***
Арсений ожидал посадки на свой рейс, нервно постукивая каблуком и перебирая в пальцах ручку сумки, поглядывая на темноту субботы. Он никак не ожидал такого поворота событий. Не сказать, что Арсению было всё равно. Он жутко переживал по поводу сказанного и случившегося, его голову наполняло множество вопросов, и чем их больше, тем они в большей мере становились риторическими. Перевешивал это множество самый главный вопрос: «Что дальше?» Как дальше они будут жить, общаться? Смогут ли они смотреть друг другу в глаза? Сможет ли Антон доверять Арсению? Даже лучше так: сможет ли он ему довериться? Как же хотелось, чтобы ответ был положительным. Увы, зная Антона, Арсений даже не может надеяться на это. Однако, надежда умирает последней. Именно с этими словами он коснётся пяткой дна. Ещё больше пугало и нервировала тишина со стороны Антона, ведь на звонки он не отвечал. Зато Арсений отвечал на звонки Андрея, который первым делом, даже не удосужившись поздороваться, спросил, почему его сын не подходит к телефону. На что Арсений смачно ударил себя по лицу, но бодренько заявил, что «беспокоиться не о чем, возможно, он просто не слышит или в душе». Но такой неприкрытой лжи Андрей не поверил, не поверил дрогнувшему голосу Арсения, лишь фыркнул, но смягчился и пожелал удачи Попову перед тем как отключиться. Попов не поверил даже сам себе, он не верил, что всё будет «хорошо». Теперь его фантазия подбрасывала ему новые поводы для самобичевания: мало ли, что этому мальчишке вздумается сделать, в том числе с собой, ведь Арсений отчётливо видел блеск слёз в глазах Антона. В самолёте его чуть ли не накрыла истерика на нервной почве, но ему пришлось успокоить самого себя и немножечко поспать, чтобы не напугать ещё и сидящих рядом пассажиров. Но как только Арсений закрыл глаза, в его голове прояснились моменты прошедшей ночи — все те опаляющие вздохи, пошлые крики и стоны, изгибы линий под тусклым светом, чуть ли не животное наслаждение. Сон рассеялся с первой картинкой, — Арсу пришлось распахнуть уставшие глаза, — поэтому чтобы окончательно не сойти с ума, Арсений пялился то в окошко, то на монитор, где показывались расстояние, высота, температура и время. Поспать в самолёте Арсений так и не смог, но надеялся, что сможет вздремнуть у Влады. Хотя, ему этого совершить не удаться, ведь его взбалмошная дочь папе не позволит просто даже посидеть на месте. При этой мысли Арсений мягко улыбнулся. Веста его жутко любит и радуется как ничему другому, когда видит его у порога. Вот она, детская любовь — самая чистая, неисчерпаемая и вечная. Дети любят сердцем, не умом, просто за одно единственное существование. Как жаль, что взрослые не умеют так любить. Уже холодной поздней ночью едва зарождающегося воскресенья, Арс доезжает до боли знакомого подъезда, расплачивается с таксистом и выходит к парадной. Двор как всегда сер и обшарпан, такие же полупустые клумбы, покосившийся бордюр, жёлтая шестёрка у детской площадки — всё как всегда, ничего нового, словно во время нескольких месяцев его отсутствия всё было под мертвенным льдом. Арсений набрал нужный код, а через пару минут быстро нырнул в прохладный подъезд и побежал по ступенькам, ведь лифты в таких домах не предусмотрены, да и этаж всего лишь четвёртый. Встав напротив нужной двери, Арсений нажал на звонок. Сначала за чёрной дверью раздалось