Роза ветров

~~~^~~~       Локи сдавленно стонет, переворачивается на другой бок, поднимает колени к груди. В теле творится что-то неладное, он притискивает коленки ближе к себе, но тихая и громкая одновременно боль не уходит. В животе взвывает буря, и, еще не до конца соображая, где он, маг дергается к краю постели. Успевает — все вытошненное оказывается на полу, а не на простыни.       Лучше ему не становится от слова совсем. В животе все еще тянет, а во рту поселяется этот мерзкий привкус рвоты. Кое-как отплевавшись, Локи поднимает на удивление сильную, совсем не вялую руку, отводит волосы в сторону, мгновенно понимая, что нужно будет хорошенько вымыть голову — волосы на ощупь грязные, сальные. Тело ощущается легким, голова тоже, но маг уверен, что это ненадолго. С каждой секундой в груди все громче и громче копошится болезненное ощущение, ее сдавливает все сильнее. Чувства вновь готовы накинуться на него, будто бы он и не отдыхал вовсе.       Локи действительно чувствует себя отдохнувшим, выспавшимся, но все же постепенно вновь становится болезненным. Тяжелых мыслей и слез нет, но на душе чуть гадко. С каждым мгновением все незаметно сильнее и сильнее. Да к тому же Бранн так взволнованно теплеет под серебром подаренного ему браслета, не жестко/не колюще, но ощутимо. Огонек тоже чувствует его шаткое состояние, только маг лишь отмахивается, решая пока что об этом не беспокоиться. Хотя бы несколько мгновений, пока он окончательно не проснется и не оглядится, все эти боли и терзания подождут.       — Только погляди, до чего ты себя довел… Эта любовь к трагизму всегда жила внутри тебя, но сейчас… Ох, младший принц.       Ее голос не режет слух и не отдается искрометной болью в голове. Возможно, потому что голова у него и не болит пока что, только это вряд ли имеет важность. Локи узнает этот голос сразу, а также замечает/чувствует еще несколько вещей: он голый, он в собственной постели. Так и не открывая глаз, маг медленно бухается назад на подушку и тянет простынь и шкуры выше. Из-за набирающего силы давления в груди кажется, что он хочет спать. Это лишь иллюзия.       Потянувшись, подтянув простыни еще выше, до самых ключиц, он неторопливо, чуть хрипло отвечает:       — Как чувствовал, что с вами что-то неладно… — затем, тяжело вздохнув, немного мотает головой, делает новый вдох ещё глубже. Горло саднит от разъедающего желудочного сока, а голос звучит немного неестественно от долгого молчания. Пытаясь по своим внутренним часам понять, сколько же он спал, маг делает глубокий вдох вновь. А затем медленно-медленно разлепляет веки. Вначале одно, после второе.       Королева эльфов сидит в одном из его бархатных, темно-зеленых кресел, что до этого стояло в кабинете, и неторопливо вяжет на двух деревянных, темно-бордовых спицах. На ней прекрасное платье, светом и золотом струящееся по груди, спускающееся по бедрам, голеням. Юбка настолько длинна, что даже в таком положении прикрывает ноги хозяйки до самых-самых стоп.       Локи не рассматривает, не вглядывается напряженно да опасливо, лишь просто смотрит. Пытается вспомнить хоть что-то, но в груди давит, а в голове все слишком путано. Из последних воспоминаний внутри царствует Тор, что раскручивает свой не игрушечный молот, — будто бы правда собирается убить его прямо на их поляне, — затем он сам, что кричит о принадлежности, а после быстро сменяющие друг друга выход из сада, где-то в стороне конюшни, впереди поле, но уже мгновение спустя лес, а затем… Тьма. Толстая, звуконепроницаемая и оглушительная.       — Ох, ты мог бы быть много вежливее… Все же я спасла тебя от гнева и допросов матери, от несносного братца… Думаешь, Один был бы рад, узнай он, что его младший сын упал в обморок прямо посреди недели Альтинга да к тому же пытаясь убежать в лес? И ради чего только? — эльфийка качает головой, заводит светлую прядку волос за ухо, и Локи впервые замечает, что пряди ее отливают золотом лишь на концах. Вверху они чистое, переливающееся глубокой старостью серебро. Отмечая это, он попутно думает над тем, чтобы сесть, но лишь думает, пока оставаясь в положении лежа. Подняв руку, легко проворачивает запястье, и кончики пальцев вспыхивают искрами: маг с легкой руки и без сожаления отправляет все содержимое собственного желудка, оказавшееся на полу, в покои старшего, в то место, где предположительно должна быть его постель. Королева эльфов тихо посмеивается. — Который раз наблюдаю за вами и который же раз убеждаюсь, что должен прийти сам Рагнарек, чтобы вы двое хоть несколько мгновений провели без ссоры или драки… Хотя, помня прошлое, даже это не помогло. Мальчишки.       Она качает головой, а Локи тянется потереть лицо ладонями, но в итоге отказывается от этой идеи. Чтобы коснуться себя, ему нужно для начала вымыться. Смыть пот и грязь, смыть этот мерзкий запах тошноты. Только вот его нагота… Нагота немного смущает, но явно не чересчур. Локи не испытывает к Королеве никаких чувств, кроме платонических, и поэтому его смущение чисто поверхностное, связанное с этикетом да тактом.       И, похоже, у Королевы чувства к нему такие же, как и у него. Чисто платонические.       — В тебе нет ничего необычного. Да к тому же, чего я там не видела. Нам нужно поговорить, так что я хочу, чтобы ты был собран и сосредоточен. Ванна уже ждет, — она отпускает одну спицу и машет рукой в сторону купальни, выгоняя его. Локи лишь поджимает губы, наконец, садясь. Одеяло сползает с груди, оголяя ее, но он не слишком волнуется. В нем ведь нет ничего необычного. Борясь с желанием возмутиться, что подслушивать его мысли нехорошо, маг все же говорит, но другое:       — Что вы забыли в моих покоях? — он смотрит цепко и спокойно. На мгновение косится на календарь, чуть сжимает зубы. С той его ссоры с Тором в материнском саду прошло уже два дня. Теперь становится понятно, почему он чувствует себя таким полным сил и пока что, именно в это мгновение, не чувствует себя разбитым вдребезги. Вновь вернув взгляд к Королеве, маг, не боясь, встречается с ней глазами.       — Надо же… Вот теперь, я тебя узнаю. Все же хороший, долгий сон пошел тебе на пользу. Да и мои руны… — она, усмехаясь, косится на его голую грудь, откладывает вязание на бедра. Локи опускает голову, видит рунные кольца и рисунки, — которые как раз начинают неторопливо исчезать/растворяться прямо на его коже, — а затем понимает, что с боков они к тому же уходят и на бедра. Ему и хочется остаться равнодушным, но скулы немного позорно вспыхивают от мысли, что эльфийка зашла настолько далеко. Та лишь качает головой и, до того, как Локи успевает стряхнуть неловкость и возмутиться, продолжает: — Ни единого злого умысла, младший принц. Все тебе на пользу. И кстати о пользе… Ты у меня в долгу теперь. Я нашла тебя у кромки леса, перенесла сюда, позаботилась о тебе… Мне пришлось соврать твоей матери, чтобы она не пошла на твои поиски. Можно ли такое благодушие считать продолжением… Началом. Началом хорошей дружбы?..       Она смотрит на него, и Локи чувствует себя не в своей тарелке. Давление в груди растет и начинает покалывать настоящей болью. Он сжимает зубы, шумно выдыхает. На самом деле и сам не понимает, почему чувства вновь пытаются захватить его. Возможно, надо бы выпить настойки из валерианы, чтобы притупить их. А только вопроса его это отнюдь не растворит. Вопроса о том, отчего так происходит. Раньше ведь никогда так не было. Да, ему снился тот тревожный сон и после него еще половину дня Локи ходил, как в воду опущенный, однако… Похоже, что-то — что-то ему неведомое/незнакомое/таинственное, — происходит, раз он все еще не может оправиться от тех терзаний/того чувства великой потери. И с этим чем-то, похоже, придется разбираться… Кому?       Его мысли о боли и о попытке сбежать от нее самую малость меланхоличны и замедленны, но дело не в еще только просыпающемся от долгого, глубокого сна разуме. Дело не в голове и не в теле. У него слишком много свободного времени, и он всегда слишком много думает, но даже понимая, что этой самой болью наказывает себя, Локи никогда не признается об этом вслух. Он ведь даже и не знает в чем провинился, так что это наказание… Это самобичевание… Это явное и определенное разрешение самому себе страдать/задыхаться/надламываться…       Глубоко внутри — там же, где прячутся все его настоящие чувства/эмоции/желания/страхи, — ему все еще мерещится, что он действительно заслужил эту боль. Казалось бы, целых девятнадцать меток бегут по руке, но иногда, в самые темные и напряженные ночи, Локи все еще молча вновь и вновь сомневается: возможно, раз Тор отказался от него, он заслужил это сам; возможно, он был плохим другом/плохим братом/просто плохим.       И эти мысли/эти сомнения/эти слабости, как бы ему самому этого ни хотелось, выскрести из себя Локи не может. Сомневается, что вообще хоть когда-нибудь от них избавится. И поэтому мучает себя и мучается, поэтому позволяет себе страдать и страдает, поэтому не рвется избавиться от боли и загибается от нее, поскуливая.       