Без доспехов и доверия

Дразнить Куронуму оказалось занятным развлечением. Смотреть, как его смертельный враг изнывает от неизвестности, подогревать его страх и травить своей посвященностью в его тайну, держать в своих руках его судьбу, всякий раз напоминая ему об этом, было восхитительно-приятно. Конечно же, Изая всерьёз не рассчитывал на то, что его противник, питающий к нему исключительно извращённые чувства, щедро умащенные ненавистью, согласится сотрудничать с ним. Тем более что Аоба был не из глупцов и мог понять мнимость намерений курохоросю. Однако Орихара всё же планировал воспользоваться юным оступившимся самураем, чтобы скрыться от вездесущих янтарных глаз Белого Демона… Вспомнив о Хейваджиме, Изая, незамеченным выбравшийся за пределы местами порушенной крепости и исчезнувший в густо разросшемся под её белокаменными стенами лесу, слегка улыбнулся. Было даже как-то тоскливо расставаться вот так, не попрощавшись. Только прощание с тайсё стало бы для курохоросю непозволительной роскошью, обернувшейся бы для него вполне материальной цепью, на которую Шизуо грозился его посадить. Было непривычно и странно знать, что Хейваджима боится его упустить — именно в том смысле, когда боятся чувства утраты, если человека, чьего исчезновения желаешь не допустить, не станет. Это знание давило на грудь призрачной иллюзией сожаления. — И далеко ты собрался? Орихара обернулся, затем перевёл взгляд на предмет, жалобно прошуршавший в траве и опавшей листве и замерший у его ног. Из-за широких листьев папоротника, холодно поблёскивая в потустороннем сиянии луны, на него смотрели потускневшие мёртвые глаза Куронумы. — Я разочарован, Аоба-кун! — искренне посетовал курохоросю, с подчёркнутой брезгливостью и неподдельным отвращением подобрав за волосы отсечённую голову, с которой всё еще капала казавшаяся в ночи чёрной кровь. — Я надеялся, что ты займёшь Шизу-тяна подольше, чтобы мне не пришлось с ним прощаться. — Я, кажется, задал вопрос! — свирепо вскричал Хейваджима. Он и так был взбешён побегом Орихары, воспользовавшегося моментом, когда тайсё был занят расправой над преступником, а курохоросю ещё и подливал масла в огонь своими выходками. Датэ Масамунэ не освобождал его от обязанности наблюдать за строптивым заложником, значит, задачей Белого Демона оставалось не допустить исчезновения Орихары. Шизуо добросовестно выполнял свой долг и раздражался от мысли, что Блоха сможет его обставить, как уже сделал когда-то. — Далеко, — Изая враз посерьёзнел и, одарив отсеченную голову врага взглядом заслуженного презрения, отшвырнул её обратно к ногам Белого Демона. — И тебе лучше мне не мешать. И зная — по яростному настрою тайсё, по алчному блеску его извлечённого из ножен тати — что сражения не избежать, Орихара, азартно усмехнувшись, обнажил оба своих меча. Уйти, не простившись, не получилось. Зато удалось избавиться от смутной, ноющей тоски. — Ты возвращаешься со мной в Осю, — ультимативно заявил Хейваджима. — И твоё счастье, если не по частям! Угрюмо чернеющий в ночи северный лес затаил дыхание, чутко прислушиваясь к звонким поцелуям требующих утолить жажду крови клинков. Всё вокруг замерло и притихло — кроме чудовищного вихря ожесточённого поединка. Оба противника — лёгкий и ловкий курохоросю и высокий и сильный Белый Демон, израненные, неглубоко, но болезненно, обрызганные кровью, жуткими тёмными пятнами украшающей разорванную в клочья одежду, скалящиеся, словно сцепившиеся хищники, один насмешливо, второй с устрашающей свирепостью, — не желали уступать друг другу и с каждой новой раной, нанесённой соперником, становились лишь непримиримей и яростней. Оцарапанная кожа зудела, и пробиравшийся под ставшую лохмотьями одежду прохладный ночной ветер лишний раз тревожил повреждённую плоть. Орихара начинал уставать, а его противнику, наделённому неисчерпаемой мощью, было всё нипочём: ни раны на крепком теле, ни изматывающая изворотливость курохоросю, ни затянувшееся тяжёлое сражение. Бой нужно было заканчивать. Изая торопился: он потратил больше месяца в пустую, не нанеся визит ещё одним — ключевым — фигурам своей рискованной партии, и боялся не успеть насладиться тем эффектом, какой он мог произвести на самых значимых личностей сложной борьбы за страну — Токугаву Иэясу и Исиду Мицунари. До него дошли вести, что оба крупнейших противоборствующих альянса сконцентрировали свои силы в Мино, и, скорее всего, в ближайшее время должна состояться решающая битва, которую маловероятно удастся избежать. Подгоняемый собственным нетерпением, Изая, мелькнув перед тайсё своим тёмным плащом, единственно уцелевшим в этом бою, и извечным чёрным капюшоном, стремительно обогнул