Потерянное поколение

      Стася старалась не отставать от Дениса, ругая дороги и перепрыгивая через большие лужи грязи, пролегавшие в колеях. Она не могла идти, как Дэн, по краю дороги, держа равновесие. Хотя у неё вовсе не было никакого груза.       — Прекрати чертыхаться, — бросил через плечо Дэн, легко обходя очередную лужу.       — Не все отличники по физре, — буркнула Стася.       — Да ла-адно, — безудержный оптимизм Дениса уже начинал раздражать, — а кто там мне недавно доказывал, что история важнее физры? Ну, и что — пригодилась тебе история сейчас?       Стася хмыкнула. С громким шлепком наступила в лужу. Растянула губы в искусственной улыбке, проглатывая очередное ругательство. Ноги как будто стали чугунными, каждый шаг отдавался болью в икрах, да ещё и лодыжка, которую она подвернула во время очередной неудачной попытки прыжком перемахнуть через лужу, через раз давала о себе знать. Они шли по этой деревеньке уже минут двадцать, но не встретили ни единой живой души. Сначала им встретились только сгоревшие дома, потом — светлые заборы и красивые калитки, за которыми, впрочем, виднелись крыши ровненьких домиков без печных труб. И никого больше. Да ещё и настойчивый запах перегноя и навоза упрямо бил в нос, заставляя каждый раз закрываться рубашкой. Как Денис умудрялся быть таким невозмутимым? Или он просто старался казаться таким? Нога снова дала о себе знать неприятным кратковременным выстрелом боли. Стася ойкнула, но шагу не убавила. Напротив, перепрыгнула с одного сухого куска земли на другой, почти не затронув кедами грязи, и догнала Дениса в пару шагов. Тот шёл, пытаясь разглядеть за заборами хоть какие-нибудь признаки жизни. Но максимум, что он слышал — отнюдь не дружелюбный лай дворовых псов.       — Замолчи! — гаркнул на очередную собаку Денис, а Стася подпрыгнула. — Не понимаю, вымерли все тут, что ли?       — А который час? — осторожно спросила, закладывая руки в задние карманы.       — Часов пять.       — Так все крестьяне на покосе ещё. Как раз жара спала — самое то для работы.       Дэн поморщился, тяжело вздохнул и закатил глаза. Опять Стася заладила про перемещение во времени. Конечно, озеро, люди, перемещение — всё это было чересчур странно, но Денис не мог поверить в то, что они оказались в девятнадцатом веке. Да и как Стася определила это? По песне? «Да народная песня потому и народная, что вечная!» — подумал он, поворачиваясь лицом к Стасе. Та глядела на него из-под длинной чёлки с некоторой надменностью. Денис снисходительно улыбнулся и снова задал вопрос, от которого их обоих уже начинало подташнивать:       — Ну и с чего ты взяла, что мы в девятнадцатом веке?       Стася непонимающе нахмурилась, мотнула головой, так что концы хвостика кольнули ей шею, убрала с лица волосы:       — Ты всё ещё не веришь?       — Путешествие во времени невозможно. Физически, — на последнем слове сделал особый акцент.       — Не веришь, — кивнула Стася с лёгкой ухмылкой, — ладно. Смотри. Мы вылезли из того же дупла, в которое залезли, но невесть где. Это раз, — загнула мизинец правой руки. — На месте пустого оврага стоит озеро. Это два, — загнула безымянный. — Люди одеты, как крестьяне. Три. Четыре: они поют песни из девятнадцатого века. Вместо нормальных дорог — лес и тропинки, а мы сейчас идём по деревне, которой и в помине нет! — к концу речи все пальцы правой руки оказались загнуты, и Стася потрясла кулаком на уровне носа Дениса. — Что тебе ещё надо, Фома ты неверующий?       — Фактов, — сухо ответил Дэн, а потом повёл плечом. — Всё, что ты перечислила, можно развеять. Не обязательно это прошлое.       — А что тогда? — с вызовом скрестила руки на груди и склонила голову.       — Мы могли прорезать пространство, телепортироваться. Но преодолеть временное пространство невозможно. Физически. И деревня — вовсе не доказательство. Что, мало у нас всяких сект, в которых люди добровольно принимают полудикий образ жизни?       Стася поджала губы и одарила Дэна ледяным взглядом. Он прав. Чертовски прав, как, впрочем, и всегда. А её аргументы снова рассыпаются в прах, превращаются в пепел, которому, увы, не суждено переродиться фениксом. Стася через силу кивнула, вздохнула и неохотно поплелась вслед за Дэном, в который раз чувствуя неприятное послевкусие спора. Она снова оплошала. Нервно передёрнула плечиками, попыталась натянуть закатанные рукава рубашки до запястий. Дэн шёл легко, беззаботно, иногда оборачиваясь и кидая добрый светлый взгляд на Стасю через плечо. Стася растягивала губы в улыбке, пытаясь показать, что всё хорошо. Однако это было не так. Почему-то из любого спора, в разрешении которого в свою пользу Стася не сомневалась, победителем выходил Дэн. Он вовсе не давил авторитетом, не говорил чего-то заумного и сверхъестественного. Он говорил простые истины, которые Стася не могла рассмотреть. Пока Стася размышляла над сущностью их споров, Дэн бесцеремонно подошёл к очередному забору, перепрыгнул через канавку, чтобы уместиться на маленьком клочке земли и рассмотреть всё происходящее за забором. Пришлось привстать на носки.       Вид ему открылся, по правде говоря, неожиданный. Такого Денис даже в деревне у бабушки не видал. Всё на дворе как будто сошло с мультфильмов и фильмов по русским народным сказкам. Три курицы, бегающие по двору, большой лохматый чёрный пёс, дремлющий под жарким солнцем рядом с будкой, изба, деревянная, высокая — этажа в два, со скошенной крышей, высоким крыльцом и резными перилами. Тут же, на дворе, размещались ещё три постройки. Одна из них, очевидно, являлась курятником. Другая была похожа на хлев. Хотя это мог быть и амбар, да и вообще всё, что угодно. Денис не стал гадать, а сразу же перевёл взгляд на постройку в конце участка. Хотелось верить, что это баня. Всё-таки никакое купание в озере не сравнится с горячим паром и водой. Дэн ещё раз окинул участок взглядом — он был не похож на те участки, мимо которых они со Стасей проходили. Здесь было чище, светлее и как будто богаче.       Рядом с Денисом громко приземлилась Стася, но не удержала равновесие. Не успела ни о чём подумать, когда с силой вцепилась в забор. Мелкая неприятная колючая боль разлилась по ладошке. Стася ойкнула, сквозь зубы втянула воздух, отпустила ладонь. Дэн, следивший за её манипуляциями с видом отца, учащего сына плавать, покачал головой, схватил за запястье и буквально-таки втолкнул в забор. Стася увидела в его взгляде снисходительную усмешку и насупилась. Навалившись плечом на забор, принялась изучать ладонь. Щурилась, выглядывая тонкие маленькие чёрные палочки, а потом, морщась от неприязни, вытаскивала их. Всё это делала медленно, изредка кидая косые взгляды на задумавшегося Дениса. Чего-то ждала. Даже когда ладонь стала совершенно чистой, Стася продолжала глазеть на неё, словно бы чего-то ожидая.       — Стася, — вполголоса позвал её Дэн.       Стася услышала усмешку. Поджала губы, скрестила руки на груди, приподняла брови, стараясь глядеть как можно более высокомерно и гордо. Денис улыбнулся краем губ. Стася сжала губы, готовые растянуться в улыбке, ещё сильнее. Денис улыбнулся шире. Стася зажмурилась.       — Ста-ася, — напевно протянул Дэн таким тоном, каким мог позвать Стасю только он.       Смешок вырвался из её груди непроизвольно. Она широко улыбнулась, а потом закрыла покрасневшее лицо ладонями и сдавленно рассмеялась. Денис смеялся тоже. Почему-то обоим было смешно. Смешно от этой нелепой ситуации, от наигранной обиды, от пустого конфликта. Смешно от их поведения, привычек, взглядов.       — Никогда так больше не делай, — буркнула Стася, ущипнув себя за бедро и окончательно успокоившись.       — А как делать? — всё ещё смеясь, склонил голову к плечу Денис. — Извини, Стась, но… На физре ты явно халтуришь, — он сжал губы, выдохнул, а потом опять рассмеялся: — А помнишь, как ты неудачно прыгнула с разбега?       — Денис, — плаксиво простонала Стася, чем вызвала ещё более громкий смех друга, — ну, Дэн!       Дэн смеяться не перестал и даже, кажется, не планировал. Стася, передразнив его выражение лица, подошла к нему почти вплотную и ощутимо ущипнула за плечо. Смех Дениса пропал. Он тут же нахмурился и почти обиженно схватился руку, потирая её.       — Не больно, — предупреждая его жалобы, констатировала Стася, — хватит смеяться. Потом посмеёмся, когда до дома доберёмся. Кто-то спросить у людей хотел, где мы. Вперёд — твой час настал.       Стася кивком головы указала на деревянные ворота, а потом на двор за забором. Денис хитро прищурился. Плотно сжал губы, задумчиво пробежался языком по зубам, вздохнул, засунул руки в карманы, но не сделал ни шагу.       — А почему я?       — А кто, я что ли? — Стасю передёрнуло, она плотнее закуталась в рубашку, мысленно виня во всём переменчивую майскую погоду. Но оба прекрасно понимали, что вовсе не в погоде дело.       — А почему я? — продолжал гнуть свою линию Денис, которому тоже не особо-то улыбалась перспектива общения с какими-нибудь сектантами. — Вдруг мы и вправду в прошлом, а тут крестьяне. И я со своим сленгом.       — Издеваешься, — вздохнула Стася. — Сам только что доказывал мне, что в прошлое попасть нереально. Раз ты так уверен — вперёд.       — Я знал, что всё придётся делать мне, — самодовольно заявил Денис, перемахивая обратно на широкую дорогу через канавку, — просто решил проверить, насколько я тебя знаю.       Стася равнодушно пожала плечами, вслед за Денисом легко перескочила через канавку, отряхнула джинсы от грязи. Вздохнула, посмотрела вдаль. По левую сторону дороги тянулись какие-то кусты да трава, по правую — ровные заборы. Одни выше, другие — ниже. За заборами мелькали треугольные деревянные крыши домиков, похожие на иллюстрации сказок или картины великих художников, писавших деревни. Всё было таким ярким, сочным, красивым, сказочно-реалистичным, что казалось: тронь — и всё растает в воздухе, как утренний туман. И Стасе, и Дэну хотелось, чтобы это было так. Чтобы эти два дня оказались простым сном, чтобы они проснулись в своих кроватях, встали и отправились сдавать экзамены. Стася готова была даже сдать физику, только бы больше не бродить по лесам и деревням, не стаптывать ноги о кривые, нехоженые дороги, не мучиться от миллионов вопросов, не страдать. Денис, хоть и любил прогулки на свежем воздухе, экстрим и адреналин, тоже не отказался бы сейчас просто сидеть в кабинете с бутылкой воды на парте и решать экзамены. Любые. Он готов был даже написать все три сочинения по русскому, если это помогло бы ему вернуться в его реальность. Но бессмысленно ждать чуда, не прикладывая никаких к этому усилий.       Дэн поправил куртку на плечах и трижды стукнул в ворота. Звук вышел глухим, неслышным. Пёс за забором невнятно заскулил, пошуршал землёй и затих. Денис выдохнул, почесал глаз, потом сжал руку в кулак и с силой ударил в ворота. На это раз звук оказался громким, сопровождающимся звоном металлических петлей, на которых, очевидно, держались ворота. Пёс за забором залился громким озлобленным лаем. Послышался скрежет когтей. Стася за спиной Дениса непроизвольно взвизгнула, инстинктивно вжимая голову в плечи и отходя на пару шагов.       — Цыц, — послышался со двора грубоватый, но всё же девичий голос. — Марфуша только уснула!       Дэн со Стасей обрадованно переглянулись. Даже собачий лай показался глухим и далёким по сравнению с громкой праздничной мыслью, одновременно ворвавшейся в сознания ребят: «Люди!»       — Ну что ты разгавкался? Говорят тебе, батюшка не скоро вернётся, — голос оказался совсем близко, в паре шагов.       Пёс поворчал немного и затих. Денис взглянул на Стасю, ожидая от неё дальнейших решений. Но на её лице читались лишь недоумение вперемешку с облегчением.       — Может, постучать ещё? — неловко спросила она, кусая губы.       — Можно проще, — вполголоса ответил ей Дэн, подошёл к воротам, привстал на носки, стараясь разглядеть происходящее во дворе. Видно было плохо, потому Денис крикнул: — Эй, народ, есть тут кто живой?       — Ох ты господи, а ты ещё кто?       — Да мы туристы, заплутали тут, в лесу.       — Ту… Кто?       — Ту-рис-ты.       — Ту-рис-ты, — по слогам повторила девушка.       — Да-да, — обрадовался Денис, — нам помощь нужна. Ну, там, поесть и поспать. Впустите, пожалуйста. А то во всей деревне ни одной живой души.       Дэн вздохнул, отошёл от ворот. Задорно подмигнул Стасе, которая покусывала изнутри то правую, то левую щёку, глубоко размышляя над тем, почему девушка запнулась на простом слове, которое слышится с экранов всех телевизоров. Что-то грохнуло во дворе. С противным протяжным скрипом, какой выходит только у новичков, отчаянно пытающихся вытащить из скрипки сложную мелодию, ворота открылись. Девушка оценивающим взглядом больших зелёных, как майская листва, глаз проскользнула по ребятам. Стася поёжилась от этого взгляда и, отвлекшись от своих мыслей, посмотрела на девушку в ответ. Дэн икнул.       Перед ними стояла высокая пышногрудая девица в бежевой юбке в пол, к которой у пояса были приделаны лямки, врезавшиеся в тело и заставлявшие некрасивыми буграми ложиться серую льняную рубаху. Волосы её были подвязаны ярко-красной косынкой, а на грудь перекинута длинная светло-русая коса. И никак нельзя было понять — то ли это волосы так выгорели на солнце, то ли это был их естественный цвет. Стояла девушка босиком на желтоватой от пыли и песка, наносимых ветрами, земле.       Стася сделала пару шагов, пока не уперлась грудью в спину Дениса, и прошептала ему в самое ухо: «Я же говорила». Дэн икнул снова.       — Знамо дело, — смерив незваных гостей холодным взглядом, сказала девушка, — мужики-то и бабы все на покосе. Срок оброка подходит. А вы чьих будете? И что за одёжа на вас такая? Не разбойники ли вы часом, — прищурилась.       Дэн снова икнул и задержал дыхание. Стася недовольно цокнула. Посмотрела на девушку, прикрыла глаза, подбирая слова для объяснения ситуации. «Здрасьте, мы из будущего!» — звучало бы слишком громко, обескураживающе, и их в лучшем случае приняли бы за юродивых. Или убогих. Да и говорить о принадлежности к крестьянству — тоже не самая лучшая затея. Крестьяне лапти-то редко носили, чего уж говорить о ботинках. Да и девушка в штанах — нонсенс. Сомнений не осталось: они всё-таки в прошлом. Никакой член современной общины не стал бы изъясняться столь просторечным языком. Да и слово «оброк» уже давным-давно вышло из обихода людей. Последний раз оно употреблялось примерно в конце девятнадцатого века. Голова загудела с новой силой. Стася почувствовала жар, туго сковывающий всё тело. В горле пересохло. Она перевела взгляд, полный мольбы, на икающего Дениса. Тот только едва уловимо пожал плечами и, снова икнув, опять задержал дыхание. Стася горько усмехнулась: никогда бы не подумала, что такое может случиться вообще. А тем более — с ней. Провела по лицу ладонью, с удивлением отмечая на ней пыль.       — Прости Господи! — вдруг всплеснула руками девушка. — Я ж вас и не признала! Вы ж барина нашего дети! Ихнее благородие всё ездил и ездил тута, причитал, мол-де, пропали, караул! Кто найдёт — тому награда. А вы вот они где. Никак в лесу заплутали?       