***
После нашей перебранки на балу со Снейпом мы больше не общались. Отдышавшись и приведя себя в порядок, я отвлеклась незатейливыми беседами с коллегами, приятным болгарским вином, презентованным гостями из Дурмстранга, и рассматриванием нарядов молодых девиц, кружащихся под звуки современного ритмичного танца. Зельевар же отыгрывался на бедных воркующих парочках, то и дело вышвыривая их из карет, чуланов и других укромных уголков. Он притаскивал бедолаг обратно в зал чуть ли не за уши и не забывал при этом нещадно снимать баллы с факультетов. На меня же больше не смотрел, а я делала вид, что его не вижу. Такое у нас было обоюдное возмездие. Не то чтобы я была зла на профессора после его слов — прямолинейность всегда импонировала мне больше, чем недосказанность или фразы с завуалированным подтекстом. Просто он был в очередной раз прав, а я — нет, и именно это злило меня больше всего. Я прекрасно осознавала своё проигрышное положение относительно тех, с кем связалась. Моё преимущество перед ними могло состоять лишь в их частичном неведении, что тоже уже было весьма спорно. По-хорошему, мне действительно стоило скорей закончить мою безумную, изначально предрешённую игру. Однако, имея шанс, хоть один из миллиона, я уже не могла отступиться. Всю свою жизнь я грезила о том, как однажды смогу вернуть то, что по праву принадлежит мне. То, что у меня, как оказалось, украли. И это не только магия — это моя жизнь! Существование без страха, любовь родителей, положение в обществе. Какой я могла быть, родись я нормальной? Полноценной сильной волшебницей. Охваченная невесёлыми размышлениями, я заметила, как в холле промелькнула сгорбленная фигура Филча. Я могла видеть его вечно недовольную физиономию через распахнутые двери зала. Он всегда вызывал во мне брезгливость и даже презрение. Впервые задумавшись над этим, я начала осознавать причины неоправданной неприязни к этому человеку. Я просто не могла допустить до себя возможность жалеть его. Жалеть - значит суметь поставить себя на его место. Стать такой, как он. А может, и представлять было не нужно? На глаза наворачивались слёзы. Я хлопала ресницами, пытаясь хоть ненадолго сдержать их. Взяла ещё бокал, выпила почти залпом и отправилась наверх — выпустить боль наружу. Прочувствовать то, что старалась сдержать последние пару недель. Снять маску и больше никем не притворяться, не обманывать себя хотя бы в этот вечер. «Я — сквиб. Просто сквиб».***
Неделя каникул прошла, словно меня поместили в вакуум. После бала я прорыдала несколько часов, а на следующий день спала до обеда. Никто не приходил ко мне, а я никого не хотела видеть. Напрасно мне казалось, что здесь, в школе, чувствуя некую безопасность, я смогу сблизиться с кем-либо. Я не привыкла так жить: делиться своими переживаниями, историями, проблемами, и не желала выслушивать чужих. Поэтому отношения с коллегами носили сугубо рабочий характер. Разве что Помона опекала меня больше остальных, и Хагрид не забывал каждый раз звать на чай в свой домик. Но даже он, несколько раз попытавшийся копнуть чуть глубже в моё личное, пару раз наткнулся на твёрдый бетон и вскоре прекратил попытки. У меня совсем пропал аппетит, я выползала в большой зал поковыряться в тарелке, только чтобы не вызывать лишних вопросов о своём самочувствии. Книги о тёмной магии осточертели мне — хотелось сжечь их в адском пламени, и я отнесла их с глаз долой в библиотеку. Видимо, во мне что-то надломилось, никогда прежде мне не было так бесконечно грустно. Я не жила — существовала. Ела, пила, спала, читала книги на отвлечённые темы, но каждую бросала, не добравшись и до середины. Лишь к окончанию каникул я кое-как смогла выбраться из своего кокона. С огромным усилием над собой я заполнила учебный план, в котором в связи с отпуском профессора Стебль появилось заметно больше часов преподавания. Скопления книг о тёмных артефактах в моей комнате заменили пирамиды учебников и пособий по Травологии. Пожалуй, единственным местом, которое ещё не успел захватить мой стихийный бедлам, была импровизированная лаборатория. В ящике стола успел разрастись новый запас полезных снадобий, и венцом моей сокровищницы была сыворотка непоколебимого внимания. Вскоре я получила весточку от моего поклонника. Он рассыпался в извинениях и срочно намеревался «навёрстывать упущенное». От этой формулировки меня передёрнуло, и я решила немного повременить с написанием ответа, но вечером я, к ужасу, получила ещё одно письмо. Ещё более пылкое и нетерпеливое. Ответила я холодно, в надежде хоть немного смирить его запал, но встретиться согласилась. Стоит ли говорить, что в ту ночь я почти не спала.***
