Без доспехов и доверия

Чужая жизнь его никогда не заботила: смертей на своём веку он повидал множество — всевозможных форм и различных причинностей, так что свыкся с её тесной близостью. Зачастую ему самому приходилось быть смертью. Людей, которыми бы он дорожил, у него не было. И сейчас Изае так же было безразлично, умрёт ли юный самурай, быстро угасающий из-за въевшегося в его плоть металла, или выживет, однако он мчался во весь дух к ночному лагерю за необходимой раненому парню помощью, лишь бы успеть вовремя возвратиться с подмогой. Лишь бы не оправдать испытываемое к нему Белым Демоном недоверие… От предвкушения лицезреть, как стремительно раскалывается угрюмая маска сомнения на лице Хейваджимы, у курохоросю, словно от восторга перед чем-то неизведанным, приятным щекочущим спазмом сводило внутренности. Его искажённые нездоровой прихотью ожидания были вознаграждены с лихвой: Шизуо был ему рад. Тайсё был искренне рад Орихаре, ибо тот, вопреки мерзкому подозрительному к нему чувству, успел возвратиться вовремя, выполнив всё в точности, как было велено: споро, чётко и быстро, приведя не только лекаря, но и отряд для защиты раненого. Масаоми решено было перевезти в ближайшую деревню. Перемещать его на длительные расстояния было бы для его ослабшего от кровопотери организма непосильным испытанием, так что отсылать парня обратно в Аобу было слишком опасно, а продолжать с ним путь до Ямагаты — невозможно. Осмотревший раненого, едва дышащего, хрипло и рвано, Шинра обнадёживать Хейваджиму не стал, но пообещал сделать всё от него зависящее. Пуля, вонзившаяся в тело юноши и слегка раскрошившая ребро, была извлечена. Обильное кровотечение удалось остановить с большим трудом. Для более скорого эффекта лекарь воспользовался довольно грубым методом — рану пришлось прижечь, прежде чем обработать заживляющей мазью и перевязать. Помимо прочего, у Масаоми начался жар, что являлось скверным признаком. Кишитани боялся, как бы не началось заражение крови. Хейваджима сопровождал отряд, выделенный для охраны раненого и лекаря, до тех пор, пока на горизонте не показались очертания небольшой деревеньки, где можно было разместить Масаоми. Тайсё надеялся, что юный самурай хотя бы ненадолго придёт в сознание и расскажет что-нибудь о произошедшем, но — напрасно. Кида в себя так и не пришёл. Дольше оставаться вне подчинённого ему войска генералу было непозволительно. Как ему и было приказано, Кадота снялся с лагеря на заре. За то время, что Шизуо и сопутствующий ему курохоросю потратили, ожидая, пока Шинра проведет операцию, и затем сопровождая раненого, войско покрыло значительное расстояние, поэтому им пришлось загнать коней до мыльной пены. Поговорить о ночном инциденте было некогда. Хотя такой разговор и являлся крайне важным, Шизуо был вынужден его отложить. Он должен был стать обстоятельным, не вырванным в спешке, без возможности заглянуть в глаза собеседнику, дабы увериться во лжи или истине, а — неторопливым, лицом к лицу, когда меньше шансов увильнуть от ответа. Войско они нагнали на исходе часа Лошади (1). Кадота расположился лагерем у маленькой горной речушки. Самураи у разведенных костров поглощали варёный рис. Кое-кто пользовался случаем, чтобы вздремнуть. Курохоросю уныло взирал на счастливых воинов: ему, полночи и всё утро проведшему в седле, в нескончаемой спешке, голодному и уставшему, очень хотелось хотя бы немного поспать. Только бесчеловечный тайсё, выяснив у доложившего обстановку Кадоты, что войско уже порядочно отдохнуло, приказал сниматься с лагеря. Отставать от рассчитанного плана Хейваджима не собирался, невзирая на проведённую давеча бессонную и тревожную ночь. Орихара тайком удручённо вздохнул, представив ожидающий его впереди долгий день, покуда чудовищный тайсё на закате не расположит своих воинов на отдых, позволив и ему поспать. В своей палатке. Под боком у Белого Демона. Как Изая и предвидел, день выдался неспокойным. Несколько разведывательных отрядов возвратилось с вестью о стычке с