***
В отделе царит не самое радужное настроение. Если долго смотреть на тени, таящиеся по углам, можно увидеть, как они расползаются серой дымкой, узкими щупальцами скользят по стенам, стремясь дотянуться до беззащитных шей присутствующих. Но стоит только один раз моргнуть, как всё становится на свои места, и вот уже золотистый свет настольных ламп заливает всё вокруг, окрашивая янтарным. Чонгук и моргает, но не потому, что галлюцинации замучили, а потому что глаза устали от долгого чтения. Папка перед ним пестрит заключениями и справками, результатами экспертизы, фотографиями, листами с показаниями свидетелей и разнообразными рапортами. В ноутбуке с десяток вкладок с информацией, с которой только предстоит ознакомиться. Часы показывают начало третьего утра, но ехать домой нет никакого желания, хотя давно пора. Впрочем, Намджун всё ещё в здании, общается с Сокджином по поводу трупов, пока Чонгук пытается разложить всю информацию в голове по полочкам. И не обращать внимания на свои нелепые предположения. На самом деле всё довольно странно. За день парни успели объехать места преступлений и сгрузить все тела в морг, где Юнги и Сокджин принялись в них копаться, пытаясь найти хоть какие-нибудь ниточки, ведущие к убийце. Собраны отчёты местных полицейских, которые охраняли места преступления, показания свидетелей, если таковые имелись. Множество фотографий уже было прикреплено к доске круглыми магнитами. Где-то значились цифры, где-то были подписаны вопросы или уточнения. Общая картина вырисовывалась относительно чётко, но имела мрачные тона. По крайней мере, как заявил Намджун, нужно радоваться тому, что по ряду признаков выходит, что маньяк всё-таки один. - Только легче от этого не становится, - шепчет затаившимся теням Чонгук и трёт уставшие глаза. Пять молодых девушек в возрасте от двадцати до двадцати пяти, личности в процессе установления. Все пятеро убиты разными способами, но смерть носит насильственный характер разной степени извращённости. Одна девушка была изрезана и изломана. Вторая - связана и закопана заживо. Третья - повешена. Четвёртая - утоплена. Пятая - сожжена. Пригород, безлюдные места, где никто бы не вздумал искать, если бы не случайности. В дом пробрались подростки, закопанную девушку нашёл пёс лесничего, утопленница всплыла из озера, перепугав молодую семью с детьми, которые выбрались на природу с палатками. Повешенная в прямом смысле свалилась на «голову» водителю, который решил сократить дорогу до дома в загородном коттеджном посёлке, а потому поехал не по трассе, а по наезженной дороге через лес. Сожжённую нашли случайно, но она была единственной, кого нашли в непосредственной близости от жилой местности. Рядом находился дорогой санаторий, который могли себе позволить только толстосумы и их капризные жёнушки и дети. - Чонгук, ты чего ещё здесь сидишь? Давай-ка домой, отсыпайся. Ты мне завтра с ясной головой нужен, придётся мотаться по городу. Юнги заканчивает с восстановлением личностей, завтра начнёт прогонять по базе. Сам понимаешь, придётся искать родных, ехать опрашивать и слушать горькие рыдания, из которых нужно ещё что-то полезное для нас извлечь, - негромко говорит Намджун, подходя ближе и ероша чужие волосы. - Все были добрыми и хорошими, приличными, врагов нет, никому и слова дурного за всю жизнь не сказали, - процитировал Чонгук извечный ответ всех допрашиваемых родных жертв. - Знаю, хён, уже морально подготовился. - Ну вот и топай домой. Разрешаю взять служебную машину, меня подкинет Юнги. Давай, чтобы к восьми был уже здесь. На этот раз Чонгук спорить не стал. Поднялся сразу, надевая куртку, под тяжкий вздох безнадёжности со стороны Намджуна взял подмышку папку, над которой корпел всё это время, прихватил телефон с ключами и, попрощавшись, покинул кабинет, а после и сам участок. Дорога до дома не заняла много времени, улицы были совершенно пусты. Вот только за время, проведённое за рулём, Чонгук встряхнулся, глаза перестали слипаться, из-за повышенной концентрации внимания на дороге мозг вновь принялся за работу. Негромкий