даже не сделавшего попытки развернуться тайсё и оказался у того за спиной, снова намереваясь одолеть Хейваджиму своей ловкостью и быстротой. Орихара занёс катану для решающего удара — и задохнулся, сложился пополам от задушившей его внезапной тупой боли, сосредоточившейся в чувствительном нервном узле под рёбрами и концентрическими кругами разливающейся по всему обомлевшему телу. Меч, вложенный в ножны и нанёсший удар в солнечное сплетение, ожёг скулу курохоросю, так что тот, потеряв ориентацию, рухнул на остывшую землю, выронив из ослабевших рук своё не сумевшее защитить его оружие. Склонившись над поверженным врагом, Хейваджима потянул того за ворот затрещавшего ситаги, сквозь длинные прорези в котором виднелось белое в свете луны, словно обескровленное тело курохоросю. — Ты никуда не пойдёшь, — повторил Белый Демон, стараясь втолковать эти слова в упрямый разум Орихары так, чтобы о неповиновении он даже не смел думать. В них больше не было гнева, лишь непоколебимая уверенность. Изая издал ядовитый смешок. — Шизу-тян, тебе не следует быть таким самоуверенным. Утихнувшая было ярость вновь охватила ощутившего наплыв диких, необузданных чувств тайсё. Ему хотелось разорвать насмехающегося над ним курохоросю на части, но вместо этого он с остервенением разрывал на нём одежду. Он хотел забрызгать хрупкое тело Орихары его же кровью, но вместо этого — он бережно собирал её языком с повреждённой кожи, словно зверь, зализывающий раны своему партнёру. То, что тайсё так долго и тщательно в себе хоронил, подавлял, запрещал стать реальностью, вырвалось на волю. Опьянённый своею победой, возбуждённый чужой беспомощностью, заведённый запахом пролитой крови, Хейваджима торопливо избавлялся от испорченной в сражении одежды, нетерпеливо навязывал свою страсть курохоросю, не обращал внимания на то, что тот слишком странно притих, нахмурился, внимательно наблюдая за действиями тайсё, изучая его намерения и чувства, не мешая ему, но и не отвечая на рьяную пылкость Белого Демона. Лишь когда Шизуо сорвал с Орихары кобакама, освободил сокровенное место от фундоси и, подхватив его ноги под коленями, скользнул настойчивыми ладонями по обнажённым бёдрам, Изая болезненно поморщился и, не сдержавшись, шумно выдохнул. Хейваджима замер. Под его руками шершавой сетью пульсировали растревоженные шрамы. Изувеченная плоть в безжизненном свете блеклой луны горела насыщенным багрянцем, будто из оставшихся на ней уродливых отметин до сих пор, обжигая, вытекала огненная боль, такая же раскалённая, как и металл, которым они были нанесены. Тёмные линии шрамов покрывали собой бледную тонкую кожу почти от самых колен и подбирались к ягодицам и чувствительным местам у самого паха. Тайсё был в смятении. Его решительность была уязвлена, а клокотавшее внутри желание не позволяло отступить. Мрачный, Шизуо развёл ноги курохоросю шире, упираясь налившимся страстью органом ему меж ягодиц. Орихара не сопротивлялся, и Белый Демон позволил себе расценить это как согласие. Но когда вдруг усмехнувшийся курохоросю двинулся бёдрами ему навстречу, впуская в себя, задыхаясь от проникшей в его расслабившееся тело истомы и чужой, осторожной настойчивости, Шизуо лишился последних сомнений. Изая желал слиться с ним, невзирая на все разделявшие их противоречия и разногласия, недоверие и раны. Созвучно тональности соития шелестел папоротник, колыхался, роняя прохладные капли на разгорячённые тела, сплетённые, тесно касающиеся друг друга, даруя наслаждение и горечь от понимания собственного безумия. Изая, терзаемый глубоко внутри неиссякаемым желанием Белого Демона, беспорядочно водил непослушными руками по сильному телу тайсё, размазывал по иссечённой его же катаной коже сочившуюся из порезов кровь, губами касался его ключиц и сжимался так, что партнёр его, рыча, намертво пригвождал курохоросю к земле, стискивая до боли его плечи и усиливая вторжение в нежно поддающуюся ему плоть, заставляя сдавшегося заложника сдержанно вскрикивать, откинув голову во влажную свежесть травы и соблазнительно изогнувшись. — Ш-шрамы… — сдавленно просипел Изая. Шизуо остановился, несколько секунд любовался влажным от пота, крови и росы стройным телом часто дышащего любовника, затем приподнял его ногу, поддерживая под коленом, и склонился к изувеченной коже, осторожно касаясь губами грубых шершавых линий, целуя там, где только мог дотянуться и с облегченным сердцем чувствуя, как приятно трепещет от удовольствия его знакомый со страданием партнёр. Орихара небрежно взъерошил щекочущие его кожу необычайно светлые волосы тайсё. Он действительно считал красивым их мистическое сияние в тусклом свете луны. Когда Хейваджима с