Ночное дежурство вне очереди как наказание за все косяки и промашки Чонгук принимает неохотно, но перечить не смеет. Намджун и так на него волком смотрит уже сколько времени. В его отсутствии Чонгук находит своё успокоение, а потому, когда во всём участке воцаряется тишина и полумрак, нарушаемый лишь тусклым светом ламп то тут, то там из соседних отделов, в которых тоже остались свои парни на ночное дежурство, Чон нисколько не жалеет, что не отправился домой. На работе вся эта ситуация не воспринимается так остро, стены родного кабинета словно питают надеждой на благополучное разрешение ситуации. Будь Чонгук дома, он бы сожрал себя изнутри вопросами и терзаниями, а в постели не смог бы сомкнуть глаз.
Заняться откровенно нечем, пока царит тишина, и Чонгук решает навести порядок на доске с информацией, где столько приписок, стрелок, дат и имён, что ничего не разобрать. Размашистый почерк Намджуна чередуется с аккуратным мелким Хосока, порой залезая на чужие заметки, а приписки Чонгука столько раз обведены, что почти закрашены красным маркером. Поправляя магниты, удерживающие фотографии жертв и мест преступления, Чонгук находит своё успокоение и набирается постепенно решимости. Бурлящий гнев понемногу стихает, давая надежду на спокойный продуктивный разговор.
Тэхён в изоляторе уже третьи сутки, и на самом деле это не по правилам, но Намджун сообщил, что все проблемы берёт на себя. Лучше получить нагоняй от руководства, чем потерять единственного подозреваемого, который вполне себе может затеряться где-нибудь нигде, и ищи его потом. Все были согласны с начальником, потому что от безысходности готовы были идти на крайние меры. Юнги, который этому
«доморощенному маньяку со сдвигом по фазе» не верил от слова
«совсем», предлагал и вовсе парня припугнуть. Даже вызывался сам прижать скальпель к его горлу, чтобы заставить говорить, потому что ситуация бесила как никогда.
Столько непонятного, столько несостыковок, столько новых вопросов, на которых нет ответов. Парни бились над связью между преступлениями и книжным вымыслом, копали под Тэхёна, проверяли все его контакты, места, где он чаще всего бывает. Даже под конец выклянчили ордер на обыск его квартиры, где действительно не было найдено ничего, кроме, разве что, программы в ноутбуке, которая действительно блокировала все сигналы выхода в сеть, но это не имело никакого значения. С учётом маниакальной убеждённости граждан в тайном шпионстве со стороны государства у каждого второго стояла такая программа. Разумеется, если бы государству было бы какое-то дело до переписки двух тринадцатилетних девочек, обсуждающих оппу и лак для ногтей, то эта программа не стала бы и пылинкой на пути квалифицированных специалистов, но от глупых убеждений никуда не деться.
«Сходи к нему», - шепчет внутренний голос.
Чонгук лишь усерднее стирает надпись, оставленную Намджуном, чтобы после аккуратно подписать её с другой стороны фотографии. Он хотел. Ещё вчера хотел, да только его не пустили. Сокджин приказал сидеть на попе ровно, потому что психологические моменты и ещё какой-то бред. Посидит в одиночестве, подумает, взвесит все «за» и «против», может и решит сотрудничать со следствием, а не плеваться и дальше ядом. Так думали все, но не Чонгук, которому казалось, что они что-то упускают. Двух Ким Тэхёнов в природе не существует, приходящий мозгоправ, покопавшись в этом деле, сообщил, что у задержанного нет никаких проблем с головой, на которые ставил все свои деньги Юнги. По крайней мере, раздвоения личности так точно.
Очередной тупик, в котором они застряли, но Чонгук чувствовал откуда-то свежий ветерок сквозняка, словно разгадка где-то близко.
- Надо же, кто ко мне пожаловал. Следователь Чон собственной персоной. Рад вас видеть, здесь так тихо и одиноко, что мне уже голоса начали слышаться, - улыбается Тэхён и заправляет прядь волос за ухо.
