Потерянное поколение

      Стася улыбалась Алёнке и изо всех сил старалась разыгрывать из себя милую, добрую и терпеливую госпожу. Но нервы сдавали. После дневных посиделок с Дэном стало как будто легче, но ненадолго. Скоро рядом опять змейкой вилась Алёнка, а Стася напомнила Дэну, что брату и сестре не положено проводить так много времени вместе. Как бы они друг друга ни любили. Однако Дэн умудрился приспособить неугомонную Алёнку к делу, и теперь под кроватью Стаси покоилась только что принесённая камеристкой котомка с их рюкзаками. Она успокаивала душу, убеждала, что всё будет хорошо.       — Анна Григорьевна, — в доме погасили все свечи, остались гореть лишь три свечи в спальне Стаси, за пламя которых сейчас и боролась она с камеристкой. И пока своей решимостью брала верх Алёна. — Как можно? А ежели пожар какой? Меня же крайней сделают.       — Алёна, ну не могу я спать в кромешной темноте! — нахмурилась Стася и тут же закрыла глаза от вспышки головной боли. Тихонько выругалась: — Да что ж такое.       Алёна как будто случайно закрыла колпачком пламя одной свечи, ойкнула, заботливо спросила, что случилось. Стася лишь махнула рукой, одёрнула ночную сорочку, нырнула под одеяло и закрылась им с головой. Спальня погрузилась во мрак. Алёнка пожелала спокойной ночи и ушла. Дверь щёлкнула. Стася высунула голову из-под одеяла. Перевернулась на другой бок. Посмотрела на зеркало, на котором играли блики. Впервые за почти две недели можно было спать. Крепко. Уютно. Только не хотелось. Стася откинула одеяло. Спустила ноги с кровати, сняла ключик с шеи, прошла в «кабинет», раскрыла дверцы книжного шкафа, наклонилась. Почти все ящики были раскрыты, за исключением одного. Стася решительно вставила в замочную скважину ключ, провернула дважды. С лёгким щелчком шкафчик отворился. Стася мягко выдвинула его на себя. Повесила ключик на шею, спрятала его под сорочкой, вздохнула, сглотнула, дрожащими руками вынула из ящика книжку с желтоватыми страницами в коричневой кожаной обложке. Стёрла пыль. Посмотрела на чёрные пальцы. Отёрла их о сорочку. Откинула обложку. Округлыми чёрными буквами на главной странице была выведена подпись: «Дневникъ Анны Воронцовой». Стася затаила дыхание. Почувствовала, как неясный азарт охватил её. Вот он — ключ ко всем ответам!       Трясущимися руками зашелестела страницами. Двадцать пятое декабря тысяча восемьсот пятьдесят девятого — первая запись. Чёрные округлые буковки было тяжело различить в одном лишь слабом свете луны, проникавшем в кабинет через окно. Стася прижала дневник к груди, воровато огляделась, прошла в спальню, села на кровать. Уставилась на свечи. Как чувствовала же, что нельзя позволять Алёне тушить свечи! Помассировала виски. Головная боль преследовала её весь день с тех пор, как она вытурила за дверь доктора. Может, она и в самом деле больна? А всё это — лишь плод её воспалённого воображения. «А что же Дэн? Да не, бред какой-то, — помассировала голову. — Я же чувствую еду. Испытываю страх, голод, боль. Это не сон». Стася посмотрела на ладошку, посреди которой краснела тонкая дуга. Кожа вокруг неё припухла, но сама ссадина уже покрылась коркой. Стася мысленно выдохнула: значит, заражения крови или столбняка можно было не бояться.       В дверь постучали. Но не робко, как обычно делает прислуга, а настойчиво и даже с какой-то иронией. Стася положила дневник на туалетный столик, поправила сорочку, подошла к двери. Она не успела даже дёрнуть за ручку, когда её поторопили:       — Сова, открывай, а то медведь тут светится!       — Входи, медведь, — хмыкнула Стася, распахивая дверь и позволяя Дэну прошмыгнуть в комнату.       Плотно захлопнула дверь и поспешила за другом, уже рассевшимся на кровати. Им нужно было многое обсудить.       — Ты почему на ужин не спустился? — нахмурилась. — Дворецкий сказал, что тебе плохо.       — Стась, не наезжай, а! И без тебя башка трещит после этого разговора! — Дэн прикрыл глаза и положил руку на лоб.       — Совсем плохо? — Стася осторожно коснулась запястьем его лба. — Температуры нет. Метеочувствительности у тебя не наблюдалось, да и погода… Одинаковая. Хотя, — Стася коснулась холодными пальцами горячих висков, — у меня тоже голова побаливает.       — Прям проклятье какое-то. Попади в прошлое и получи головную боль в подарок.       Иронизировать получалось плохо. Дэн это почувствовал по напряжённой тишине, повисшей в комнате. Стася нервно теребила мочку уха, поджимала губы. Потом резко подпрыгнула на месте, так что деревянные доски под матрацем печально крякнули, обернулась к Дэну. В глазах её горел огонь исследователя.       — Дэн то-очно! Головная боль! У тебя — после разговора с Григорием, у меня — с врачом. А тогда, помнишь, у крестьян, она была после слова «турист» и иной одежды. Ты понимаешь, что это значит?       — Стась, у меня сейчас голова больше похожа на мраморное изваяние. Лицо есть, мозгов — нет.       — По тебе не скажешь, — ехидно заметила, но потом продолжила: — Это значит, что головная боль у нас тогда и только тогда, когда мы нарушаем правила этого мира. Когда происходит диссонанс!       Дэн приподнял бровь. Переспросил:       — То есть теперь, чтобы не мучиться от головной боли, нам надо…       — Да. Соблюдать правила этого мира.       Дэн страдальчески застонал, упал спиной на кровать, закинул руки за голову, посмотрел на потолок. Стася нырнула под кровать, вытянула оттуда котомку с рюкзаками, развязала бечеву. Вытащила рюкзаки и поставила на кровать.       — Дэн, слушай, я тут тако-ое нашла…       — Ну? — Дэн не разделил энтузиазма подруги. — Первый выпуск «Героя нашего времени» или ещё какой-нибудь книги?       Стася фыркнула. Можно подумать, что в девятнадцатом веке она может найти только книги. Скрестила руки на груди.       — Зато я знаю, какой на дворе год!       — Да ладно, — Дэн заметно оживился и сел, — и откуда?       — Я дневник нашла Анны. Хочу почитать.       — Сейчас устроим… — с этими словами Дэн нырнул в рюкзак, пошуршал, поскрежетал и вытащил зажигалку.       Стася подошла к столику, взяла подсвечник и дневник. Дэн забрал свечи, пощёлкал зажигалкой. Вспышки пламени мелькнули в зрачках Дэна. Три щелчка — свечи загорелись. Стася закатала длинные рукава сорочки, положила дневник на колени, раскрыла, взяла подсвечник, осторожно поставила его на пол. Поморщилась.       — Чего? — обеспокоенно спросил Дэн.       Стася молча показала ему раскрытую ладонь. Корочка сползла с царапины. Дэн, сжимая зажигалку в руке, опять нырнул в рюкзак, достал оттуда пластырь. Протянул Стасе. Та надорвала упаковку, вытащила оттуда пластырь, повертела его. Дэн с тяжёлым вздохом взял у неё пластырь, снял защитную плёнку, взял Стасину ладонь. Стася ощутила, как под кожей пробежались колючие искры. Подняла глаза на Дэна. Тот, зажав кнопку зажигалки, чтобы видеть ссадину, осторожно налепил пластырь на ссадину и разгладил. Пламя колыхалось и щекотало ладонь теплом. Стася не поняла, почему покраснела: то ли от близости огня, то ли от крепких тёплых прикосновений Дениса.       — Знаешь, если бы вместо Виктора Францевича был ты, я бы не выгнала.       Дэн самодовольно усмехнулся. Перекинул зажигалку из руки в руку. Щёлкнул вновь зажигалкой, Стася мотнула головой, длинные пряди скрыли красные щёки. Со стороны дверного проёма послышался сдавленный вздох. Дэн со Стасей одновременно обернулись. Чёрная фигура — распущенные волосы и бесформенная сорочка.       — Анна Григорьевна, Александр Григорьевич…       «О господи… Алёна!» — болезненно сморщилась Стася. Дэн щёлкнул зажигалкой. Почувствовал, как головная боль усилилась. «Надо запираться!» — стукнул себя костяшкой большого пальца по лбу, коря себя за такой косяк.       — Алёна, — Стася с трудом совладала с дрожью в голосе, обхватила горячий подсвечник за ножку, охнула, поддержала его снизу, подошла к Алёне, так что тепло щекотало подбородок камеристки в ночной рубашке, — что ты тут делаешь?       — А… Мне… Я… — язык служанки заплетался. — А что вы тут?       — Я, кажется, задала вопрос! — повысила голос Стася, так что он стал пугающе стальным. — Отвечай.       — Анна Григорьевна, грешно это. А ежели батюшка ваш узнает?       — Если ты ему не скажешь, он не узнает. Ты меня поняла? — Алёна стояла и смотрела за спину Стасе, очевидно, на Дэна. Стася двинулась чуть вперёд: — Поняла? Я задала вопрос. Будь добра на него ответить.       — Анна Григорьевна, я же забыла вам траву заварить. Надо проверить было, как вы себя чувствуете.       — Замечательно, — голос холоден, вид невозмутим, а внутри — негодование до трясучки, — всё. Можешь идти.       — Анна Григорьевна, непростительно это. Покаяться вам надо, иначе счастья не будет.       — Я сама решу. Прочь.       Алёна присела в реверансе и удалилась. Стася вздрогнула, страдальчески застонала. Её трясло. Казалось, что подсвечник выпадет из рук. Только сейчас, переосмыслив ситуацию, она поняла, что в одной руке Дэна горела зажигалка, а другой рукой он сжимал её руку. Дэн поднялся, вышел из спальни. «Бросает… Трус!» — только и успела подумать, когда ключ трижды провернулся в замке, а Дэн вернулся. Принял у Стаси подсвечник. Поставил его на туалетный столик. Стася истерически рассмеялась, упав на кровать. Растирала лицо руками, путалась пальцами в волосах, тряслась в беззвучном смехе. Губы сами собой бормотали:       — Господи, мы идиоты. Мы самые настоящие идиоты. Какого чёрта этой неугомонной не спится? Что же мы наделали?       — Стася, — Дэн завалился рядом и едва ощутимо ткнул подругу локтем в бок, — Стася, прекрати истерику. Стася!       Стася шумно выдохнула, ещё раз протёрла лицо. Села резко. Взяла дневник. Дэн щёлкнул зажигалкой, но тут же наткнулся на суровый взгляд Стаси. Та одним только взглядом заставила Дэна помрачнеть и спрятать зажигалку в рюкзаке. Стася легко улыбнулась и прошептала: «Вот и славненько. От греха подальше». Денис крякнул, поднялся, взял подсвечник, сел рядом со Стасей.       — Надеюсь, визиты на сегодня кончились, — буркнул, освещая желтоватые страницы дневника юной графини.       Стася кивнула. Вдохнула. Сощурилась, вглядываясь в записи графини от двадцать пятого декабря. Почерк был слишком округлый. Слова были похожи на жемчужные нити. Дэн ткнул в знак «ѣ» и спросил:       — А что это?       — Ять.       — Что-что? — хохотнул.       — Нет, Дэн, я не ошиблась. И это не смешно. Ять. Это буква вместо «е».       — А… — многозначительно протянул Дэн, — то есть, моё имя писалось бы с этой штучкой?       Стася пожала плечами. Она точно знала, когда пишется «i», но плохо помнила, когда пишется «ѣ». Отмахнулась. Попыталась вникнуть в текст.       «Сегодня состоялся Рождественскiй балъ у княгини Остроуховой. Праздникъ поражалъ своею красотою и пестротой людей. Здѣсь были всѣ знатныя люди нашего города. И я даже счастлива, что батюшка смогъ договориться съ Маріей Павловной[1], дабы меня домой отпустили на нѣсколько дней. Конечно, первое время я не желала принимать такое рѣшеніе своихъ родителей. Кому же захочется слышать холодный шепотокъ за своею спиной въ стѣнахъ института, гдѣ всё имѣетъ глаза и уши? Я могла бы сказать, что была счастлива посѣтить этотъ вечеръ, однако мнѣ непріятно лгать самой себѣ. На самомъ дѣлѣ, тутъ собралось не только самое важное, но натуральное «водяное общество», о коемъ писалъ Михаилъ Юрьевичъ Лермонтовъ въ давеча прочитанной мною книгѣ. Мнѣ становится невыносимо скучно. Молодые князья и графы дѣлаютъ одинаковые комплименты съ такимъ видомъ, какъ будто совершаютъ великое открытiе. Они нашептываютъ одинаковыя пошлыя шутки мнѣ во время танца, а мнѣ приходится дѣлать видъ, что я искренне восторгаюсь и смѣюсь. Не знаю, насколько выходитъ правдоподобно, но матушка и батюшка довольны. Ни одинъ изъ князей и графовъ не былъ столь галантенъ, изященъ, сколь Alex».       — И зачем она это делает? — простонал Дэн, глядя на продолжение текста на чистом французском. — Хоть бы перевод давала.       — Французский язык — язык любви, — пафосно и поучительно произнесла Стася, а потом добавила тише: — К тому же, я так чувствую, что тут ода Александру.       — В смысле… «Мне»?       Стася неопределённо вздохнула, пролистала страницы. Дошла до последней записи, датированной двадцать вторым февраля тысяча восемьсот шестидесятого года.       «Пожалуй, въ списокъ самыхъ страшныхъ грѣховъ слѣдуетъ включить и предательство, ибо нѣтъ ничего такого, что бы ранило сильнѣе, чѣмъ ножъ, вонзенный въ спину. Мнѣ очень больно сейчасъ. Я сижу за своимъ столомъ. Моя щека отъ удара матушки горитъ, а Алена мнѣ утромъ сказала, что она синяя. Однако что есть боль физическая по сравненію съ болью душевной? На урокахъ Закона Божьяго намъ говорили: «Ударятъ по одной щекѣ — подставь другую». А я не желаю! Я не желаю вновь испытывать эту боль!       Мысли мои теперь путаются. И кажется мнѣ, будто бы я одна въ цѣломъ мірѣ осталась. А, впрочемъ, нѣтъ. И вовсе я не одна, покуда существуетъ Александръ. Въ который разъ я убѣждаюсь, что онъ былъ правъ. Весь Смольный Институтъ есть не что иное какъ enchevêtrement de serpents[2]! Нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ! Болѣе не позволю я бить ударять себя по другой щекѣ и ранить мнѣ душу.       Въ обѣдъ приходилъ батюшка и говорилъ долго, тихо, ласково. Впрочемъ, мнѣ было недосугъ выслушать его. Щека разболѣлась сильнѣе. Однако часть его словъ мнѣ всё же удалось ухватить. Какъ жаль… Александра не вернутъ въ домъ. Онъ продолжитъ обученіе въ своемъ корпусѣ. Батюшка говорилъ, что я должна благодарить его и матушку, что имъ удалось уговорить Марію Павловну не подвергать огласкѣ случившееся. А вѣдь ничего же и не случилось! Это всё дочь Марьи Алексѣевны Гончаровой — Ольга. Она прочла послѣднее письмо отъ Александра ко мнѣ. А потомъ… Я всё еще не могу повѣрить въ это!       То письмо поглотилъ огонь въ каминѣ матушкиной спальнѣ, когда я заплаканная стояла на колѣняхъ предъ нею. Она ударила меня за то письмо, хотя оно было написано рукой Оленьки… Письмо, въ которомъ я признаюсь Александру въ томъ, въ чёмъ себѣ самолично страшно признаться!       Но я вѣрю, что Александръ получитъ мое письмо. Онъ обѣщалъ. Обѣщалъ, если жизнь меня закуетъ въ кандалы, какъ узника, то онъ освободитъ меня. Я не знаю, какъ, но я вѣрю. И ввѣряю жизнь свою въ его руки»       Стася захлопнула дневник и, сжав его в руках, медленно покачалась из стороны в сторону. Дэн присвистнул, потёр ладони:       — Они того?       — Чего «того»? — нахмурилась.       — Ну, — Дэн кашлянул, понизил голос, так что Стасе показалось, что Денис смутился, — того. Влюблены…       — Похоже, — озадаченно констатировала Стася, — зато теперь точно ясно, что они хотя бы не вместо нас в настоящем. Они сами сбежали.       — И они поступили правильно.       Стася и Дэн замолчали, выжидающе глядя в пустоту. Воск свечей плавился, капал на основание подсвечника. Денис вздохнул. Побарабанил ладонями по коленям.       — Это, скоро же бал, да? Так я что хотел сказать: я вальс не умею танцевать.       Стася подсмотрела на Дэна. Высоко подняла брови, покачала головой и спросила о выпускном. Дэн усмехнулся и лаконично ответил, что потому и слинял из рядов добровольцев на вальс самым первым. Благо, девочек было меньше, чем мальчиков. Стася медленно поднялась, грохнула подсвечником о стол, так что какая-то склянка с духами упала. Поставила руки на пояс, поджала губы.       — И что дальше? — вопрос риторический, но такой нужный, чтобы Дэн сконфузился.       — Может, ты меня научишь танцевать вальс? — широко улыбнулся.       Стася ухмыльнулась, откинула волосы на спину. Подошла к Дэну, заложила руки за спину, нависла над ним:       — Тогда приглашай.       