Имперский феникс

      Светильник оставлял смутное пятно на серых матовых стенках грузового контейнера. Старый ефрейтор откинулся спиной на стальную обшивку стены и положил потемневшие от времени, морщинистые руки на стол. Так он сидел уже довольно долгое время. С того момента как прибежал боец с сообщением от сержанта — Элю за драку посадили в карцер. Первой мыслей старого бойца было то, что девушку раскрыли, но потом пришло осознание того, что тогда бы вместе с принесшим новость солдатом пришел еще и караул, чтобы задержать его.       Ефрейтор посмотрел на свои руки. Пальцы от волнения слегка подрагивали. А может быть всему виной старость?       Старость и почти полвека кровавой войны.       Дед, все сильнее ощущал бег времени. Года неумолимо брали верх. Сначала ухудшилось зрение, а теперь мышцы дергает, словно каждое ранение эхом отзывается вмясе… Скоро прицел начнет скакать, как взбесившаяся лошадь, и толку от ефрейтора не будет никакого.       Смерть. Она не должна страшить человека. Таков уж удел каждого, кто родился. Страшно другое — исчезнуть в истории, ведь люди живут дальше в том, что они смогли оставить — дети…       Их у старика не было.       Уже не было.       Дрожащая рука нашарила в нагрудном кармане выцветший пикт. С мятой картонки смотрела семья. Семья, которой больше не было — жена Алекс и двенадцатилетняя дочь Катрина. Обе худощавые, в отличие от жилистого, широкоплечего вальхальца.       Этот пикт годами лежал в кармане, чтобы напоминать о счастливом периоде жизни гвардейца. Жизни, когда война соблаговолила отпустить солдата пожить для себя, сдав оружие на хранение в арсенал СПО. Когда разорванный в клочья 1003-й оставили на опустошенном Вайнуре гарнизоном, Дед, будучи еще солдатом, смог добиться перевода на завод. Его просьбу удовлетворили на удивление быстро — сказывалась острая нехватка рабочих рук на обескровленной планете.       Только вселенная не желала мирной жизни — такой, где гвардеец мог называть себя «запасником», жениться и обзавестись дочерью — и через пятнадцать лет вновь нанесла удар по Вайнуру, швырнув на планету орочий «Вааргх».       Сотни десантных машин в один час рухнули на северное полушарие.       Вторжение застало Катрину на заводе — она несла отцу обед и немного опаздывала — две машины, набитые зеленокожими налетчиками, рухнули прямо среди цехов. Увидев монстров, девочка побежала туда, где думала, что безопасно. К тому, кто должен был ее защитить.       К отцу, в пустой цех, ведь почти все рабочие ушли в столовую.       Почти…       Дед вновь взял в руки оружие, обратив фрезеровальный цех в смертоносную ловушку для орков. Не ожидавшие стремительного сопротивления, монстры не дали решительного отпора. Орков Дед перебил, но дочь не спас.       Группа заводской охраны нашла его, сидящим на коленях перед кровавым пятном — всем, что осталось от девочки. В руках человек все еще сжимал разводной ключ, грязно-зеленый от орочей сукровицы. Вокруг валялись истерзанные тела ксеносов — кто с проломленным черепом, кто расчлененный работавшими станками. Никто не рисковал спрашивать, как одному безоружному человеку удалось уничтожить неполный десяток орков.       Жена погибла несколькими часами позже — железнодорожный эшелон попал под артобстрел. Тела опознавали по оплавившимся жетонам.       Капитан передал тот почерневший кусочек железа вместе с повесткой в СПО.       Через три года «вайнурской войны» Деда перевели в 116-й, где он и получил свое прозвище.       