щелчок открываемой в квартиру двери, и мягкий свет заливает прихожую. Закрыв за собой дверь на щеколду, Чонгук разувается, вешает куртку на вешалку и кидает ключи от машины и квартиры на небольшую тумбочку. Папка со всеми материалами по делу опускается на столик в гостиной, а сам парень направляется в душ, попутно расстёгивая форменную рубашку. Душ - это хорошо. Душ расслабляет, смывает усталость и сонливость, нервозность и агрессию. Если закрыть глаза и хорошенько постараться, то можно представить себя на солнечном необитаемом острове под струями водопада. Вокруг голубая вода, сквозь которую видно белое песчаное дно, яркие ароматные цветы и фруктовые деревья. Тёплое солнце ласкает своими лучами, а где-то невдалеке ждёт гамак и солнечные очки, сладкий молочный коктейль с забавным зонтиком и… «… и хватит мечтать», - шепчет ехидно внутренний голос. Из груди рвётся тяжкий вздох, и Чонгук склоняет голову вперёд, открывая глаза и наблюдая, как вода с подбородка льётся тонкой струёй, мешаясь с остальными потоками и скрываясь в сливе. Ладонь ложится на вентиль крана, перекрывая воду, вторая тянется за полотенцем. Через несколько минут он уже покидает ванную, подтягивая штаны выше и одёргивая подол просторной домашней футболки. Да уж, никаких райских островов. В квартире темно, за окном пасмурно и дождь вновь бьёт по стеклу, а на столе дожидается папка, которую стоит ещё раз изучить от корки до корки. Но сначала кофе. Пока кипятится вода, Чонгук смотрит на голубую подсветку чайника, отстранёно думая, что надо бы включить свет, в темноте только бардак будет наведён, но двигаться откровенно лень. Впрочем, когда чайник вскипает и щёлкает кнопкой, всё-таки приходится дойти до входа на кухню и щёлкнуть выключателем. Тут же мягкий бежевый свет заливает пространство, и реальность уже не кажется такой уж мерзкой. А уж когда на языке ощущается молочный вкус кофе, то и вовсе становится хорошо. Прихватив чашку, Чонгук переходит в гостиную, включая свет уже там, и с удобством разваливается на диване. Взгляд скользит по папке, которую читать совершенно не хочется, вновь наваливается сброшенная в душе усталость. Ещё бы нет после целого дня разъездов, общения с незнакомыми людьми и сбором улик. Вдобавок ко всему Юнги рычал диким зверем, недовольный работой всех и каждого в отдельности. Даже Чонгук попал под горячую руку. О своей навязчивой мысли, крутящейся в голове ещё с поездки в заброшенный лесной дом, Чонгук бы и не вспомнил из-за разбитого состояния, но взгляд зацепился за гору книг, высящихся башенкой на полке стеллажа прямо над телевизором. Уже через секунду Чонгук был в прихожей, шаря по карманам куртки. Заветный пакетик был там, с ним в руке парень и вернулся в гостиную, вновь забираясь на диван и садясь по-турецки. В ярком свете и без страха быть пойманным Чонгук наконец-то смог рассмотреть кулон нормально. Тонкая серебряная цепочка и серебряный кулон на ней. Ничего особенного, английская «N», украшенная несколькими маленькими стекляшками. Сразу видно, украшение недорогое. Такое по карману любому, если только стекляшки не являются бриллиантами, что вряд ли. «За кражу улик с места преступления тебя по головке не погладят», - нашёптывает всё тот же ехидный голос в голове. Чонгук знает, но это было необходимо. Отложив пакетик с кулоном на папку, парень подходит к полке и берёт с неё все сборники историй. Перебирая книги, он находит предпоследний и начинает листать. Эта история третья из пяти. История, в которой заброшенный дом, загнанная жертва в подвале и убийца, подкрадывающийся со спины. Чонгук скользит взглядом по строкам и сопоставляет их с доводами Хосока и Намджуна, которые первым делом осмотрели все входы и выходы, делясь многочисленными предположениями. Взгляд вновь скользит по кулону, а по позвоночнику бежит дрожь. - Этого не может быть, - говорит Чонгук вслух и сам же не верит своим словам. Сходится. Всё сходится. Лес, погоня, описание дома и сорванные с дверного проёма доски, сырой подвал, где нашли тело девушки, и двери, ведущие в погреб с улицы. Убийца в рассказе подкрался к жертве со спины, когда она ослабила бдительность. И кулон. N - Nancy.***
