a mental case

Намджун читает письмо у себя в комнате подальше от чужих глаз, а потом полдня ходит задумчивый, хмурится и даже в столовую поглазеть на Сокджина не приходит, во дворе валяется в беседке, прямо так — на голых досках. Лежит, в потолок смотрит. Небо сегодня голубое и яркое, очень беззаботное. Намджуну не хочется никуда отсюда уходить. Сегодня он все занятия игнорирует, прогуливает, даже несмотря на то, что Юнги вернулся и там не должно быть так отстойно. Джин находит его уже к вечеру, ластится сбоку, волнуется. — Эй, Намджун-а… Что случилось? — Да нормально всё. Парень разворачивается, на бок укладывается и смотрит в глаза. Там у него в животе урчит, ведь обед он пропустил. — Так и думал, что ты не поел, — ворчит Джин и достаёт из кармана большое красное яблоко. Его легко было унести. — Вот, держи. Потом ещё что-нибудь придумаю! — Спасибо! Нам забирает яблоко, взамен письмо в руку Джина вкладывает. — Оно от родителей, — поясняет и с хрустом откусывает от красного бока большой кусок, жует потом и на своего парня смотрит. Тот слегка растерян. — Я могу прочитать? Нам кивает — чёлка на лоб падает и глаза закрывает, её уже стричь пора. Дрогнувшими пальцами Джин разворачивает письмо, бегло читает, повторяет медленней и внимательней, несколько раз и только после этого смотрит на Намджуна. — Ты уедешь отсюда раньше? Намджун сомневается на самом деле в том, что ему делать. Он забывает доесть яблоко. — Если… Если я уеду, ты поедешь со мной? — У меня теперь есть опыт работы в специальной школе, я могу устроиться и в другую, если тебя туда переведут. Ну или жить в палатке под твоим окнами. Не круто, конечно, но я это смогу. — Я не пойду в специальную школу. Я нормальный, — звучит Намджун упрямо. — Я пойду в обычную школу. Хочу жить обычной жизнью… с тобой. Он тянется к чужой руке, сжимает её крепко. Джин переплетает их пальцы. — Тогда давай жить обычной жизнью, — тихо соглашается. — И я буду рядом с тобой. После этих слов Намджун весь к нему тянется. Достигает губами губ, крепко целует и глухо признаётся: — Когда мне исполнится двадцать один, я хочу на тебе жениться. — Псих ненормальный, — улыбается Сокджин, придерживая его за спину свободной рукой. — Ничего подобного! — ворчит Намджун в ответ и требует уже как-то совсем не по-детски: — Так ты согласен? — Поцелуй меня ещё раз, что-то я не совсем уверен… — дразнит Джин, сладко улыбаясь и хитро сверкая глазами. — Возьму и не предложу больше! — глаза Намджуна тоже сверкают. Он прижимает руку Сокджина к губам, целует костяшки пальцев. — Ну тогда я соглашусь на того, кто предложит… — парень откровенно дразнится, но улыбается ещё слаще. — Что?! Намджун взвивается, садится на Джина, уложив его на лопатки. Сверху смотрит, нависает. — Ну-ка, повтори! — говорит, прищурившись, сразу становясь похожим на гангстера так сильно, что и их новенький Ёнгук рядом не стоял. Джин зачем-то облизывается. — Соглашусь, говорю, на того, кто будет предлагать настойчивей, — повторяет глухо, потому что лежит. — Тогда я женюсь на том, кто будет посговорчивее! Намджун наклоняется, разглядывает красивые глаза, губы, блестящие от слюны, а потом улыбается. — Посмотрим, как тебе это понравится! — и следом целует Сокджина так жадно, словно им тут сейчас и пообедает, и поужинает. И на завтрак ничего не оставит. Под его напором Джин широко открывает рот. И сжимает парня ногами, что-то мыча. Намджун бы на него наругался ещё, но не может — рот занят. Он прикусывает чувственные губы партнёра и в штаны его рукой лезет. Он уже точно знает, как сделать Сокджина покладистым. Тот вздрагивает, как в первый раз, упирается пяткой в пол, приподнимая бедра и негромко стонет. — Сокджин-а… Иногда