Дэн поднялся, одёрнул белую рубаху и брюки, в которых спал. Заложил левую руку за спину, а правую галантно протянул Стасе.       — Позвольте пригласить вас на вальс.       Стася покачала головой, сказала, что в прошлом нужно было пригласить на словах, а потом мужчина делал короткий поклон, а женщина — реверанс. Стася вложила свою правую руку в левую руку Дениса. Уверенным жестом положила его правую руку на свою талию, стараясь не краснеть. Положила левую руку на его плечо. Мягко улыбнулась. Подалась чуть вперёд, увлекая Дэна за собой, и принялась шептать:       — Раз: шаг вперёд. Два: шаг вправо по диагонали. Три: приставил ногу. Раз: шаг назад. Два: шаг влево наискосок. Три: приставил ногу. Понял?       Дэн неопределённо повёл бровью, а Стася с тяжёлым вздохом повела за собой. «Надо будет ему сказать, что мужчина в танце ведёт, — посмотрела на Дениса, вздохнула. — Хотя… Он, даже не зная танца, возьмёт инициативу». Дэн путался в ногах, спотыкался, ойкал, наступая на ногу Стасе. Та морщилась и делала вид, что недовольна, встряхивала головой, скрывая румянец смущения под длинными прядями волос.       — Знаешь, — зевнула, — а у тебя вполне неплохо получается.       — Льстишь?       Стася прильнула к его уху и вновь прошептала:       — Раз, два, три. Раз два три.       Зевнула. Глаза слипались, а Дэн, кажется, готов был танцевать всю ночь. Стася всегда удивлялась его активности и бодрости. А теперь была вдвойне удивлена его желанием постичь новое. Денис сильнее подтянул Стасю к себе, сжал её руку. Постарался сделать идеально. Споткнулся, ошибся, негромко рассмеялся над собой. Стася почти дремала на его плече. Денис пощекотал Стасю. Та хихикнула и отстранилась от Дэна. С силой зажмурилась, раскрыла глаза.       — Ой, извини, давай ещё раз…       — Да ладно, — небрежно махнул рукой, отпуская Стасю, — впереди ещё две ночи. Иди спать.       Стася с неохотой отступила от Дэна, вручила ему рюкзак, села на кровать. Не хотелось выходить в «кабинет». Дэн махнул ей рукой, как обычно делал всегда на прощанье. Замер на пороге.       — Спокойной ночи.       — Спокойной ночи, — отозвалась Стася, ложась на подушку, — задуй свечи, пожалуйста.       Дэн решительно прошёл к туалетному столику, облизал указательный палец. Раз. Два. Три. С тихим треском погасла третья свеча. Но даже в темноте можно было увидеть, как благодарно улыбнулась Стася, натягивая одеяло до подбородка. Денис ещё раз пожелал ей спокойной ночи, после чего стянул со столика ключ. Стася уже сквозь сон слышала, как скрежетнул замок, как бряцнули ключи на столе, как тихо щёлкнула дверь.       Дэн вернулся в свою комнату, решительно запер её на ключ. Почему-то здесь развивалась какая-то паранойя. Казалось, что сейчас из-за угла выскочит вездесущая Алёна и застанет его с рюкзаком. Дэн швырнул рюкзак рядом с кроватью. Упал на неё, морщась и чувствуя доски под рёбрами. Свесил ногу с кровати, лениво запнул рюкзак под неё. Только не хватало ему ещё нового приступа головной боли!       Следующий день до полудня был похож на закружившиеся в стремительном вихре картинки. И вроде бы не было ничего сверхъестественного, если не считать серьёзного разговора с родителями, состоявшегося после завтрака. Обсуждали вчерашний инцидент с врачом. Софи стонала и ругалась на французском, Григорий хмурил брови и ожидал ответа. Стася и Дэн поочерёдно, как мячик для пинг-понга, перебрасывали друг другу право говорить. И вместе чистым экспромтом создали более-менее внятное объяснение. На лицах графа и графини отразилось сомнение, но стало понятно, что они вполне довольны легендой, что Алёна, как всегда, всё переврала, а Стася (Дэн продолжал называть её «Асей», а «родители» при этом как-то странно кривились) просто неудачно взмахнула рукой и разбила шприц врача. И тогда он назначил просто покой. Софи щурилась и прицокивала, Григорий массировал виски.       