Дальше были только бесконечные схватки с орками и промежутки перелетов на звездолетах. Бесчеловечно долгие промежутки, когда нет возможности убивать зеленокожих… И даже во всем этом аду, призраки прошлого мучили старого солдата. Хотя они же давали сил продолжать борьбу, и уничтожать, тех, кто когда-то разрушил его жизнь. Может именно ярая ненависть, персональная месть к каждому зеленокожему служит причиной тому, что он до сих пор коптит этот мир? Ведь старик уже сбился со счета скольких товарищей забрала эта бесконечная война.       — Какая худая… — неожиданно раздался рядом голос Грома. — На Элю похожа. И улыбается также, а что у нее в руках? Круглое что-то на подставке. Не пойму…       Ефрейтор вздрогнул, опомнившись от грез.       Он все так же сидел в контейнере, только теперь в комнате он был не один. Гром стоял напротив, рассматривая выпавший из рук старика пикт. Гвардеец сидел напротив — карточка была уже повернута к нему — и внимательно изучал размытые силуэты. Дед медленно, дрожащей непослушной рукой сгреб пикт к себе. Не стоит такое видеть посторонним. Это не для них.       — Мороженое. Клубничное, — хрипло выдохнул ефрейтор. — Купил ей, когда она расстроилась, что не смогла попасть на карусель. Как… давно это было…       — Дед? — Гром       — Сорок… два года… Лето…       Дед моргнул и на мгновение увидел дочь, точно ожившую с пикта. Она развернулась к отцу с тем детским, наивным и непонимающим взглядом, когда услышала, что на карусель она не попадет. Потом должны были пролиться слезы, потом было кафе-мороженное, а потом…       «Папа!»       Дед выскочил из подсобки на крик, когда девочка ворвалась в гигантский цех, преследуемая орками. Чтобы добраться к ней, потребовалось шесть с половиной минут.       Шесть минут боли. Боли, когда тебя разрывают на части, когда ломают кости и буквально размазывают по бетонному полу.       «Пустите! Папа! Па-а!»       -…ты что… плачешь? — обескураженный Гром подался вперед, к вальхальцу.       — Катя… — судорожно выдохнул Дед. — Что-то… сердце прихватывает…       Ефрейтор покачнулся и упал на стол. Из горла вырывалось хриплое дыхание, а в глазах все поплыло. Громов вскочил, табурет улетел в сторону, но ничего не мог сделать — такое с крепким стариком было впервые.       Продышавшись, Дед с трудом выпрямился и сел прямо. Сердце еще кололо, но внезапный приступ прошел.       Притянув к себе выпавший пикт, старик поднял его к глазам. Затуманенное слезами зрение искажало картинку. На месте Катрины на мгновение появилась Эля. То же выражение лица, та же эмоция, и те же чувства к ней.       «Отпустите меня домой… к маме…»       — Дед, ты в порядке? — Гром взял товарища за плечо. — Может, врача позвать? Ты очень бледен.       — Нет. Я… в порядке. Просто старые воспоминания покоя не дают.       — С чего бы? — киборг присел рядом со стариком. — Что это ты вдруг решил прошлое поворошить?       — Я… Я захотел напомнить себе о семье. О том, что значит быть отцом, что должен делать глава семейства…       — Слушай, Дед, это все, конечно, безумно интересно, но с какой радости тебя потянуло на всю эту фрагню? В твои годы разве что о внуках можно мечтать.       Дед с расстановкой, глядя куда-то в сторону от Грома, произнес:       — Эля в карцере, и я не должен, не могу сидеть, сложа руки. Она там просто свихнется или, в лучшем случае, загремит в госпиталь с истощением, — старик стиснул кулаки.       — Это понятно, никому не пожелаешь двух недель в темном карцере, но… — киборг не сразу осознал, что имел в виду старик. — Стоп! Что?! Ты же не хочешь сказать…       Старик кивнул.       Верзила резко поднялся и отошел в угол контейнера. Сделав несколько шагов, Гром так же быстро развернулся.       — А пикт? Девочка на нём, это… — киборг описал кистями круг, как бы предлагая Деду закончить его мысль.       -…Моя дочь Катрин, — вальхалец понурил голову. — Убитая орками.       — А то, что она так похожа… Фра-а-аг… — Гром схватился за голову, но потом быстро встрепенулся и резким движением направил стальной палец на разбитого старика. — Только не говори, что все, чем мы последний год страдали, было только из-за того, что эта чертова эльдарка мордашкой на твою дочурку похожа, и в тебе вдруг отцовство заиграло?! Захотелось вновь побыть папочкой, пусть даже и остроухой твари?       Дед резко поднялся и ударил кулаком по столу.       — Не смей называть ее тварью! Пусть она и ксенос, но все равно лучше некоторых из нас. В особенности, тебя. Не думай, что я забыл, как ты хотел с ней «позабавиться»!       — Палку не перегибай, папаша! Что ты так взъелся из-за того случая?       — Потому что ты мне этим тогда переворошил воспоминания. Ты напомнил мне о Кате в тот миг. О том, как ее убили орки!       Гром замер, раскрыв рот. Из обвинителя он внезапно превратился в обвиняемого. Дед же, распалившись, продолжал:       — Она была одна! В лапах орков. Без малейшего шанса на спасение! Они разорвали ее, пока я пытался добраться до них. И с Элей все могло закончиться также! Только орками были бы мы! Мы! Люди! Высшая раса, правящая галактикой!       — Дед…       — Заткнись и слушай! Разве может человек, тем более, вальхалец, мать его, опуститься до уровня орка? Давай, скажи, может? Встать на один уровень с примитивным варваром? С нашим заклятым, ненавистным врагом? Может очернить собой суть Вальхаллы? Память защитников нашей родины, отстоявших Родину от зеленой заразы?!       Гром не отвечал. Подавленный экспрессией и безумием ефрейтора, киборг только лишь сел на табуретку и опустил взгляд.       — Вот именно, не может, — выдохнул Дед. Дыхание сбивалось, переходило на хрипы. — Ксеносы не должны омрачать лик человеческой галактики, но мы не варвары и не звери, что расправляются даже с детьми. Мы — выше этого…       Закашлявшись, вальхалец медленно опустился за стол. Когда приступ прошел, старик откинулся на стенку, тяжело дыша и держась рукой за сердце.       Вспышка ярости затухла.       — И еще… Эля… — медленно, пытаясь восстановить дыхание, произнес Дед. — Эля действительно слишком похожа на Катю. И я не хочу, не могу это менять… Я не успел побыть отцом, и так хочу наверстать, что теперь… теперь не остановиться. Я не смогу жить без дочери, без Эли, — ефрейтор поправил сбившийся рукав шинели и случайно скользнул взглядом по наручному хронометру. Стрелки показывали почти одиннадцать — скоро просигналят отбой. — Мне пора, Гром. Так или иначе, но я вытащу Элю из карцера, чего бы это не стоило.       Поднявшись, ефрейтор взял лазган и направился к выходу.       — К комиссару? — поинтересовался киборг.       — К комиссару, — устало кивнул Дед. Морщины в неровном свете ламп, казалось, стали глубже.       — Нет, папаша, — поднялся Гром. — Я тебя одного, тем более, к комиссару, тем более, в таком состоянии не отпущу. Если ты ему расскажешь, как умудрился сравнить вальхальцев и орков, он тебя на месте расстреляет. И будет прав! А Эля осиротеет, и мне придется ее опекать. А я не хочу с ней возиться. Если ее спалят, может только плетьми обойдусь за потерю бдительности, а не сразу расстрелом.       Схватив лазган, киборг встал рядом с ефрейтором. Старик только благодарно кивнул и открыл дверь из контейнера.       Родных детей у Деда нет, но… есть приемный. Пусть ксенос, пусть смертельно опасно держать ее рядом…       Но упрямому вальхальцу нет дела до таких мелочей.       Он не даст судьбе забрать дочь.       