Конечно, можно было бы упрекнуть его во многом, но… Он никому об этом не говорит. И он не жалуется. Просто позволяет всему происходящему идти и дальше, своим собственным путем.       — Ты выспался так хорошо благодаря моим рунам, но они уже почти сошли. Я видела у тебя настойку из корня валерианы. Как станет совсем худо, ты мог выпить… Но все же до сих пор не сделал этого, — эльфийка все еще рассматривает его, но Локи лишь дергает головой и борется с желанием поскрести грудину. Делая очередной вдох, он понимает, что просто не может. Не может вдохнуть нормально/полноценно. Немного вздрагивает, как-то неуверенно и все еще хрипло говоря:       — Я в порядке. Мне не нужна ваша… — боль пронзает насквозь, разрастаясь все быстрее и быстрее, и он прикрывает глаза. Держит рот закрытым, не желая показывать слабость и саму по себе невозможность сделать вдох ртом, и осторожно вдыхает носом. Медленно так, мягко. Будто бы эта мягкость поможет ему успокоить боль и скорбь. Эту бесконечную скорбь.       — Как давно тебе снится сон?.. — Королева эльфов чуть прищуривается, кончиком пальца постукивает по одной из спиц, будто бы очень сильно хочет что-то сказать, но все же сдерживается. У Локи перед глазами постепенно мутнеет, стоит открыть их, но он старается не подавать вида. Медленно ложится назад и сдвигается к противоположному краю ложа.       — Около… Около двух с половиной меток… — он пожимает плечами, сжимает зубы и, наконец, садится вновь, свешивает ноги с постели. Опускает голову, пару раз моргает. Это чувство потери возвращается вновь. То самое чувство… Локи не помнит, что или кого он потерял, но чувство такое сильное и такое ощутимое. Кажется, раскрой грудную клетку и сможешь вытащить.       — Целых две с половиной метки… И у тебя ни разу не возникло мысли, что сон может быть вещим, младший принц?.. Я, однако, была о тебе более высокого мнения… — эльфийка медленно откладывает вязание на подлокотник и поднимается. Осторожно, мягко так, она расправляет складки на юбке, но Локи не видит этого. Он слышит голос, слышит твердый и немного недовольный тон, но лишь мягко головой качает. Усмехается.       Подозрения насчет Королевы эльфов усиливаются. Раз она так говорит с ним, значит они были знакомы раньше. Но ведь в воспоминаниях мага нет ничего о ней и… Какая-то путаница. Подозрения усиливаются, но и боль тоже. Она вязким комком разрастается внутри, покалывает больнее. Мешает думать. Поднявшись на ноги, Локи говорит:       — Я думал над этим. Однако, не смог найти подтверждение ни в одной библиотечной или материнской книге, так что решил просто не думать. Вам советую тоже. Это все — пустяки, просто пустяки… — чуть поведя плечом, будто бы желая, чтобы его оставили в покое, он уже делает шаг к купальне, надеясь успеть скрыться за углом, но эльфийка неожиданно оказывается прямо за спиной, опускает руку ему на плечо. Тянет назад.       — Повернись. Я понимаю, что ты многого не знаешь и не помнишь, но все же это не дает тебе право пускать все на самотек. Отчаяние поглотит тебя, опустившись на твою голову высокой волной, если воспоминания прорвутся сами…       Локи понимает, что она несет околесицу, но все же поворачивается. Да, он нагой, но раз Королева не возражает, то и какой же смысл ему смущаться?.. Намного важнее эта боль, что подбирается к горлу и спускается к животу. Тяжело вздохнув, маг смотрит на ту, что напротив, безразлично и спокойно. Поднимает одну руку, но лишь кладет ладонь на живот, чуть впивается в кожу пальцами. С каждым мгновением становится все горче.       — Я не понимаю, о чем вы говорите. И также я хотел бы попросить вас удалиться. Не думаю, что по этикету…       Королева эльфов вскидывает брови и неожиданно негромко, раскатисто смеется. Качает головой. Отступив на шаг, она поднимает обе руки и берет его свободную в свои. Затем неторопливо материализует кинжал.       — Ты, маленький разбойник, будешь мне об этикете говорить?.. Ну, конечно-конечно. Раньше ты был настоящим Богом обмана. Хорошо еще, что в тебе до сих пор не угас Огонь, иначе все было бы и вовсе потеряно… — она качает головой, уже заносит кинжал, но неожиданно рука ее замирает, не имея возможности двинуться.       Локи смотрит с чуть большим интересом, немного прищуривается, наблюдая за происходящим.       — Что вы собираетесь сделать?.. Думаете, это сойдет вам с рук, если убьете меня? Конечно, я здесь не в приоритете, но все же… Вы же понимаете, что тронете меня, и против вас встанут не только асы, но и ледяные великаны? — все еще впиваясь ноготками в собственную кожу на животе, маг смотрит на лезвие, затем на свою ладонь. Он не позволяет чужой руке двинуться довольно долго, но все же отзывает заклинание. Королева благосклонно кивает, надрезает бледную ладонь и собирает несколько багровых капель в свою ладошку. Порез покрывается инеем, после затягивается, Локи забирает руку назад.       — Я не собираюсь убивать тебя. Ты знаешь… После стольких столетий… Я ведь… — эльфийка начинает говорить раз, затем второй, третий, но вновь и вновь прерывается. Создается впечатление, будто ей просто нельзя сказать то, что хочется, но Локи все же не перебивает. Убрав кинжал легким движением руки, она поводит второй рукой над первой, и его кровь медленно собирается в один большой шарик, затем зависает между обеими ладонями колдующей эльфийки. Неторопливо поводя руками, создавая трехмерную сферу, она все же говорит: — У меня нет никаких политических скрытых мотивов. Уверена, только об этом ты и думаешь. И вместе с этим… У меня есть обязательство, которое я должна выполнить. Обязательство перед тобой, младший принц. Однако, у меня нет права рассказывать тебе…всего.       — И с чего бы тогда мне верить вам?.. Думаете, раз знаете о моих слабостях, то можете крутить моим доверием? Если у вас есть возможность забираться ко мне в голову, видеть меня ничтожным и покореженным… Это не значит, что я не смогу перерезать вам глотку и испугаюсь войны между мирами. Как говорил мой отец: «Хороший царь должен всегда быть готов к войне…» — Локи скрипит зубами от боли, но все же не отходит, просто желая узнать, чем же закончится этот магический ритуал. Как-никак Королева взяла его кровь. О таком нужно заботиться, если не хочешь неприятностей.       — «…но не должен стремиться к ней.» Я знаю, де…младший принц, — еле заметно она улыбается на уголок губ, будто бы встретив старого знакомого, и не акцентирует внимание на собственной, почти не ощутимой оговорке. — Ммм, вот это уже больше на тебя похоже… Но знаешь что? Я рассказываю тебе это ради тебя самого. Только лишь ради тебя, — Королева, наконец, дополняет сферу собственными каплями крови, которая притягивается к его, и та начинает отсвечивать золотом. Немного искрит. Локи смотрит на эту сферу, примерно догадываясь, что это такое, а затем слышит: — Это — «Печать благодати прорицательницы». Она продержится до завтрашнего утра, позволит тебе выспаться после того, как ты вернешься. А заодно…       — После того, как вернусь? — Локи чуть хмурится, не успевает ни удивиться, ни сказать что-то еще, как Королева подхватывает сферу и вталкивает ее ему в грудину. Этот почти и не сильный толчок отдается по всему телу, и боль тут же увеличивается в несколько раз. Она концентрируется в груди, а затем, сжавшись в плотный/окаменевший комок, замолкает. Локи только дергается, боясь, что вот-вот потеряет сознание от разорвавшейся внутри агонии, но та прекращается, позволяет ему сделать вдох. Опустив голову, он видит, что на коже над грудиной остается ярко-алый след женской ладони, и отступает. Вновь хмурится.       Королева эльфов отходит назад к креслу, собирает вязание, и маг использует этот миг, чтобы наконец скрыться в купальне. Его вопрос остается не отвеченным ненадолго.       — Сегодня ночь солнцестояния. Грани между мирами…       — Истончаются. Да. Я знаю об этом. Вам не нужно пересказывать мне все учебники, которые существуют, — Локи уже думает, что, наконец-то, лишился чужого общества, но не тут-то было. Его щиколотки касается что-то мягкое, пушистое, и, опустив глаза, он видит серебро-золотистую кошку. Она кидает на него определенно ехидный взгляд, но лишь идет дальше. Усаживается около бортика ванной и принимается неторопливо вылизывать переднюю лапу. Говорит:       — Я помогаю тебе, а ты дерзишь. Все возвращается на круги своя… — кошка качает головой, но от лапы не отвлекается. Локи вздыхает, чуть закатывает глаза. Сделав пару шагов, он кончиками пальцев ног касается воды, пробует ее, а затем забирается в ванну. В горячую, расслабляющую ванну.       Получается, он, вместе со всеми этими чувствами, все же сорвался два дня назад. Опять сболтнул брату лишнего. Качнув головой, маг прикрывает глаза и уходит под воду с головой, сживаясь с этой необычайной легкостью в груди. Черная мраморная купель достаточно глубокая, чтобы позволить ему это, и вода в ней достаточно горячая, чтобы расслабить его окончательно. Потерев ладони друг о друга, немного убрав с них ощущение грязи, Локи проходится пальцами по волосам, зачесывает их назад и так и выныривает. Усаживается на сиденье под водой, укладывает руки на бортик ванной, углубленной в пол, и после запрокидывает голову. С волос на кафель звонко стекают струйки воды, завлекая, желая, чтобы он сосредоточился на этом звуке.       