Их разделяет решётка и массивный дверной замок, закрытый на несколько оборотов. Тэхён выглядит помятым и сонным. Растрёпанный и уставший от всего происходящего, но всё ещё способный издеваться и подкалывать. Только теперь Чонгук видит то, что раньше было скрыто за толстой маской, надетой на лицо, чтобы скрыть правду. Чонгук видит дрожащие изредка уголки губ, видит лёгкое дёрганье пальцев, видит, как Тэхён раз за разом кусает собственную губу. Лёгкий прикус, вмятинка, которая вскоре разглаживается и вновь появляется, когда зубы повторно сжимают упругую плоть. Взгляд пусть всё ещё пристальный и даже самодовольный, но он как будто становится прозрачным постепенно, матовым, пустым.
Маска медленно трескается, кусочки отпадают, и Тэхён меняется. Сейчас он ещё висит между двумя гранями, знакомыми Чонгуку, смешивая их в себе, но парень уверен - ещё чуть-чуть, и появится Тэхён из кафе. Поэтому он ничего не отвечает, поэтому отпирает замок и заходит внутрь, закрывая его за собой, подходит ближе, замирая перед тут же выпрямившимся Тэхёном, сверлящим его опасливым взглядом.
- Мне кажется, я схожу с ума, - говорит негромко Чонгук и трёт глаза, растирая после щёки. - Я ведь точно помню тот день, когда увидел тебя, когда сам подошёл и заговорил.
- А ты всё ещё выглядишь как школьник. Угостишь меня кофе?
Чонгук дёргается вперёд, замирая тут же и огромными глазами сверля чужое лицо. Тэхён откидывается на холодную стену позади койки, на которой сидел по-турецки, и улыбается слабо, а после трёт слезящиеся глаза. Невольно взгляд Чона скользит по его руке, надеясь увидеть шрам, но его всё ещё нет. В голове какая-то каша, но с губ всё равно рвётся вопрос.
- Так это ты был там?
- Жозефина действительно нравилась ему больше остальных, - отзывается Тэхён и вновь ловит чужой взгляд, кусает губу. - Помнишь? Я рассказывал. Но, если не помнишь, я могу и показать.
Поднявшись со своего места, Тэхён оказывается так быстро рядом, что Чонгук не успевает отшатнуться. Да и не смог бы, потому что Ким каждым своими действиями вводит в ступор. Вот и сейчас мужчина делает то, чего Чонгук точно не ожидал. Он обнимается, притягивая к себе за пояс, и покачивается слегка в такт играющей только в его голове мелодии.
- Я говорил уже… Вспомни. Он был ласков с ней и держал аккуратно в своих объятиях. Она не смела вырываться, двигаясь послушной куклой. Её руки были связаны за спиной. Вот так.
Чонгуку бы заломить чужие руки, но он может лишь смотреть в чужие глаза и позволять играть собой, как это делала Жозефина. Тэхён осторожно охватывает его запястья и сводит за спиной, прося сцепить в замок пальцы, словно это верёвка опутывает их. В голове шумит немного, в ушах пульс грохочет, и Чонгук думает о том, что спятил из-за всей этой истории, потому что под чужую ободряющую улыбку сцепляет пальцы, как его попросили. Тэхён кивает, обнимает поверх рук, пристраивает голову на его плечо и вновь начинает покачиваться, словно в танце, а после подаётся чуть ближе и кончиком носа ведёт по чужому виску, утыкаясь им после в волосы.
- Маки, - шепчет негромко под аккомпанемент бешеного стука в груди Чонгука, - вокруг были маки. Огромное маковое поле, в котором Жозефина в своём красном платье была похожа на такой же красивый, но хрупкий цветок. Вспомни, Чонгукки… Маковое поле чуть не сгубило Элли.
Чонгук не может вспомнить, потому что мозг отказывается работать. И пока в системе идёт перезагрузка, он, потеряв способность рассуждать и соображать, может только чувствовать. Чувствовать чужое тепло, чувствовать крепкую, но осторожную хватку чужих рук, чувствовать, как Тэхён прижимает его всё ближе к себе, как скользит кончиком носа вновь по виску, шумно вдыхая запах чужого тела. От него самого пахнет кофе и почти выветрившимся за прошедшее время терпким горьким парфюмом. Чонгук не знает, не понимает, зачем делает всё это, позволяет, но мозг всё ещё не работает, а лёгкие раздуваются, наполняясь тёплым воздухом помещения, пропитанным чужим ароматом.
- Почему ты… Не написал ничего о ней?