новой, ещё более яростной вспышкой страсти набросился на партнёра, Изая, утомлённый, чувствующий грядущую развязку этой спонтанной ночи, лихорадочно зашарил руками по траве, пытаясь сосредоточиться, отвлечься от переполнявших его странных ощущений. — Отпусти меня, — жестко потребовал Орихара. Всё ещё не пришедший в себя после яркого всплеска сладострастия, Хейваджима, с медленно вскипающей внутри злостью осознавший, что его противник так и не смирился с поражением и отступать не намерен, почувствовал тонкую остроту лезвия, приставленное к его животу. — Я сказал, — едва сдерживая гнев, процедил сквозь зубы тайсё, плотнее наваливаясь на распростёртого под ним парня, не обращая внимания на впившееся в его тело острие вакидзаси, — что ты никуда не пойдёшь! — Помоги же мне! — нетерпеливо прошипел курохоросю, и не успевший осмыслить суть этого раздражённого возгласа Хейваджима вздрогнул от пронзившей его бедро боли, с яростью ощущая, как отяжелели его мышцы, сковывая всё тело морозным оцепенением. Сзади послышались шаги, и спустя несколько мгновений на поляну вышел мужчина средних лет со слегка резкими, угловатыми чертами лица, одетый в темное неброское одеяние. Он оттолкнул в сторону парализованного ядом и беспомощно скрежещущего зубами тайсё и помог Орихаре подняться. — Нужно обработать раны, Орихара-сан, — наставительно сообщил он, но Изая лишь отмахнулся, плотно закутавшись в свой шерстяной плащ и оправив съехавший набок капюшон. — Я направляюсь к Киёсу и Гифу, — обратился он к распростертому на земле Белому Демону. — Токугава стягивает туда свои войска, намереваясь зажать силы Исиды с нескольких сторон. Может, свидимся ещё, Шизу-тян. Изая, поддерживаемый своим союзником, углубился в лес, навстречу долгожданной свободе, ни разу не обернувшись на своего недавнего любовника. Почему-то он был уверен, что это была их не последняя встреча… — Ты вернул её, Кинэ? — спросил Изая своего спутника. — Да, — ответил тот и протянул курохоросю шёлковый кисет. Внутри лежала государственная печать сёгуната Асикага. Орихара удовлетворённо усмехнулся. В глуби рощи, подготовленные его расторопным помощником, курохоросю ожидала пара запряжённых лошадей, провиант на несколько дней и другие необходимые вещи. По настоянию Кинэ, Орихара позволил обработать и перевязать свои раны. Затем он переоделся в сменные одежды и направился в сторону Мино. На границе горизонта занимался бледный, неприветливый рассвет. Верховой, Кинэ ехал рядом, хмурый, казавшийся чем-то озабоченным. Невольный свидетель чужой плотской утехи, из его головы никак не выходили видения двух сплетённых тел, робкий румянец удовольствия на щеках господина. И вспоминался жестокий взгляд Куронумы и его кровавые оргические игры, боль, какую он раздаривал с уязвляющей щедростью. — Господин! — смятенный, Кинэ окликнул задумавшегося курохоросю. — Этот Белый Демон… Почему? Изая обернулся к своему спутнику, удивлённо приподнял брови, потом таинственно улыбнулся. — Потому что он не умеет лгать. Его ответ лишь сбил Кинэ с толку. — Только поэтому? — с сомнением в голосе уточнил он. Орихара помедлил с ответом. Всё, что делал Шизуо и что говорил, всегда было честным, исходящим из самого сердца этого благородного чудовища. И то, что Хейваджима делал с ним, он делал не из-за гнева, мстительности или в жажде причинить ему боль. Он, Орихара знал это наверняка — иначе бы никогда не позволил ему взять себя, не собирался унизить таким образом своего противника. Белый Демон отдавал ему свою силу, дарил наслаждение и признавался в любви. Хейваджима не утолял в нём свою похоть. Он занимался с ним любовью. — Да, — уверенно подтвердил курохоросю. — Только поэтому. Спустя час парализующее действие яда закончилось, и Белый Демон, раздосадованный и злой, смог встать. С тихим шипением он выдернул из бедра смазанный слабой отравой кунай и отшвырнул его в кусты. Гнаться за беглецом было уже бессмысленно, но названия двух замков, которые Орихара назвал своими следующими целями, прочно засели в его сознании. Только тайсё с раздражением осознавал, что сперва ему потребуется возвратиться с войском в Осю и просить Датэ отправить его на поиски курохоросю. Взлохмаченного, окровавленного, выглядевшего дико в разодранных вражеским оружием одеждах, Хейваджиму, возвратившегося к рассвету в Ямагату, ожидал едва прибывший из Осю гонец со срочным приказом Одноглазого Дракона. Поражённый и благодарный выпавшей на его долю удаче, тайсё радостно похлопал принёсшего хорошую для него весть гонца по плечу. Ему со своим войском было велено направляться в Мино, чтобы оказать поддержку Токугаве Иэясу в решающем сражении с альянсом даймё западных провинций…