И маг сосредотачивается. Пытается определиться, что чувствует. В глубине души лишь легкое разочарование в самом себе, а мыслей о брате… Никаких новых нет. Все, что есть — уже привычны.       Да, Локи сболтнул лишнего. Сболтнул ненужного. Но вряд ли это что-то изменит. Возможно, ему даже повезет, и Тор прекратит искать встречи, склоняясь к мнению, что младший поддался безумному, грязному чувству. Конечно, это будет привычно/невероятно обидно, но хотя бы лишит его этих постоянных стычек и встреч, что привносят много большую боль.       Жизнь хотя бы вернется в привычное, тихо-одинокое русло.       — За время своего заточения я успеваю думать об очень многом, ваше величество. За последние дни также успел обдумать и ваше предложение… Поход к норнам. Это не имеет никакого смысла. Я не желаю оскорблять сведущих в судьбах, не желаю погибнуть раньше времени. Я… — Локи так и не открывает глаз. Он говорит медленно, спокойно. Печать действуют намного сильнее и лучше, чем легкие ароматы в материнском саду, и поэтому маг говорит объективно, не скупится на сухой, чуть безразличный тон.       Да, он страдает глубоко внутри и будет страдать до конца дней своих, но показывать этого не собирается. Да и к норнам идти… Не собирается тоже. Знает, что это обречено на глупое поражение. Просто знает это. А он ведь не глупый, чтобы делать нечто, что обречено заранее. Он довольно умен для настолько опрометчивых затей.       — Оскорблять сведущих в судьбах?.. Ох, младший принц, да ты верно шутишь… Хотя, ты ведь многого не знаешь… — ее голос звучит задумчиво, Локи лишь хмыкает. Он не верит, что хоть что-то может удивить его. Конечно, он не самый послушный и добрый в этом замке, да и во всем Асгарде. Он ведь никому не делал так уж много зла. По крайней мере норнам.       — Вам не удастся перетянуть меня на вашу сторону. Есть только я и все остальные, что бы вы ни говорили. Не знаю, в чем именно ваша цель, но я — асгардец, и я не собираюсь предавать свой мир, — Локи чуть качает головой, выдавливает легкую усмешку и спускается в воду чуть ниже. Открывает глаза, рассматривая узорный, витиеватый потолок, вылепленные на нем листочки и еще нераскрывшиеся бутоны. Помедлив, он добавляет чуть тише: — Я знаю, что вы можете сказать мне… Этот мир — твоя клетка, а не твой дом. Никто не любит тебя и не заботится о тебе тут, а ты защищаешь их так, словно они всегда обращались с тобой, как с родным. Мне… Мне все равно. Я знаю все это и сам. А вы знаете, какую боль я испытываю. Но она не сломит меня, не разрушит и… Я не такой глупец, чтобы умереть от отчаяния.       — Ох, нет… Ты не глупец. Далеко не глупец. Но ты — трус, — Королева тяжело вздыхает, а затем ее голос будто бы становится громче. Значит, она бесшумно подкрадывается на своих мягких кошачьих лапах ближе. Локи это не волнует: если она спасла его да к тому же запечатала его боль, значит убить пока что не хочет, а обо всем остальном… К чему беспокоиться? — Ты так боишься смерти, но даже не самого процесса. Я знаю, чего ты боишься, младший принц. Ты боишься, что умрешь раньше него, а после не сможешь спасти, ведь тебя просто не будет рядом. Ты всегда боялся этого. Но на самом деле…       — Не желаю знать. Мне это не интересно. Если вы хотите сказать что-то… — Локи отрезает коротко и жестко. Сжимает зубы. Ему правда не хочется знать. Даже если — что определенно невозможно, — их с Тором чувства похожи, и старший все еще жаждет дружбы с ним, маг не позволит ему приблизиться. Внутри его груди до сих пор цветет открытая рана предательства, и такого он простить не может. Не простит никогда.       Раз Тор предал однажды, то предаст вновь.       И Локи на самом деле не боится смерти. На самом деле не жаждет защищать брата. На самом деле?       — Ты не можешь оскорбить норн, потому что они оскорбили тебя первыми. Они убили Тора и не позволили тебе его спасти, — Королева говорит спокойно и невероятно обыденно, словно о погоде, но все же слова ее действуют убедительно. У Локи что-то обрывается в груди, кое-как он удерживает себя, не откликается. Фыркает спокойно, а после чувствует, как по лбу скользит мягкий кошачий хвост, собирая и стряхивая бисеринки пота. Маг шепчет:       — Мне все равно. Мне просто… Мне просто все равно. Даже если это правда, если раньше и было что-то важное, если было что-то ужасно важное…       Кошка опускается рядом с самым бортиком, рядом с его головой, и трется макушкой о щеку. Это поведение определенно не особы Королевской крови и статуса, но маг не обращает на это внимания. Раз уж эльфийка делает это, значит, когда-то — в прошлом или будущем, — они действительно были хорошими друзьями, но… Он старается не слишком путаться в мыслях из-за этого. Старается не слишком нервничать.       Незаметно тянется магией к старшему, рыщет по всему дворцу и, наконец, находит его на пути куда-то, на первом уровне. От сердца отлегает небольшая тревога, становится легче.       — Я знаю, что ты чувствуешь сейчас… Я знаю тебя много лучше, чем ты себя. Хочешь знать столько же? Тогда сходи к ним. Они попросят чего-то взамен, но не смей показывать своего страха. Ты сильнее них. Не сейчас, но точно будешь. Я… — она тихо мурчит, и маг неожиданно легонько улыбается от странного, теплого чувства в груди. Прикрывает глаза вновь, пряча от себя самого и узорный потолок, и весь этом мир. Отвечает чуть безнадежно:       — Я вам не верю. Я просто… — Локи пожимает плечами, чуть хмурится.       — Не верь мне. Никому не верь. Но просто послушай: внутри тебя живут воспоминания, что запечатаны не мной. Они запечатаны кое-кем более могущественным и древним, моя печать поверх — лишь обертка, что помогает тебе не потерять разум. Эти воспоминания были потревожены старшим принцем и его собственным предназначением, что связано с твоим неразрывно, но это не столь важно… — на лоб мага опускается мягкая кошачья лапка, но ничего не происходит. Королева будто бы просто хочет удержать его от поспешных решений или выводов. И продолжает мягко, осторожно заговаривать его: — Они пытаются вырваться. Ох, они так сильны и многочисленны… Они тревожат тебя, мешают тебе спать, мешают спокойно и здраво мыслить. Они подавляют тебя, делая слабым и ничтожным. Они сводят тебя с ума. Они твоя благодать, твой опыт и твое проклятье. Ты…       — Если… Если я просто приду и спрошу у них… — Локи вздыхает и уже и сам понимает — просто интуитивно чувствует, — что ему нужно для начала о многом подумать. Соглашаться на эту странную авантюру он все еще не собирается, но хотя бы обдумать такую возможность… Да, подумать ему определенно нужно. — Я не хочу, чтобы он пострадал из-за моей ошибки… Вы ведь понимаете?       Кошка отстраняется, усаживается на задние лапы и неторопливо, чуть мурлыча потягивается. Затем, похоже, разворачивается и начинает идти прочь; ее голос медленно отдаляется.       — Я запечатала их; и твои эмоции утихли, пришли в норму. До завтрашнего утра ты сам вершишь свою судьбу. Сделаешь неправильный выбор — отчаяние поглотит тебя. Разве тебе совсем не хочется позаботиться о себе? Хотя бы разок? Я знаю, что ты боишься сгинуть от отчаянья, младший принц. Я знаю.       — Я не прошу у вас поддержки и всех этих нудных, неприкаянных фраз! Я просто спрашиваю: пострадает ли Тор? Так сложно ответить?! — начиная раздражаться, Локи сжимает зубы и рывком подается вперед. Мышцы плеч чуть взвывают от такого резкого движения, но он не обращает на это внимания. Оборачивается, распахивает глаза, смотря на Королеву, что уже вернула себе статный и настоящий облик.       — Он пострадает так сильно, как ты это ему позволишь. Ты много сильнее и мудрее, чем думаешь о себе. Хватит валять дурака. Есть вещи, которые важнее твоей боли. Время для страдания подошло к концу, младший принц, — она смотрит спокойно, и голос ее не звучит жестко. Звучит скорее так, будто бы она действительно и по-настоящему хочет помочь. Будто бы правда верит в него.       Локи привстает, чуть прищуривается и медленно пятится к противоположному краю ванны. Вода расходится волнами, убегая от него прочь, но тем не менее продолжая окружать его. Усевшись, Локи тянет одну ногу и ставит ее на мраморное сиденье под водой. После обнимает ее руками, укладывает подбородок на колено. Все эти слова делают его задумчивым и хмурым.       