столика Фригги на пол.       Воцаряется полная тишина. Выполнив свою миссию, Разрушитель разворачивается и идет прочь. Локи не осознает этого. Не осознает, что раз железный воин идет прочь, значит Тор больше не может подняться. Значит Тор больше ничего не может.       Оставив кубок с вином на троне, он поднимается и медленно, иронично хлопает, пока идет до валяющегося на полу тела. Тор не двигается, Тор не отвечает на его слова и насмешки.       Уже оказавшись у тела, Локи чувствует росточек волнения, но отмахивается от его касаний. Приседает. С трудом переворачивает тяжелую тушу.       Тор вздрагивает словно с такт ударам собственного сердца. У него не хватает одной руки, и, заметив это, Локи понимает откуда так много крови. Он все еще усмехается, поднимая глаза к глазам старшего. Из приоткрытых губ того медленным потоком течет кровь. Глаза еще не мутные от налета смерти, но уже остекленевшие.       «— Т-тор?..»       Чужое имя, произнесенное впервые за последние столетия, кажется иноземным и непривычным. Кажется неправильным. И Локи боится коснуться. Он понимает, что Тор действительно умирает, но от этого понимания лучше почему-то не становится.       И руки дрожат. Кончики пальцев становятся холодными от ужаса.       Именно в этот момент он понимает, про кого говорили норны.       Локи отказывается верить. Он просто не может поверить, что убил собственного брата, даже несмотря на то, что тот вроде как еще живой. Пока что живой.       Мотнув головой, он неожиданно отворачивается, но это не спасает. Пустота следует за ним, заставляя смотреть, заставляя вспомнить. И у Локи просто не остается выбора. Он действительно вспоминает тот свой испуг, ту свою панику. И свой дрожащий голос. И руки, оплетенные щупальцами магии.       Только вот магия не помогает, когда ребра раскрошены, а внутренности превращены в кровавое месиво. Магия не помогает от настоящей божественной смерти.       Самым тяжелым оказывается даже не то, что он смотрит и не может не смотреть. Самым тяжелым оказывается то, что ему придется принять это. Придется принять, что в прошлой жизни он был зарвавшимся глупцом, который так и не смог разобраться в себе, а затем — желая свершить сладкую месть за всю свою боль, — убил Тора.       Это он убил Тора. Это он забрал его у себя же. Это он привнес в себя то разрушительное чувство потери.       Если вокруг был бы воздух, а ему нужно было бы дышать, Локи уверен, что начал бы задыхаться. Если бы его сердце могло забиться в сумасшедшем темпе от всех тех крутящихся внутри чувств, оно бы забилось, а затем разорвалось бы.       Но пустота на то и пустота: она влияет на него, не дает ему развернуться со всеми его переживаниями. Она сдерживает его истерику/панику.       Тор умирает на его руках, и у Локи по щекам текут слезы, но он не собирается мириться с этим. Таинственные/молчаливые норны обманули его, обвели вокруг пальца, но на самом деле виноват он сам. Локи понимает, что виноват сам, и ему не нравится эта вина. Он не собирается оставлять все как есть.       Вскинув руки, он закатывает рукава и перемещает их обоих в свой кабинет. Даже не желая подсчитывать, как много магии придется потратить, ведь ни луны нет на своем, нужном ему, месте, ни солнца, а еще кажется планеты стоят совсем не стройно… Локи знает, что ему придется пробираться сквозь тернии, но не останавливается. Достает все, что нужно. Режет руку, пуская себе кровь.       Его губы безостановочно шепчут лежащему на полу старшему, что все будет в порядке, и сам Локи тоже верит в это. Не имеет права не верить. Когда он открывает проход и торопится вниз, Тор еще жив.       