обнаруженными в трёх ри (2) впереди воинами Уэсуги. Взять пленников не удалось. Как и подобает воинам Уэсуги, они сражались отчаянно и храбро, так что противников всех пришлось убить. А к вечеру приближающееся к границе с Дэва войско Хейваджимы, зажатое меж густо поросшими кустарником и деревьями холмами, было обстреляно лучниками. Однако крупного ущерба вражеские отряды людям клана Датэ не причинили. Казалось, это даже не входило в их планы. Всё сводилось к тому, что Уэсуги рассчитывали не уничтожить, во всяком случае — пока, войско Хейваджимы, а задержать его в пути, нанося лишь рассеянные атаки, вынуждая воинов обороняться от сыплющих сверху стрел, а затем выманивая на ближний бой с ожидающими их, притаившимися в лесах копейщиками. Несколько раз противник пытался поджечь обоз с провиантом и фуражом зажигательными стрелами, однако выдавшие себя лучники были скоро умерщвлены разъярившимися самураями Белого Демона. Войско Хейваджимы не досчиталось шестерых. Ещё с два десятка были ранены различной степенью тяжести. Но избавиться от вражеских отрядов тайсё всё же удалось, хотя Уэсуги и добились своего: армия Датэ, высланная на подмогу Могами, потеряла в навязанном сражении несколько часов. Его воины устали. Шизуо видел это, понимал, что навёрстывать упущенное время, когда его людям нужен отдых, он не вправе. Тем более, в сгустившихся сумерках. Поэтому тайсё велел войску, усилив дозоры, стать лагерем, решив назавтра, по возможности, вновь влиться в русло установленных сроков марша. За всё время битв у Хейваджимы не было возможности контролировать действия Орихары. Несколько раз, равнодушный к происходящему и зливший тайсё тем, что не принимает активного участия в сражении, Изая попадался ему на глаза, иногда вынужденно берущийся за оружие, если вдруг воины Уэсуги делали его своею целью. Когда же битва была окончена, Изая сразу же по установлению лагеря прошёл в палатку генерала и больше не показывался, так что тайсё, желавшему поговорить с курохоросю о том, что ему известно о пребывании их врага в Осю, но отвлечённому появлением неожиданного гонца, пришлось отложить беседу с ним вновь. Застал Орихару Шизуо, угрюмый, грозно хмурящий брови, уже спящим — настолько беззаботно, будто война его вовсе не касалась. Или была для него своеобразным, жестоким развлечением, в котором он принимает участие по собственной прихоти и которое в любой момент может, заскучав, забросить. Хейваджима злобно скрипнул зубами. Изае, беспечно лежащему у его ног, склонившему черноволосую голову к плечу и приглашающе открывшему своему врагу беззащитную тонкую шею, хотелось — безумно и невыносимо — эту шею свернуть. Курохоросю словно издевался над ним, бравируя своим бесстрашием, точно зная, что страстно ненавидящий его генерал не сможет причинить ему, спящему и доступному, никакого вреда. Хейваджима ненавидел Орихару за ту жажду насилия, какую тот в нём возбуждал… Усевшись Изае, не ведающему об угрозе, на бёдра, тайсё протянул руку к его горлу, представляя, как испуганно откроет этот мерзавец глаза, как захрипит под ладонью его сдавленная глотка, но вместо того, чтобы сразу придушить своевольного заложника, он лишь мимолётно скользнул большим пальцем по его колыхнувшемуся кадыку, а затем резко распахнул ситаги на груди курохоросю. Орихара слабо пошевелился, но глаз не открыл. Он, утомлённый предшествовавшими сутками, спал слишком глубоко, чтобы сквозь тяжесть свинцового сна почувствовать чужие прикосновения, настойчиво исследующие шрам на его груди. Только когда грубые пальцы жёстко прошлись по отозвавшемуся внезапной болью месту на повреждённой плоти, Изая, вздрогнув, сильно и резко втянул ноздрями воздух и медленно приоткрыл глаза, встречаясь с мрачным взглядом склонившегося над ним Шизуо. — Что-то случилось, Шизу-тян? — приглушённым после сна голосом спросил курохоросю, не выказав даже толики удивления или смущения тому положению, в котором он пробудился. Тайсё в бессознательном гневе сильно сдавил ладонью лежащему под ним парню рёбра