Дорогой одеколон Коди я почувствовала шагов за десять. Именно тогда, когда поняла, что могу и вовсе не дойти до него. На ватных ногах, с трудом усмиряя дыхание, я приблизилась к Эйвери и гигантской «оранжерее» у него в руках. — Ну, здравствуй! — выдохнул он и, наклонившись ко мне, нежно чмокнул в щёку. — Здравствуй, — откликнулась я почти шёпотом, расплывшись в нарочито ласковой улыбке. Мы долго болтали о всякой ерунде: о праздниках, музыке и нелепых современных танцах. Я немного расслабилась и даже посмеялась от души, когда Эйвери, в важном деловом костюме и строгой мантии, начал имитировать эти ультра-модные движения и, увлёкшись, чуть не влетел в забор. Опомнившись, он затянул свою долгую песню о сложностях в транспортном управлении и о неспокойной обстановке в министерстве в целом. Я тут же увлекла его в ближайшую таверну, в надежде со сливочным пивом хоть немного вернуть нашей беседе былую легкость и непринуждённость. Отчасти это помогло. Что ж, пора было приниматься за дело, пока Коди в конец не расслабился и не пошёл в наступление, попытки которого уже предпринимал не раз ещё на улице. Подлить ему в кружку сыворотку было просто. Нести несусветную чушь под безотрывным взглядом тоже удавалось легко, но обокрасть человека, прямо у него перед носом… Я явно себя переоценила. Я как раз рассказывала о недавнем случае с Алихоцией, когда попыталась отодвинуть края его расстёгнутого пиджака и тут же отдёрнула руку. Не зря говорят — «душа в пятки ушла». Сердце выстукивало бешеную дробь, из-за которой собственный голос слышался будто издалека. Я чувствовала себя нерасторопным бегемотом. Мне казалось, что вот-вот Коди или кто-либо со стороны заметит мои манипуляции и, непременно, устроит мне разнос. Однако от Эйвери никакой реакции не последовало, а уж на наш отдалённый столик внимания и вовсе никто не обращал. С третьей попытки я всё-таки набралась решимости и пошарила в его внутренних карманах — сначала в одном, потом в другом. О чудо, моя настырность была вознаграждена. На ощупь это был точно такой же пузырек, как тот, что выделил мне Снейп. Совсем крошечный. Я вытянула его на свет, и в этот момент произошло непоправимое. Коди дёрнулся, вскинув руку, и попутно задел мой локоть. Я переполошилась, принимая его жест за своё разоблачение. Флакончик скользнул в пальцах и уже через мгновенье превратился в горстку мелких стёклышек на каменном полу. Я взвизгнула, позабыв обо всём на свете: о Коди, об окружающих людях, о том, что могло произойти. Кровь стучала в висках: «Всё кончено!». Я ринулась вслед за стекляшкой под стол, ударяясь бёдрами и роняя что-то сверху. Мне было всё равно — я буквально распласталась рядом с ним. Там, на замызганной поверхности, видимо, вступив в реакцию со внешней средой, пузырилось драгоценное зелье. Оно пахло виноградом и облепихой. Меня почему-то тянуло к нему со страшной силой. Я даже не заметила, как практически уткнулась носом в пол, а разлитое снадобье, превращаясь пар, исчезало с каждым моим вдохом. Очнулась я от взволнованных криков Эйвери. — Лесли, дорогая! Что с тобой? — я не сразу поняла, что обращаются ко мне. Вскочив на ноги, я отчаянно пыталась прийти в себя, а перед глазами стояло напуганное лицо Коди. — Что случилось? — наконец различила я. — Всё в порядке, просто закружилась голова, — выжала я из себя как можно более спокойным тоном. Мы вернулись за стол, и я согласилась с предложенной идеей заказать мятный чай. Самостоятельно Коди этого сделать никак не мог — сам того не осознавая, он всё ещё следил за мной неотрывно, а меня уже начинало порядком раздражать это назойливое внимание. Параллельно с болтовнёй я пыталась сообразить, что делать дальше. Отсутствие зелья вскрылось бы быстро. Изначально я планировала перелить жидкость в свой пузырёк и наполнить подлинный чем попало. Теперь же, когда я разбила ценную тару ко всем чертям, мне оставалось одно — заменить её пустым пузырьком от собственной сыворотки. На ощупь он был похож. Похож ли был внешне — оставалось только надеяться. Я наспех наполнила его чаем и осторожно отправила в недра мужского пиджака. Когда всё было сделано, я погрузилась в молчаливое отчаяние. Я была так близко. Близко, как никогда, и разрушила собственноручно все свои ничтожные надежды в одночасье. Эйвери смотрел на меня и молчал тоже. Он как-то сник и, видимо, сам погрузился в размышления. — Что-то мне всё-таки нехорошо, — пожаловалась я, когда действие сыворотки начало подходить к концу. — Конечно, тебе нужно отдохнуть, — согласился он, — я провожу тебя! — Но, только в пределах Хосмида, не хочу, чтобы студенты распускали сплетни, — пояснила я. Мы расплатились и двинулись в сторону замка. Это был, пожалуй, самый волнительный день в моей жизни. И это был провал.