I See Fire

      Самой сложной задачей в моём дурацком плане было как-то пробраться в шахты, которые я мысленно окрестила катакомбами. Многие туннели, которые прорыли рабы, были безвозвратно потеряны (не будем тыкать пальцами на магов Земли), но были и те проходы, которые не использовались. Причина тому, скорее всего, общее истощение каменного угля в той стороне, но был у меня ещё и другой вариант касательно этого. Для того, чтобы подтвердить или опровергнуть свою догадку, нужно было пробраться в туннели, чтобы всё разведать. И поймавшие меня солдаты — самая меньшая проблема, которая мне может встретиться на пути.       Первое (и самое важное) — кандалы, ключей от которых у меня не было. Даже больше, я совсем не знала, у кого их искать. Да и украсть их вряд ли получится — при ходьбе цепь, сковывающая мои ноги и натирающая кожу до крови, издавала громкие звуки, которые бы обязательно выдали мое местоположение. Других способов снять с себя цепи я не знала. И нужно было как-то выкручиваться.       У меня был довольно посредственный вариант просто натереть свои ступни маслом или мылом и попытаться их снять, к счастью, небольшой размер детских ног мог бы мне позволить это сделать. Но это только в теории. На практике же… Попробовать всё же стоило.       Перво-наперво я всё же дождалась ночи, предварительно завернув малюсенький кусочек масла в большой лист растения, отдаленно напоминавшего мне лопух или мутировавший подорожник. Этот кусочек был настолько мал, что его могло и вовсе не хватить, но страх за свою сохранность, если я отрезала чуть больше или как-то попадусь с этим кусочком, мотивировал меня на отчаянные и совершенно бездумные действия. Поэтому, едва солнце скрылось за горизонтом, а над поселением взошёл тонкий бледный месяц, я развернула подтаявшее масло и принялась усиленно натирать свои ступни, стараясь не звенеть массивной цепью.       Я довольно долго собиралась с духом, чтобы всё-таки приступить к действиям — мне банально было страшно за себя. Что, если меня поймают? А если я всё же пройду в шахты, куда мне идти? Как выбраться из них? У меня нет провизии или воды, которые можно было взять с собой. Справедливости ради, у меня не было абсолютно ничего, кроме браслета с руной, которая не дарила совершенно никакого успокоения, а лишь заставляла нервничать сильнее. Вся затея постепенно начинала становиться похожей на самый последний бред, будто свихнулся не тот мужчина, за которым я гоняюсь, пытаясь поймать неуловимую тень, а я.       Когда масло кончилось, полностью растаяв в руках, мои ноги уже блестели в тусклом свете луны. Меня перестали запирать в клетке уже давно, и сейчас пристанищем мне служил общий барак с хлипкой скрипящей дверью и отсутствием окон. В пустые проемы стен задувал холодный ветер, неприятно обдувая светлую кожу.       Вдохнув и выдохнув, я всё же решилась. Я выгибала свою ступню под немыслимыми ранее углами, доводя всё до боли и онемения ног, царапала ржавыми кандалами кожу, и крепко зажмуривала глаза, чтобы не скулить от боли, но всё же послушно и с огромным трудом мои ступни выскользнули из кандалов.       Цепь тихо звякнула, когда я аккуратно отодвинула её в сторону, чтобы не смотреть на темные подтёки крови, которые остались на старом металле. Лодыжки болели, а на пятках остались довольно страшного вида царапины, полукругом опоясывая ногу.       Встать после такого было не просто исптыанием, а самым настоящим подвигом — царапины и ранки на ногах горели огнём, а учитывая, что обуви в ближайшее время мне не увидеть, весь путь придётся проделать босиком. Чтобы не затягивать с этим, я всё же встала, потирая враз занемевшие ноги. Кровь уже начинала подсыхать, неприятно стягивая и так огрубевшую кожу. Чтобы не струсить в последний момент, я сделала глубокий вдох, ещё раз огляделась, чтобы убедиться в том, что все вокруг спят глубоким сном, и на пробу сделала пару шагов к выходу.       