и дома горят красиво

юнги показывает выученную программу педагогу — пальцы болят и все звучит грубо. щебенка под ногами — камешки в разные стороны разлетаются. внутри что-то гудит. — ты прямо долбишь по клавишам, — говорит мужчина. — прекрати. музыка тебе не способ самовыражения. не здесь. юнги подвисает. жизнь раздает бесплатно — розовые мечты, очки стеклами внутрь бьются, — пощечины. мин знает, что музыка — внутривенно. привычка — с годами приедается и никак не отлепить. она звучит внутри, всегда-всегда, но. — что? педагог — сочувствие наточенным лезвием лезет наружу во взгляде — качает головой. юнги отворачивается. смотрит в ноты — черные точки, карандашные пометки. хочется нажать что-то пиздец высокое — чтобы кричало так, как кричит что-то внутри. бьется стеклом. (как очки — розовые и детские) — есть правила. ты должен играть строго по ним. потому что ты только учишься, юнги. каким бы талантливым ты ни был. нельзя просто брать и перекраивать все под себя. вот как ты тяжело играешь трехголосие в фуге. зачем? мин моргает. зачем? как это — зачем. потому что так чувствует. — средний голос должно быть слышно, в нем тема всей фуги. не забывай, что твоя задача — показать, что ты слышишь и можешь вытащить ведущую тему откуда угодно, — говорит педагог и улыбается. словно бы знает, что юнги чувствует иначе. мин мелко смеется — хрипом в горле — и говорит: — окей. я понял. (нахуй это всё) тэхён ловит его между третьим и четвертым этажом. из четыреста девятнадцатого звучит знакомый голос. юнги поднимает голову и вслушивается. он слышал пение чонгука. слышал, как сокджин со смехом поет японские песни из аниме. слышал, как — (хосок звучит иначе, и от этого иначе в груди горячо, гниет беззвучно и красиво; хосок и правда охуенно поет) — я, блять, переведусь на теорию, — ворчит тэхен. — то, что я не выучил тот чернивский этюд из семьсот сорокового не значит, что на мне крест надо ставить. — да, — соглашается юнги. — над твоей могилой надо. ким моргает и хохочет. его глаза становятся светлыми-светлыми. — на теории тебе делать нечего, — сообщает ему юнги. улыбается — настороженно и устало, тэхен хлопает его по плечу. на его запястье звенят браслеты — как в голове звенит счастье. — почему это? — ким прислоняется к стене и снимает с плеча рюкзак. потрепанный — таскалось в нем, наверное, всё. вся боль и — весна в рассвете. — ты завалил сольфеджио на вступительном, — говорит юнги медленно. — поэтому ты проебешься. — ой, да иди ты, — фыркает тэхен беззлобно. они стоят еще пятнадцать минут в коридоре — ансамбль уже начался, но дверь заперта и вообще какой-то пиздец с расписанием. юнги достает телефон и думает, что надо бы позвонить маме и — и что. пыточная — в собственной голове. воспоминания слоятся — горько-сладко, безвкусица полнейшая, юнги хочется сплюнуть или — закурить. стены в универе на четвертом этаже светло-желтые — цветущие одуванчики распускаются, а после — белой паутинкой — летят повсюду. мин прикрывает глаза. ему все еще неуютно. свежий ветер пахнет гарью — забивается в легкие сигаретным дымом, юнги бросает окурок на землю и раскидывает руки в разные стороны, потому что ему до отчаяния хочется просто быть целым и счастливым. хотя бы на немножко. на ту сотую процента. на тот момент, где время — патокой замирает, и ты стоишь, покоренный и спокойный, и больше ничего не надо. — я хочу играть «кармен», — говорит тэхен ровно и буднично. он вообще весь очень эмпатичный, чувствует и сочувствует. не говорит лишнего, и — спасибо за это. юнги моргает и выключает телефон. (он видел чонгука мельком — он был в одном конце коридора, а чон в другом; смеялся так разгоряченно и громко, что слушать было — больно и правильно) — ты охуел? тэхен оскорбляется — пытается точнее, но губы у него дрожат в ухмылке. — спорим, что я справлюсь лучше тебя? — интересуется он в ответ. — блять, да