и дома горят красиво

юнги возвращается к началу. тэхен ругается с кофейным аппаратом и нервно стучит ногой по полу — растрепанный, злой. глаза — лепестки облетают с цветов — красиво и. больно. (юнги ломает равнодушие — пополам разделывает, мягко и точено — точно почти — и он стискивает зубы; чонгук улыбается ему, и эту улыбку хочется размозжить ему о голову) — прекращай, — устало говорит мин. — он сломан. — я в курсе, — огрызается тэхен. — но он сожрал мои деньги, блять, что я могу с этим сделать? когда-то — детство, юность, взбалмошное гудение в груди — турбины гудят, боль исполосывает его изнутри, выворачивает — ураган, деревья с корнем вырывает — и ничего не остается. когда-то юнги тоже — что я могу с этим сделать. что я могу сделать. (ничего; уже — ничего, потому что опоздал) — я на индивидуальное, — говорит юнги. — увидимся. тэхен дергает плечом и продолжает ругаться. /// юнги видит хосока мельком на втором этаже. на нем — синий свитер. и шарф. солнце пальцы колет, а он — шарф. юнги осмысленность в горсти собирает — как и себя. тоже понемногу и осторожно. оно все вот-вот рассыпется, рухнет — тяжелым и неподъемным. но юнги пытается. хосок пальцами цепляется за лямку рюкзака и смеется. юнги знает этот смех. слышал и не один раз. (он сам так смеется) хосок оборачивается на мгновение — между ними опять целый коридор и приглушенный свет — вечер по углам собирается неясной мглой, чем-то серовато-густым, — а тут лампочки перегорели. они смотрят друг на друга какую-то долю секунды, потому что у юнги теория через полторы минуты, а он абсолютно не знает, как отличить обращения септаккорда. абсолютный слух не помогает. и интуиция. (признайся, юнги, ты ведь поступил и учишься там так просто только потому, что у тебя есть талант, да? ты на одном таланте и выезжаешь) блядь. юнги перестает смотреть на хосока, стискивает зубы и толкает дверь в кабинет. если это талант выламывает ему кости ежедневно, то он лучше повесится. /// к девяти вечера в холле пусто. свет какой-то матовый, маслянистый — глушится о стены, проглатывается. горшки с цветами — тени на полу жуткие. а на розовых стенах и того хуже. хосок проскальзывает мимо него быстро, смеется живо и быстро. зло как-то. словно пытается у кого-то что-то украсть. девушка рядом с ним — эстрада, первый курс, юнги знает ее немного — смотрит на него так, как смотрят на постеры. улыбка — вспышкой по глазам. — алло? — юнги прикладывает телефон к уху, пока ждет на остановке свой автобус. мать рыдает. отец — раздрай, ярость всполохами — что-то кричит на заднем фоне. (забирай ее, и оба уебывайте из моей квартиры; вот что обычно выплевывает он — обшарпанно и бешено, ядом отравиться) — мам, — говорит юнги спокойно. на улице холодно. он рассеянно скользит взглядом по вывеске продуктового. тупая привычка, чтобы не. лепестки разлетаются — юнги разлетается — и исчезают. красным — кровь на пальцах, юнги закрывал глаза — закрывался, концентрировался на деталях, — и пытался отгородиться, чтобы не слышать. не слушать. не сосредотачиваться на словах и собственной боли — свитер крупной вязки в крови, пальцы тоже. отец смотрит с отвращением и плюет им обоим в лицо. юнги почти рыдает. — ты же знаешь, что я не могу приехать, — говорит мин. — мне крюк до тебя делать огромный. — предатель, — шипит мать. обида детская, пузырится легко и лопается быстро. а внутри нее — ненависть. — такой же, как отец, копия сплошная. понял, что ты неудачник? какой же ты уебок, юнги, я тебя — абонет вне зоны действия сети. юнги жмет на кнопку отбоя. в груди взвывает ветер. хаос — вот что он такое. сплошным «помогите» на фоне, которое ни спрятать, ни поджечь, чтоб хотя бы на прощание горело красиво. (не стань таким, пишет юнги и обхватывает голову руками, потому что чувствует себя таким одиноким, таким ненормально изолированным, что страшно; хочется рыдать — он смотрит вслед себе десятилетнему, счастливому — мама улыбается ему, тепло режет глаза и отравляет настоящее, — и кружится голова) /// юнги вываливается в реальность. пять утра. на кухне громко свистит чайник. мин долго смотрит в размазанный тенями потолок и выравнивает дыхание. дышать сложно. сегодня вторник — основы теории, подбор по слуху, ансамбль — черт, он даже ноты не открывал, — и три часа музыкальной литературы. в комнате пахнет кофе — юнги вчера случайно зацепил ногой кружку с кофе, которую оставил на полу, и она пролилась на ковер, — и фиалками. бабушка любит фиалки. весь подоконник в них. не облетают. юнги поднимается с кровати — между полом и дверью — полоска охристо-желтого света. глаза понемногу привыкают — юнги привыкает дышать размеренно — к темноте. он вздыхает. на телефоне двадцать один пропущенный. все от матери. сокджин пишет: «ты в норме?» он пишет: «моя мама сказала, что твоя сегодня была неадекватная совершенно, я знаю, как на тебя это влияет, просто скажи, что ты в порядке и ну типа дышишь» пишет: «ну ты и мудак, я правда волнуюсь, но оставлю тебя в покое. если захочешь, то приходи ко мне в среду??? можем глянуть скинс и я даже куплю тебе шоколадное мороженое». баюкает боль — колыбельная из трех слов — и убеждает, что да. в порядке. (хаос не может быть в порядке по определению, но юнги плевать) /// они с тэхеном два идиота, поэтому на ансамбле они сыгрываются с первого раза. ладно, технически со второго, но никто не виноват, что юнги начал играть первую партию и заорал, что тэхен идиот. в такие моменты — играй, как хочется, как чувствуешь, — юнги не думает ни о чем. ничего не болит. всё просто, потому что он внезапно — то самое место, музыка не кричит надрывно и медленно — перестает кричать и — поет, ложится мягко и все выходит правильно. — мы молодцы, — говорит тэхен. он довольный и у него пряди некоторые — в зеленый. — в следующий раз не прокатит, — замечает юнги. они занимают три стула — обивка болотно-коричневая, дырки в некоторых местах, — на третьем этаже, и ким скалится-смеется. — спорим, мы так и на зимней сессии выпендримся? — ага, и нас отчислят. — пессимист ты, — тэхен фыркает. — вот меня не отчислят хотя бы за харизматичность. — ты знаешь сложные слова, — замечает юнги. — еще бы трехзвучные аккорды от четырехзвучных научился отличать и диктанты писать не с двадцатого проигрывания и вообще прекрасно было бы. — ой, иди ты, — тэхен коротко смеется. они сидят в тишине — образной, потому что в музыкальном институте нет тишины, музыка тут буквально — в стенах, повсюду. даже прислушиваться не надо. и в такие моменты юнги отчаянно, невозможно — горит, ленты в пурпурно-черном траурном цвете окрашиваются в свет — любит это место. — привет, — говорит хосок, поднимаясь на третий этаж, — вы что тут? — хоби! — тэхен улыбается, но. что-то опасное — гаснет, перебои теплоты — поднимается в его улыбке. наверное, он тоже чувствует. ураган. — тэ, — хосок не присаживается и не останавливается толком. словно на мгновение просто застывает в этом моменте. и ухмылка у него — рикошетит шквальным. он обманчиво расслабляется, и лицо как-то неуловимо меняется — затихает, стирается — настоящее. бетонный блок придавливает. хосок подстраивается специально. потому что ему удобно. и хочется. — юнги, — хосок кивает ему, но перед этим