шорканье, затем возня и треск замков. Девушка распахнула дверь и отошла назад, поправляя за ухо мешающий шоколадный локон. — О, — всплеснула неуклюже руками она, хлопнув ладонью по бёдрам, — папаня приехал! — громко восклицала девушка. — Тапочки на полке возьмёшь, — через плечо указывала, уходя. — Есть будешь? — уже из кухни крикнула Влада так, словно и не собираясь кормить гостя. Арсений бросил сумку у трельяжа в коридоре и прошёл молча за девушкой на кухню. Влада так же не была намерена что-то спрашивать у Арсения, ей было плевать на дела отца её дочери. Мать, поджав губы, наливала в тарелку уже остывший суп. Подхватив из выдвижного ящика ложку, она резко поставила перед уже сидящем за столом Арсением тарелку и небрежно «бросила» рядом ложку. Влада была на нервах, что выдавало её стервозное поведение. Хотя сама девушка по характеру — «оторви да выбрось». Арсений на такое обращение повёл бровью, сжав губы в немом возмущении, но взял ложку. Сглотнув, мужчина попытался завязать диалог: — Я соскучился… — Соскучился, но ни разу не позвонил, — оборвала его Влада, вновь горько усмехнувшись. — Я тебе уже говорил, что у меня работа, — слегка раздражаясь, понизив тон, ответил Арсений. — У меня её как будто нет, — продолжала напирать девушка. — Веста у бабушки, спит, второй час ночи на дворе, — уже более мягче, как-то обиженно, полушёпотом произнесла она. — В восемь мне нужно уйти, заберёшь её сам? Ключи я на полку положу. — Чуть помолчав Влада вздохнула, закрывая одной рукой глаза: — Я её одну не могла с температурой вчера оставить и уйти на работу, поэтому попросила маму с ней день побыть. Она тоже вечно с работы отпрашиваться не может. — Так… — нарушил затянувшееся молчание Арс, — что случилось? — уже более встревоженно спросил он, будто опасаясь дальнейших слов Влады. — Веста сильно заболела, — печально выдавила из себя девушка. — Уже который раз! Опять из школы принесла что-то: мы месяц болеем, три дня походим туда и опять всё заново. Как же я устала, — Влада вздохнула и упала на рядом стоящий стул. Арсений молча слушал, держа полную ложку над тарелкой. — Завтра я уезжаю, но Весте нужно к педиатру. Своди её, пожалуйста, — сдвинув брови, мать подняла на Арсения усталые глаза, под которыми красовались серые мешки от постоянного недосыпа. Уже в семь Влада убежала на работу, громко захлопнув за собой дверь и оставив наедине с собственными мыслями Арсения, который так и не поспал. Он уже начинал сходить с ума от молчания со стороны Антона, который по-прежнему не брал трубку. «Чёрт возьми, Антон, просто напиши, что ты жив, что с тобой всё хорошо и ненавидь меня сколько тебе угодно», — вновь набирая номер, думал про себя мужчина, потирая глаза.Нас растворяют города, ввысь улетая к звёздам. Нам с тобой вчера было ещё не поздно. И кто бы мог сказать куда несете это время? Мечты, надежды, расставания, улыбки, потери, Шаги назад опять к началу или к жажде открытий. Мы перестали в себя верить, Не удивляйтесь, простите. Может набраться вместе сил и забыть кто там начал. Нас не оставит мир в покое, ну, а как иначе. Представь на миг, что ты и я играем в новом жанре, Что мимолётная история в ушедшей драмме. Но нет, меня всё так же тащит в прошлом по углам. Я не один этим пропитан, и мой враг — я сам. В той бесконечности объятий я сожму наш воздух. Да и зачем? Ведь вчера было ещё не поздно.