Денис закашлялся. Стася тихонько пискнула что-то невнятное. Она не верила в такие чудеса, в такие совпадения. Да и Денис не шибко-то верил во внезапную удачу, которую вдруг послала судьба после того, как они со Стасей вместо школьного двора оказались в лесу у чёрта на куличках, да притом ещё и в прошлом. Икота прошла. Пока Стася лихорадочно соображала, что сказать и что сделать, Денис взял её за руку, крепко сжал её ладонь и твёрдо сказал:       — Да.       — Так бы сразу и сказали! Ну проходите же, батюшка очень рад будет. Не бойтесь Соколку — он не тронет.       Большой чёрный пёс утробно и отнюдь не дружелюбно заурчал, обнажая белые клыки, едва ребятам стоило войти во двор. Стася непроизвольно прильнула к Дэну, старавшемуся идти след в след за крестьянкой.       — Простите, а как вас зовут? — пискнула Стася.       — Настасья я, — охотно отозвалась девушка, — дочка старшая старосты нашего. Батюшка коров пошёл гнать, а матушка вот уж как месяц богу душу отдала. А я вот за сестрицею слежу.       — А нас как зовут, Дэн? — прошептала Стася, косясь на Настасью, ногой отгонявшую любопытных кур.       — Явно не Станислава и Денис, — хмыкнул Дэн.       — Да ты чёртов гений, — прошипела Стася.       Настасья провела их в сени, сказала разуться и предложила свою помощь. Пока Стася, открыв рот, восхищённо оглядывала самые настоящие сени, Денис коротко объяснил Настасье, что им хочется есть, мыться и спать. Правда, объяснял он это долго, минут тридцать, потому что-то и дело прикусывал себе язык, чтобы не перейти на сленг и не вбросить в крестьянский лексикон какое-нибудь новомодное словечко. И каждый раз, когда он подбирал редко используемый синоним для простого слова, мысленно проклинал Стасю, которой не было ни до чего дела, кроме обстановки крестьянской избы. «Фанатичка», — вздохнул Дэн, когда Настасья наконец вышла из избы, дабы затопить баню.       — Денис, — задумчиво произнесла Стася, наслаждавшаяся косяками Дэна и его тяжёлыми размышлениями над каждым словом в течение диалога, — а год-то сейчас какой?       — Этого я не спросил, — вздохнул Денис. — Лучше давай в избу пройдём. Я понимаю, что ты как в музей попала…       — Я уже в избе, — коротко ответила Стася, выглядывая из-за тяжёлой двери.       Вечерело. Небо постепенно окрашивалось слоями ярких красок, какие не смешает даже самый талантливый художник. Лиловый, красный, оранжевый, голубой — эти цвета, полные света и чистоты, наслаивались друг на друга и мягко сияли предзакатным золотом солнца. За суетой и обживанием остаток дня пролетел незаметно и даже казался сном. Ни Стася, ни Дэн сейчас не могли в точности припомнить, как они мылись в бане, помнили только, что там было темно и очень душно, так, как никогда не было в деревенской бане. А ещё Стася помнила ухмылку Дэна, провожавшего её в баню, и ехидные слова: «Если что — я за дверью постою. Зови». Звать не пришлось. Ребята не помнили, как ели и что именно, помнили лишь, что это было холодным и несолёным. А сейчас они стояли в избе, забитой донельзя потными работягами-крестьянами, вернувшимися с покоса, и с трудом держались друг за друга, чтобы не упасть.       Стася нервно игралась с кисточками на конце верёвки, которой она подпоясала жёсткую льняную рубаху, выданную Настасьей вместо испачканной одежды. Ткань неприятно царапала тело, привыкшее к мягкому трикотажу. Голова раскалывалась на мелкие части, казалось, что кто-то нацепил ей на голову железный обруч, а теперь всё сильнее и сильнее затягивает его. Иногда, когда боль становилась наиболее острой и резкой, силуэты в избе вспыхивали яркими цветами, расплывались пёстрыми пятнами, а на глазах Стаси выступали слёзы. Тогда она осторожно касалась холодными ладонями висков. Боль ненадолго притуплялась, и Стася снова делала попытку вникнуть в рассуждения мужиков.       