Королева кивает словно сама себе, отворачивается. Направившись назад в его спальню вновь, она неожиданно говорит:       — Я не нашла среди твоих запасов корня мандрагоры, так что мои подданные принесут его тебе ближе к вечерней трапезе. Также я принесла из библиотеки нужную книгу, чтобы ты не тратил время попусту. В ней есть описание обряда. Подготовься заранее, начать нужно будет ровно в момент полной луны, — Локи немного потерянно смотрит ей вслед, но смаргивает эту потерянность. Чужой уверенный и твердый голос звучит слишком уж убедительно, чужой голос пытается буквально втолкнуть внутрь него ощущение опасности/бури. Локи поджимает губы, только слез в нижних веках не чувствует. Внутри уже клубится понимание о том, как плохи его дела, и ему явно стоит порадоваться, что воспоминания его ныне запечатаны вновь. Лишь поэтому ему, видимо, удается мыслить здраво. — Кажется, это все… — Королева оборачивается в проходе. Смотрит на него с невероятной печалью и еще более невероятной уверенностью. Смотрит так, будто бы знает — все у Локи получится.       — Да… Только один вопрос. Как вы… Как вы попали в мои покои? Защита…       — Да-да… Многоуровневая, я видела. Кстати, неплохая работа. Похвально, младший принц. Я рада, что знаю такого сильного и умного мага, как ты, — тонкие губы растягиваются в нежной полуулыбке, рука опускается на стену, будто бы желая удержать хозяйку на одном месте. На самом деле, она просто пытается удержаться. Хочется поведать этому мальчишке так много, но вот права на это у нее нет. Нужно, чтобы он узнал все сам. — У меня не было злых намерений, младший принц. Да к тому же… Я не отсюда. Даже если бы твоя защита смогла уличить меня во зле, то не смогла бы нанести такой сильный урон, как если бы…       За стеной, в соседних покоях неожиданно раздается громоподобный крик. Локи чуть дергает уголком губ, но собственное имя слетающее с уст старшего не находит такого явного отголоска внутри него. Тот кричит гневно, разозленно. Похоже, наконец, вернулся в покои и нашел небольшой подарок у себя на постели.       Королева улыбается веселее и немного ярче. Ей, видимо, нравятся эти их с Тором детские издевки и шутки. Она договаривает:       — Как если бы ощутила внутри твоего брата, — пожав плечами, эльфийка уже порывается сделать еще один шаг к выходу, но вновь приостанавливает себя. Говорит: — Мы увидимся с тобой в следующий раз — когда Альтинг все же окончится, — еще не скоро… А то, что ты узнаешь этой ночью… Главное помни, что как бы не начиналась наша дружба, прямо сейчас ты можешь довериться мне. Ты можешь положиться на меня.       — Вы причинили мне боль?.. По-другому и быть не может. Раз вы говорите такие речи, значит когда-то вы причинили мне очень сильную боль… — Локи мягко болтает свободной ногой под водой. Та постепенно остывает, но стоит ему осторожно коснуться ее кончиками пальцев, как тело вновь окружает расплавленный шелк. По коже бегут легкие, переполошенные мурашки.       — Мы все совершаем ошибки. Не веришь мне, спроси своего брата… Старший принц может поведать тебе очень и очень многое о давних, покрытых налетом прошедшего времени, но вынужденных ошибках, — Королева кивает в последний, похоже, раз, чуть приседает. Локи не удивляет это, но все же он концентрирует на этом свое внимание: особа, находящаяся выше его по положению, выказывает ему свое уважение. Как интересно.       Они не прощаются. Эльфийка направляется к выходу, и на половине ее пути в двери начинает биться все еще разгневанный старший. По-другому Локи никак не может назвать его желание попасть внутрь, но ему называть это и не приходится. Королева гордо, властно выходит из его покоев, и — так как дверь находится прямо напротив каждой последующей, а также напротив его ванны, — на одно лишь мгновение маг успевает заметить заполненное великим удивлением лицо Тора. Тот видит саму Королеву эльфов, замечает нагого младшего, сидящего в ванне, а после дверь закрывается.       Локи не знает о чем они говорят или не говорят. Ему не интересно. Внутри него какие-то запечатанные целыми двумя печатями воспоминания, а еще норны, похоже, решили, что раз властвуют, то и на его территории тоже. Только вот… Если Локи тихий, да болезный, это не значит, что он не может гордо вскинуть голову и защитить то, что ему всегда было, есть и будет дорого. То, что ему принадлежит.       Все эти мысли начинают путаться, но ему нужно не это. Ему нужна сосредоточенность и спокойствие. Выпрямившись да набрав полную грудь воздуха, маг ныряет под воду и распахивает рот в крике освобождаясь от мешающего/наболевшего. Крик этот, конечно же, никто не слышит, но он сам зажимает уши ладонями и зажмуривается. Напряжение выходит вместе с воздухом. ~~~^~~~       Он становится много более собранным. Проведя в ванне все время до полуденной трапезы, Локи сменяет воду около трех раз, добавляет в нее травы лаванды, мяты и имбиря, добавляет в нее разные соли. Он думает много и о многом и в итоге решает, что все же должен позаботиться о себе. Просто обязан позаботиться о себе и своих воспоминаниях, чтобы после позаботиться о своем несмышленом брате.       Все чувства уже не ощущаются такими перемешанными, сумбурными, но все же Локи чувствует себя… Чувствует ли?       Намыливая голову, он тихо напевает себе под нос одну из любимых еще с детства колыбельных*. Он до сих пор помнит, как множество меток назад Фригга укладывала его в постель и напевала свои прекрасные колыбельные. Локи любил и любит каждую, но было две, которыми он в особой степени дорожил.       — Ветер горы облетает, баю-бай… Над горами солнце тает, баю-бай… Листья шепчутся устало, баю-бай… Тихо яблоко упало, баю-бай… — его глаза увлажняются, но это не слезы боли. Вся боль в нем утихомирилась, как только появилась вторая печать, и теперь действительно внутри осталось лишь спокойствие. Подкрепленное хорошим, долгим сном, оно покачивало Локи на своих сильных руках, укрывая от всего. — Подломился стебель мяты, баю-бай… Желтым яблоком примятый, баю-бай… Месяц солнце провожает, баю-бай… По цветам один гуляет… Баю-бай… — Локи тихо всхлипывает, вздыхает. Его пальцы осторожно массируют кожу головы, его пальцы перебирают волосы, мыля их, хорошенько промывая.       Одна из его любимых колыбельных — именно та, что он сейчас поет. Такая тихая и…невероятная. Каждый раз, когда мать пела ему ее, он — маленький и спокойный, — отчего-то представлял себе великое, высокое древо Иггдрасиля. Он представлял, что рядом его брат, а над их головами развернулась вселенная. Такая чарующая и разноцветная. Такая властная и тихая. Локи представлял, что он берет брата за руку, подводит к корням ясеня и предлагает коснуться. Тор медлит, но все же слушается.       Стоит им коснуться высокого, ветвистого древа, как для их умов открываются все тайны вселенной. Локи видит звезды, и те отражаются в его глазах. И рядом его брат; его брат рядом, и они больше не будут порознь. Локи забывает, как дышать, забывает, что нужно беспокоиться за собственную безопасность, и видит лишь одну истину: он — дитя древа, и древо защитит его, чтобы ни происходило.       Иногда эти мысли были настолько ясными и яркими, что казались видениями, но Локи никогда не задумывался об этом. Даже если это и было видением, оно было чистым, словно родниковая вода, и добрым, словно ребенок, что еще не видел боли. Даже если это было так, если он, если все они, все живые существа и твари, были детьми самого Иггдрасиля… В этом не было ничего плохого. В этом было лишь тепло и забота.       Нырнув под воду, Локи смывает мыло с волос и умывает лицо, убирая слезы. Колыбельная все еще крутится в голове, и это вызывает тепло в груди. От этих хороших воспоминаний ему действительно становится немного лучше. А после он вспоминает вторую колыбельную*. На его губах впервые за последние дни появляется нежная, мягкая улыбка. Локи выныривает из воды, потягивается и, наконец, выходит из нее вовсе. Негромко поет:       — Спать не хочет бурый мишка, вот такой он шалунишка… Я топтыжку покачаю, баю-баю-баю-баю… — его голос звучит красиво и нежно. Эта колыбельная даже в детстве у Локи всегда была связана с Тором. Тот ведь был таким шумным и энергичным. Очень часто, чтобы уложить его спать, приходилось ловить малыша чуть ли не по всему дворцу, но еще чаще только лишь Локи мог найти его и уговорить идти в постель. — Ты ложись-ка на кроватку, спи, мой мишка, сладко-сладко… Я ведь тоже засыпаю, баю-баю-баю-баю…       В детстве они так часто спали вместе. То в его покоях, то в покоях старшего. Конечно, маме зачастую не слишком это нравилось, но она не могла противиться его желаниям, желаниям шебутного Тора. Иногда тот соглашался идти спать, только если мама споет колыбельную им обоим. И ему, и Локи.       Тогда старший был очень и очень неуступчивым, и все, что оставалось Фригге — так это уложить их вместе, взять с одного из них обещание, что после малыш вернется в свои покои и не останется в покоях брата. Ее голос всегда был таким ласковым в эти моменты. Локи любил лежать на боку, подтянув простыню да шкуры к самому носу, и смотреть на брата. Локи так любил смотреть на него, рассматривать его, следить за тем, как старший постепенно погружается в сон. А после Локи просто влюбился в него. Так просто.       Замотавшись в большое, мягкое полотенце, маг обтирается, немного сушит им волосы, а после просто накидывает его на плечи. Тянется к флакону с питательным маслом, выливает немного на ладонь, следом втирает в черные пряди. Масло пахнет душистым полем и спокойствием. Локи больше не плачет.       