****
«Щёлк!» Рубильник остервенело, со всей дури, дёрнули и появился яркий ослепляющий свет. Потихоньку появлялось мироощущение, а точнее безумный удушающий холод вокруг, затем звон, простреливающий голову, ни одна из конечностей не поддавалась обладателю и не чувствовалась вообще, зато щёки приятно тепло пощипывало. Послышался плеск воды, потом голос, раздающийся где-то вдалеке. Голос приближался, звучал всё громче и так знакомо, но обладателя не было видно в белом свете. Но кто-то шёл к Антону и звал его, с каждым плеском воды, словно с каждым шагом, голос произносил его имя так чувственно и нежно, с каждым разом всё громче, всё больше вкладывая в эти пять букв энергии, сил, чувств и боли. — Антон! — раздалось прямо у его уха и юноша вздрогнул, распахнув глаза. Яркий свет мгновенно сменился темнотой. Антон испуганно вертел головой в попытках что-то разглядеть в кромешной тьме. Дав зрению немного привыкнуть, мгла становилась уже не такой беспросветной, и ни одного намёка на присутствие постороннего человека, а голос ведь был таким реальным, что жутко напугало мальчика, осознав, что сейчас он находится в ванной комнате один. Его дико трясло, но он изо всех сил старался подняться из полной холодной воды ванны. Непослушные руки соскальзывали с бортиков, через которые на кафель уже проливалась вода. Его сознание отключилось всего на десять-двенадцать минут, но продрог он ледяной ванне до каждой клеточки его худощавого тела. Перекинув одну ногу через борт, ещё не успев толком поставить на пол носок, нога поехала вперёд на луже холодной воды, и Антон схватился за край раковины, чтобы не разбить, и без того раскалывающуюся голову, об плитку. Темнота постепенно рассеивалась, ванная комната наполнялась утренним мягким светом, но таким же холодным, как эта вода. Мокрая одежда так неприятно клеилась к коже, так что юноша поспешил от неё избавиться, при этом не отпуская край раковины в страхе запутаться в липкой ткани и потерять равновесие. Завернувшись в широкое полотенце, Антон направился в свою комнату, всё так же ища поддержку в любом предмете интерьера и спасительных перилах, ведь ноги были словно ватные, а руки бешено дрожали. Сев на мягкую кровать мальчишка лихорадочно растирал полотенцем руки и ноги до покраснения, в надежде разогнать кровь и получить хоть какое-то жалкое лёгкое ощущение тепла. Поверх обычной футболки Антон нацепил любимую чёрную толстовку, в которой запросто можно было утонуть, но в ней было непередаваемо уютно и тепло. Словно обнимаешь радиатор, а не кусок ткани с начёсом на изнанке. Такие же чёрные штаны — и Антон в спасительных доспехах, но мороз, спрятавшийся где-то в глубине, никак не мог оттаять, и от этого продолжало знобить. Но появилась большая проблема: мелкие частички разбитой пепельницы в подушечках пальцев ноги. Достать непослушными руками их невозможно, к тому же они уж совсем крошечные, но жутко болючие. Парень оставил в покое больную ногу и, хромая, поплёлся на кухню в поисках чем согреться «изнутри». Нужно было закрыть все окна — ещё не прогревшийся предрассветный ветер пробирал ещё сильней, чем ночной. Голова болела сильней ноги, даже не из-за выпитого алкоголя, — его было не так уже и много, — скорее из-за слёз, и каждый шаг отдавал в макушку. Из-за дикой боли не оставалось ни одной здравой мысли, кроме как пойти и согреться, во что бы то ни стало. Согреваться изнутри было неосмотрительно решено вином из ближайшего серванта. Неосмотрительно потому, что понижать градус — дурная примета. Юноша поднялся в свою комнату и упал на свой любимый плед, укрывшись пушистым одеялом. Отпив немного с горла по груди проскользнула тёплая лента, а на губах остался сладкий привкус винограда. Голова медленно проходила, телу становилось так легко и свободно, а так же уютно и тепло. Антон уснул, отставив вино за кровать.***