Перепрыгивая через ступеньки, чуть не падая, то и дело оступаясь, Локи чувствует боль в руках и ногах. Чтобы открыть проход ему пришлось отдать слишком много крови и слишком много сил. Но не так много, как еще предстоит отдать. Продолжая бежать, продолжая выбиваться из сил и не имея возможности забыть вид окровавленного, умирающего брата, Локи бежит к источнику Урд. Норны выходят ему навстречу.       И, возможно, именно это и станет его роковой ошибкой, но Локи не может сдержать бушующие эмоции. Боль и паника просто раздирают его на двое, и он срывается на крик и на ругань. Он обвиняет норн, не желая видеть только лишь своей ошибки/вины, он кричит на них, требуя вернуть все вспять, вылечить Тора, спасти его… Но норны слепы и, похоже, глухи. Они отказывают ему с легкой руки, говорят, что предупреждали его, но они лгут. Они просто назвали цену; Локи просто согласился.       Никто не выгоняет его прочь. Норны просто разворачиваются и уходят. Они скрываются за пологом ивовых веток, пропадают, а Локи срывается на крик. Он не падает на колени, но голос срывает почти сразу.       Его ошибка. Это только его, именно его, ошибка. Осознание бьет сильно, но не так сильно, как мысль, что там, в его кабинете, прямо сейчас умирает старший. Заносчивый придурок, который не должен был умереть вот так вот, от его руки. Который просто не должен был умереть.       Развернувшись рывком, Локи срывается на истеричный бег и несется, со всех ног несется назад. Он задыхается еще не добежав до середины лестницы, но не останавливается. Не останавливается, пока не возвращается в Асгард, в замок, в свой кабинет. Не останавливается, пока не видит мутную пелену смерти поверх стеклянного взгляда Тора.       А затем просто падает на пол, на колени, и раскалывается.       По щекам ручьями текут слезы. Ему больно, невероятно больно и гулко. И двинуться сил нет. Ни двинуться, ни моргнуть.       Локи просто стоит, словно дерево. Его губы приоткрыты, влага из глаз падает уже на рубашку. Он смотрит, как он же сам перетаскивает тяжелое тело к себе на колени и пытается рукавами парадной рубашки утереть кровь со рта, со всего лица старшего. И он слышит собственный шепот.       — Прости… Я не… Я правда не хотел этого, слышишь… Я не… Не оставляй меня… Я не могу… Я не могу потерять тебя… Ты…       Локи смотрит, как плачет и как его слезы капают на лицо Тора. Безжизненное, пустое лицо. Уже не красивое. Уже не надменное. Просто…мертвое.       — Дурак… Ты…тупоголовый… Полный идиот… Почему ты никогда не замечал меня, а?! Ты поплатился… Сам же поплатился… А я… А как же…я?..       Картинка будто бы замедляется, воспоминания перестают бежать так громко и быстро. Локи слышит свой тихий скулеж и сбитый, сорванный тон. Слышит каждое собственное слово. Теперь он понимает, где и когда начались его чувства. Не именно на этом моменте, не на смерти Тора, а намного раньше, где-то в детстве может… Но суть не в этом. Суть в том, что эта любовь, это обожание, — что постепенно спряталось так глубоко в его сердце, что даже он сам позабыл о нем, — они родились задолго до этой жизни. Как окажется позже, даже не за одну жизнь до той, что Локи проживал теперь.       — Я не хотел… Я правда не хотел… Это ты, дурак, виноват… Я всего лишь хотел дружить с тобой… Хотел быть рядом с тобой… А ты… Т-ты… Прости меня, слышишь… Ты же бог… Громовержец… Я не…н-не м-могу…       Хочется подойти ближе, опуститься на колени и попытаться успокоить себя, но Локи знает, что не только не может, но и не имеет на это права. Изменение прошлого всегда влечет за собой изменение будущего. Если бы у него еще была возможность изменить.       Локи смотрит, как укачивает Тора у себя на руках. Вздыхает, сглатывает ком в горле. А затем видит, как вздрагивает. Шепот становится более сбивчивым, напряженным.       — Я… Я все исправлю… Я… Я все верну назад… Я смогу… Правда смогу, слышишь… Я все сделаю…       И все оборачивается еще худшей стороной, чем было до этого.       Тор умирает у него на руках, но Локи плачет не слишком долго. Он будто бы просто замерзает изнутри. А после замораживает и брата. Зная, что времени на выполнение собственной задумки у него уйдет до бесконечности много, он помещает старшего в закрытый ледяной саркофаг и устанавливает тот в своих покоях. Запечатывает свои покои.       С легкой руки он оставляет весь Асгард, весь свой народ, все чего добивался так долго и так жаждуще, и отправляется в путь. От норн помощи можно не ждать. Помощи ждать ему не от кого. В начале Локи разбирается со Всеотцом. Перерезает ему, спящему, горло, забирает всю ту магию и силу, что скопилась за время сна в старческом теле.       Он не испытывает никаких эмоций и чувств ни в этот момент, ни в тот, когда приходит за Фриггой в Альвхейм. Локи не оправдывается. Ничего не говорит. Просто делает свою работу: забирает все силы матери, оставляя ее высохшую, безжизненную фигурку в ее гостевых покоях.       Возможно, он мог бы тратить время на что-то другое, попытался бы найти союзников или помощь… Но Локи не пытается. Знает, что никто не поможет ему развернуть время вспять. Даже при том, что развернуть время вспять много легче, чем вернуть душу из мира Хель. Ведь оттуда души не возвращаются.       Поэтому он просто ставит себе цель и идет к ней. О чувствах не задумывается, потому что все его чувства остаются заперты вместе со старшим в саркофаге. Локи просто замерзает изнутри.       Вначале ему еще кажется, что он сделает все быстро. Ведь он довольно хороший/умелый маг, а все, что ему нужно — собрать магию девяти миров. На деле все оказывается не так просто. Он страдает и продолжает идти, холод постепенно вылезает наружу и Локи даже не прячет его.       Проходит не одно одинокое, полное отчуждения, голода и бессонных ночей столетие, прежде чем он забирает магию Муспельхейма, а после разрушает его. Он достигает осколков уже разрушенного Етунхейма, забирает остатки жизни/магии. Ванахейм встречает его готовыми войсками, но Локи просто проскальзывает за их спинами и успевает окунуть Камень плодородия в кровь Короля Фрейра до того, как кто-то замечает его.       Мироздание разрушается. Локи разрушает мироздание своими собственными руками. Закончив с другими мирами, он вновь приходит в Альвхейм. Правящая там Королева Лони сдается сразу, и Локи так же спокойно/сухо/холодно, как и до этого, забирает ее жизнь и те силы ее мира, что полнятся в ее крови.       Постепенно его тело теряет первоначальный облик. Он теряет себя, становится ни богом, ни етуном, а превращается в сосуд. Бледная, почти что выбеленная кожа обтягивает его кости. Уже по возвращению в Асгард, начиная подготовку к самому главному обряду в своей жизни, однажды утром Локи идет нагим мимо зеркала в своих покоях и понимает, что немного просвечивается. И его сердце не бьется. Оно отливает насыщенно синим цветом, виднеется сквозь тонкую кожу.       Его взгляд замирает, его глаза скользят по собственному отражению, а затем впервые за века становятся влажными от слез. Локи уже давно принял свою вину, Локи уже понял, что ему просто нужно вернуть все назад, вернуть тот хоть и неправильный/болезненный порядок… Но неожиданно увидев себя, увидев того, в кого он превратился, Локи вздыхает и тихо утирает влагу с впалых, бледных щек.       А затем просто продолжает работать.       Он понимает, что выглядит не просто ужасно — отвратительно/страшно/мерзко. Но в то же время он понимает, что не имеет права плакать, не имеет времени на то, чтобы расслабляться. Локи чувствует себя на краю и понимает, что если не вернет себе Тора, то просто рухнет, просто сорвется… Тогда уже ничего нельзя будет вернуть вспять.       