Во рту пересохло, язык подаётся неохотно, слова выходят смазанными, за что хочется отвесить себе затрещину, но Тэхён слышит, разбирает, понимает. И отстраняется. Не полностью, но достаточно для того, чтобы поймать чужой взгляд, скользящий по его лицу, по губам, растянутым в прямоугольной улыбке.
- Я напишу. Она будет последней, о ком я поведаю читателю. Смерть красавицы Жозефины будет последней историей. Концом «Кровавой симфонии».
- А потом?
Выходит на выдохе, слишком тихо, слишком интимно, если учитывать их положение. Глаза в глаза, и промелькнувшая искра. Когда Тэхён резко подаётся вперёд, Чонгук ожидает чего угодно, даже сильного удара лбом, но не мягких губ, опустившихся на его собственные. Судорожный вздох, дрожь в теле и попытка отстраниться, не увенчавшаяся успехом. Чужая хватка разом становится сильнее, вырвать руки, зажатые за спиной, не получается, как и решиться прикусить чужой язык, хозяйствующий по рту. Тэхён целует отчаянно, жарко и напористо, наклоняется вперёд, когда сам Чонгук пытается отклониться назад, а после зарывается пальцами правой руки в его волосы на затылке, удерживая голову и не позволяя больше дёргаться. Жалкая попытка разорвать поцелуй провалилась, и Чонгук пытается вытолкнуть вторгшийся язык своим, но из-за этого поцелуй становится лишь развязнее, а из груди Тэхёна рвётся тихий стон.
Он отстраняется сам. Отстраняется, когда губы горят огнём, а на нижней красуется ранка. Чонгук смотрит на неё и чувствует, как пылают щёки, потому что укусил не в попытке высвободиться, а в неясном порыве, красным маревом закрывшим глаза. И сейчас, когда Тэхён отстранился, Чонгук больше не пытается вырваться, потому что мозг заработал, но вылезает всё та же ошибка. Как вторичный сбой системы, когда не понимаешь, что идёт не так, почему всё зависает и не работает. А Тэхён улыбается. Облизывает распухшие губы, на которых всё так же красуется карминовый ободок по контуру, и улыбается легко и как будто счастливо.
- Когда ты улыбаешься, то становишься неимоверно очаровательным. Тебе нужно чаще это делать, - шепчет он.
И тогда Чонгук наконец-то приходит в себя. Чужая насмешка окатывает ледяной водой, и он вырывается из захвата, начиная наступать. Тэхён не боится, это видно, но послушно пятится назад, пока не упирается спиной в стену. Его ладони опускаются на грудь медленно закипающего Чонгука, не давая прижаться сильнее, и Чон хватает их, поднимая и прижимая по обе стороны от чужой головы.
Ситуация неоднозначная, со стороны - вызывающая, и если Ким понимает это и лишь шире улыбается, становясь похожим на ребёнка, получившего вкусную шоколадку, то Чонгук бесится. Бесится, потому что следствие снова в тупике. Бесится, потому что Тэхёна, который на сто процентов и есть убийца, невозможно прижать. Бесится, потому что Тэхён страдает чёртовым раздвоением личности осознанно, а не по заскоку в мозгах, потому что смеётся в лицо всему их следственному отделу и лжёт. Бесится, потому что Тэхёна на этой лжи подловить не получается, и только Чонгук знает о том, что скрывается за чужой маской собственного превосходства.
Бесится, потому что не оттолкнул.
И пусть есть тысяча причин, по которым Чонгук этого не сделал, но себя не обманешь. Низкий завораживающий шёпот, тепло чужого тела, бережность рук и крепость объятий. Всё это было приятно, как был приятен и поцелуй. Такой неожиданный, такой сладкий, но в то же время пропитанный горечью отчаянного желания зацепиться, отвлечься от того, что раздирает изнутри. Маска Тэхёна крошится, невидимым песком оседает на пол, и Чонгук видит. Видит загнанность и тщательно скрываемый страх, видит пустоту во взгляде. Чем дольше он бездействует, просто смотря в чужие глаза, тем больше начинает нервничать Тэхён. Он вздрагивает крупно, всем телом, облизывает короткими мазками языка уголки губ, ломается под пристальным взглядом и начинает судорожно осматривать лицо Чонгука. Его зрачки двигаются маленькими юркими точками, а разыгравшееся воображение рисует собственное отражение в чужой радужке.