Вся эта сложная ситуация с переплетением проблем и собственных заморочек… Королева эльфов верит в него. Фригга считает его сильным магом. Тор… Тор тоже считает его сильным.       Локи знает и помнит, как старший дрался с ним в ту ночь. Локи чувствует тепло. Он чуть улыбается на уголок губ, заворачивается в полотенце плотнее и выходит в спальню. Открывает дверцы шкафа, неторопливо выбирая для себя исподнее, рубаху, удобные брюки и не очень высокие сапоги.       Понимая, что сегодня он точно не выйдет из своих покоев, Локи кидает выбранную одежду на постель и прикрывает глаза. Он проговаривает легкое, поисковое заклинание, находит Фриггу в саду, Одина в одном из коридоров первого уровня, а Тора, — то ли раздраженного, то ли взволнованного, — на пути к тренировочной зале. Поведя рукой, маг отправляет в те места свои иллюзии и на несколько мгновений, прежде чем выйти из сада/скрыться за углом, показывается своему семейству на глаза. Мама и отец не реагируют никак, но их ауры становятся более глубинно-спокойными, а старший срывается с места, пытается догнать. Но Локи исчезает.       Затем спокойно открывает глаза.       Глупый-глупый Тор… Как ему, Локи, удалось так попасться и влюбиться в этого глупца? Думать об этом уже нет сил. Он и не думает. Довольно быстро одевшись, маг отсылает в кухню небольшую записку, с просьбой принести ужин в его покои, и берется за принесенную Королевой книгу. На изучение обряда и его запоминание у Локи уходит несколько часов кряду, но как только все знания структурировано располагаются внутри его головы, выстраивается и план действий. Он захлопывает книгу звучно. Откладывает.       Для проведения самого обряда требуется много свободного пространства, и поэтому маг еще до самого ужина разгребает все свои свитки и книги. Множество он перенаправляет назад в библиотеку, наконец, возвращая их на законные места, те же, что принадлежат именно ему, Локи расставляет в шкафу. Кабинет преображается просто невероятно, становится более пустынным и необжитым. Навевает тоску.       Зная, что такая чистота у него продержится не слишком долго, Локи не расстраивается. Он находит в одном из ящиков с тяжелой ручкой в виде головы змеи мелок и очерчивает освободившееся место. Вначале, конечно, приходится скрутить не такой уж легкий ковер, с вышитой на нем картиной озёра у подножия гор, подаренный пару меток назад альвами, но поставив его в небольшой карман между шкафом и стеной, маг все же ограничивает свободное пространство. Конечно, в книге написано, что никакой темной силы не должно объявиться, при открытии «окна» к корням Иггдрасиля. Однако, никогда не лишне позаботиться о безопасности.       Замкнув круг, Локи уходит в ванную. Открывает свой шкафчик с травами да солями, а затем тянется к самой верхней полке и осторожно вытаскивает ее с маленьких подпорок вовсе. Эта полка не похожа на остальные, потому что находится выше даже его роста и сделана в виде подноса с бортиками. На ней стоят его баночки с разными жидкостями, лежат разные корешки и сушеные травы, а также есть пара мешочков с песком и ярко-зелеными, его собственными, магическими искрами. Последнее на тот случай, если кто-то вдруг решит надеть на него антимагические браслеты, и Локи не сможет колдовать самостоятельно. Конечно, тогда он, скорее всего, еще и будет под стражей и вряд ли сможет достать эту искристую пыльцу. Но на всякий случай такая заначка никогда не помешает.       Вернувшись с полкой в кабинет, Локи неожиданно понимает, что он сглупил. Тяжело вздохнув, маг перемещает и второе кресло от камина в спальню тоже, а затем вновь берет мелок. Он не стирает ту границу, что бежит мимо камина, но дорисовывает два ответвления: так, чтобы можно было без страха подойти к огню, если понадобится. Отложив мелок на каминную полку, Локи подхватывает кочергу и немного ворошит сухие поленья, создавая нечто, похожее на гнездо. После выпускает туда Бранна.       Тот вначале непонятливо оглядывается, после тянется к его отдаляющейся руке. Маг мягко поглаживает его кончиками пальцев. Говорит:       — Все в порядке. Сегодня важная ночь, тепленький мой… Мне придется отлучиться. Я оставлю тебя главным. Постарайся не сжечь тут все, пока меня не будет, хорошо?       Бранн будто обиженно жжется, но Локи лишь тихо, нежно так усмехается. Затем поднимается.       Раскопав в глубоких ящиках книжного шкафа котелок, маг вытаскивает его, чихает от попавшейся в нос пыли. Он не считает себя неряхой и грязнулей, а только ведь за уборку во дворце отвечают слуги — те самые, которым запрещено копаться в его вещах да и в покои его заходить самолично. Взмахнув рукой и потоком ветра подхватив всю пыль, он уносит ее на балкон, а после и вовсе прочь, за пределы покоев, и захлопывает ящик.       В воздух взвивается еще одно пылевое облако, и Локи чихает вновь. Где-то в камине смешливо потрескивает Бранн.       Ему самому остается лишь вздохнуть. Подвесив котелок над огоньком в камине, Локи набирает в него воды на четыре фаланги и оставляет закипать. Усаживается перед камином. Почти сразу в дверь раздается стук, но Локи не подрывается, не идет открывать… Послав к двери иллюзию и наложив вторую на кабинет, он дожидается пока дверь закроется, а рядом опустится поднос.       На нем стоит высокий бокал с вишневым, еще даже не забродившим соком и блюдо с горячей, исходящей паром перловой кашей и просто невероятно-красивым куском мяса. Стоит подносу оказаться рядом с ним, как на свободном закутке появляется несколько толстых, увесистых корешков мандрагоры. Локи замечает их, усмехается, но смотрит лишь на еду, лишь на это великолепие. Вздохнув, он подхватывает нож с вилкой, складывает ноги и остается прямо там, перед камином. Тарелка умещается у него на бёдрах. После стольких дней сна, а до этого еще и такого сильного эмоционального всплеска в нем просыпается очень сильный аппетит, но маг старается есть медленно. Еще раз выплюнуть все-все на пол ему совсем не хочется, да к тому же во время перехода нужно быть собранным и сильным, нельзя отвлекаться на такие мелочи, как голод или, наоборот, тяжесть в животе.       Закончив с трапезой, он убирает поднос на стол, а затем неторопливо выпивает вишневый сок. Опустошив бокал и отставив на стол, Локи вытаскивает кинжал из сапога и заводит над ним руку. Чтобы пройти на священную территорию, ему нужно принести жертву.       Недолго подумав, маг режет не запястье и не предплечье, а надрезает ладонь и тихо сжимает зубы — физическая боль всегда была тяжела для него. Кровь стекает в золотой бокал с инкрустированными в него по ободку ярко-красными гранатами, и Локи ждет, пока станет достаточно. Его рука тут же бледнеет, покрывается легкой изморозью, порез затягивается, и маг быстро поводит кончиками пальцев над бокалом. Волна, идущая по его крови, замирает в своем собственном ограниченном/личном временном кусочке и останавливается.       Отложив кинжал на салфетку, на поднос, он отходит к своим бутылькам и достает несколько капель воды, настоянной в ночь кровавой луны, после подхватывает мешочек с толчеными крылышками пикси, а также мешочек с солью из слез плакучей ивы. Вернувшись назад к бокалу, Локи вздыхает.       Его собственная кровь еще теплая, и это, все происходящее, ощущается немного странно. В последнее время маг уже почти и не занимался всеми этими обрядами. Раньше он, конечно, часто такое делал. Проводил разные вызовы, — после некоторых из них даже приходилось вновь и вновь восстанавливать собственные покои из руин, — делал зелья и настойки, набирался опыта с рунами, пытался учиться предвидению. У него были очень и очень занимательные метки. Набираясь знаний, исследуя весь магический мир вдоль и поперек, иногда Локи забывался, забывал всю боль, забывал все проблемы. Теперь он был довольно опытным, умным, а все равно собственная, полуетунская кровь, налитая в золотой, богатый и слишком уж вычурный бокал, выглядела до невероятного странно/непривычно.       Чуть дернув головой, он стряхивает с себя легкое оцепенение и добавляет в кровь девять капель лунной воды. Отставив бутылек, достает из мешочка пару кристалликов соли и бросает в бокал тоже. Кровь вскипает и пенится, и Локи торопится присыпать ее парой щепоток толченых крылышек. Тут же отскакивает, припоминая строчку из книги, где говорилось о том, что «кровяное зелье может вспыхнуть или немного взорваться». Что ж, часть, где говорится про «немного», конечно же, утешает, но рисковать маг не собирается.       Однако, похоже, его кровь подходит идеально, ведь никакого взрыва не происходит. Подойдя ближе вновь, Локи только видит, что это «почти зелье» стало насыщенного, синего цвета, как тут же закатывает глаза.       — Надо же. Какая неожиданность, — его голос сочится сарказмом и легкой горечью. На самом деле это совсем не удивляет, а наоборот раздражает: то, как магия то и дело напоминает ему о его корнях. Чуть дергано поведя кончиками пальцев над бокалом и сняв временное заклинание, он неторопливо покачивает им, еще немного перемешивая составляющие, подхватывает с подноса мандрагору и склоняется к котелку. Усевшись на корточках, Локи осторожно обмакивает корень в кровь и вновь чуть помешивает.       