Ноги, более не скованные железными кандалами казались на удивление лёгкими, словно невесомыми, по ощущениям я будто плыла по полутёмным шахтам, лишь кое-где освещённым неровным светом тихо скрепящих от пламени факелов. Вокруг было тихо, по углам — ни шороха. Даже я, иногда шаркая по каменной крошке своими маленькими ногами, казалось, не издавала ни звука, прочно войдя в ночной ритм полумёртвых темных коридоров.       Чтобы ориентироваться, я прислонила руку к каменной стене, кончиками пальцев отмечая неровность недвижимых монолитов, прочно удерживающих такой же каменный потолок надо мной. Первый поворот оказался достаточно близко, я помнила — за ним находятся действующие угольные шахты, в которых днями напролёт несчастные рабы своими иссохшими руками удерживают кирки, выбивая дыры в монолите каменной породы, в попытках не растерять последнее дыхание и клочки едва тлеющей угольком жизни.       Я часто задавалась вопросом — почему никто не хочет сбежать отсюда, унести свои ноги к чёртовой матери из этого места, чтобы перестать быть бесплатной рабочей силой. Почему никто на кухне не пытается отравить захватчиков? Ответ находился в чужих уставших глазах, за которыми, будто скрытые мутной пеленой, можно было углядеть нечто, от чего кровь стынет в жилах. Они просто не могли, знали, что далеко не уйдут, что на смену одним солдатам народа огня придут другие. Возможно — хуже, чем эти, хотя бы дающие какие-то крохи на жизнь.       Путь впереди оставался всё таким же тёмным, когда я свернула в один из тоннелей, ведущий вглубь, к старым шахтам. С каждым пройденным шагом становилось будто всё темнее, жарче, даже огрубевшая кожа на ступнях ощущала теплоту мёртвого камня, что стелился под ногами, ведя меня своими серыми неровными коридорами всё дальше и дальше вглубь. Вскоре последний горящий факел остался далеко позади, а я всё так же, в трансе, уже на ощупь старалась идти дальше. Ответвлений, что удивительно не было. Лишь одно встретилось у меня на пути в самом начале — память маленькой Айрис подсказала, что именно там случился обвал, после которого она осталась без глаза и рассталась со своей жизнью.       Меня продолжало тянуть дальше и дальше, пока наконец рука, кончиками пальцев которой я касалась стены, не наткнулась на пустоту, оставаясь в кромешной темноте и одиночестве. В ушах набатом било собственное сердце, грозившееся пробить своей верхушкой грудину, по вискам стекал холодный пот, было очень жарко. Я не знала, насколько глубоко нахожусь, как далеко я вообще смогла зайти и каким образом собираюсь вылезать обратно. В голове и перед глазами были лишь темнота, и даже привыкшие к ней глаза не могли различить ничего — ни единого силуэта или камня.       Собственное дыхание словно рвалось из лёгких, я чувствовала, что не могу насытиться кислородом — воздух был пыльный, затхлый и совершенно не двигался. Время в темноте казалось бесконечным, тянущимся как резина — я пыталась успокоиться и уловить хоть что-то в этой всепожирающей темноте, но с каждой попыткой, с каждым ударом сердца терпение испарялось по крупицам, как и собственная надежда. С чего я решила, что вообще смогу найти того человека? Возможно, Аннит и Лар были правы, когда пытались втолковать несмышлёному ребенку со взрослой душой то, что здесь я обожгусь о реальность — только в сказках можно найти свой путь через темноту, бесстрашно бросившись ей в самую пасть.       