- Отпусти… Руки затекли, - хрипло выдыхает Тэхён и вновь ловит чужой взгляд.
И Чонгук готов отпустить, потому что пора разорвать эту чёртову напряжённую атмосферу неопределённости и витающих вокруг вопросов, ответов, сомнений и предположений. Он коротко осматривает чужое лицо беглым взглядом и ослабляет хватку. Собирается отпустить, но в последний момент цепляет что-то знакомое на чужой руке. Бледность эфемерного шрама. Парень тут же хватает чужую ладонь и тянет на себя. Тэхён мигом оживает и пытается руку выдернуть, но не получается.
- Я так и знал, - рычит Чонгук, осматривая выглядывающий шрам. - Ты просто замазал его. Чёрт.
- Отпусти!
Удерживая Тэхёна, прижимая его своим телом к стене, Чонгук растирает чужую кожу большим пальцем, стирая следы косметического средства, попутно вспоминая о том, что сказал не так давно ему Юнги о человеческой природе. Не всегда в тщедушном теле нет силы, а порой в попытке вырваться, спастись, человек может открыть в себе скрытые резервы. И Тэхён открывается, вырывается так сильно, что Чонгук почти выпускает его из рук. В последний момент он упирается в чужие плечи и вдавливает колено меж чужих ног. Тэхён дышит загнанно, смотрит огромными дикими глазами и, кажется, рычит приглушённо.
- Пусти.
- Ты соврал.
- Отпусти меня.
- Ты всех нас обвёл вокруг пальца.
Тэхён дёргается снова, а после резко обмякает, сползает по стене вниз. Чужое колено не позволяет упасть, и он просто заваливается на Чонгука, который теряется и пугается на секунду, что у Тэхёна, который адекватным совсем не выглядит, какой-то приступ. Мало ли, что там у него может быть с его-то двуличием, играми и психозом. Но нет, Ким не отключается. Это становится ясно, когда Чонгук садится на корточки, опуская чужое тело на пол и придерживая осторожно. Тэхён вскидывает голову, смотрит тем самым пустым, мёртвым взглядом, а после уголки его губ дёргаются нервно.
- Ты ничего не докажешь, слышишь? Ты не сможешь доказать мою причастность ко всему, что происходит. Будешь виться вокруг, мотыльком биться о защитное стекло лампы, но ближе не подберёшься. Я чист, я позаботился об этом, позаботился давно, очень давно. Всё, что вы знаете, так это то, что я пишу эти чёртовы книжки, которые мне комом в горле стоят, вгоняя постепенно в петлю. Вы не посадите меня, потому что у вас на меня ничего нет. А если даже когда-нибудь вы что-то и нароете, то уже будет поздно.
Тэхён подаётся вперёд так резко, что Чонгук падает назад, больно ударяясь локтями о пол. Подняться он не успевает, Ким нависает сверху и смотрит пристально в глаза. Кролик и удав - хорошее сравнение. Наклонившись ниже, так, что кончики носов соприкоснулись, Тэхён за секунду сменил маску, улыбаясь открыто и тепло.
- Смирение, следователь Чон, - прошептал он в чужие губы. - Вам нужно научиться смирению. Если догнать не получается, если не получается докопаться до истины, значит так нужно. Не стоит биться о закрытые стены и причинять себе лишнюю боль. Просто смиритесь, и всё.
Он наклоняется ниже, но не успевает поцеловать. Лишь смазанное касание губ, и Чонгук дёргается, скидывая с себя чужое тело. Тэхён шипит злым котом, потирает ушибленный затылок и поднимается медленно, пока Чонгук трясущимися руками достаёт связку ключей из кармана брюк, среди которых не сразу находит нужный. Отперев дверь, он выходит за её пределы и начинает замок закрывать, когда Тэхён бросается вперёд. В последнюю секунду Чонгук успевает, выдёргивает ключ из скважины и отшатывается в сторону. Чужие жилистые пальцы цапнули воздух, а после послышался громкий хохот.
- Ты сумасшедший, - шепчет в смятении Чонгук, смотря в чужие сверкающие глаза.
- Не говори, что тебе не понравилось, - мурлычет Тэхён и медленно облизывает губы.