Тэхён не любит ездить на метро ещё больше, чем выходить на улицу в час пик. На улице страшны машины, в метро - сами люди. Толпа гудит, толкается, постоянно движется, и никому нет друг до друга дела. Жёлтая полоса горит ярким цветом, кричит о том, что за неё заходить нельзя, но разве кому-то есть до этого дело? Люди вопят о том, что никто их не защищает, что государство только в потолок плюёт, а полиции лишь бы сидеть, да кофе попивать, пока несчастные граждане страдают, но кого может винить человек, свалившийся на рельсы, потому что совершенно не смотрел по сторонам и под ноги? Люди всегда думают, что предупреждения не для них, что уж они-то осторожны, но почему-то, когда из-за их глупости случается что-то, обвинения летят во все стороны, но только не в свою. И пусть в самом метро платформу от рельсов отделяют автоматические пластиковые двери, открывающиеся только тогда, когда подходит поезд, но на перронах поездов, доставляющих в пригород, никаких перегородок нет. Впрочем, сейчас Тэхён не волнуется за свою безопасность, вестибюль почти пуст. Всего несколько человек в другом конце перрона дожидаются того же поезда, на котором Тэхён доедет до самого конца. Маршрут этот проверенный, в каком-то смысле уже привычный, как привычна и тяжесть рюкзака за плечами. На часах начало полуночи, и это означает, что вернуться домой на метро не получится, оно уже будет закрыто. Тратиться на такси желания нет, но и ночевать в отеле, как прошлый раз, тоже. Скривившись, чего всё равно не видно за маской, привычно натянутой до самых глаз, мужчина достаёт из кармана толстовки телефон, чтобы скоротать время. Дурацкие игры, пестрящие яркими красками, надоедают уже через пятнадцать минут, начинают болеть глаза и пальцы, которые и без того замученные постоянной работой за компьютером. Батарея вновь садится слишком быстро, хотя никаких лишних приложений нет, а яркость экрана почти на нуле, из-за чего Тэхён видит своё отражение и невольно пугается. Страх этот не внешнего вида, а того, что за ним скрывается. Лохматый, заросший, синяки под глазами, глаза какие-то блёклые, как у дохлой рыбы. Руки трясутся слегка, кофта старая и растянутая, джинсы заляпаны пятнами неизвестного происхождения, древние потрепанные кроссовки, ноги в которых вечно промокают. Видок как у бомжа. За себя становится стыдно, внутри просыпается жалость. Но это лишь мимолётное, Тэхён знает. Что толку менять «обложку», если внутри всё словно умерло, покрываясь паутиной и тонной пыли? Какой смысл пытаться играть роль счастливого жизнерадостного человека, если от петли и лезвия отделяет лишь дикий страх боли? Тэхён и так играет. Играет, когда звонят мать или отец, играет, когда заходит брат. К этой игре, особо сложному уровню, Ким готовится заранее, строго-настрого запретив Бэкхёну приезжать без предупреждения. Оправдываясь тем, что вдохновение - штука эфемерная и пугливая, Тэхён врёт брату о том, что тот может помешать процессу сотворения очередной кровавой жути, а потому лучше приезжать в конце недели вечером. Чтобы Тэхён успел закончить все дела и заодно привести дом в порядок, а то за своей работой он и не замечает, как обрастает башнями из грязных кружек и тарелок, пустыми коробками от лапши и упаковками от суши. Вообще-то Ким бы предпочёл, чтобы брат и вовсе не приезжал, но в таком случае последняя ниточка, связывающая с внешним миром, оборвётся. А за эту ниточку Тэхён держится крепко, очень крепко. Эта ниточка позволяет хотя бы ненадолго вернуться в беззаботное прошлое, где не было никаких проблем. Механический голос сообщает, что поезд прибыл на последнюю станцию, и Тэхён подрывается с места, закидывая рюкзак за плечо. Через несколько минут он уже поднимается на эскалаторе наверх и покидает тёплое помещение, тут же оказываясь захваченным в плен ледяным дождём и не менее ледяным ветром. Вновь промокшие кроссовки, и мужчина уже не смотрит под ноги, шлёпая по лужам и лишь желая быстрее добраться до пункта