Но вернуть нужно. Просто… Просто нужно.       В груди все холодеет. Локи смотрит, как убивает отца, мать, и Тор… Тор лежит мертвый и замороженный в его покоях. А он сам разрушает миры и… Локи смотрит и не может поверить в то, что видит, даже несмотря на то, что и сам чувствует весь спектр эмоций.       Он не может назвать себя сумасшедшим, но все же знает — он потерял рассудок. Начал терять еще в юности, принимая раз за разом отчуждение самого дорогого и самого родного существа, а со смертью этого существа потерял его вовсе. Со смертью Тора.       Ведь его любовь… Даже не любовь, а хотя бы просто чувства. Его чувства не были пустым звуком. Если отбросить ложь, отбросить лицемерие, то Локи — и тогда, и сейчас, — восхищался Тором. Тор был примером силы и тепла. Тор был примером уверенности. Все, что он делал, казалось просто невероятным, ведь было далеко не простым. Все, что он делал… Даже понимая, что он сам и умнее, и ловчее брата, Локи всегда смотрел на него с благоговением. Его удивляла та сила духа, что находилась внутри горячего, бьющегося сердца.       Каждый раз оказываясь рядом, Локи даже казалось, что эта самая сила тихо-тихо задевает и его. Что она не отталкивает его, а наоборот тянет ближе и убеждает, что у него тоже все получится, что сомнения — пустяки, главное пробовать и не бояться. А если все же боишься, не нужно ругать себя, ведь бояться — это правильно и нормально. Все звери и птицы боятся. Все люди/боги боятся.       Главное ведь не поддаться страху, а побороть его.       Именно это осознавал Локи, когда смотрел на старшего. С самого своего детства находясь в отдалении/отчуждении/изгнании, он всегда был спутником боли, а боль была его спутником. И все же этой же самой боли Локи боялся.       А затем смотрел на Тора. И весь остальной мир будто бы растворялся. Появлялось ощущение, что нет ничего невозможного. Вдохновение охватывало/обуревало, а сердце начинало биться по-настоящему.       Потому что Тор не был его идеалом. Ох, нет, Тор был далеко не идеалом, но Тор все же был примером стойкости и силы. Тогда, когда еще был, конечно.       Воспоминание подходит к своему неторопливому окончанию. Локи нетерпеливо напрягается, когда видит, как сам же готовится, осторожно рисует печать на полу, а затем начинает выводить вокруг печати руны. Маг вначале немного не понимает, но приглядевшись, видит, что именно значат эти руны. Они обвиваются вокруг печати возвращения временного потока вспять, они струятся, внося в основу прошлого одно единственное изменение: «устранение ледяного великана из души мага-полукровки».       Вначале Локи лишь хмурится, не понимая/не принимая собственного решения, но затем… Все становится так просто. Ведь есть лишь малыш-етун, которому не хватило любви и который знает: не будь в нем етуна, все было бы иначе.       Но иначе не будет. Время не подчиняется всем законам, которые только можно выдумать. Сейчас Локи уже знает это, но тот Локи, что заканчивает последнюю руну, не знает и не видит ничего, кроме потребности сбросить оковы вины. Потому что на самом деле он не принял ее. И никогда не сможет принять, пока просто не оставит мертвого брата там, где ему и место: в могиле.       Но все же пустота начинает менять плотность, когда печать активируется. Пустота извивается, кружится, слышится совсем тихое-тихое поскрипывание, но Локи не обращает на него внимание. Он уже собирается шагнуть/сказать/сделать хоть что-нибудь, чтобы вернуться, — ведь воспоминание окончилось, — но пустота неожиданно не отпускает. Все вроде бы завершилось, все вернулось вспять, но пустота так и не начала растворяться.       И етун не исчез. ~~•~~