К пыльному запаху затхлости стало примешиваться что-то ещё. Я повернула голову в сторону, принюхиваясь — что-то кисловато-сладкое, до омерзения приторное проникало в ноздри. Запах был слабым, но я твердо решила идти в его направлении, пусть даже это и будет мое последнее осознанное решение в бесконечной темноте.       Совсем по чуть-чуть, маленькими неуверенными шажками я шла на запах. Чем дальше — тем сильнее. Противный аромат смерти забивался в ноздри, заставлял задыхаться и дышать ртом, но я упрямо шла вперед, пока запах не стал невыносим настолько, что ноги подворачивались. Хотелось бежать обратно, прокашляться и вдохнуть свежего воздуха с привкусом хвои и сочной травы. Под ногами не нашлось опоры, и лишь чудом я удержалась на своих двоих, не падая в бездну впереди.       Сбоку послышался шорох, и я резко повернула голову на звук, хоть и знала, что ничего не увижу. Темнота давила на сознание, своими грязными пальцами пробираясь под глазные яблоки и сжимая их до появления цветных искр перед глазами. Лишь секунду спустя я поняла, что искры — настоящие. От исходившего света, резанувшего по глазам, я попыталась прикрыться рукой, лишь с запозданием понимая, что свет исходит от моей руки. Неловкие, слабые язычки пламени облизывали руку, ластились словно кошка, то поднимаясь вверх, то тут же опускаясь вплотную к коже, почти затухая на её поверхности.       Мне не было больно, кожа лишь слегка грелась в местах соприкосновения с огнём, словно говоря мне, что всё правильно, что так и должно быть.       Но долго восхищаться медленным огненным танцем на руке мне не дал очередной шорох. Я подняла руку повыше, лишь слегка разгоняя тьму вокруг себя, и тогда, вдалеке я увидела яркий огонь — он переливался золотом, сверкал рубинами в чужих крепких руках, больше похожий на бушующий лесной пожар, чем на неровное пламя спички в моих руках. Огонь приближался, и я с тревогой считала секунды, пока не поняла, что огонь уже рядом со мной. А вместе с ним — и руки того, в чьих пальцах гуляют непослушные языки пламени, танцующие свой прекрасный танец.       Я кое-как оторвала взгляд от света и подняла голову на незнакомца. Сталь его карих глаз смотрела прямо в душу, вгрызаясь и отрывая от неё куски, чтобы прилепить их вновь — уже крепче и сильнее, чем до этого. В чужих глазах отражалось пламя и мое осунувшееся усталое лицо, освещаемое неровным светом. Мужчина стоял молча, изучая меня и пытаясь что-то высмотреть в моих глазах и лице. Секунду спустя его лицо расслабилось, складка между чёрными бровями, слегка тронутыми сединой, разгладилась, а сталь в глазах куда-то пропала, являя мне такого же уставшего человека, каким была я сама.       — Твоё имя? — наконец спросил он. Голос, твёрдый и звучный, отнюдь не звучал громко, лишь мягкой волной прокатившись по пещере. Отчего-то мне показалось, что сейчас самое время сказать то, о чём я молчала всё это время.       — Лара, — ничуть не колеблясь ответиала я. Родное имя горечью отдалось на языке и грустью осело в горле. Казалось, что оно теперь звучит как-то неправильно и странно, чужеродным пятном выделяясь на моём лице. Мужчина кивнул, отчего его длинные волосы, прихваченные сзади, слегка колыхнулись, открывая пару седых прядей.       — Как тебя зовут теперь? — спросил он вновь, и я сразу поняла, что именно его я искала всё это время. Только теперь эта встреча казалась мне странной, совершенно неуместной в этой тёмной пещере, насквозь пропитанной запахом смерти. Я не оглядывалась назад, но знала, что там — чужие останки, безмолвными куклами гниющие на дне бездонной ямы. Те самые рабы, которых никто не хоронил в пределах деревни — всех их просто оставляли здесь как безымянных жертв своей несчастной судьбы.       — Айрис.       — Идём, Айрис, нам необходимо кое-что обсудить.