Намджун его таким низким тоном зовёт, что до мурашек пробирает. — Теперь ты скажешь мне «да»? Он его член в трусах находит, сжимает, гладит по всей длине — от головки к основанию. У них это, конечно, уже не в первый раз происходит. Но раньше они в комнатах прятались. — Да-а… — не может отказаться Джин, вытягивая шею, подрагивая под настойчивой рукой. — Вот так-то! Намджун улыбается. Покрывает шею короткими поцелуями. Своим членом в ногу Джина вжимается и дрочит ему, приспустив штаны. Быстро, часто, чтобы не успели обнаружить их и помешать. Сокджин же, не глядя, находит рукой ширинку Намджуна, гладит её по ткани и сжимает пальцами, сладко вздыхая. — Расстегнуть? — хрипло спрашивает Намджун. И выпрямляется, не убирая руку. Джин тяжело дышит. — Я хочу… поцеловать тебя… там. — Оу… Намджун осторожно кивает, будто тут есть, над чем раздумывать. Он слезает с парня, к стене беседки спиной прижимается, когда садится. — Так удобно будет? — Наверное, — соглашается Сокджин, хотя и волнуется, что заметно. Он тянет штаны Намджуна вниз и вот тогда боится дышать. Намджун смотрит в потолок. Это его успокаивает. Немногим позже Сокджин встаёт на четвереньки между голых ног и наклоняется губами к члену. Они теплые и мокрые, а головка сухая и горячая. Поцелуй получается интересный. Закусывая губу, Намджун сдерживает звуки. Джин трогает его головку языком, как кошка пробует, нажимает слегка. — Ну как? — зачем-то интересуется Нам, впутываясь пальцами в волосы на его затылке. — Фкусно, — отвечает Сокджин снизу и прикрывая глаза, запускает член за щеку, как конфету. Намджуну моментально срывает крышу. И беседке, судя по всему, тоже. Ведь он видит не потолок с узорами, а звёзды. Вскоре Джин полноценно отсасывает ему. Он не делал этого раньше, не приходилось, он даже не видел толком, как это делается. Он просто делает, как подсказывает чутьё, просто выражает губами то, что чувствует к Намджуну целиком, а не только к его члену. Парень мычит сквозь сжатые зубы, затылком о беседку бьется. Оказывается, такие поцелуи — пиздец, как хорошо. Почему они раньше до этого не дошли? Столько времени потеряли! Джин придерживает его рукой, языком скользит по члену, увлечься этим делом совсем не сложно, особенно, когда он слышит реакции Намджуна и хочет слышать их ещё больше. У Намджуна яички поджимаются, он поражён. — Сокджин-а, я скоро кончу! Парня это совсем не пугает, он не останавливается, наоборот — плотнее сжимает член Намджуна и пальцами и губами. — Блядь! Намджун ещё как-то неприлично ругается, когда кончает Джину в рот. Он только в те мгновения осознаёт, что держит его голову уже двумя руками. И сам толкается, рычит при этом. Сложно описать, что тогда творится в голове Сокджина. Он уже думал, что всё пережил, всё увидел, все звёзды и планеты в руках Намджуна. Но с его спермой во рту он видит другие миры, совсем не такие, как этот. Там нет ничего привычного человеческому глазу, никаких звёзд, деревьев и птиц, но там всё очень красивое, яркое и живое, Сокджин довольно урчит, проглатывая этот мир. После всего этого Намджуну неловко. Вытерев губы своего парня, он хрипло говорит: — Извини, я не смог удержаться. Тот выпрямляется и смотрит на Намджуна очень влюблённо. — Не извиняйся за это… — Ты сказал мне «да»! — Намджун расплывается от счастья, сгребает Джина в объятие. — Ты сказал! Он вытянулся, руки стали длиннее, сокджиновы плечи в них нормально помещаются. На вечерних занятиях Тэ спрашивает Хосока: — А где все? С новенькими он не особо подружился. Честно сказать, он их даже побаивается, особенно Ёнгука у которого на лице написано, что он вырос в какой-то нездоровой обстановке и может голыми руками шею свернуть. Да