Сердце Арсения скрипело, хуже заржавевшей машины, когда он вёл за ручку дочь домой от бабушки. Любимая тёща не сказать, что была рада видеть зятька, пускай с её дочерью он в браке никогда и не состоял, но плохим Попова никогда не считала, в некоторой степени даже наоборот. А вот Веста была рада приезду отца и крепче сжимала тоненькими худенькими пальчиками руку папы, но из-за плохого самочувствия даже не улыбалась. Арсений чувствовал себя виноватым, виноватым во всём: болезни родной дочки и слезах Шастуна-младшего. Хотя, во втором случае он был прямой причиной. Арс прекрасно это понимал и именно из-за этого хотелось выть волком. Около подъезда малышка остановилась и согнулась едва ли не пополам, тяжело кашляя, потянув за руку папу. Когда девочке стало лучше, Арсений наплевав на то, что он сам может легко заболеть, взял Весту на руки и поцеловал в щёку. Он уже занёс свободную руку к домофону, второй поддерживая девочку, как раздаётся трель звонка и дверь изнутри открылась. Изнутри потянуло привычной сыростью, а из темноты вышла пожилая женщина, как дорогое сокровище, прижимавшая к себе сумку. Арсений отошёл в сторонку, дав проход женщине, при этом одной рукой ловя тяжёлую дверь, чтобы она не успела захлопнуться. Женщина подняла глаза на Арсения, потом перевела на бледное личико девочки, а затем снова на лицо мужчины, и на минутку сощурилась, пристально вглядываясь. Вдруг она распахнула глаза и улыбнулась — узнала. — Арсений! Ты что ли? — радостно заверещала она. — Так давно тебя не видела! Не узнала, прям похорошел! — всё тараторила она, крепче сжимая сумку. — Богатым буду, Надежда Семёновна, — грустно усмехнулся Арсений, узнав в лице женщины соседку по лестничной площадке. Приятная женщина, не конфликтная, что очень ценится в соседях. — А вы — как сирень в саду — всё цветёте, — повёл бровью он. Из вежливости Попов не мог так быстро уйти. — Ой, не паясничай! — отмахнулась она, встряхнув головой, так что на неё оттянутых мочках затрепетали серёжки. — Чай, на долго? — ещё более громче воскликнула она, повысив тон. — На месяц, может быть, — спокойно ответил Попов, всё поддерживая одной рукой дверь, другой Весту. Всё же, дверь была намного тяжелее девчушки. Соседка вдруг спохватившись засеменила на месте, заметив неловкое положение собеседника, крепче прижала к себе сумку и, поняв, что следует завязывать диалог, замахала ручкой на прощанье, щебеча и улыбаясь. Арсений изобразил вежливое подобие улыбки на лице и, проводив взглядом соседку до поворота, прошёл в сырой подъезд. Открыв квартиру ключами Влады, Арсений опустил девочку на ноги только зайдя в прихожую. Сев на трельяж, Веста стянула с ног ботиночки, отодвинула ближе к полке и повесила жёлтенькую курточку на свой нижний крючок с рыбкой, — для общей вешалки она никак бы не достала. Арсений опустился к дочери на корточки, взглянул в её болезненное сероватое личико и взял её за ручки. — Я тебе кое-что привёз, — как можно более приободряющее улыбнулся он, хотя далось ему это с трудом. Улыбаться при виде таких печальных голубых глаз совсем не хотелось. Попов каждый раз приезжая в Омск привозил что-нибудь Весте, пусть то мягкие игрушки или любимые сладости. Приехать с пустыми руками не позволяла совесть, да и после долгой разлуки хотелось как-то порадовать малышку. А то, как она радовалась подарку, не описать самым ярким именем прилагательным. В её больших бездонно-голубых глазах впервые зажглась искра радости, когда она увидела милого плюшевого зайчонка с длинными розовыми ушками, в кармашке синего комбинезона