Глаза в глаза на четыре секунды, и Чонгук позорно трусливо сбегает. В спину ему летит смех.
***
- … а ещё он действительно милый. Ну, знаешь, как щеночек. Ненавижу собак на самом деле, но всегда есть исключения из правил. Шпиц или вельш-корги, например. Они такие маленькие, пушистые, а лапки у них короткие, с розовыми подушечками. Очаровательные создания, которые, я уверен, прекрасно знают об этом своём плюсе и частенько им пользуются.
- Юнги…
- У него высокий голос и звонкий смех, глаз совсем не видно, когда на лице расплывается улыбка, а ещё быстро розовеющие щёки, за которые так и тянет ущипнуть. Ну, вот как у тебя раньше были. Он, кстати, тоже хотел от них избавиться, но я запретил даже думать об этом. О, и пальцы. Этот лохматый идиот то ли не знает своего размера, то ли кайфует от того, что рукава кофты свисают чуть ли не до земли, и из-за этих рукавов его торчащие пухляшки выглядят ещё милее. У него ладонь меньше моей, я специально это проверил, хотя и на глаз видел прекрасно, но не смог устоять, чтобы не вогнать его в очередной раз в краску, а ещё…
- Юнги! Заткнись уже и дай мне спокойно поработать!
- Сам заткнись, я не с тобой разговариваю!
Послышался скрежет зубов и треск пластиковой ручки. Сокджин судорожно осмотрел стол, надеясь найти что-нибудь низкого уровня травмоопасности, чтобы швырнуть в чужую голову. Юнги как почувствовал его метания, а потому оторвал взгляд от внутренностей трупа, с которым и разговаривал всё это время, посмотрел на Кима и продемонстрировал ему средний палец. Джин на это лишь закатил глаза и крутанулся на стуле, поворачиваясь обратно к столу, за которым уже два часа сидит, пытаясь составить структурированный отчёт. Дело получаса на самом деле, и мужчина управился бы намного быстрее, если бы Юнги не решил поболтать с очередным неудачником, оказавшимся на его столе.
- Понимаю, у тебя любовь, гормоны и лето, но заткнись хотя бы на пятнадцать минут. Ночь на дворе, я хочу попасть домой!
Не дождавшись язвительного ответа, Сокджин удивился, но развивать тему не стал, потому что спать хотелось неимоверно, а дело не требовало отлагательств. Поэтому он не обернулся и не увидел, как вытянуло в удивлении лицо Юнги от такой наглости, как он щёлкнул угрожающе щипцами, которыми ворошил чужие кишки, как на лице его вместо злобного прищура появилось смятение и недоумение. Какое-то время мужчина просто стоял и сверлил спину коллеги взглядом, а после негромко прокашлялся, требуя внимания, отчего Сокджин совершенно по-детски жалобно заскулил.
- Ну чего тебе ещё?
- Причём здесь любовь?
- Серьёзно? Да ты уже часа два треплешься о том, как соблаговолил встретиться с этим Чимином, как он потащил тебя выпить кофе, как вы проболтали несколько часов, хотя впервые встретились. Ты описал его рост, вес, фигуру, воспел дифирамбы его очарованию, рассказал о том, какие у него глаза, нос, губы, волосы, пальцы. Если ты не влюбился с первого взгляда, то я не знаю, что это ещё может быть, потому что как по мне, так это совершенно обычный малолетний мальчишка. Собственно, я бы ещё много чего сказал конкретно по этому поводу, потому что уверен, что ты не прячешь под халатом женскую грудь, и это всё немного аморально. Впрочем, даже без груди ты для него всё равно староват. Всё, я внёс ясность в твои мысли? Потому что мне, мать твою, нужно доделать этот хренов отчёт!
На самом деле нет, никакой ясности внесено не было, но Юнги не решился спорить, потому что в подобном состоянии Сокджин мог заколоть тупым карандашом и не заметить. Рассеянный взгляд скользнул по его напряжённым плечам, а после скользнул на синюшное лицо девушки, с которой Юнги и обсуждал свою недавнюю встречу с Чимином. В мозгу словно коротнуло что-то после чужих слов, но оцепенение Мин сбросил быстро. Глупости. Нет никакой влюблённости, просто Юнги привык проводить время в компании мертвецов, микроскопов, блестящих инструментов для вскрытия и одного язвительного Ким Сокджина, который к концу каждой смены обычно мог переплюнуть даже лежалые трупы серым цветом кожи.