Вода в котелке уже закипела, а значит можно начинать, но Локи неожиданно задерживается. Просто замирает и…       Как странно и податливо он начал делать это все… Просто взял и начал… Если Королева права, если его предали, если его подставили сами норны, если они лишили его самого дорогого и сокровенного, лишили его Тора… Локи сжимает зубы и качает головой. Идти на совет после всего произошедшего в последние дни не хочется от слова совсем, но к норнам неожиданно хочется.       Только вот много больше ему хочется правды. Что происходило? Что происходит? Что произойдет? Без разницы, какие проблемы ему обличат и какие трудности возникнут. Главное — знать правду, а после… Локи уверен, — благодаря уверенности же матери и Королевы эльфов, — что справится.       Опустив корень мандрагоры в кровь полностью, Локи вздыхает и выливает все это в кипящую воду. Ему все равно, что это за ситуация и правильно ли он поступает. Многие говорят, что он сильный маг, и, видимо, это истинно так. Он многое знает, многое может, а также много думает. Ему уже девятнадцать меток.       Пора бы взять за себя ответственность? Пора бы начать защищать себя и то, что ему столь дорого, по-настоящему? Да. Самое время. ~~~^~~~       Он заканчивает с подготовкой ближе к полуночи.       Зелье настаивается несколько часов, а Локи за это время успевает подготовиться самостоятельно. Он наносит на плечи и бока защитные руны, вырисовывает шлем ужаса над сердцем, рисует одну защитную руну на виске, тут же прикрывая ее волосами. Не желая стать сосудом для темной материи или, еще пуще, какого-нибудь духа, маг неторопливо выводит каждую руну чернилами собственного приготовления и точно знает, что они не смоются и не сотрутся, пока он сам не позволит.       Закончив с защитой самого себя, Локи вытирает кровь с лезвия кинжала, все еще лежащего на столе, и убирает его назад в сапог. Он чувствует себя спокойным и сосредоточенным.       Когда до полнолуния остается несколько мгновений, маг подхватывает котелок за ручку и выливает все вязкое содержимое в заранее нарисованный на полу большой квадрат. Жидкость разливается по полу, но не переливается через меловой порог. Неторопливо останавливается, замирает. Локи в последний раз осматривает себя, пару раз похлопывает по бедрам и замирает тоже.       Луна неторопливо всходит, наливается силой. Что интересно, полнолуние вот-вот состоится, но не ровно в полночь. Возможно, если все эти рассказы про разные временные потоки — правда, ему удастся успеть и на собрание. Однако, это не является такой уж целью Локи. Успеет, не успеет…       Какая разница?       Прямо сейчас это кажется совершенно неважным и пустым. Возможность сбежать в Альвхейм после удачного завершения совета кажется ему неважной и пустой. И только лишь из-за Тора. Королева эльфов сказала, что норны обидели его. И вот в этом вся причина. Любой совет — хоть самый главный и самый политически важный, хоть самый-пресамый нужный ему для побега, для освобождения — не имеет никакого смысла. Просто потому что норны. Обидели. Тора.       Ни у кого нет такого права. Локи не знает этого и не верит в это, но он чувствует, что уже ни у кого не осталось права обижать его брата. У него самого этого права не осталось тоже.       Зелье застывает и, стоит луне налиться достаточной силой, начинает светиться по контуру, образуя то ли дверь, то ли люк в подвал. На поверхности появляются узоры и полосы, они не светятся, а наоборот создают объем, очерчивают рисунок. Скрутившись у одного из краев, линии вспыхивают ярко-зеленым цветом и взрываются. Вверх поднимается небольшое облако, и стоит ему раствориться в воздухе, Локи замечает большое, медное кольцо.       Тихо вздохнув, он делает шаг и тут же замирает. Останавливается с подошвой сапога, что так и не коснулась пола, и сумбурной мыслью, что он может не вернуться. Такое ведь бывает. Не слишком часто, но иногда.       Прикрыв глаза, маг тянется всем своим существом к старшему. Тот вновь в пути и вновь напряжен. Локи поджимает губы, закусывает щеку изнутри и нервно сглатывает. Чувствуя, словно он идет по коридору рядом с братом, Локи тянется к нему рукой и самыми кончиками пальцев касается его теплой, мягкой, даже несмотря на короткую щетину щеки. Поглаживает подушечками пальцев, но не долго.       Пролетает всего лишь мгновение, а Тор даже и не замедляется. Для него это всего лишь ветер, все лишь пустота и воздух. У Локи губы вздрагивают в возможности улыбнуться, но он ею не пользуется. Так и не показавшись на глаза старшему, исчезает.       Да, он мог и все еще может сказать ему многое, только вот это не имеет никакого смысла. Старший либо разозлится, либо надумает себе чего-нибудь, а затем у него, Локи, появятся проблемы.       И проблемы — последнее, что ему сейчас нужно.       Открыв глаза, Локи заканчивает шаг, а затем делает второй. Попутно неторопливо материализует факел, поджигает его. Люк в полу выглядит громоздким и очень-очень старым, а кольцо — тяжелым, но склонившись маг поднимает его довольно спокойно/легко. Осторожно опустив люк на пол, он приседает, подносит свет факела ближе к проему. Вниз спускаются на вид не такие уж надежные, свитые из погрызенных корней ступени, и Локи хмурится. Выбора у него, конечно же, нет, — только если закрыть люк вовсе и закончить на этом, — поэтому он медлит лишь пару мгновений, а затем выпрямляется и делает шаг.       Воздух под его подошвой вначале упрямится, немного проседает и только после разрывается: Локи делает шаг на первую ступеньку длинной-длинной лестницы. С каждым новым шагом ему становится ясно, что лестница действительно ненадежная. То и дело ступеньки чуть-чуть проседают под его весом, корни перетираются, поскрипывают.       Локи идет медленно, то и дело оборачивается, мотает головой. Машет огнем он осторожно, очень и очень осторожно, ведь витая, закрученная лестница идет как раз вокруг высокого деревянного столба-подпорки. Вначале маг еще думает, что это ствол дерева, но после понимает, что это всего лишь высокая, прочная подпорка.       Подпорка, которую определенно не нужно поджигать.       Стоит ему оставить люк позади, как перед глазами предстает громадный, невероятных размеров грот. Его потолок усыпан цветными галактиками и созвездиями, что освещают все затаенные и дальние уголки; его стены расписаны невероятными картинами, изображающими Асгард и все остальные девять миров. У Локи перехватывает дыхание. Он ведет одной рукой по деревянной толстой подпорке и продолжает осторожно спускаться по стонущим ступеням. Никаких перил нет и в помине, поэтому перед тем как окончательно сделать каждый новый шаг, маг немного медлит, убеждается, что корни в очередной раз выдержат его вес.       На самом деле «громадный» это еще очень и очень мягко сказано, ведь грот по размерам схож для начала хотя бы с самим дворцом Всеотца. Он высок, он огромен, он светел.       Лестница ведет Локи от самого-самого потолка, и в какой-то момент он запрокидывает голову — окошко люка все еще ждет его. Прищурившись, он даже видит потолок своего кабинета.       В самом центре грота ясень. Высокий, разлапистый, о трех толстых, мощных корнях. Ясень Иггдрасиль высок, но все же грот много выше; грот настолько высок, что даже ястреб Ведрфельнир, сидящий меж глаз орла, что сидит на самом верху сочной кроны, не смог бы дотянуться своим клювом до тех переливающихся галактик наверху.       Локи засматривается. Ему хочется разглядеть все и сразу, но голова словно начинает кружиться. Где-то вдали виднеется выход из грота, и оттуда же раздается громоподобный шум воды. Похоже, это тот самый источник Хвергельмир, который стремится дать начало каждой реке во вселенной и вытекает из-под третьего корня Иггдрасиля.       Маг уверен, что так оно и есть. Он ведь сдал все экзамены на отлично, — в том числе и по истории всех девяти миров, — а сделать это было не так уж просто при том, что на некоторых присутствовал сам Всеотец, и иногда старейшинам, обучавшим его, попросту приходилось быть жестче. Самого Локи это никогда не смущало. Он любил учиться, любил узнавать новое.       И прямо сейчас, продолжая свой долгий, растянувшийся на вечность спуск, он был рад, что знает все про то место, в котором находится. Присмотревшись к сильным корням мирового древа, маг видит, что они с трех равных сторон выныривают из земли, делают дугу над водой, а затем вновь ныряют в землю. Проложив себе невидимый путь в почве, они выныривают множеством тонких корешков у оснований трех лестниц, а затем обвивают ступеньками лишь три из множества столбов-подпорок. Локи может с уверенностью сказать, что тот корень, по которому он спускается, нависает над источником Урд, домом норн. Второй — что тоже утыкается в потолочный свод и покрыт инеем в том месте, где встречается с камнем, — нависает над источником мудрости и домом грозного великана Мимира. Третий же, что тянется наиболее погрызенными ступеньками к потолку, а у потолка чернеет, нависает как раз над источником Хвергельмир, который течет к выходу из грота, а там срывается в саму вселенскую суть бурным, безудержным потоком.       