тут даже спорить не нужно. тэхен — фейерверки. — да иди ты, — мин дергает плечом. усаживает практически на пол, потому что спина болит стоять. — вот если нам дадут что-то современное, вот тут начнется кошмар. — ага, — тэхен кивает. — я слышу все по-своему. кимсан говорит, что это херовая черта. — так и говорит? мол, ким тэхен, ты просто одна сплошная херовая черта. ким коротко смеется и качает головой. поднимает голову и смотрит в потолок долго-долго. там — ничего. только голубая краска облезает. наверное, в его глазах бы отражались звезды. неровным сиянием — у тэхена есть такое внутри. если он потеряет его — тэхена не станет. их учительница — яркая красная помада и светлые волосы в пучке — прибегает еще через пять минут. они заходят в кабинет, когда хосок — выходит и коротко ненатурально смеется. выделывается словно. подделывает. юнги на мгновение оборачивается и видит мельком — спутанные рыжие волосы и краешек живой улыбки. и неживого смеха отзвуки. вот придурок. они с тэхеном выбирают программу и им влепляют танго конца двадцатого века — «очень красивое, модуляции и отсутствие тональности» — и юнги хочется открыть окно. тэхен делает страшные глаза и почти открывает рот, чтобы поругаться. мин перехватывает его за запястье — светло-синяя жилка на шее у кима быстро бьется — и тихо качает головой. на улице дождь. пахнет мокрым асфальтом и листвой — теряет цвет, теряет свежесть, лето — позади, за спиной. кончиком ножа между лопаток упирается. к концу недели юнги тошнит от себя больше, чем от университета. ему просто плохо — без всяких причин и объяснений. он ест мало и — тэхен поджимает губы — старается курить тоже мало. выходит лучше, чем нормально спать по ночам. это очень даже радует. водопроводной струйкой мать сбегает от разговоров. запирается в свой кокон иллюзии — шипы и колючие изгороди. нет ключа, нет входа — выход один. (окна открывают редко — дожди зарядили; юнги криво улыбается и шутит про самоубийства так, что намджун вздыхает, а тэхен делает непередаваемое лицо) — привет, — говорит чонгук. они сидят в холле, три разных отделения — академвокал, пианисты и теория — и шумят так, что в голове радиопомехами белых фон проступает. юнги поднимает голову от телефона и. искромсали — избитый сюжет — до месива. всполохами срезать тень — срезать свое существование — стебли цветов с бутонами, потому что лучше так, чем. — привет, гуки, — юнги не улыбается и не работает на приветливость. доигрались, блять. — как ты? чонгук — отглаженная рубашка, залаченные волосы — светлые пряди, мелирование, — и неуверенная улыбка. а в глазах — монаршья воля темнотой накрывает. в таких влюбляешься против воли — они влюбляют — и больше ничего. — сойдет, — юнги дергает плечом. — выпьем кофе? до психологии еще пятнадцать минут. чонгук машет каким-то девушкам — юнги чуть отклоняет голову и видит сухён со второго курса, — и улыбается натянуто. натянутая тетива — стреляй. на улице настоящий ливень. юнги прислоняется спиной к сухой стене — розовый цвет повсюду, так глаза мозолит, — и пьет свой американо. чонгук — латте со сливками. горько. — я никак, — говорит юнги спокойно. — сбежать хочу. (не мое место, люди не мои — все такое чужое, что застрелиться бы впору) — прости, хен. мин морщится. — мы с тобой ровесники, прекращай. какой я тебе хен. чонгук коротко смеется. делает глоток и тоже — рядом с юнги к стене спиной. от него пахнет сладостью. очередные дорогие духи. матери бы очень — — но мне постоянно кажется, что ты меня на пару десятилетий старше, — чонгук перестает смеяться. щурится только и рассматривает улицу. — в другой вселенной, может быть я и старше, — говорит юнги. они молчат — яркий свет фар — сбитые кошки некрасивыми тряпками на обочинах. юнги жаль их — и себя. (лучше бы он был одной из таких кошек, тогда возможно все было бы иначе) — как твоя мама? — спрашивает