которого лежало несколько конфет. Но для Весты, наверное, самый лучший подарок это сам папа. И не найдётся его лучше. Вся радость потухла с внезапным приступом кашля, с которым Попов был решительно намерен покончить, ведь смотреть на боль дочки, да и с которой ты не так часто видишься, было невыносимо. Никаких лекарств в доме, кроме жаропонижающего и обезболивающего, не имеется, оставлять шестилетнего ребёнка одного в квартире, пускай на несколько минут, да ещё и больного, и уйти в аптеку — легкомысленно, а покупать невесть что без назначения врача — крайне глупо, поэтому Арсений вскипятил молока и отпаивал им с мёдом Весту, это хоть как-то ослабит боль в раздражённом горле. Да и согревшись под боком, положив голову на грудь папы, в тёплом одеяле, под нудный мультфильм она заснула. Арсений остался сидеть в одном положении с пустой кружкой в руках, боясь шелохнуться и разбудить малышку, одной рукой обнимая девочку и досматривая воистину неинтересный мультик.***
Антона разбудило резкое жужжание мобильного телефона на тумбе. Нащупав его рукой не глядя и не отрывая головы от подушки, юноша притянул себе прямо под нос, чтобы узнать причину этого неприятного звука. Кое-как разлепив глаза и увидев в уведомлениях с второй десяток пропущенных звонков от отца и Арсения, Антон быстро поднял голову, бросив испуганный взгляд на время. Русоволосый проспал около семи часов, но зато согрелся. За зашторенным окном во всю светило ещё теплое осеннее солнце. Пусть и хорошая погода всегда радовала юношу, сейчас было противно всё, что его окружало. Антон попытался подняться и тут же у него вновь жутко разболелась голова и картинка перед глазами начала медленно плыть, парня начало мутить, а к горлу подступать спазмы рвоты. Закрыв рот рукой, Антон побежал в уборную, которая находилась на одном этаже, что и комната Шастуна-младшего. Молодой организм не был готов к таким стрессовым ситуациям, особенно если этот организм целые сутки не получал никакой пищи. В обнимку с фаянсовым другом ему пришлось сидеть до тех пор, пока организм не вывел весь алкоголь, хорошенько так проучив хозяина. Сил совсем не было даже встать с коврика около ванны. Но очень хотелось пить, поэтому Антон опираясь на край ванны, поднялся на ноги, но тут же пошатнулся из-за больной ноги, сцепив в пальцах бортик. Он наклонился к раковине и стал жадно пить воду из-под крана. Вдоволь нахлебавшись сырой воды Антон похромал обратно в комнату и упал на мягкую кровать, раскинув руки и уже было закрыл глаза, как над ухом прожужжал телефон, оповещая о новом входящем СМС-сообщении. Взяв гаджет в руки и разблокировав экран, зеленоглазый увидел ещё одно сообщение от Арсения:Арс 14:28 Я вижу, что ты прочёл сообщения. Ответь мне наконец, не заставляй нас волноваться. Арс 14:29 Просто ответь.
Антон уже открыл экранную клавиатуру, коснувшись один раз поля ввода, но перед тем, как набрать сообщение, долго размышлял, пялясь на мигающую полосочку. Но вся эта неуверенность разозлила и выбила мальчишку, и он набрал самое короткое и ёмкое сообщение: Антон 14:37 Всё нормально. Антон увидел, что его СМС было мгновенно прочитано, и уже на него собеседник набирает ответное, но он закрыл диалог — дальше продолжать разговор было не выносимо. Страшно было открывать диалог с отцом, ведь тот был вне себя от злости и негодования.Отец Суббота. 8:51 Антон, где тебя черти носят и почему ты не отвечаешь со вчерашнего дня? Отец Суббота. 8:53 Уже во вторник я вернусь и мы должны поговорить с глазу на глаз. Отец Воскресенье. 10:47 Вы с Арсением решили друг друга покрывать? Что у вас там происходит? Отец Воскресенье. 13:58 Ох вы дождётесь, я приеду и уши надеру вам обоим, если ты не ответишь.