***

             Сирена прозвонила конец вечерней службы. Солдаты гурьбой выходили из отсека корабельной часовни. Многие еще оставались в состоянии прострации, машинально делая руками знаки аквиллы. Джейн медленно двигалась среди потока людей, полностью погруженная в себя — мысленно она еще оставалась в зале, всем существом ощущая могущество Императора.       И потому голос из реальности, обращавшийся конкретно к ней, девушка осознала не сразу.       — Есть минутка? Мне надо поговорить с тобой об Эле.       — Об Эле? — всполошилась Джейн, возвращаясь из размеренных умиротворенных грез в шумящую и беспокойную реальность. Она даже резко обернулась, ожидая увидеть где-то поблизости Шатову.       Вместо эльдарки, рядом шел Империслав — наводчик автопушки, чей расчет обычно прикомандирован к ее взводу. Высокий блондин, обычно по-вальхальски спокойный, сейчас выглядел весьма напряженным.       Неужели, это Эля его так разволновала?! Он ведь хорошо к ней относится, ксенофил проклятый.       — А что с ней? Я ничего не знаю — весь день я провела в бытовке! — скороговоркой бросила девушка, и кивнула в сторону удаляющейся часовни. — Ну, и тут тоже…       — Эля сейчас на губе из-за драки с матросами, но ее вряд ли там долго продержат… — отмахнулся гвардеец.       — Из-за драки с матросами? — «Какая приятная новость. Так этому ксеносу и надо.» Джейн про себя улыбнулась. «Надеюсь ее хорошо отдубасили, она ведь всем своим существованием напрашивается на драку.» — Прости, я тебя перебила.       — Ничего, но у меня складывается ощущение, что тебя эта новость обрадовала, — подозрительно сощурил глаз Слава.       — Что? Меня? Обрадовала? Ничуть! Просто вспомнился похожий случай. Надеюсь, Эля выкарабкается…- Джейн постаралась придать голосу как можно более волнительный тон. За последнее время она уже неплохо наловчилась в этом. — Так, о чем ты хотел спросить? Пойдем в сторонку, поговорим. Я всегда готова помочь товарищу.       Схватив Славу за руку, Джейн буквально вытащила его из поредевшего людского потока и завела в боковой коридор.       — Тут тихо, и нас никто не побеспокоит. Так что ты конкретно хотел?       — После города Эля сильно изменилась, — Слава привалился спиной к стене, — она резко стала избегать меня. Раньше вертелась рядом, обращалась по поводу и без, а сейчас готова от меня спрятаться где угодно. Может, ты знаешь, с чего у нее такое происходит?       — Я?! С чего ты взял? Я же с вами всего ничего и…       — Вы же постоянно общаетесь, да и вам, девушкам, понимать друг друга проще. В полку женщин совсем немного.       Джейн задумалась. Что ей сказать гвардейцу? Откуда ей вообще знать, что на уме у проклятого ксеноса? Хотя, если на секунду предположить, что Шатова пытается неумело маскироваться под человека? Под молоденькую девушку…       — А что это тебя так интересует Эля? — подбоченясь, спросила Джейн, стрельнув в вальхальца глазами. — Влюбился?       — Конечно, нет. С чего это ты решила? Просто я уже давно вижу, как ей тяжело в гвардии, и пытаюсь помочь. Она же мой товарищ, однополчанин. Сейчас ей стало только хуже. Уж не знаю, что она видела в том проклятом городе, но…       — А может, все проще? — Джейн прислонилась спиной к стене рядом со Славой. — И дело даже не в городе?       — Ты о чем?       — Ну, — лже-пустотница подняла мечтательный взгляд к потолку, — мы, девушки такие чувственные создания. Можем и влюбиться в понравившегося парня. А ты, если честно, парень статный, хотя и не в моем вкусе, так что может быть Эля — как бы помягче сказать? — взяла тебя в прицел?       — Шутишь? Эля втрескалась в меня? Не смеши. Мы просто с ней товарищи по оружию, не более того… — Слава рассмеялся.       — Ну, раз так, тогда и волноваться не чего. Я-то думала, вы пара… — Девушка чуть надула губки, словно разочаровалась. — Хотя, все же, может, лучше перестраховаться. Вот прямо сейчас подойди к ней и проясни все — скажи ей, что между вами ничего нет и быть не может.       Повисла тишина. Слава задумался. Джейн с интересом наблюдала за его реакцией.       — Даже не знаю… Не будет ли это слишком… Просто у нее сейчас и так жизнь не сахар. Не хотелось бы ее расстроить.       — Да о чем ты? Сам же сказал, между вами ничего нет. Поверь, неопределенность страшнее правды, — внутри Джейн торжествовала. Сейчас, когда Слава затронул эту тему, Джейн осознала, что все поведение Эли можно объяснить ее любовью к этому светловолосому дурню, а значит, почему бы мягко не подтолкнуть события?       На это раз Слава думал куда дольше, а затем оттолкнулся от стены.       — Спасибо, Джейн. Думаю, я твоим советом воспользуюсь, но позже. Сейчас ей не до таких глупостей. Вот выйдет из карцера, тогда и поговорим.       — Правильное решение, — подтвердила Джейн. — Для таких разговоров и вправду лучше подобрать момент и обстановку. Если хочешь, я все устрою.       — Спасибо, но я как-нибудь сам, — Слава вышел из закутка, кинув на прощание. — Еще раз, спасибо.       — Да не за что!       «Тебе спасибо!» Джейн улыбнулась. Все сложилось просто идеально. Ей не только удалось удачно сыграть «заботливую подружку», но и подставить ксеносу подножку. Подножку, которая может превратиться в основу для выполнения задания.       И уничтожения ксеноса.       