на боку, так что тот, подавив желание вскрикнуть, лишь скривился от боли. — Масаоми умер. — Сожалею, — отозвался Изая, но кинувший на него тяжёлый взгляд Хейваджима увидел только одно: ему было всё равно. И чтобы не разъяриться от осознания чужого безразличия к чьей бы то ни было жизни, он сосредоточил своё внимание на кривой линии шрама, отчётливо багровевшего в полутьме палатки на бледной коже тонкостанного курохоросю. Тело Орихары вновь охватило дрожью. Тайсё будто знал, в каком месте метка от раны на груди заложника наиболее болезненна и прикасался именно там… — Это сделал Куронума? — жёстко спросил Хейваджима, отрывая ладонь от искривленной линии шрама. — Он самый, — насмешливо протянул Изая, незаметно стараясь выровнять сбившееся дыхание. Взъярившийся тайсё накинулся на опешившего курохоросю, охватив ладонями его обнажённые плечи и угрожающе низко нависнув над ним. — Говори всё, что знаешь! — прорычал Шизуо, свирепеющий от одного лишь предчувствия, что Орихара, как всегда, снова станет увиливать или отмалчиваться. А может — соврёт. Но Изая только обворожительно ухмыльнулся и произнёс так, что Белый Демон почувствовал внезапно нахлынувшее смущение: — Для начала поднимитесь с меня, Хейваджима-тайсё. Под недоверчивым взором расположившегося сбоку Шизуо Орихара, присев, распоясал распутно сползшее с его плеч ситаги, расшнуровал кобакама, приспустив их, и взял ладонь изумлённо наблюдающего за ним тайсё в свою. На скрытое полами рубахи бедро Изая положил сильную руку Белого Демона. Губы курохоросю кривились в жуткой улыбке безумца. Загрубевшие чёткие штрихи изуродованной плоти остро вгрызлись в растревожившую их горячим прикосновением ладонь… — Ему нравилось вонзать под кожу раскалённые тонкие спицы и смотреть, как оплавляющаяся плоть налипает на горячий металл, а потом резко вырывать спицы из тела вместе с пристывшим к ним мясом. В груди Белого Демона с гневно беснующимся сердцем хрипло заклокотало готовое вырваться вовне рычание. Слепая ярость верила каждому слову курохоросю, отчего-то будучи уверенной в том, что эти слова Орихары и его изувеченное тело — сакраментальные символы озвученной истины. Душившая тайсё ненависть внезапно сменила направление… — Куронума, — Шизуо сквозь зубы процедил это имя, цепко впился взглядом в лицо оправившего одежду и вновь откинувшемуся на ложе курохоросю, — он… Орихара, прикрыв глаза, лишь насмешливо и как-то обречённо хмыкнул. — Тебя это злит? — заинтересованно спросил Орихара, только Хейваджима, с трудом подавив в себе ярость, вызванную мелькающими в сознании картинами заточённого в Сироиси курохоросю, унижаемого насилием врага, отозвался вопросом — тем же, что ранее задавал ему об Аобе Изая. — Кто он? — Вассал Могами с извращёнными наклонностями, — язвительно ответил Орихара, но, смеренный хмурым взором тайсё, продолжил: — Которому возжелалось вырваться из-под тени старшего брата. Теперь, благодаря своим незаурядным способностям, он вхож в дзикисидан (3) Уэсуги Кагэкацу. Аоба-кун оказался настолько умел, что никто из окружения Могами даже не догадывается о его двуличии. — Откуда тебе всё это известно? Изая с мгновение помолчал, потом, в награду за то, чтó тайсё позволил ему в себе разглядеть, решился приоткрыть часть тайны о себе самом и, прихвастнув, объяснил: — У меня при каждом даймё есть свои люди. — Ублюдок! — протяжно пророкотал внезапно вспыливший Белый Демон. Желание придушить Блоху сладостной дрожью вновь влилось в его тело. — Они болят до сих пор, — тихо выдохнул курохоросю, и Шизуо, замерев в замешательстве, сразу остыл. Орихара незаметно гордо улыбнулся: он нашёл маленький рычажок к управлению гневом тайсё. — Я хочу взглянуть, — неожиданно заявил Хейваджима. Изая растерялся. — Что? — Разденься, — напористо приказал Белый Демон, повторив: — Я хочу взглянуть на твои шрамы. Курохоросю упрямо свёл на переносице брови. Подчиняться тайсё он не собирался. К тому же скоро должно было светать, а его кошмар наяву в обличье Белого Демона безжалостно разбудил