Дэн хмурился, стараясь назойливую прогнать головную боль, которая методично постукивала где-то в районе затылка. Удары были медленными, редкими, туповатыми, но отдавались звоном в ушах и желанием упасть в кровать и забыться. Но сейчас этого делать было никак нельзя. Денис жмурился, с силой пальцам сжимал переносицу, так что та становилась красной, выдыхал и снова поднимал глаза на крестьян. Иногда он сверху вниз косился на Стасю, медленно подбиравшуюся всё ближе и ближе к нему. Он кожей чувствовал её страх, а когда Стася сама вложила свою холодную ладонь в его руку и переплела свои пальцы с его, Денис понял — ей очень нужна поддержка. Он чуть повернул голову, кивнул и ободряюще улыбнулся ей. Улыбка вышла слабой и немножко болезненной — боль снова ударила в район затылка. Стася попыталась улыбнуться, но тут же зажмурилась от пронзившей её боли.       Мужики что-то бубнили, говорили, но ребята этих слов не слышали. Они как будто отстранились от этого мира, как будто оказались в вакууме, где были только вдвоём. Они видели только друг друга, слышали только друг друга, чувствовали эмоции друг друга… И головную боль, которая тоже, кажется, была у них одна на двоих. Стася покачала головой и мягко стукнулась о плечо Дениса, даже через ткань рубахи, такой же, как у неё, ощущая тепло его тела.       — Совсем плохо? — мягко полушёпотом спросил он.       Стася медленно и сдавленно кивнула. Подняла мутный взгляд на Дэна, заметила, как он болезненно поморщился, прошептала:       — А тебе?       Дэн хотел отмахнуться, но Стася видела, что ему едва ли не хуже, чем ей. Самое главное — никто из ребят не мог понять, чем обусловлена такая внезапная и резкая боль, напавшая сразу на обоих. Ведь все те два дня всё было хорошо, несмотря на то что они пережили события, к которым были не готовы даже в теории.       — Трофим, — гулкий голос отца Настасьи врезался в слух ребят, усиливая головную боль, — пошли-ка ты кого-нибудь за бумагой. Барину писать будем о том, что ихние благородия нашлися.       Стася скривилась от этого грубоватого произношения, полного речевых ошибок. Денис усмехнулся настолько весело, насколько это было возможно при невыносимой головной боли. Один из мужиков вышел из избы, а все остальные крестьяне обратили внимательный колючий взор на ребят. Стася и Дэн почувствовали себя маленькими беззащитными зайчатами, что загнаны в угол стаей волков. На них смотрели, как на музейные экспонаты. Взгляды скользили от Стаси к Дэну и обратно. Их осматривали с ног до головы и с головы до ног, притом все мужики сощуривались, как будто желая просветить ребят насквозь и разоблачить их ложь. Стасе становилось не по себе от таких внимательных взглядов. Рубаха, неплотно прилегавшая к телу, создавала ощущение обнажённости и беззащитности, даже несмотря на то, что рядом был Дэн. Да и он был не в восторге от внимательных взглядов. Конечно, если говорить о внешнем виде, то теперь — силами Настасьи — и он, и Стася мало чем отличались от крестьянских детей. Разве что одежда, которую им выдали, была чрезмерно велика. Рубаха Дениса заканчивалась чуть выше колена, а коричневые штаны-шаровары болтались на голенях, совершенно не держась на них.       — Дык как, бишь, звать их? — подал голос молодой мужичок с короткой бородой, светлыми глазами и лицом, изрезанном рубцами от оспы.       — Александр Григорьевич да Анна Григорьевна, Прошка, — резко отозвался староста, — верно говорю?       Денис со Стасей переглянулись. Кивнули друг другу и нерешительно нестройно выдавили:       — Да…       Стасю пугал внешний вид этих мужчин. Грузные, высокие, широкоплечие, с длинными тёмными бородами и внимательными взглядами, они внушали невольное благоговение. И Стася мысленно соглашалась с Тургеневым и Некрасовым, что прописывали крестьян как личностей. Это была не просто серая масса для силовых работ, это были люди, в которых скрывался талант и сила русского духа.       — Так, — грозно обведя ребят ещё раз чёрными и блестящими, как угольки, глазами, староста обернулся к мужикам, набившимся в его избу, — чего встали? Бабы вас дома ждут. Вы не емши, не пивши сразу пришли сюда. Спасибо, братья, что подсобили, но боле ваша помощь тут мне не нужна. Настасья сама разберётся. А мы с Трофимом ихнему благородию грамотку напишем, мол, так-то, дитятки ваши тута, в деревушке нашей, в целости и сохранности.       От каждого слова, произносимого громким грозным басом старосты, Стася вздрагивала и кривилась. Мужики кивнули и вышли из избы. Ребята наконец смогли свободно вздохнуть.       — Настасья, — крикнул староста, и Настасья быстро возникла в избе. Ребята даже понять не успели, откуда. — Положь их на печь, сама на полатях спи.       — Батюшка, а ты как же?       — А мне надобно ещё барину письмо написать и доставить, — вздохнул староста. — Приготовь мне баньку да рубаху. Дни через три вернуся.       — Батюшка, как же ты, нешто сам пойдёшь?       — Клячу я выпросил у барина нашего в прошлом месяце, али забыла? Хоть кобылка и старая, но добротная.       Настасья продолжила разговаривать с отцом, а Стася разжала руку Дэна, прижала её к губам. Задумчиво посмотрела на друга, хотела спросить, что им делать дальше, но поняла, что Дэн знает ровно столько же, сколько и она. Медленно опустилась на лавку, подле которой стояла всё время. Растерев лицо руками, она опустила их. Руки сами собой сжали жёсткую ткань рубахи на коленях. С громким вздохом рядом опустился Дэн, сцепивший руки в замок на затылке. Головная боль не ушла, а как будто бы усилилась. Мутным взглядом, всё ещё неосознанно то сжимая руки в кулаки, то разжимая их, Стася обвела избу. Огромная печь прямо напротив стола, над ней — какие-то две широкие полки с невысокими перильцами, прямо под самым потолком. У окна, между красным углом и печью, низенькая скамья с резными ножками, подле которой покачивалась люлька, похожая на ящик. Ещё в обед там плакал ребёнок, сейчас же он тихо спал. И Стася радовалась наступившей тишине. Если бы тут ещё и ребёнок кричал, то голова бы просто взорвалась от адской боли, никак не желавшей отступать ровно с того момента, как Стася приняла баню. Дверь в избу приоткрылась, в сени просочились староста и Настасья. Ребята остались в тёплой избе, освещённой золотисто-алыми предзакатными солнечными лучами, одни. Стася посмотрела на Дениса. Тот взъерошил волосы и вдруг склонил голову к её плечу.       — Голова болит, просто… Капец, — Дэн вздохнул.       Стася осторожно по-матерински коснулась холодной рукой его лба. Он показался горячим.       — Да нет у меня температуры, — буркнул Дэн, — просто как будто кто-то молотком по затылку колошматит, чтобы я отключился.       — Но ты горячий.       — Это у тебя руки очень холодные.       Стася вздохнула. Денис усмехнулся и ущипнул её за кончик носа. Стася наморщилась и деланно-обиженно потёрла нос.       — Не кисни, выберемся. Ты ж у нас историк.       — Угу, — буркнула Стася, — и ты тоже.       — Это ещё почему?       — Потому что только мы с тобой могли вляпаться в такую историческую историю.       Дэн хохотнул. Но тут же сжал переносицу. Стася сочувственно улыбнулась и помассировала один висок, стараясь прогнать боль.       — Знаешь, что… — Денис хотел что-то сказать, но в избу вошла Настасья.       Первым делом она поспешила к люльке, где поправила одеяло. Потом, поставив руки на пояс, грозно обвела ребят взглядом. К тому времени Дэн отпрянул от Стасиного плеча и сейчас сидел, растирая лицо руками, чтобы хоть как-то переключиться с боли на мысли.       — Полезайте на печь, — громко сказала Настасья, — мне за Марфушей приглядывать надобно. Она ребёнок болезненный.       — Простите, а… Мы с Д… — Стася получила толчок локтем в бок от Дэна, запнулась, — Александром, — заметила, как скривился Денис от этого имени, — разве вместе спать будем?       — Ну, он может на полати лечь, коли захочет. Но отчего бы вам вдвоём-то на печь не лечь?       Стася поджала губы и нерешительно подошла к печи, посмотрела на неё со всех сторон, не понимая, как на неё залезть и уж тем более — как на ней спать.       — Ступеньки видишь? — от вкрадчивого коварного шёпота друга в самое ухо Стася вздрогнула и почувствовала холодок.       — Это полки, — ответила вполголоса, глядя на две полки, расположенные друг над другом на расстоянии полуметра.       — Кое-кто в музее на экскурсии спал, — констатировал Дэн, легко обогнул Стасю и, используя эти полки как ступени, легко взобрался на печь, свесил оттуда голову, — это специально крестьяне делали, чтобы забраться на печь было легче.       Стася цокнула. Сил спорить и что-либо доказывать другу не было. Она осторожно наступила на одну доску, зависла, прислушалась. Нет: ничего не хрустело под её весом, ничего не планировало ломаться. Перешагнула через ступеньки и улеглась рядом с другом, подвигаясь к другому концу печи.       — Не грохнешься? — в шутку спросил Денис, укладывая лежавший тут мешок, набитый соломой, между ними.       Стася промолчала, утыкаясь лбом в какие-то тряпки и душа наконец выплеснувшиеся слёзы в них. В избе пахло теплом, деревом и лесом. Здесь было уютно, светло, но всё было чужим, незнакомым, страшным. И Стася была вовсе не рада тому, что оказалась права, что впервые, наверное, за всю их с Дэном дружбу, она выиграла в споре. Лучше бы она ошибалась, как всегда, и они оказались бы не в прошлом, а в настоящем. Не важно, в каком. Главное — в настоящем, где всё знакомо и просто, где есть связь и машины, где их найдут и спасут. «Господи, только бы мы оказались похожи на детей этого барина, иначе… Я ж не крестьянка», — тихо всхлипнула она. Головная боль медленно притуплялась, уступая место всеобъемлющей мягкой тьме, которая казалась сейчас такой манящей. Стася медленно проваливалась в полудрёму.        Денис лежал спиной к подруге и смотрел на грязный, заваленный всякой утварью печной угол избы. Какое-то удовлетворение разливалось по телу. «Мы в прошлом», — эта мысль как-то приелась и уже не приносила какого-то благоговения, не придавала терпкого вкуса тайны и загадки. Поразительное равнодушие накатило на Дэна: «Ну в прошлом — так в прошлом. Мало изменились люди, а технологи… Зависит от эпохи». С одной стороны, Дениса тянуло на приключения. Хотелось как можно больше увидеть, узнать, доказать свою правоту Стасе в недавнем споре о том, что люди мало изменились, хотелось докопаться до истины, найти ответ на вопрос, как они сюда попали. Но с другой стороны, подгоняемый здравым смыслом, Денис строил в голове теории, как им вернуться домой. Ведь кому они нужны здесь, среди чёрт-знает-какого года, в полусгоревшей деревушке? Дэн не заметил, как головная боль отступила, уступая место спокойствию и уверенности в завтрашнем дне.       — Кстати, — Денис приподнялся на локтях, — Стася, — зашептал, перегибаясь через мешок, — а какой сейчас год-то?       Стася не ответила. Она крепко спала, вжавшись в импровизированную подушку. Под тусклым светом только-только начинавших вспыхивать в тёмно-синем небе белых звёзд, поблескивали мокрые дорожки на её щеках. Денис запустил руки в волосы и прислонился затылком к печной трубе, глядя в потолок.       — Стася, — прошептал он, обращаясь больше к каким-то высшим силам, нежели к подруге, — не надо больше плакать. Просто помни, что пока мы вместе, мы сможем преодолеть всё: и законы физики, и события истории.       Денис вздохнул, сполз на печь, положил голову на руки. «Осталось самому в это поверить», — закрыл глаза и сам не понял, как тоже уснул, утомлённый удивительно долгим днём.