словно что-то вспоминает. — у тебя что? — интересуется тэхен, но как-то немного подбирается весь, голову склоняет набок. — вокал, — чон отмахивается. — я уже на пятнадцать минут опоздал. чимина затолкал на хореографию и решил хоть на часть пары сходить. голос у хосока звенит подрывными — и сигнальными — ракетами. — лучше иди, — говорит юнги. — это профильный предмет, а тебе с твоим голосом лучше заниматься. хосок улыбается — размашисто, искрит — яростью и непримиримым бешенством. на вид — для остальных — в этой улыбке только сплошная забава. крутая блестящая обертка. — заботишься обо мне? — чон приподнимает брови и даже голову чуть приподнимает. не насмешливо — отсортировано в «не лезь, куда не надо». — признаешь, что мой голос охуенный? — тебя взяли из-за него, — осаживает хосока тэхен. — поэтому если проебешься, то сразу ко дну пойдешь. — да я уже, — чон фыркает и даже шутку какую-то отпускает. ким немного расслабляется и смеется легче в ответ. на хосока легко покупаешься — он тебя покупает со всем твоим внутренним и колючим, и знает это. — ладно, увидимся. когда его шаги стихают, тэхен стонет. — боже, он невыносим. а еще когда начинает в шутках на твои косяки указывать, завуалированно так, то вообще его убить хочется. чонгук выходит из триста четвертого и юнги просто. смотрит. глухо. детство обрушивается — карточный домик, летит — лепестками пожухлыми. обжигает чем-то ядовитым изнутри — резко и до вязкой ненависти в горле. вспышка. сумасшествие, мам, пожалуйста, он же одногодка мой, мам, пожалуйста. к чонгуку тоже хотелось тянуться. чтобы увидеть — свет, выгорает, обломками все, что не удалось спрятать. не чтобы сломать или отомстить. юнги бы просто не смог. сломать кому-то жизнь так, как сломана его. чонгук был ребенком. они оба были. — хен? — чон выглядит идеально. улыбается осторожно — только ему так. общие тайны вяжут крепче, чем веревки. — хен? — ким усмехается. — юнги-я, какого черта? — назовешь меня еще раз так, и я тебя убью, — сообщает юнги. — гуки, привет. у тебя сейчас история, советую поторопиться. тот кивает и уходит. а лучше бы ушел из жизни. (неважно из чьей) /// в четверг днем он едет в университет из-за тэхена. смотрит в окно автобуса — людей много, остановки переполнены, — и думает, что завтра у него сольфеджио и диктант. в горле встает ком. мать не звонила. он привык, но тот ребенок — детство под ногами искрит — плачет и не дает спокойно спать. жить. юнги моргает и видит хосока. прямо на остановке. тот с той девушкой с эстрады, но улыбается не ей. нагло и самоуверенно — в глазах опасность дымом поднимается. и в нем самом — ураган. смотрит прямо на него и приподнимает брови. насмешка неровным битом в его оскале. юнги все еще сбит с толку и только открывает рот — между ними стекло и люди, гудящие как чертов улей — боже, заткнитесь. тревожно до ненормального, он смотрит и не улыбается совершенно, только что-то сказать хочется. хосок улыбается шире — ни грамма искренности. изящное вранье, в которое так легко упасть. ураган засасывает — не выбраться целым. автобус двигается с места. хосок отворачивается и ведет девушку за руку дальше. /// — привет, мальчик, любящий общественный транспорт, — усмехается хосок и усаживается рядом с ним. смотрит пристально, улыбкой обжигает — он всегда улыбается, и ни разу — искренно. помятый край рубашки торчит из-под кофты. мин давит в себе безотчетную злость — что за манера такая, разговор начинать, — и резко успокаивается. хосок словно — перетягивает. плохое — перетягивает, а улыбками и словами — возвращает троекратно. лучше бы молчал и вообще