Локи спускается долго. Очень и очень долго. Он успевает потушить факел и оставить его примерно на половине пути, он успевает разгорячиться и остыть. Ступеньки все стенают под его подошвами, и только лишь поэтому маг не торопится. Он продолжает осматриваться.       Роспись стен выполнена узорно, красиво. У каждого из девяти миров множество мелких, неожиданных/необычных деталей. У каждого множество отличительных черт. Что удивительно, ни один из рисунков не выглядит так, словно хочет оскорбить или обидеть кого-то из мировых жителей. Даже наоборот… Все выглядит слишком возвышенным.       Локи рассматривает все картины, но взгляд его замирает лишь на Хельхейме. На полотне ничего нет. Только пугающая смесь черной, серой и болотной красок, а также маленькая, напуганная девочка в центре. Маленькая, плачущая и раздосадованная.       Засмотревшись на невероятных размеров рисунок, он даже чуть не оступается. До земли остается еще слишком уж много закрученных ступеней, но Локи успевает вернуть себе равновесие. Сплетенные в лестницу корни взвывают пуще прежнего, но его взор и слух обращаются к картине на стене вновь. Из-под ног летит древесная крошка.       У девочки черные, как смола, волосы, а правая половина лица навсегда обезображена. Ее легкое, раньше, похоже, блиставшее белизной, но сейчас уже серое платье изорвано у подола, а ступни голые. Одна ее рука, так же, как и нога, как и вообще вся половина тела, обезображена. Не просто нарисована художником или кем бы то ни было некрасивой, а именно обезображена. Кожа серая, медленно дотлевающая, а вместо правого глаза ярко-зеленый уголек, что оставляет за собой лёгкий дымчатый и тоже зеленый свет при каждом движении.       Движении…       Во второй раз Локи оступается, потому что видит, как малышка меняет позу и словно кричит. Затем начинает неистово стучать кулачками по камню, будто бы умоляя выпустить ее, забрать ее… Стоит ему моргнуть, как видение исчезает, рисунок замирает, но все же осадок остается. На глазах появляются слезы, и маг крайне удивленно поднимает руку, касается уголка, а затем смотрит на собственные пальцы.       Да, в его глазах действительно стоят слезы, а в груди все горько/разрушительно сжалось. Кажется, будто бы он знает эту девочку, но ведь… Но ведь…       Утерев глаза, Локи продолжает спускаться. Чувства, да к тому же такие неожиданные и такие сильные, не могут обмануть его. Все постепенно ведет к тому, что Королева эльфов была права, что в его воспоминаниях скрыто нечто важное, что норны…провели его? Пока что точно маг сказать не может, но стоит ему, наконец, спуститься на землю, как он видит еще кое-кого. Он видит голову того самого дракона Нидхёгга, что как раз подгрызает корень, ведущий в Хельхейм. А еще видит белку Рататоск, что бежит в его сторону, по корню Асгарда. Она не ступает на землю ни единой лапкой, замирает на корне, — в том месте, где тот вновь ныряет в почву — а после принюхивается. И прикрывает нос лапками.       — Нидхёгг… Нидхёгг, он вернулся! Тот мальчик-етун вернулся, Нидхёгг! — потерев мордочку лапками, а затем вновь принюхавшись, будто не доверяя себе, белка рывком разворачивается и уносится прочь. Локи не слишком удивляется от того, что понимает ее, и много больше удивляется от того, что именно она говорит.       Как он мог вернуться туда, где никогда не был?.. Как мог вернуться туда, куда даже не думал идти до нынешнего утра?       Все происходящее становится все более и более интересным.       Услышав чужую стрекотню, дракон поднимает голову, оборачивается. Он такой же огромный, как и все здесь. Конечно, не больше хотя бы половины корня ясеня, но явно много больше самого Локи. И вот он оборачивается, смотрит своими громадными, черными глазами.       Маг продолжает идти и старается держать спину все такой же ровной. Его ладони потеют от волнения и легкого страха, но он позволяет себе добавить на них немного изморози, и маленькие, замерзшие капельки пота тут же осыпаются на землю. Да, постепенно удивление и восхищение творящемся в гроте великолепием истаивает, а на их место приходит страх, но Локи ведь не лыком шит. Возможно, он никогда и не был в других мирах/на поле брани, возможно, все свои метки просидел во дворце… Но это отнюдь не значит, что он не прошел через многое, что не познал леденящего кровь страха и выворачивающей наизнанку боли.       Его опыт так же велик, как те четверо оленей, с ветвистыми рогами, что затерялись в ветвях же самого Иггдрасиля. Его опыт существенен.       Поэтому Локи и не пускается наутёк, как только капля холодного пота скатывается по его позвоночнику от ощущения взгляда Нидхёгга. Локи продолжает идти. Все ближе и ближе он подходит к источнику Урд. Видит и несколько ив, растущих на его берегу. Видит тени, что мечутся в ветках этих самых ив.       Он знает, что это норны, но легче от этого знания не становится. В груди скручивается ощущение чего-то нехорошего, что вот-вот должно настигнуть его. Уже подойдя к источнику, Локи оборачивается — будто бы желая увидеть эту, пока что лишь эфемерно ощутимую угрозу — неторопливо, настороженно осматривается, но не видит ничего. Мысли немного путаются, наскакивая друг на друга и друг друга же перебивая, а затем, сделав полный оборот, он замирает на месте. Все мысли пропадают одновременно. В паре шагов от него стоят норны.       Они не выглядят ни как прекрасные девы, ни как милые пожилые дамы. Они не предстают перед ним в наиболее доверительном и успокаивающей облике.       Их глаза выедены кислотой и перетянуты не веками, поврежденной жгутовидной кожей, а их руки — ссохшиеся руки самых древних старух. Кожа на лице вся в морщинах, но в то же время она обтягивает выступающие кости так сильно… Кажется, коснись и истончившаяся, словно тысячелетний пергамент, кожа порвется/разойдется еще большим количеством трещин/рассыплется. У Локи нет никакого желания касаться, даже близко желания подходить нет.       Он сжимает влажные, хоть и холодные ладони в кулаки и продолжает рассматривать их. Не смущается, но действительно боится сказать что-то, хотя бы приветствие, первым.       Норны почти не отличимы. Их пустые, безжизненные и лишенные зрения лица одинаковы настолько же, насколько одинаковы пергаментные руки, изломанные, почерневшие ногти и шершавые, сухие пальцы. На каждой из них длинный, до самой земли, балахон неопределимого цвета, и — не считая волос, — это, наверное, единственная из отличительных черт. На Урд, самой седой и самой старшей, ведующей прошлым, скорее даже не балахон, а изорванная, многослойная, затертая тряпка. Она выглядит снятой с какого-то обглоданного волками трупа женщины, который уже давным-давно из израненного тела превратился в отбеленные до блеска кости. Всего лишь кости, тряпка поверх и ничего более.       На той, что стоит посредине, балахон поновее — более яркий и хорошо сохранившийся, — а темные волосы ее только-только подернулись сединой. Это Вернанди, властительница настоящего.       Продолжая смотреть, во многом заставляя себя смотреть, маг тяжело, медленно вздыхает и переводит свой взгляд на последнюю из сестер — Скульд. Ее волосы без единого проблеска седины, а балахон совсем новенький, но все же лицо ее и руки такие же старческие, будто бы уже начавшие разлагаться.       — Ты все же явился…       — Пришел, наконец.       — И тебе вновь нужна наша помощь?       Стоит им заговорить, как Локи окончательно становится не по себе. Ни одна из трех пар губ не делает и движения, но все же этот шепот — разделенный на три части, но при этом совместный и ладный, — проносится вокруг него, прежде чем умчаться прочь. Норны все еще не двигаются, все еще стоят на месте.       Локи понимает, что ему нужно бы собраться с силами, да, наконец, заговорить, но язык высох и будто бы распух. Нет возможности ни двинуть им, ни даже вдохнуть хорошенько. И, видимо, норны замечают это. Мимо него проносится ироничный, сухой смех.       — Надо же, язык проглотил…       — Трусости в тебе с каждым разом все больше.       — Но разве мы вплели её в твою судьбу?       Его сердце бьется где-то в горле. Шум и стук оглушают, но ехидный, исходящий ядом шепот все же оказывается громче. Локи отступает, теряется. Не надо было ему сюда идти. Точно не надо было.       Но раз уже пришел, так что же теперь? Неужели повернет назад?       Его нога уже становится на землю в первом, пятящемся шаге, как маг замирает. Медленно склоняется, неожиданно спокойно и мелодично говоря:       — Здравствуйте, о рассудительные, беспристрастные властительницы судеб. Я пришел к вам за советом и помощью в эту лунную ночь солнцестояния, и я… — он опускает глаза в землю, медленно прикрывает их и делает вдох носом. Затем собирается и концентрируется. Неожиданно вспоминает Фандрала. Раньше ему ведь всегда так сильно хотелось научиться владеть собой, своим языком, как этот неугомонный, болтливый воин, и вот сейчас у него есть возможность проверить отточенность этой своей способности. Проверить, как резок его язык и как остер его ум.       — Привычно все о себе да о себе говорит…       — И негуманно взывает к нашей беспристрастности.       — Но разве он не вспомнил всё, что было?       Самая младшая, Скульд, делает первое движение в его сторону и, заметив его, Локи выпрямляется рывком. Только успевает моргнуть, как норны уже окружили его. Они пока что не касаются, но тянут руки. Слышится неразборчивый шепот, который не имеет смысла для него, лишь мешается, словно шум.       Стараясь не обращать на загадочные разговоры ведуний внимание, Локи продолжает:       — Уже которую метку мне снится невероятно тревожащий меня сон. Вы, верно, знаете о нем?.. — он понимает, что никакого смысла растягивать свои речи на часы нет, и поэтому переходит сразу к сути. Признается в своей легкой слабости, что вызывает сон, но лишь потому, что думает, что норны не злы. Как бы они не выглядели, они помогут ему. В тот момент он на доли мгновений забывает слова Королевы эльфов. В тот момент он еще не знает, насколько повелительницы судеб коварны и яростны.       — Мы знаем о твоем прошлом больше, чем даже ты сам…       — Мы ведаем твое настоящее яснее, чем ты сам можешь.       — Но тебя ведь волнует лишь влияние того видения на твое будущее, не так ли?       Они медленно кружат подле него, все еще не касаются, но иногда поворачивают друг к другу головы, будто переглядываясь. У Локи к горлу подкатывает тошнотный ком, и он даже не замечает, как начинает шагать и сам.       Медленно-медленно норны оттесняют его к источнику Урд. Медленно-медленно они теснят его ко всем тайнам его прошлого.       — Я… Я хочу знать лишь, вещий то сон или нет? Я знаю, что за ответы нужна плата и… — он сглатывает. Зрелище затянутых налезающей друг на друга кожей глазниц выглядит омерзительно, но у мага просто нет возможности вырваться из круга. Каждый шаг, что он делает, — незаметно даже для самого себя, — контролируется жесткими и уверенными руками норн.       Локи слишком поздно понимает, что не стоило подпускать их так близко.       — Ты наш давний гость…       — Плата требуется всегда, но тебе мы одолжим ответ.       — Правда веришь, что это глупое сумеречное видение — есть пророчество?       — Брось эту мысль.       В миг они будто бы оказываются впритык и выкрикивают последние слова все разом, но стоит моргнуть, как все возвращается назад. Локи чуть мотает головой. Мысли уже не путаются друг у друга под ногами, но мутнеют. Их будто затягивает странной поволокой. Возможность сосредоточиться теряется, печать в груди начинает печь. У него не находится слов, чтобы ответить.       — Эта непригодная старая девка…       — Она решила вновь оставить на нем свою защиту.       — Думает, сможет оберегать его и дальше?       В одном из голосов слышится презрение и отвращение, но, возможно, ему это лишь кажется. Пытаясь проморгаться, Локи неожиданно прислушивается к жжению печати, а затем вспоминает, зачем пришел. Сделав резкий, порывистый рывок назад, он вырывается из круга норн и выставляет перед собой руки. По кончикам пальцев скользят зеленоватые щупальца магии, которые то и дело истаивают туманом, а затем собираются в нечто плотное вновь.       — Вам меня не запутать. Королева сказала, что вы… Что вы сделали что-то ужасное. Я желаю знать, — дернув головой вновь и немного напряженно прищурившись, Локи поводит плечами. Он старается держать в поле зрения всех троих сестер. Прощупав почву позади, понимает, что стоит на самом краю источника прошлого. — Что за воспоминания вы спрятали от меня? Я не знаю, что это за игра и какая у вас выгода, но я желаю знать, что происходило.       Его взгляд обращается к Урд, самой старшей. Та ни единым жестом не подает виду, что вообще слышит его, но все же они отвечают ему.       — Мы никогда не были благосклонными богачами…       — Нынешний ответ требует огромной платы.       — Только вот есть ли у тебя что-то, что ты можешь отдать нам?       Локи замирает. Сжимает зубы. Он напряженно теряется в догадках, понимая, что ни золото, ни драгоценности норнам не нужны. При этом он также ясно осознает, что не согласен платить ни жизнью, ни частью своего тела.       По воздуху пролетает надменный смешок.       — Твоя жизнь всегда была прогнившей и никчемной…       — Ты и сейчас такой: трусливый, да жалкий.       — И думаешь в будущем что-то переменится?       — Не надейся.       Их крик становится громче. Локи лишь дергает головой вновь, скрипит зубами. Ему требуется довольно много сил, чтобы не сорваться на рычание, когда он говорит:       — Я не всесилен, чтобы угождать самим норнам. Но и жизнь я терять не желаю. Каждый день и каждый миг важен, и я не отдам его вам, ведь вы можете забрать его сами, когда пожелаете, — его нога отходит чуть в сторону, и напряженная стойка становится удобнее. Локи напрягает бедра, напрягается весь, жестко и громко говоря: — Назовите вашу цену.       Он не желает разбираться, откуда в нем рождается эта сталь и жесть, но он буквально чувствует, что дело не в печати прорицательницы. Дело вообще не в магии.       Норны.       Покусились.       На Тора.       А теперь, похоже, собираются еще и взять плату за свое признание в этом. И Локи не то чтобы это не нравится… Внутри него тихим, обозленным рычанием вскидывается давно позабытое, настоящее раздражение. Этот тихий рык зарождается где-то за израненным сердцем, а затем выходит и загораживает сердце собой. Он становится громче, наливается силой. Раздраженное, чуть агрессивное рычание растекается и пробирается в каждый уголок его тела. Почти невесомо клокочет в горле.       И губы кривит тайно излюбленная, ставшая неимоверно редкой гостьей усмешка. Локи знает, что его положение далеко не выигрышное. Локи знает, что может остаться здесь и сгинуть здесь же.       Но этот азарт… Легкий запах возможной, приближающейся настоящей опасности, если не самой смерти, будоражит кровь и позволяет ноздрям хищно раздуваться. Впервые за последние… Сколько? Метки две? Полторы? Впервые этот долгий сон сходит. Анабиоз, в котором он застыл, раскрывает свои объятья, и маг вспоминает это трепещущее чувство. Когда-то давно он испытывал его, когда случайно открыл проход в царство Суртура, а затем далеко не сразу смог вернуться назад. Ох, как же он тогда подрался, а заодно подпалил свои прекрасные волосы!..       Сжав челюсти крепче, Локи чуть проворачивает запястья. Магия струится по пальцам и ладоням, и, хотя норн вряд ли таким удивишь, маг определенно показывает, что будет защищаться.       Они, наконец, отвечают:       — Нашей ценой всегда было твое страдание…       — Дитя свое ты обречешь на убийство, но ношу эту будешь нести ты сам.       — Согласишься ли на такую цену?       В животе холодеет, а все тело напрягается и каменеет еще сильнее. Дитя?.. Ребенок? У него будет ребенок?!       Конечно же, Локи не верит в это. Лишь усмехнувшись на уголок губ, он качает головой, а затем медленно опускает руки. И расслабляется. Цена кажется ему пустяковой, а норны неожиданно глупыми. Глупыми и безобидными старухами.       Вообще все кажется неожиданно просто и глупо. Пусть норны решат себе, что им будет угодно, но это не значит, что он позволит хоть кому-то впредь коснуться себя. Или же коснется кого-то сам.       Встав ровнее, маг кивает слишком быстро и слишком быстро же, необдуманно, дает свой ответ:       — Я принимаю такую цену. И плата это будет за все мои воспоминания, что вы жестоко украли, а после спрятали от меня, их полноправного владельца.       Локи поднимает голову и смотрит гордо, уверенно. Сейчас ему, наконец, откроется вся правда. Почти что безвозмездно. Теперь он узнает…       Норны переглядываются, вновь по воздуху плывет этот шум/шепот, а затем они поворачивают свои слепые глаза к нему.       — Все твои ошибки прошлого, что ты так хочешь узнать…       — Все то, что не принесет тебе радости в настоящем, но что для тебя так важно.       — Хочешь всего того, что сделает твое будущее невыносимым и бесконечно мучительным?       — Ну так получи это.       Они подаются вперед слишком резко и кричат слишком громко. Они протягивают к нему свои кривые, пергаментные руки, а затем толкают с силой, подобной самому сильному великану.       У Локи не остается никакой возможности защититься. Он поддаётся толчку/удару, летит назад. И входит в воду бесшумно. Волны, появившиеся на поверхности источника Урд, смыкаются над его головой без единого звука, а затем вокруг живота оборачивается драконий хвост и тянет его на глубину.       Маг успевает заметить, что источник бездонен, а дракон Нидхёгг, скрывающий большую часть своего тела под водой, невероятно громаден. Затем перед глазами появляется непроглядная тьма. Воздух кончается слишком быстро. Его легкие заполняются болью, а после все исчезает. ~~•~~