Чимин - воплощение жизни. Яркий, шумный, подвижный, общительный. Чимин болтает без остановки, часто несёт глупости, смеётся действительно звонко, красиво, и улыбка у него заразная. У него загорелая кожа, светящиеся озорством карие глаза с кофейными прожилками, постоянно розовеющие щёки и действительно очень маленькие пальцы рук, чуть пухлые, мягкие. Юнги знает, Юнги успел быстро и незаметно облапать, делая вид, что хочет поиздеваться над чужим маленькими ладошками.
Облапать.
«Кажется, я позволил себе много лишнего для первой встречи», - решает Юнги, вспоминая своё поведение.
Но он не мог иначе. Может быть, потому что Чимин такой притягательный. Может быть, потому что с ним уютно очень. Как будто они сто лет знакомы и связывает их нечто большее, чем частые пьяные звонки на протяжении полутора месяца и жуткие фотографии категории
«прочисти желудок быстро и качественно без пальцев в рот». А, может быть, и потому, что Мин, зная себя вдоль и поперёк, боялся не понравиться мальчишке, боялся, что первая встреча с этим улыбашкой станет последней.
Перед глазами чужая светящаяся мордашка, пальцы, натягивающие края голубой кофты на запястья. Пушистой, мать вашу. Какой адекватный взрослый парень будет натягивать на себя пушистую кофту нежно-голубого, как ледяное январское небо, цвета? Никакой. И Юнги бы просто развернулся и ушёл, зная, что ему придётся сидеть с подобным недоразумением рядом и о чём-то разговаривать, если бы это не был Чимин. Чимин, который весь такой неловкий и стеснительный, который смущается действительно завораживающе, вызывая желание вновь и вновь подкалывать, чтобы полюбоваться румянцем.
- Меня не привлекают мужчины, - в итоге роняет звонкое холодное заявление Юнги.
- Надо же, рекорд. На этот раз ты по моей просьбе молчал целых одиннадцать минут. Премного благодарен, - котом прошипел Сокджин, подрываясь с места и хватая папку с отчётом. - Я ухожу работать к Чонгуку.
Прошествовав к выходу с гордо поднятой головой, Джин на секунду остановился, оборачиваясь и одаривая Юнги противной подъёбнической ухмылкой.
- И он не мужчина. Он пока ещё сопливый мальчишка. Любишь помоложе?
Дверь за ним со скрежетом закрылась. Юнги запоздало показал ей средний палец, зная, что Сокджин его спинным мозгом почувствует, и только собирался вернуться к работе, как зазвонил телефон. Знакомый номер, который теперь украшен фотографией абонента и слишком сахарным
«Чиминни», но иначе назвать контакт пальцы не позволили, упорно допечатывая ласкательное
«ни».
Вот только было странно видеть входящий от этого абонента, потому что четверг вообще-то, а это день трезвости для студента. Думая о том, стоит ли отрываться, чтобы послушать пьяный лепет, или лучше сразу выполнить свою благую миссию, Юнги выбирает второе. Ему вообще-то тоже с этим трупом закончить давно нужно было. Стянув с одной руки перчатку, мужчина достаёт из кармана смартфон.
«Не благодари», - пишет он и отправляет сообщение с прикреплённой фотографией.
Сообщение читается сразу, как только оно отправляет в какао, и Мин хочет телефон убрать, но тот звонит вновь. Приходится принять звонок, чтобы сообщить о его несвоевременности, но по ту сторону взрываются возмущением, не позволяя и слова вставить.
- Юнги-хён, перестань мне уже слать эти ужасы! Весь настрой убил, опять желудок крутит. Знаешь же, что я не выношу всю эту кровавую жуть! - вопит Чимин негодующе, и голос его чёткий, внятный.
Трезвый.
- Я на работе и очень занят. Думал, ты снова пил, вот и названиваешь. Чего надо? - холодно интересуется Мин, продолжая зажатым в другой руке пинцетом приподнимать то там, то тут куски разрезанной плоти.
- Я хотел… Пригласить тебя завтра вечером посидеть где-нибудь.