назначения. Быстро не получается, в темноте домов ничего не видно, а на пустыре, через который пролегала финишная прямая, почва размылась и стала скользкой. Пришлось идти медленнее, ведь если на мокрые ноги никто внимания не обратит, то по уши в грязи в такси точно сесть не позволят. «Устал… Как же я устал», - крутится в голове на повторе, пока тело совершает механические действия. Ничего нового, ничего необычного. Тэхён доходит до заброшенного здания и проникает в него через разбитое окно с задней стороны, зияющее чёрным проёмом, который даже не удосужились заколотить. Фонарик ложится в ладонь, луч освещает пустую комнату и дальний проём, к которому Тэхён и направляется. Раньше он боялся, не мог долго находиться в этом месте, не смел даже дышать, вдыхая затхлый воздух через раз, но не теперь. Спустя время страх истёрся, а нервная система, и без того мандражирующая по любому поводу, просто послала хозяина к чёрту. Ким поднимается на второй этаж и проходит к центру комнаты, где бетонный пол устилает разнесённый сквозняком пепел. Полуразвалившийся деревянный ящик служит своеобразным стулом, жалобно скрипящим под опустившимся на него весом. Звук этот слишком громкий для царящей тишины, и под мокрой одеждой по коже бегут мурашки. А, может, это из-за того, что ветер лижет влажную кожу. Костёр разгорается быстро, от него идёт приятное тепло, и Тэхён замирает на какое-то время, наслаждаясь им. Протянув ладони к огню, Ким снова задумывается о том, как ничтожна его жизнь, когда пламя взвивается из-за ветра и лижет ладони. Нервные окончания пронзает боль, руки сами дёргаются в сторону, прижимаясь к груди. Кривя губы, мужчина ставит на колени рюкзак и расстёгивает молнию, запуская туда руку и доставая охапку фотографий. Они старые, затёртые, помятые и с расслоившимися уголками. Дешёвая бумага, на которой они распечатаны, посерела с обратной стороны, не менее дешёвая краска очень быстро потускнела. Собственно, поэтому они и кажутся такими избитыми временем, хотя события, запечатлённые на них, имеют не столь давний срок свершения. Охапка, ещё одна и ещё. Все эти фотографии отправляются в костёр, который радостно принимает своеобразную пищу, разгорается сильнее, крепчает и обдаёт жарким воздухом. Следом падает флешка, на которой несколько видео, и Тэхёну жаль, что она не может так же быстро и бесследно исчезнуть, как фотографии. В воздухе пахнет палёным пластиком, от синего корпуса носителя взмывают чёрные струи дыма, переплетаясь с огнём и разнося запах гари. Налетевший ветер подхватывает этот запах и бросает Тэхёну в лицо, заставляя закашляться и вновь натянуть стянутую до этого маску на лицо, закрывая нос. «Некоторые верят, что душу можно очистить огнём», - проносится в голове. Тэхён не сразу понимает, с чего появляется эта мысль, а после осознаёт, что всё это время смотрел лишь на одну фотографию. Она лежала поверх других, а потому только начала обугливаться, облизываемая по краям оранжевыми и красными языками пламени. И был в этом какой-то неясный символизм, ведь на фотографии, горящей и постепенно превращающейся в пепел, была запечатлена девушка, которая точно так же горела в огне, будучи привязанная к столбу, коим служил рассохшийся ствол кривого уродливого дерева. - Только не каждую душу можно очистить, - шепчет в ответ мыслям Тэхён. Он сидит перед костром до тех пор, пока пламя не уничтожает полностью множество фотографий, на которых эта девушка и ещё одна, что затем будет дёргаться пойманной птицей в петле, бьются в предсмертной агонии. Флешка тоже искорёжена до неузнаваемости, оплавлена и совершенно непригодна для использования. Только удостоверившись, что ничего не осталось, Тэхён поднимается и закидывает опустевший рюкзак за плечо, вновь включая фонарик, чтобы рассеять воцарившуюся после угасшего костра темноту. В последний раз осмотрев гору пепла, которую уже начал потихоньку разносить ветер, мужчина хмыкает и выдвигается в обратный путь. Сборник дописан и выпущен. Все улики уничтожены. В голове наконец-то воцарилась звенящая тишина.to be continued...