и вечно улыбающийся коротышка Сынюн его настораживает, от его улыбки мороз по коже. Тэхён привычно сидит в углу, обнимает подушку и близко к новеньким не подходит, особенно, когда Чонгука рядом нет. Хосок оглядывает ребят. — Не знаю. Тэ тычется в подушку подбородком, глазами по сторонам водит. — А можно я тоже пойду? — Иди и найди Чонгука, пожалуйста, — разрешает надзиратель. Парень Чонгука уже давно не видел. Тот как будто его избегает и Тэхёну от этого грустно, до этого они всё время вместе проводили, играли, проказничали, дрались. — Ладно, — говорит, тем не менее и поднимается, уходит из кабинета на поиски. Чонгуку совсем не до игр. Ему тоже пришло письмо от родителей, они пишут, что скоро заберут его, потому что уезжают из страны. Гук ждёт каждый день этого «скоро», постоянно оглядывается на двери и ждёт. Со страхом и странным нежеланием уезжать. Тэ заглядывает в его комнату, потом только по двери стучит. Парень вздрагивает. — А? — у него в руках блокнот и карандаш. Он прижимает лист к себе, будто боится, что Тэхён увидит, что он там рисует. — Гуки, ты на занятия не пришёл. И на обед. И вчера тоже. Чонгукки? Ты от меня бегаешь? Подтянув колени к груди, Чонгук мрачнеет. — Нет. — Нет? — переспрашивая, Тэ наклоняет голову на бок, подходит ближе. — А что тогда? — Меня хотят забрать. Тэ садится рядышком. — Это плохо? — Конечно, плохо! Мы ведь… больше не встретимся! — Но я скоро совсем поправлюсь. И меня выпишут… Чонгук обнимает колени. Блокнот, зажатый между ними и грудной клеткой, хрустит — так сильно парень сжимается. — Мы уедем в Канаду. Ты представляешь, как это далеко? И не смей мне говорить, что ты приедешь. Приехать ты сможешь лет через десять, когда вырастешь, ну или я… А что будет через десять лет? Ты ведь и не вспомнишь меня тогда… Тэ хмурится — так далеко он не заглядывал. Он хватает Чонгука двумя руками, жмётся к нему. Тот хрипло вздыхает, сидит так недолго, а потом выпрямляет ноги, убирает в сторону блокнот и разворачивается к Тэхёну. — Давай сбежим? — Я боюсь, — признаётся Тэ. — Нас поймают и… и… Он даже придумать не может, что будет после этого. — Я никуда не поеду, — почти рычит Чонгук. — Я никуда не хочу без тебя… Тэхён всхлипывает. Он по маме соскучился, он на самом деле домой хочет, в ту жизнь, что у него была раньше, которую он помнит обрывками и которая ему является во снах и смутных воспоминаниях. Но без Чонгука туда хочется меньше. — Я хочу поехать с тобой. Или чтобы ты поехал со мной. Я хочу домой! Уткнувшись в плечо друга, Тэ тихонько плачет. Его не научили решать такие сложные вопросы, и он не понимает, как сделать так, чтобы оказаться дома с Чонгуком. Там и Чонгук начинает реветь, не может удержаться. Он совершенно серьезно предполагает, что жизнь его без Тэхёна закончится, как бы глупо это не звучало для всяких нормальных взрослых. Вскоре Тэ замолкает, гладит парня по волосам, отстраняется, трёт его лицо ладонями, старается стереть слёзы. У него при этом вид такой испуганный, как будто он Чонгука испачкал, а теперь оттирает сидит, пока никто не заметил и не наказал. — Тэхён-а, — завывает Чонгук, жмурясь. — Гуки, не плачь. Не плачь, пожалуйста? Я боюсь, когда ты плачешь! Они падают на бок и долго лежат так, обнимаясь и всхлипывая. Они не знают, как им быть вместе. Чимин возвращается домой ночью, опекун привозит его из больницы. Парень поднимается в свою комнату, отмечает, что выход на крышу закрыт на замок и грустно усмехается. В тоске он падает на постель. Он и раньше особо крупным не был, а теперь его старая одежда висит на нём мешком и когда он вот так под одеялом в огромной постели в комок сворачивается, то его почти не видно. Он не спит, просто лежит, рвано