его посреди ночи и теперь не позволял уснуть, желая заставить своего противника выполнять его нелепые прихоти. Поэтому Орихара просто сменил тему на ту, которая без сомнений отвлекла бы настойчивость Шизуо от стремления любоваться его исчерченным уродливыми рубцами телом. — Войско Уэсуги, скорее всего, встретит нас на границе с Дэва, — серьёзно произнёс Изая. — Куронума ведь присутствовал на военном совете в Аобе, а значит, ему известны пути передвижения твоего войска. К тому же, он в одиночку выехал загодя, не дождавшись, пока армия Датэ закончит сборы. Слова Орихары вмиг отрезвили поддавшегося странным желаниям генерала и оставили в его душе ещё одну заражающую кровь яростью болезненную занозу. — Почему ты сразу не рассказал о Куронуме?! — вскричал Хейваджима. Перед глазами встала ночная сцена вероломного кровопролития, унёсшая жизнь его воинов, ужасная рана Масаоми, его смерть. — Ты же видел его в замке! Это от него ты скрывался? Шизуо схватил растянувшего губы в ненавистной улыбке Орихару за грудки, собираясь размозжить ему голову, со всей силы приложив того о землю, но вдруг застыл, почувствовав, как впились в его запястья холодные пальцы курохоросю, услышав его непререкаемый, шипящий возглас: — Я никому не присягал и в верности не клялся! Между двумя невзлюбившими друг друга мужчинами повисло долгое, тягучее молчание. Изая был одиночкой, скитальцем без союзников и товарищей, без владений и господина. И он был прав. Ему не было нужды изобличать чужое вероломство. У него ни перед кем не было долга. Он поступал так, как ему нравилось, с интересом наблюдая, какая из сторон окажется умнее, хитрее, сильнее и, в конце концов, выйдет победителем. Самурай без хозяина. Безнаследный изгнанник. — Чёрт! — с каким-то яростным отчаянием процедил Белый Демон, отпуская курохоросю и поднимаясь с ложа, и направился к выходу из осточертевшей палатки, где находился человек, внушавший ему омерзение и одновременно возбуждавший непреодолимое желание. Теперь всё становилось понятным. Куронума, вызвавшийся передать просьбу о помощи Могами Ёсиаки, обо всём сообщил своему истинному господину, дабы дать войскам Уэсуги спланировать ответный манёвр против сил Датэ. Разузнав о перемещениях армии Хейваджимы, он поспешил известить обо всём Кагэкацу, но оттого что воины Белого Демона выдвинулись к Ямагате гораздо раньше, чем предполагалось изначально, Уэсуги пришлось бросить в Осю небольшие отряды, целью которых явилось задержать войско Шизуо в пути. Ровно до тех пор, пока основные силы на границе Дэва не будут готовы встретиться с войском клана Датэ. — Уэсуги Кагэкацу планирует ослабить защиту Аобы и напасть в подходящее время, — послышался позади Хейваджимы, раздражённо буравящего взглядом дико свистящий угольями костёр, плавно льющийся голос Орихары. Он так и не смог уснуть вновь, возбуждённый тем, что слишком много позволил узнать о себе тому, кого ненавидел и — опасался. Но, вместе с тем, единственному, кому, возможно, смог бы доверить собственную жизнь. Шизуо промолчал, посчитав, что курохоросю расскажет, что знает, скорее, если не давать ему повода цепляться к словам. А значит — не произнося их совсем. — Часть армии Датэ охраняет захваченный Сироиси. Твоё войско — сильнейшее и самое опасное — планируется уничтожить на подступах к Ямагате. Хейваджима самоуверенно хмыкнул и обернулся на стоявшего в шаге от него курохоросю. — Иди спать, — проворчал тайсё, заметив, как Изая ёжится от предутренней сырости. Потом вдруг окликнул направившегося обратно в палатку Орихару, но на миг поражённо застывшего, следующими словами: — Ты ведь умер для Куронумы? Ты поэтому не показывался ему на глаза? — Ты точно ёкай! — с артистическим восхищением воскликнул изумлённый невероятной догадливостью тайсё Изая и живо юркнул за полы генеральской палатки, едва успев увернуться от летящей в него раскалённой головни. Через трое суток оба войска враждующих кланов встретились, как и предполагал Орихара, на пограничье союзных провинций. Менять курс