Последние слова отца напугали юношу, наверно, он переживал менее за свою шкуру, чем за шкуру Арсения, хотя на данный момент в глубине души его ненавидел и желал, чтобы он почувствовал ту боль, которую испытывает сейчас он сам. Но в другой момент, было бы логично подумать, что Антон виноват сам, дав себе слабость и подбив на такой отчаянный шаг Арсения, так что по факту, он такого наказания не заслужил, тем более он и сейчас продолжает помогать Антону, выгораживая мальчишку перед отцом, беря всю вину на себя, мол, «не уследил». Антон 15:08 Никто никого не выгораживает. Телефон просто не слышал. Всё нормально. Шастун-младший понимал, что врёт он слабо, но на больную голову с похмелья ничего путного придумать он не смог. Обеспокоенный отец так же ответил незамедлительно, пускай и был занят работой. Но как можно работать продуктивно, когда твои мысли полностью забиты несносным, но любимым мальчишкой? Антон заблокировал телефон и откинул его в сторону, перемещая ладони на лицо, закрывая уставшие глаза. Он не хочет ни с кем общаться, созваниваться, он желает просто раствориться, будто его и не было. На груди лежит огромный камень, который с каждой мыслью о произошедшем становиться всё тяжелее, сильнее давит на ребра, крадя дыхание. Вновь нужно вставать, чтобы привести себя и квартиру в порядок, потому что уже с понедельника выступает на работу Марья Прокофьевна, а она не должна видеть открытых бутылок и осколок пепельницы. Так или иначе, как бы тебе не было противно и тошнотворно от мира окружающего, если не хочешь проблем в отношениях с отцом — нужно постараться взять себя в руки. А руки хотелось опустить, а лучше наложить их на себя. Пришлось перебинтовать стопу, чтобы на неё можно было безболезненно опираться, и идти в ванную, где до сих пор стояли небольшие лужи. Удивительно, как вовремя его позвал голос, пусть всё это казалось мистически странным и пугающим до дрожи, ещё пара мгновений и вода полилась к соседям снизу, подпортив их недешевый евроремонт, за повторный ремонт которого пришлось бы заплатить Андрею. Кинув тряпку на пол и немного повозюкав ею, она быстро вобрала себя всю оставшуюся воду и отправилась обратно в ведро. А вот с пепельницей пришлось повозиться, вооружившись веником и совком. Антона шатало из стороны в сторону, голова болела так, что невозможно терпеть, но ещё больнее будет болеть задница, если его застукают за пьянством прошедшей ночью. Поэтому скрепя зубы нужно подавать признаки жизни и заметать за собой следы. Желудок выворачивает на изнанку от голода, но при одной мысли о чём-то съестном хотелось блевать. Подумав о, на первый взгляд безобидных, хлопьях, Антон тут же склонился над кухонной раковиной, тяжело дыша и кашляя. Но рвать было уже нечем, поэтому он просто пил воду из-под крана, будто в невыносимую жару. Бросив веник в углу, Антон упал на стул за столом и метнул взгляд на печенье в вазе. От вида, пусть и любимой, еды тоже тошнило, но Шаст всё же протянул дрожащую ладонь к вазе и вытащил одну галету. «От одной ничего не будет», — мысленно утешал себя Шастун, разглядывая вкусный квадратик в руке, ведь ему уже надоели эти ложные позывы тошноты, всё внутри от этого ныло. Тоша быстро начал жевать печенье. Ощутив, впервые за долгие часы, еду на своём языке, голод пробудился с новой силой и Антон непроизвольно потянулся за следующей печенькой. После того, как ваза опустела, Шастун поднялся в свою комнату, перед этим захватив с собой чашку горячего чая. Отставив чашку на тумбу, Антон упал на кровать, раскинув руки и свесив ноги, что мыски касались ковра. Назойливый телефон вновь зажжужал, от чего парень поморщился, но взял гаджет в руку. Ещё одно сообщение от Арсения. Но которое Антон открывать и читать не намеревался, просто скрыл недавно пришедшее уведомление. Вместо этого юноша медленными и неуверенными движениями открыл галерею, а затем, пролистав несколько картинок, дошёл до единственной, но