Чимин сдувается быстро, говорит тише и как будто робко. Юнги невольно улыбается, представляя, как в волнении Пак загребает пальцами чёлку назад или теребит подол кофты, футболки, рубашки.
«Соберись», - приказывает внутренний голос, и улыбка с лица тут же испаряется.
- Зачем?
- А?
- У тебя что, друзей нет, с которыми посидеть можно? Да и, кажется, по пятницам ты предпочитаешь травить свой организм дешёвым высокоградусным пойлом, которое медленно, но верно, губит твой внутренний мир.
Повисает тишина недолгая, и Юнги бы решил, что связь прервалась, если бы не чужое сопение в трубку.
- Чимин, у меня тут тело с развороченным животом стынет. Давай быстрее, или я отключаюсь.
- Хён классный.
- Что?
Чимин помолчал ещё какое-то время, а после продолжил.
- У меня никогда не было таких знакомых. Ты грубый и заносчивый, любишь ругаться и хамить, постоянно подкалываешь и давишь на больные места, но при этом… Не знаю, это как-то не обидно и не больно, хотя и не очень приятно. Ты забавный, хён. Кажешься таким взрослым и самостоятельным, самодостаточным, но сёрбаешь, как ребёнок, карамельный латте. Налегаешь на сладости, дуешь смешно губы, а ещё я видел у тебя на ключах брелок с Кумамоном. Это… Мило? Ты кажешься отстраненным и даже грубым, но на самом деле смешливый и отзывчивый, волнуешься обо мне, хотя мы пока что даже не приятели. Так что да. Ты классный, Юнги-хён, и я хочу… Пойдём завтра в кафе? Я угощаю. Карамельный латте и клубничное мороженое.
- С шоколадным сиропом, - добавляет на автомате Юнги и слышит смех, от которого в груди горячо становится. - Ну, не знаю, мелкий. Столько дел, столько тел. Посмотрим, завтра видно будет.
- Хён, я знаю, что ты уже мысленно согласился, так что не ломайся, не печенье. Завтра в девять в том же кафе. Я буду ждать тебя до последнего, но всё же постарайся не опаздывать. И не засиживайся допоздна, а то опять не выспишься и уснёшь за рулём на светофоре. До встречи, хён.
Чимин отключается, слышатся гудки, но Юнги слышит лишь бешеный стук сердца в груди. Господи, он взрослый мужчина, пора семью иметь, жену, детей, собаку в дополнение, а он чем занимается? Ведётся на слащавые зазывания малолетки, продаётся за еду и к тому же всерьёз думает о глупостях, которые наболтал Сокджин. Нет тут ничего странного, просто друзей у Юнги - кот наплакал, а в душе своей Мин на самом деле очень добрый, отзывчивый и любящий общение. Собственно, поэтому Юнги и не смог до конца понять, зачем пошёл учиться на врача и после спрятался от всего мира в морге среди трупов, с которыми получается вести только монологи.
- А жаль, - под нос себе бубнит Юнги.
Да, жаль, ведь иначе девушка на его столе рассказала сама, как дело было, и он мог бы со спокойной душой заполнить отчёт и поехать домой отсыпаться, а не искать в ней чёрт знает что.
«О-хо-хо, а кто это у нас будет ночевать сегодня на работе? Ах, так это же Мин Юнги», - слышит мужчина ехидную насмешку телефона, теперь уже рабочего, который громкой трелью действует на мозг.
- Да! - рявкает мужчина и тут же сдувается. - Чонгук? Что случилось? Какая экспертиза, я домой собирался через двадцать минут. Нет. И где вообще Сокджин? Как это не приходил? Вот гад, сбежал. Ладно, сейчас буду.
Отложив телефон, Юнги отложил инструменты и сбросил вторую перчатку в мусорную корзину. Пара секунд, чтобы тщательно вымыть руки с мылом и досуха вытереть, а после мужчина бросает привычное
«продолжим позже» исследуемому трупу и покидает помещение.
В коридорах привычная тишина и полумрак. На пути к кабинету следственного отдела Юнги не встречает никого, только уже знакомого охранника, который интересуется, чего это сегодня Мин остался работать, когда как его коллега давно домой уехал. Юнги отбалтывается парой фраз и спешит дальше, по пути придумывая изощрённые способы отомстить сбежавшему Сокджину, потому что нехорошо бросать ближнего своего одного горбатиться.