Хейваджима не стал, даже зная о намерениях врага, а повёл своих людей в открытую прямо к ожидающему неприятелю. Тайсё был уверен в своих воинах и отказался воспользоваться преимуществом осведомлённости в замыслах врага. Облачённые в крепкие, яркие доспехи, осенённые знаками клановой принадлежности, воины ждали лишь приказаний своих генералов, чтобы вступить в схватку. Хейваджима дал знак выступить. Первая атака по войскам Уэсуги была нанесена аркебузирами, поддерживаемыми лучниками. Огонь было велено не прекращать, покуда это будет возможно, дабы нарушить неприятельский строй. Только воины враждебного клана, разделившись на два крыла и ускользая с линии обстрела, начали стремительно подступать к войскам Датэ, навязывая выступившим отрядам копейщиков и мечников ближний бой. В буре смертоносного сражения Белый Демон упустил из виду маленькую, легкую фигуру курохоросю. Искать его было некогда. Хейваджима мчался по полю брани, раздавая приказы, направляя своих людей, своей властью и своим примером доблести воодушевляя воинов, не желающих терять уважение своего тайсё и опозорить себя в его глазах. Спустя пару часов ожесточённой битвы, в которой никто из противников не желал отступать, Шизуо заметил одиноко развевающийся на поднявшемся сильном ветру, обдувающем ставшую скорбным курганом некогда мирную равнину, чёрный капюшон с камоном дома Ода в самой гуще войск Уэсуги. Яростно нападая на обступивших его противников и ловко уворачиваясь от нацеленных на него атак, Изая, верхом на дико всхрапывающем скакуне, хищно озирался по сторонам, словно ястреб в поисках добычи, всматривался в попадавшиеся на его кровавом пути лица. Хейваджима знал, кого он ищет. Рассекающий тело за телом, обрызганный чужой кровью, одурманивающим медным запахом забивающейся в ноздри, Орихара словно обезумел. Он давно не принимал участия в крупных сражениях, и захлестнувшая его глубокая волна смерти унесла поддавшегося её бурному потоку курохоросю в тёмный океан кровопролития. А то, что человека, которого он искал, среди умерщвлённых его рукою воинов не было, раздражало его, заставляло убивать всех, кто не оказался им, но кому не посчастливилось попасться ему на пути. Изая просчитался… Высокий и крепко сложенный конный воин, чем-то напоминающий демона, бросился к сверкнувшему безумием в карих глазах и жутко улыбающемуся курохоросю. Орихара направил своего коня ему навстречу, разом замахиваясь на противника мечом и метя тому в шею. — Здесь его нет! — раздалось над ухом Изаи, вскинувшего глаза на врага, перехватившего его занёсшую катану руку. — Битва окончена, Блоха. Опусти меч. У Изаи гудело в ушах. Он до сих пор слышал шум боя, лязг трущихся друг о друга лезвий, свист стрел и предсмертные хрипы. Ситаги липла к коже — от пота и присохшей крови. Глубоко дыша, Изая вложил меч в ножны и спешился, откинул отяжелевшую голову на бок своего присмиревшего коня, изредка нервно прядущего ушами и отфыркивающегося от резкого запаха свежей крови и мёртвой плоти. — Дай мне воды, — попросил сухо и тихо. Отпив из протянутой тайсё фляги, Орихара огляделся. Вокруг стало до жути бесшумно. Выжившие воины Датэ помогали раненым, приводили в порядок себя и своё оружие, коней, занимались пленными и убитыми. — Какуёку (4)? — слабо ухмыльнувшись, спросил Изая, и Белый Демон сдержанно кивнул. Сбежать не удалось никому. — Красиво, наверное, было, — посетовал курохоросю, который в пылу своей собственной одиночной битвы не смог понаблюдать, как сражался его близкий недруг и люди клана Датэ. Весь последующий день Хейваджима позволил войску, сократившемуся на добрую четверть, отдыхать. Ещё через два дня они, соединившись с Русу Масакагэ (5), достигли стен Ямагаты. Оказавшись зажатыми между тремя войсками — Хейваджимы, Русу и воодушевившимся прибытием союзников Могами — Наоэ Канэцугу (6), возглавлявший осаду крепости, вынужден был отступить. Ямагата, потрёпанная пушечным огнём, ущербленная обрушившими часть нижних стен минами, была вырвана из пламени неприятельской мести.