любимой сохранённой фотографии Арса. Якобы протирая пятнышко от вмиг вспотевших рук, Антон провёл несколько раз большим пальцем по фотоснимку. Чем дольше Антон пялился на любимую фотографию, тем больше он её ненавидел, тем больше ненавидел человека, изображенного на ней. В груди становилось с разы тяжелей, а в низу живота тянуло. А сейчас, ощутив это, одновременно приятное и нет, чувство, Антону стал противен и ненавистен он сам. Тишину разрезал звон в ушах из-за учащённого сердцебиения. Антон крепко зажмурился и поднял подбородок вверх, сжав губы, издав сдержанный стон. Сжав в свободной руке толстовку, юноша потянул её вниз, закрывая тем самым самое уязвимое место. Антон тихо матерился про себя, но как бы он не старался вытеснить матами из головы моменты прошедшей бурной ночи, они всё равно всплывали перед закрытыми глазами, заставляя возбуждаться сильней. Пальцы невольно сами ослабляли хватку на плотной ткани, забираясь под неё. И это чертовски неправильно, чертовски противно, но да, Антону понравилась ночь с Арсением, и сейчас он хотел продолжению будто ему не хватило тех горячих, опаляющих кожу, прикосновений, томных вздохов у самого уха, от которых сносил башню, грубых, но плавных движений, от которых кружилась голова. Юноша спустил на один бок спортивные штаны и подтянул правое колено, согнув его, второй ногой по прежнему доставая пола и упираясь носочком. Скользнув ладонью ниже под боксёры, он плавно провёл ладонью по всей длине его возбужденной плоти, размазывая сочившуюся смазку. Антон сдавленно выдохнул от накрывающей его с головой волны приятных ощущений, и прогнулся сильней в спине, утыкаясь макушкой в матрас. Пускай он находился в доме совсем один, юноша всё равно закусил поперек запястье той руки, в которой сильней сжимал ещё не выключенный телефон, чтобы его стоны были тише и он, упаси господь, не сорвался на крик. Сильнее сжав веки, Антон невольно представил его тёплые руки, вместо своих холодных — только они были желанными, только его рукам можно было довериться, полностью отдаться. В его руках Антон таял и млел, когда они касались груди, гладили шею, нежно обхватывали бёдра. Чем больше Шаст уходил в мысли, тем сильней сжимал челюсти. Когда на языке начало отчётливо ощущаться вкус крови, он разжал зубы, вдохнув воздуха, и выпустил руку. Кулак упал с телефоном на матрас, но его шум был перебит надрывным громким стоном. Так пошло и громко звучали его вздохи, всё быстрее билось сердце, когда Антон набирал темп, проводя уже горячей ладонью по члену. Ещё долго он смотрел в потолок, раскинув руки в стороны на кровати, и думал. Думал о нём, о дальнейших отношениях с ним. Думал и не мог прийти к окончательному решению. Наверное, точка уже поставлена, но так безграмотно.***
Арсению утренние сборы к врачу показались сущим адом. Наверное, это наказание с выше за всё содеянное ранее, иначе не назовёшь: Веста чувствовала себя плохо, много молчала, кушала без особого интузиазма, поэтому дело продвигалось из ряда вон плохо и надвигалась угроза опоздать к назначенному времени. Попов даже и не хотел поторапливать дочь, смотря на это серое болезненное личико. Везти в общественном транспорте больного ребёнка — высшая степень дебилизма, и как жаль, что некоторые особо манерные мамочки этого не понимают, и как хорошо, что это понял Арсений, поэтому вызвал такси. Взяв девочку на руки, Арсений прошёл до нужного кабинета, возле которого уже столпилось немало родителей с их детьми. Чаще всего в живой очереди можно встретить молодых неопытных мамочек с совсем маленькими ляльками, которые ещё не отучились от соски, или бабушек с такими же мелкими внуками. Отцов же вероятность встретить в поликлинике очень мала, но если и удаётся, то с самыми печальным глазами на свете. Но, признаться, каждый такой экземпляр в тысячу раз адекватней всех этих бабушек и мам вместе взятых. В коридоре душно, а вокруг ног вьётся неугомонная, словно с цепи