чонгук. — она мне писала вчера. я не знаю, что делать. кипяток. на голову, разом. театральный дым перед представлением — дешевые декорации, а боль совершенно настоящая и дорогая, настоять бы ее и на улицу выплеснуть — в тексты выплеснуть бы — юнги легкие рвет. — чонгук. — прости. я просто знаю, как тебе тяжело пришлось, поэтому если хочешь, мы можем поговорить. юнги закрывает глаза. открывает. чонгук все еще смотрит — виновато и — прости, юнги, что я не чувствую достаточной вины за это. они были всего лишь детьми. всего лишь — — мы не друзья, — улыбка оборачивается оскалом. музыка из-под пальцев трасформируется в боль — слышно, наизнанку, до ошметков кровавых. в окнах — напротив университета куча мелких магазинов и дома-дома-дома — светлячками вспыхивает пламя. юнги тоже хочет домой. у юнги нет дома. — это точно, — соглашается чонгук. — все у нас не так. но это не значит, что ты не можешь поговорить со мной. просто типа знаешь. одна проблема на двоих. — пиздец, чонгук, — юнги размашисто смеется. безрадостно. струны в рояле рвутся. — просто знай. если что, я не ебу что делать, — говорит мин. — я заебался разбираться с тобой и матерью. я заебался. поэтому не думай, что я знаю, как что-то поправить. — я в курсе, — чонгук допивает латте и говорит так ровно, что хочется верить. а глаза у этого ребенка грустные-грустные. раздражение — накипью на эмоциях. поверх всего и всегда. — о, чонгук-и, привет, — хосок взбегает по лестнице, весь мокрый. рыжие волосы кажутся в несколько раз темнее и липнут ко лбу. хосок буквально сплевывает воду и хмыкает. — ты чего тут? — хосок поворачивает голову и кивает юнги. — привет. — стоим и с хеном пьем кофе, — объясняет чонгук. в голове проявляется самодовольство и напыщенность. хосок морщится и просит не делать такое лицо. — хен? — спрашивает он. поправляет лямку рюкзака и шмыгает носом. — в смысле? — ой, блять, забей, — раздраженно говорит юнги. — шутки у гука такие. одногодки мы. от хосока — жизнью за километр. он выглядит таким — не отсюда, не из этой вселенной, просто на огонек забежал. погреться. и сам — огнем стал. юнги сталкивается с его глазами — чуть-чуть смешно, запоротым дублем на дне его глаз сворачивается что-то мрачное и побитое. — классно, — тянет хосок. делает голос каким-то совершенно другим. чуть выше, насмешливее. брови приподнимает и смотрит так, что сразу становится ясно. от таких надо бежать. юнги не бежит. — лады, — бормочет чонгук. облизывает губы и грустно улыбается юнги. — пойдем. опоздать на первую пару по психологии будет чересчур. — ты у нас тут звезда, — говорит хосок. — спасение академиков. тебе хер кто слово скажет. юнги отступает и позволяет вокалистам уйти вперед. интересно, а его мать когда-нибудь сожалела обо всем этом по-настоящему? он вздыхает и заходит в универ. на семнадцатое ставят длинную лекцию о том, как надо себя вести в университете, что и как будет проходить. тэхен ноет, что он бы лучше поспал. юнги спит четыре часа в день и поэтому соглашается. токката надрывно обламывается в одном и том же месте. у него не выходит сыграть разные ритмы в двух руках, он бесится и почти спихивает цветок с четвертого этажа просто потому что. напротив четыреста третьего — четыреста девятнадцатый. юнги изредка слышит, как хосок дурачится и пытается петь высокие ноты. сука. диапазон не его же. сорвет себе голос, испортит связки, и что он потом будет делать с этим своим охуенным голосом и тембром? ничего, вот что. с самим хосоком мин не пересекается. слышит еще иногда в фонотеке — каким-то глухим отзвуком, эхом среди стен. — как ты? — спрашивает сокджин. разглядывает университет и зевает. сокджин — в медицинском. он специально встал в пять и приехал с юнги сюда к семи, чтобы побыть с другом. мин так блядски сильно ценит это, что покупает ему кофе и заталкивает желание покурить прямо при нем. — не