***

      Хиро был из тех людей, которые воспринимали всё с холодной отчуждённостью. Виной тому его внезапная смерть под колёсами автомобиля, или же новый вдох в этом мире, я не знала. Его настоящее имя мне бы ничего не дало, но короткая история его жизни, которую он безэмоционально пересказал мне во время пути обратно, раскрыла мне глаза на часть вещей этой злополучной жизни. Таких как мы — живших до этого в другом мире, было немного, но каждый мог почувствовать свою связь с тем, кто придёт следующим. Это был неразрывный круг, колесо Сансары, которое давало каждый новый оборот, когда история одного заканчивалась, чтобы уступить место кому-то другому.       Сейчас из всех таких людей были лишь он и я. Хиро не рассказал, почему получилось так, но непрозрачно намекнул, что я смогу всё узнать потом сама, как только уйду из поселения. Он намеренно искал меня, чувствовал, что я буду тут, поэтому оставлял подсказки, рунной цепочкой окружавшие меня и следующие по пятам. Браслет тоже был его работой, на его запястье висел абсолютно такой же, только более старый, затёртый, кое-где почерневший от времени и скрошившийся.       Отала была нашим общим знаменем, под которым мы пришли в этот мир, но не ставшая проводником, вовсе нет. Хиро говорил, что отала защищает нас от самих себя, чётко разграничивая прошлое от настоящего и будущего, помогает принять свою судьбу и идти только вперёд.       — Я заберу тебя с собой, — едва слышно произнёс он, как только показался впереди первый факел, что совсем чуть-чуть разгонял темноту. Свой огонь мы погасили ещё пару минут назад, пока шли бесконечным коридором на поверхность. — Это мой путь, и я не могу от него отступить. Ян-Ванг-Йе не даёт вторых шансов.       Я не стала отвечать, лишь кивнув. Сейчас мне было безразлично, куда идти — лишь бы подальше отсюда. Личность таинственного Ян-Ванг-Йе также оставалась загадкой, но я не стала акцентировать на этом своё внимание — возможно, это был какой-то прокровитель Хиро или его хозяин, владыка или просто друг, который ему помогает. Мне было абсолютно безразлично всё — от вернувшейся чувствительности в ногах до недавнего запаха смерти в пещерах. Темнота выпила из меня все соки, заставляя по-новому посмотреть на окружающие меня вещи. Мысли роились в голове словно пчелы, и я никак не могла схватить пальцами хотя бы одну, чтобы поразмыслить обо всём основательно. Вместо этого в голове прочно заняла своё место темнота, в которой я с удивлением увидела своё собственное лицо — лицо двадцатитрёхлетней Ларисы, с печалью смотрящей куда-то себе под ноги.       — Мне нужно попрощаться, — ответила наконец я, когда под ногами ощущался не холод каменных пещер, а прохладные жгуты травинок, щекотавших лодыжки. Хиро кивнул и почти сразу скрылся в темноте, уходя куда-то на окраину, но я знала, что если что-то случится — я легко найду его.       Вдохнув свежий воздух полной грудью, я сделала шаг вперёд — к лачуге Аннит, чтобы сказать ей пока и поблагодарить за заботу обо мне. Деревушка в темноте казалась вымершей, все огни костров или свеч были давно потушены, на небе не было видно ничего — ни луны, ни звезд. Такая темнота, после всепоглощающей тьмы в пещере, уже не казалась мне неуютной или страшной, лишь внутренний голос твердил, что всё так, как должно быть.       Дверь тихо скрипнула под моими руками, когда я вошла в темную комнату. Аннит и Лар не спали, лишь тихонько держались за руки, пока не оглянулись на звук и не заметили меня. В глазах Аннит стояли слёзы, когда она обнимала меня в последний раз и шептала что-то ободряющее, в глазах Лара была гордость, когда он похлопал меня по рыжей макушке. Но мы прощались быстро, чтобы не терять время — они оба уже увидели, что мои ноги абсолютно свободны, а в глазах стоит твёрдая решимость, поэтому никто не спрашивал, нашла ли я того человека, которого искала, ведь в глазах можно было прочесть ответ. Да, нашла, и настало время уходить, пока не проснулась новая партия солдат, готовых заступить на свои посты.       Второй раз дверь уже не скрипела под моими руками, когда я выходила из лачуги, в голове был полный штиль, а в тени крыши меня уже ждал Хиро, кивнувший на мой немой вопрос. Когда дверь была плотно закрыта, а небольшой мешочек с травами и мазями от Аннит, который она наспех собрала мне перед выходом, был перекинут через плечо, мы отправились вон из деревни окружными путями и неприметными трапинками, петляя меж деревьев и сбивая возможный хвост со следа. Тогда Хиро дал мне первый важный урок — уходи без следов, обрывая все ниточки, ведущие к себе, чтобы никто не смог тебя найти.       Второй урок был сложнее первого — выживи любой ценой. Мы пробирались окольными путями, спали на земле, вдвоем ютясь на небольшом дорожном плаще Хиро после того, как в одном из тайников забрали его вещи и два клинка в неприметных ножнах, что висели у него за спиной каждый день. Он не доставал их при мне из ножен ни разу за наш путь, куда бы мы ни забирались в пути — в овраги, пещеры, покинутые берлоги и огромные старые деревья.       Когда глухой лес расступился перед нами спустя месяц нашего путешествия, являя небольшую обветшалую лачугу с покосившимся заборчиком, наступило время третьего урока — научись защищаться, выгрызай свою жизнь и память из лап смерти любой ценой.