сорвавшаяся, детвора, халатно оставленная без надзора родителей, которым и дела нет до собственных детей, дай только лясы поточить да присесть на уши близ стоящей в очереди. С другой стороны, сидя дома с ребенком особо нет никакого общения, а тут — раздолье: общайся на здоровье. Но у Арсения была иная цель посещения этого жутко душного места: врач педиатр в 204 кабинете, ему нет дела до обсуждения всякой чепухи. Арсений, на сколько ему не было жарко в верхней одежде, крепче прижимал к себе Весту, прислоняясь губами к виску, целуя и одновременно проверяя температуру, так сказать, совмещая приятное с полезным, время от времени покачиваясь и крутясь на месте, будто убаюкивая ребёнка на руках, — отпускать любимую дочь из рук было не в его силах, в конце концов мужчина очень долго был с ней в разлуке. Судя по всему, одной даме стало скучно жить на этом свете и растрачивать свою молодость на отстояние очереди, поэтому она решила тихохонько подбираться к Арсению, дабы скрасить своё времяпребывание. А если учесть тот факт, что он единственный мужчина на всю нескончаемую очередь, если не брать в расчёт дедулю с кучерявым сопливым мальчиком… — У вашей девочки потрясающие голубые глаза, ну копия ваши, — ля маман встряхнула головой, будто её действительно удивило это сходство её прямые волосы, заправленные за ухо упали на лицо. — У моего сына похожий цвет глаз, как и у его деда. Кстати, сколько вашей малышке? — женщина вопрошающе уставилась на мужчину перед ней, склонив голову. — Шесть уже, — довольно грубо ответил мужчина. — А сколько вашему сыну? — зачем-то спросил он, смягчив тон, хотя диалог продолжать не намерен. — Шестнадцать, — легко пролепетала собеседница. — Старшему, — дополнила она, — а младшей — четыре, — женщина обернулась, посмотрев на пухленькую разгильдяйку, которая вбивала крандаш в листок, сидя за детским столиком. Арсений брезгливо покосился на девчушку. При упоминании этой цифры, Арсений невольно вспомнил ту ночь, проведенную с Антоном, так невовремя, когда ты стоишь с дочкой на руках в очереди к врачу. Всё очень не кстати. — Старший так похож на моего бывшего, — внезапно выдала женщина, оценивающе оглядывая Арсения, что по прежнему недоверчиво косится на неё, — я сына люблю, но такие неприятные ощущения испытываю, когда вижу его. — Арс до сих пор не вдуплял, зачем ему эта информация, но терпеливо стоял на месте, утешая себя мыслью, что скоро он уйдёт отсюда. — Эх, так хочется достойного отца для своих детей, — так наигранно вздыхала женщина. — А я вижу, вы не женаты? — с безграничной надеждой спрашивала она, в упор смотря в глаза Попову. — Нет, пока что, — расплывчато ответил тот, желая как можно скорей завести диалог в тупик без малейшей надежды на продолжение оного. Встреча с этой дамой оставила такой неприятный осадочек на задворках сознания, что саднила в груди, может быть, совесть. «Так хочется достойного отца для своих детей.» Вот эти слова выедали изнутри, как языки пламени поглащают лист, так эти слова стирали кости. Он ужасен. Отвратительно осознавать, что именно ты, никто другой, разрушаешь детство любимой дочери, ради которой ты из кожи вон лезешь, только она была счастлива. Но может ли идти речь о счастье в семье, где родители не любят друг друга, далеко друг от друга. Наверное, любить, значит ставить чужие приоритеты выше своих собственных. Арсений ушёл из семьи, не желая жить и вести быт с нелюбимым человеком, — может ли это означать, что он не любит свою дочь так сильно, как говорит. Но видеть постоянные ссоры и скандалы, без которых Влада и Арс не обойдутся, она не должна. Поступок Арсения может только означать, что он не разрушил семью, а создал благоприятную обстановку для того, чтобы Веста смогла расти как обычный ребенок. После рождения дочурки Влада взялась за голову, видно почувствовав ответственность не только за себя, а Арс сделал всё возможное, чтобы Влада и Веста ни в чём не нуждались.