исчез к черту. у чона корни волос чуть видны сквозь рыжие волосы, но это ему даже идет по-своему. мин отмечает какие-то идиотские детали и отворачивается. раздражение фоном нелепым и аляпистым, словно кто-то случайно краску уронил. у юнги нет настроения с ним говорить. он не ел два дня, мать — опять — закатила истерику, но уже по другому поводу, а педагог, кажется, вознамерился впихнуть до мажорную прелюдию с фугой баха. (нет настроения жить) — отъебись, — говорит мин. — грубо, — фыркает хосок. интонации, его голос — юнги прислушивается как-то на автомате, чтобы просто чувствовать разницу — постоянно скачут. притворство. — ты придешь на плановое собрание? — спрашивает хосок. — наверное. — мне марк-хен сказал, что скорее всего будут толкать речи о том, что мы должны делать и как важно поддерживать статус престижного университета. они переглядываются — у хосока смешинки в глазах — тепло — и коротко смеются. — дерьмо, — говорит юнги. разговор как-то странно обрывается, потому что к хосоку подлетает пак чимин с хореографии, быстро кивает мину и утаскивает в кафетерий. чон начинает что-то напевать, и чимин шикает на него. юнги выдыхает и уходит курить. /// — ты обещал мне латте, — говорит юнги. — я купил тебе пирожное! — возмущается сокджин. — оно стоит как два твоих латте, так что ешь и заткнись. — что насчет чая? ким стонет — специально, наигранно, — а в глазах что-то дурашливо-детское, неприкрытое. иногда юнги страшно, что сокджин может потерять все это — когда жизнь ударит из-за угла. не то что бы его не било, но юнги все еще боится. не теряйся не теряйся не теряйся не теряйся (не теряй себя) (умоляю) — ты, блять, вымогатель, — ворчит сокджин, но все же отправляется покупать ему латте. — радуйся, что не домогатель, — бормочет юнги и чувствует легкость. — иди нахуй, мин юнги. словно им пятнадцать, а они сбежали с занятий — забор серый, и стена в одном месте обвалилась, через нее перелезть легко, а дальше — общежития и свобода. сбежали — поесть где-то на углу, в парке посидеть или к сокджину — юнги гладил его кошку, а ким разогревал им обед — или ужин. (хочется вернуться — закрыть глаза и вновь проснуться где-то там, где не надо было каждый день словно из горящего здания выходить на высоте десятков этажей — и учиться жить) — я тебя ненавижу, — бормочет сокджин. — тоже мне, друг. — самый лучший, — кивает юнги. — если я попрошу принести мне сахар, ты меня сразу кинешь или все-таки принесешь, а после кинешь? — я тебе этот сахар в лицо кину, идиот. они сидят там до вечера, пока не приходится разойтись — небо штормом к земле тянет, и темнеет резко. — хосок? — спрашивает сокджин. — это еще что за человек? — идиот, — смеется юнги коротко и невесело. — вокалист. с чонгуком учится, — он молчит и смотрит куда-то на светло-салатовую стену дома. — прогульщик. — долго не протянет, — резюмирует ким. — а вообще вокалисты все хер пойми что, держись от них подальше. — ото всех? — ага. они расходятся, и юнги знает — так легко и хорошо — тихо — ему будет недолго. /// мин дописывает упражнение по теории и трет лицо руками. музыка в наушниках затихает на секунду — песня меняется. раздается звонок. юнги смотрит на часы. половина первого ночи. — да, мам? он смотрит в стену и зло улыбается и смеется, слушая. стучит пальцами по столу — не получается, не получается не получается отстраниться и перестать слушать и слышать. наверное, вот так и улыбается этот идиот, думает мин — обжигается больно об эту мысль. (юнги — хаос, а хосок — ураган; вот почему мин знает его улыбку — он сам так улыбался всегда в разговорах с семьей)