***

             — Ну, готов? — спросил Гром, переводя дыхание.       Дед только бодро кивнул. В глазах горела уверенность и жажда идти до конца.       Перед гвардейцами темнела стальная дверь в каюту комиссара.       Ефрейтор решительно нажал на кнопку звонка, и через пару мгновений дверь в каюту комиссара автоматически открылась.       Комиссар сидел в своей привычной форме, только фуражка лежала на заваленном папками столе. Остальная часть каюты выглядела не лучше — несколько колонн папок окружали стол, на вершине одной из гор белел надраенный, блестящий сервочереп с рулоном пергамента и пером.       — Здравия желаю, товарищ комиссар, разрешите войти! — гаркнул киборг, прикладывая протез к шапке.       — Ефрейтор Метелев, рядовой Громов? По делу? — гвардейцы кивнули. Комиссар пожал плечами и указал рукой на стулья перед столом. — Присаживайтесь. С чем пожаловали? О Шатовой поговорить?       Отложив лежавший перед собой планшет, Роман Андреевич положил левый локоть на стол.       — Так точно, товарищ комиссар, — печально выдохнул Дед, кивнув. Он еще не до конца отошел после болезненных воспоминаний и чувствовал себя не очень хорошо. — О ней.       — Я был бы удивлен, если бы вы пришли не из-за нее, — политфоицер ловко вынул из столба папок красный футляр, — поэтому скажу сразу — нет, с гауп-вахты я ее не выпущу, а свидания запрещаю до конца срока.       — Това… — ефрейтор попытался встать, но Гром быстро осадил товарища. Еще не хватало грубить комиссару.       — А если попытаешься давить на тюремщиков своим авторитетом — окажешься в камере на другом конце губы, даже перестукиваться не сможете. И твоя «Благодарность Императора» тут никак не поможет.       — Товарищ комиссар, — проскрежетал ефрейтор. — Поймите! Она сейчас и так… У нее…       — Расслабься. И у нее, и у нас и так проблем хватало. Пусть отдохнет.       — Отдохнуть? В карцере? Роман Андре…       — Алексей Павлович! Угомонитесь! — резко скомандовал комиссар и поднял со стола планшет. От внезапного обращения не по прозвищу, старик опешил — даже офицеры обычно зовут его не иначе, как «Дед». Как только ефрейтор затих, комиссар продолжил, но уже мягче. — Тебе стоило бы получше следить за своей… рядовой. Вот, посмотри.       Политофицер повернул экран к вальхальцу. На небольшом изображении можно было видеть, как в небольшой камере Эля занималась гимнастикой.       — Вот видишь. С ней все в порядке. Сейчас — тренировка, до того — молитва, сон. Хотя бы тут она может выспаться. И при этом никакого буйства или недовольства. Лучшая заключенная, которую я только видел.       — Это же не карцер, — удивленно пробормотал Дед. Обычно в камерах для строгого заключения было всегда темно, и рацион не позволял заниматься физическими упражнениями.       — И тут по блату проскочила… — кашлянул в кулак Гром.       Комиссар только махнул рукой, откладывая планшет.       — Просто одиночка. Это пусть флотские думают, что мы ради их капризов будем мучить своих солдат.       Ефрейтор облегченно выдохнул. Напряжение как рукой сняло.       Да, Элю не отпустят, но за ней приглядывают и не дадут ничему случиться.       — Спасибо, Роман Андреевич… — просипел старик.       — Если это все, то можете быть свободны, — ответил комиссар. — Хотя… Задержись, Дед.       Вскочивший со стула Гром только хлопнул ефрейтора по плечу и, торопливо козырнув, направился к выходу.       Как только дверь в каюту закрылась, комиссар чуть подвинулся к Деду, положив руки на стол, насколько позволяли залежи папок.       — Дед. Вот скажи мне, как старший в своей огневой команде — что у вас там с Элей происходит? Сам знаешь, как тяжело следить за всеми в полку — вас тут пара тысяч, и у каждого свои закидоны. Вот чего она поперлась фраг пойми куда? Мы ее отыскали только на шум драки. Едва отвратили скандал. Капитан и так не рад, что писари запихнули в трюм сухогруза полк гвардии вместо уже купленных им стальных болванок. В таких условиях любая стычка может закончиться критически.       — Понимаю, сейчас у нас очень тяжелое положение, но… — комиссар приподнял бровь, точно хотел произнести: «Но? Кто-то способен сравнивать проблемы двух с лишним тысяч людей и всего одного?»       Дед, прокашлявшись, продолжил. Он чувствовал, что опять поступает неправильно — совсем как в тот далекий снежный день, когда в его жизни появилась Эля — но отступать не мог. Характер не позволял.       — Поймите, Роман Андреевич, на Элю в последнее время очень многое свалилось — ей практически одной пришлось оказаться в городе, полном культистов, на ее глазах погиб Снайпер, и новенькая ее просто терпеть не может. Эля такая… — замявшись, Дед выжал из себя только короткое вялое сравнение. — Практически еще ребенок. Это слишком много для нее одной.       — «Еще ребенок»… — усмехнулся политофицер. — Конечно, для детей в порядке вещей кромсать орков как котлеты.       — Она очень особенная.       — Даже не сомневаюсь. Вопрос только в том, насколько сильно. И в том, чем ей можно сейчас помочь?       — Поговорите с ней. Успокойте. У нее сейчас на душе что-то такое, с чем она даже мне не готова рассказать. Я не знаю, что мне делать с ней.       — Отставить панику. У девушек не так много тем, которыми они бояться поделиться даже с собственным папашей.       «Папашей»… Дед немного смутился — ему было приятно услышать такое сравнение от комиссара. Из его уст оно звучало без издевки, как у Грома.       — У остроухих всегда ничего не ясно, — с улыбкой развел руками старик. — Такова их натура.       Комиссар кивнул.       — Я посмотрю, что смогу сделать. Однако, в твоем подразделении еще несколько слабых звеньев. Только взгляни, что мне пришло от твоего Владислава, — политофицер достал из соседней папки бланк заявления. — «Прошение о переводе в снайперскую школу». Вот что ты об этом скажешь?       — Я… Ээ… — замялся ефрейтор. В заботах об Эле он совсем растерял контроль за остальными бойцами.       — Разберись, — строго велел комиссар, убирая бумагу обратно.       — Так точно, — опустил голову старик.       — И еще… — Комиссар подвинулся к ефрейтору и шепотом спросил. — Дед, а Эля, она действительно…       Ефрейтор замер от ужаса и удивления. Неужели комиссар обо всем догадался? Он сразу это решил и просто ждал или только сейчас обратил внимание из-за глупого каламбура?       И главное — что комиссар теперь предпримет?       Старик спрятал под стол дрожащие руки. Что бы ни случилось, ему за себя не страшно, но Эля… Ей рано умирать, тем более под пытками, как шпиону.       Не говоря уже о том, что Дед подставил свой взвод. К стенке вместе с ним наверняка поставят и Грома с Владом как соучастников, и лейтенанта Багарова — за то, что не отследил.       Писк вокса перебил политофицера. Из динамика раздался голос одного из адъютантов штаба:       — Товарищ комиссар, вас срочно требуют на мостик — корабль выходит из Варпа.       — Поднимем этот вопрос позже, — комиссар нажал на кнопку микрофона. — Штаб, я уже иду. Свяжитесь с майором, передайте, чтобы весь полк в ружьё на период перехода. На случай, если «безбилетники» заберутся. О любых нестандартных случаях незамедлительно сообщать мне, — отпустив микрофон, Рома быстро поднялся и надел фуражку. — Дед, возвращайся к своим. Мы поговорим позже.       Позже…       Всего лишь отсрочка казни.