знаю, — говорит юнги. — тут хорошо, — сокджин усаживается на стулья. — розовые стены. фу, безвкусно. хотя общая атмосфера — твоя. твоё место. словно бы ты ребенок этого музыкального дерьма. юнги кривится — кривит губы, пока внутри не перестает так жечь. ну да. его место. пиздец. — мне тут не нравится, — говорит юнги честно. — блевать хочется. и бежать. иногда его тянет громко и по-детски рыдать в этих стенах, и он просто тупо смотрит на лица окружающих, смотрит до тех пор, пока не понимает — отпустило. лицо сокджина становится мягче. словно бы сглаживается все. безнадежие — пропадать и падать. — но в общем как? — интересуется ким. — не поверю, что нет ничего интересного. я учусь на одном курсе с чонгуком, что может быть еще интереснее, думает юнги. (с тем чонгуком, в которого моя мать так долго и тупо -) — тут есть двое неплохих ребят, но я не очень с ними схожусь, — юнги разглядывает ровную поверхность кофе в своем стаканчике. — дай им время, — советует сокджин. замолкает на мгновение. — и себе. на улице немноголюдно. ким разворачивает небольшую шоколадку и отдает половину мину. юнги частно раскрашивает — крошит — серым, синим — отчаянной болью и звездным стремлением к сцене. он пришел сюда, чтобы играть. чтобы — сцена, софиты, жарко и не круто. слепит и пальцы слетают с клавиш. затворы камер. собственное — шумно и громко, долбится маленькой смертью около ключицы, — дыхание. чтобы играть. звучать. но, блять, не может. в нем что-то словно выгорает — рыжим, ярким, смертельным. он не хочет больше. не может. не по-настоящему. — все будет хорошо. — ага, — кивает юнги. — мы все умрем однажды. сокджин хихикает ему плечо, и мин улыбается. — ты придурок и ты в курсе. — ты не лучше, мистер ким сокджин. как же хочется — светло-серый ковер, мягкий-мягкий, кошка под боком мурлычит, и сокджин прямо напротив лежит, смотрит и слушает, — куда-то нырнуть в прошлое. и больше не выныривать. сокджин уезжает в восемь, когда в холл начинают приходить люди. юнги держит его за руку несколько минут перед этим, потому что это сокджин и к нему тянешься, несмотря на время. юнги ненавидит, когда кто-то трогает его, ненавидит объятья. но — сокджин. он всё, что не изменилось у юнги в жизни за последние десять лет, поэтому он будет за него цепляться до последнего. хосок влетает в восемь тридцать, на бегу снимая куртку и попутно здоровается с кучей людей — быстро, навылет словно. разматывает шарф, но на середине решает оставить его. мажет быстро по юнги взглядом — тот приподнимает брови и качает головой. между ними куча людей и абсолютный ноль слышимости. хорошо. хосок улыбается — очарование маяком горит так ярко, что юнги становится душно. нажимается словно что-то внутри. словно бы — чонгук машет ему рукой от той же стены, и в груди становится слишком больно. ломает ребра — цветы прорастают — и юнги только чуть приподнимает уголки губ. море разбивается причесанными волнами о скалы. чон еще раз указывает на юнги — чонгук пару раз кивает, — чуть хмурится и — совершенно ненормально ухмыляется. хосок что-то страшное, словно скопление звездной пыли в стакане, и юнги не хочет с ним связываться. он ему не нравится — похожестью на человека в зеркале и искусственностью. он красивый — улыбки, взгляды, громкий голос. юнги не слышал, как он смеется искренне, но это и к лучшему. с таким плохо водить дружбу, потому что такие не дружат. ломают. хребет стальным делают и заставляют отречься ото всего, во что верил. отец юнги такой. и сейчас он смотрит на хосока и знает лучше всех в этом чертовом здании, что чон хосок — ураган, бессловесный и живой. юнги своего отца — до дрожи — ненавидит. хосок улыбается и несется на второй этаж, в голос вопя песню эксо. (уютнее думать, что можно в любой момент открыть окно и — я остаюсь в том мире с сокджином и кошкой, в том июле, — полететь; юнги неровно выдыхает)