дышит. И только под утро замечает на тумбочке постели записку с рядом цифр и именем «Юнги» под ним. Трясущимися руками он набирает номер. И шепчет, как заведённый: — Не может быть… От недосыпа голова ватная и тяжёлая, а от адреналина сердце стучит так, что отдаётся в висках очень громко, гудки почти не слышно. И плевать Чимину на разницу во времени, он о ней вообще не думает. — Чим? — раздается хрипло на том конце связи. Юнги то ли и правда вылечился от нарколепсии, то ли ожидание звонка настолько сильное, что он лежит уже который час в своей кровати и совсем не спит. Чимин задыхается. Хрипит. Не сразу может ответить. А потом улыбается широко впервые за эти неполные два года и выдыхает: — Хён… — Чимин! — Юнги! Я соскучился! Я думал, что никогда больше не смогу с тобой поговорить! — Как ты? Сказали, что ты в больнице? Что случилось? Юнги садится, голос и руки дрожат от волнения. — Ничего серьезного. Чимину стыдно признаваться в том, что он с крыши прыгнул, в том, что он такой слабый. — Всё в порядке, хён! Я видел тебя по телевизору… Ты там такой… Клёвый! Юнги тяжело и со звуком вздыхает, сжимает телефон сильнее. — Я помог своему брату, а потом мне предложили съёмки… Это странно. Я не думал, что в моей жизни может такое случиться. Чимина-а… Скажи, ты ждёшь меня? Я скоро выйду отсюда. Смогу заработать ещё денег и купить билет до Америки. Скажи, что ты ждёшь? Чимин шмыгает носом, но всё равно улыбается. — Очень-очень-очень! Я хочу обнять тебя, хён и сделать что-то неприличное… Я очень хочу! — Я приеду, — уверенно говорит парень. — Ты дождись меня. Я обязательно приеду. Глубоко вдыхая его обещания, Чим думает, что сможет дождаться. Он теперь всё сможет! А потом с ужасом понимает, что не хочет, чтобы Юнги видел его таким — печальным и изнеможённым этой печалью. — Я буду ждать… — Мы скоро увидимся, Чимин-а… — говорит альбинос, прислоняясь головой к стене. — Ты можешь писать и звонить мне на этот номер. В любое время. Хочешь я пришлю тебе фото? — Хочу! — шепчет Чимин. — И ты пришлешь мне своё? — голос становится ниже. — Я так хочу тебя увидеть. Быстро выпутываясь из плена одеяла, Чим подбегает к зеркалу, смотрит на своё не по-калифорнийски бледное лицо, на синяки под глазами, на искусанные губы, зарёванные щеки и шепчет: — Я не могу, хён. Я некрасивый! — Не верю, что ты можешь быть некрасивым. — Я болею. Я правда некрасивый сейчас. Но я исправлюсь, честно! — Чим, ты самый красивый на свете, — спорит Юнги. Парень смущается и снова смеется тихонько. Лицо ладонями вытирает и решается: — Я пришлю тебе фото. Только умоюсь, ладно? — Ладно, — отвечает Юнги. — Тогда до связи, малыш? — Я люблю тебя, хён, — быстро говорит Чим, как будто боится не успеть. Это попахивает отчаяньем, но если Чимин чему и научился, так это тому, что такие признания лучше не откладывать. — Я тебя тоже люблю, — хрипло говорит Юнги. Чимин издаёт непонятный писк, а потом в трубке раздаются гудки — он случайно отключается. Затем долго катается по постели с телефоном и красным от волнения лицом. Жизнь снова начинает приобретать краски и не так раздражает. И для этого всего-то нужен был один телефонный звонок. Потом Чимин умывается, расчесывается, фотографируется в сумерках комнаты, но даже так видно, какой он стал худой. На его лице одни глаза остались и губы. Но эти губы улыбаются, что исправляет всю ситуацию. — Красивый… — шепчет Юнги и пишет тоже самое. Затем он присылает своё фото — белое-белое, белые волосы, кожа и одеяло, на котором он лежит. И взгляд очень серьезный, почти совсем мужской. Едва не ослепнув от этого, Чимин снова плачет. А потом смеется так же ненормально. С того дня он почти не выпускает телефона из рук.