«Мог бы и помочь, если всё закончил, гадёныш», - крутится в голове Юнги.
Но как только он заходит в нужный кабинет, то все мысли вылетают из его головы. Чонгук выглядит так, словно на досуге подрабатывает половой тряпкой. Уставший, лохматый, одежда мятая, в глазах желание умереть. Отмечая краем глаза чужую нездоровую бледность и синяки под глазами, Юнги переводит взгляд на второго человека, присутствующего в помещении. Сразу становится понятно, что это курьер. Форма, сумка, идиотская фуражка. Вот только это не просто курьер, это очень напуганный курьер, который всё лепечет какие-то оправдания, среди которых мелькает типичное для этих мест
«это не я, меня просто попросили доставить».
- Что происходит? - прерывает чужой лепет Юнги, и Чонгук тут же подрывается с места, попутно довольно грубо шикая на тут же замолчавшего курьера.
- Юнги-ши, простите, что дёрнул, но дело крайне важное.
При посторонних приходится соблюдать правила приличия и общения, и только поэтому Чонгук не добавил множество красочных эпитетов, потому что дело важное, но задолбало уже настолько, что хочется даже невинного курьера за решётку отправить. Немотивированная агрессия как следствие стресса, недосыпа и отсутствия нормального отдыха логична, но в оправдание за самодурство не прокатит, поэтому Чонгук глубоко вдыхает и выдыхает, а после подходит к Юнги и за запястье вытаскивает его в коридор, тут же начиная объяснять, что происходит, потому что Мин вообще-то тоже очень устал и крайне раздражён.
- Этот курьер пришёл пятнадцать минут назад. Охраннику сообщил, что у него посылка для следственного отдела. Разумеется, господин Чхве вызвонил меня. Хён, пожалуйста, сними у этого парня отпечатки пальцев, возьми анализы, какие там нужны обычно для следствия, а после я всё объясню.
- И поэтому ты меня дёрнул? Не мог местных ваших попросить?
- Нет. Хён, это касается нашего дела.
Юнги дёргается и оборачивается, через дверной проём заглядывая в кабинет. Взгляд его скользит по бледному трясущемуся курьеру, а после по столу Чонгука. Там стоит коробочка маленькая, на ней от руки адрес участка и данные отдела, которому её передать нужно. Ничего лишнего, никаких ярких вызывающих цветов или чего-то подобного.
- Ладно. Мне нужно сходить за всем необходимым, так что жди, - кивает мужчина и удаляется.
Процедура не занимает много времени, и вскоре курьер сбегает из участка, надеясь, что больше никогда не попадётся на пути этих двух жутких служителей порядка, один из которых в процессе допроса порывался ему не то горло перегрызть, не то ногти начать выдёргивать, а второй залезал своими щипцами и ватными палочками в такие места, что и говорить стыдно.
В это же время Юнги и Чонгук сидели в кабинете, и первый осторожно осматривал коробку, попутно снимая с неё все пальчики, какие смог найти, чтобы после прогнать их по базе. После того, как с этим было закончено, мужчина приступил к вскрытию. Канцелярским ножом Мин пользовался так же умело, как и скальпелем, а потому лента, удерживающая крышку на месте, была удалена очень осторожно. Оба не заметили, как задержали дыхание, когда Юнги открыл коробку, и два взгляда одновременно скользнули по содержимому.
- Тут записка, - сообщил Мин и вытащил бумажку.
Уже через секунду мужчина сидел мрачнее тучи. Чонгук, который успел тоже на всякий случай натянуть одноразовые перчатки, чтобы не наследить, дёрнул из чужих рук записку и пробежался по ней взглядом. Одно короткое предложение, но нервная дрожь тут же пробежалась по позвоночнику.
«Я хочу иметь возможность вновь общаться с моим Тэхённи. Вам лучше отпустить его».
- У нас очередные проблемы. На этот раз крупнее некуда. Чонгук?
Голос Юнги вырывает из коматозного состояния, и Чон вскидывает взгляд на коллегу. Тут же лицо его становится на тон светлее, чем было до этого. В руках Юнги переливается на свету оттенками каштана прядь отрезанных волос, сиротливо ютившаяся до этого на дне коробочки прямо под запиской.
to be continued...