Наконец завтрак был окончен, Стася и Дэн вылетели из столовой и шумно выдохнули. Мимо тихо промелькнула Алёна, судорожно вздохнула, а потом, пропищав что-то о приходе портнихи, поспешила ретироваться в комнату для слуг едва ли не бегом. Стася посмотрела на Дэна и пожала плечами. Тот широко улыбнулся, положил руку на её плечо, склонился к самому её уху и, поигрываясь с коротким локоном, не влезшим в косу, осуждающе прошептал:       — Запугали совсем девочку, Анна Григорьевна.       От чужого имени Стася вздрогнула и почувствовала неприятный холодок. Дёрнула плечом, сбрасывая руку Дэна со своего плеча, чуть обернулась и властно (кажется, уже вживалась в роль знатной дамы) произнесла:       — А вам, Александр Григорьевич, не стоило бы так со мной разговаривать, — Дэн присвистнул, Стася смягчила тон, развернулась, деловито поправила воротник его рубашки, подмигнула: — По крайней мере, в стенах дома.       Стася развернулась и поспешила в свою комнату: ждать портниху. Дэн озадаченно посмотрел ей вслед, потом перевёл взгляд на картину, подле которой они вновь остановились. Пожал плечами: «И что это с ней?» Однако в свою комнату идти не захотел, а лихо завернул в комнату прислуги. На месте не сиделось, и Дэну оставалось лишь надеяться, что это не повлечёт за собой каких-нибудь непоправимых последствий. «В конце концов, что такого, что юный граф решил осмотреть места, в которых не был месяца три?» — сам для себя решил, тепло улыбаясь Дмитрию и подбирая синоним слову «экскурсия».       Портниха уже сняла мерки и ушла, а Стася поправила белое исподнее платье, подошла к стулу, на который по привычке бросила домашнее платье, взяла его, погладила мягкую ткань.       — Стася! — дверь резко раскрылась.       Стася вздрогнула и быстро приложила платье к себе, а потом процедила:       — Вообще-то стучаться надо.       Дэн пожал плечами:       — Ты ж не голая.       — Дэн…       Дэн хлопнул дверью. Стася только успела просунуть голову в горловину незамысловатого платья, единственного в её гардеробе без лишних шнуровок и бантов, как раздался звонкий стук в дверь. Рыкнула. Нутром чувствовала, что Дэн что-то придумал. Натянула платье под беспрестанный стук в дверь, спешно оправила его. Раскрыла дверь. Дэн широко улыбнулся и ужом проскользнул в комнату. Стася смотрела на него исподлобья, скрестив руки на груди, вздохнула:       — Извинения приняты.       — А, — Дэн усмехнулся, — точно. Прости. Я просто привык.       — Так что случилось-то? — Стася села, закинула ногу на ногу, разгладила несуществующие складки на персиковом платье с длинными рукавами.       — Пока ты тут ждала слуг, — заметив, как Стася собралась цокнуть, махнул рукой: — не перебивай! Пока ты тут ждала слуг, я попросил этого, — щёлкнул пальцами, — Дмитрия, провести мне экскурсию по территории, так сказать.       Стася оторвала взгляд от расшитых бисером домашних туфель. Заинтересованно вытянулась, приподняла бровь.       — Короче, мы с тобой идём заниматься ездой верхом.       — Ты спятил? — поднялась, вцепилась в спинку стула.       — Не, спячу я, когда буду метаться из угла в угол в своей комнатушке. Там даже не развернуться!       Стася хмыкнула, плотно сжала губы, скрестила руки на груди и отошла к окну. Посмотрела на задний двор. Тяжело вздохнула.       — Дэн, я не хочу опять накосячить.       — Накосячим мы больше, если будем сидеть тут, Стась.       — Дэн, — обернулась, запустила руки в волосы, распуская белую ленту косы и позволяя коричневым волосам рассыпаться по плечам, — не всё так просто. Мне нужно приказать специальное платье. Для верховой езды.       — А это чем не катит?       — Серьёзно? — Стася чуть крутанулась. — Да всем. Чёрт, теперь Алёну искать.       Дэн усмехнулся. Прошептал, мол, зачем её искать. Подошёл к Стасе и нежно, почти не по-дружески, притянул к себе. Стася опешила. В дверь постучали. Дэн хохотнул в кулак и отошёл от подруги. Та неопределённо повела плечом, на котором только что лежала рука друга.       — Кто? — поспешно заплетая косу, громко спросила.       — Анна Григорьевна, — звонкий голосок Алёнки вызвал на губах Стаси такую же усмешку, как у Дэна, — Дмитрий Алексеевич сказал, что Александр Григорьевич приказал подготовить коней.       Стася резко распахнула дверь, едва не столкнувшись нос к носу с непоседливой камеристкой. Под Стасиным взглядом Алёна как-то сжалась и заговорила уже не так громко и бойко. Спросила, подготовить ли платье для верховой езды, а получив короткий кивок в качестве ответа, поспешила удалиться. Стася не стала закрывать дверь. Только подошла к Денису, посмотрела на него внимательно, чуть склонив голову. Вздохнула:       — Я думала: такое только в романах бывает. Нифига ты провидец.       — Я просто слышал её шаги на лестнице, — подмигнул Стасе Дэн.       Стася открыла рот, потом закрыла. Слова возмущения никак не желали подбираться. А Дэн улучил момент и с издевательским смехом выскочил из её комнаты. «Гений, блин, — обиженно сморщила нос вслед ему, — смешно ему! Подумаешь!»       Встретились Стася с Дэном только через полчаса у конюшни. Дэн разговаривал со смуглым черноволосым мужчиной, чьё лицо было изрезано крупными шрамами от оспы. Конюх рассказывал Денису о разных мастях лошадей, о том, как их правильно седлать и подковывать. А Дэн кивал и переносился воспоминаниями в далёкое детство, когда его ещё отправляли в деревню к дяде где-то на Волге. Дядя был большим любителем коней, эту же любовь он привил и племяннику. В пять лет Дэн (по рассказам родителей) неплохо держался в седле, пусть и под контролем дяди, а в десять уже мог заставить лошадь пуститься галопом. «Техника верховой езды вряд ли изменилась, — рассуждал он, поглаживая чёрного коня по морде. — Хоть так не скучно и без последствий». Стася поправила тёмно-зелёные рукава, поплотнее спрятала в них концы перчаток. Подошла к Дэну и конюху.       — Алёна, можешь уйти, — сказала холодно и властно, как говорили обычно знатные дамы в художественно-исторических фильмах, — нам с братом нужно кое-что обсудить.       Лицо Дэна исказилось. Сначала на нём отобразилось удивление, а потом Дэн просто не знал, как повернуться, чтобы никто из присутствующих не заметил смеха. Стася кинула на него осуждающий взгляд. Повела бровями. Смех стал совсем уж невозможным. Дэн втянул полную грудь воздуха и затаил дыхание. «Опять ему смешно!» — закатила глаза Стася, улыбнулась конюху на его учтивую просьбу подсадить её в седло, но вежливо отказала. Конюх не стал уговаривать дважды, а, насвистывая какую-то весёлую песню, ушёл к конюшням.       — Ты вроде говорила, что будешь быстро, — прищурился Дэн, — а я тебя уже жду, — задрал рукав тёмно-синего пиджака с фалдами, посмотрел на время, — почти час. И что так долго?       Стася предпочла проигнорировать едкий вопрос, прошла к коричневой лошади с белым пятном на морде, посмотрела на седло. Обернулась к Дэну, просверлила его холодным взглядом, процедила, указав большим пальцем за спину:       — Что это?       — Седло, — серьёзно отозвался Дэн, пряча улыбку в плотно сжатых губах. Он чувствовал: веселье только начиналось.       — Какое, нафиг, седло? Почему стремя только с одной стороны? Что это за рога впереди, в конце концов?       — Седло есьм дамское, как положено, — осклабился издевательски, — кстати, я что-то платья для верховой езды не наблюдаю.       Стася одернула тёмно-зелёную юбку из жёсткого материала, немного похожего на бархат.       — Это костюм для верховой езды: пиджак, рубашка и юбка. И если ты не знал, то в девятнадцатом веке вся одежда называлась платьем.       — Ну, я-то не такой знаток девятнадцатого века, как ты. Ты-то, наверное, знаешь, как на эту штуку залазить.       Стася ещё раз посмотрела на седло. Лошадь фыркнула и нервно дёрнула хвостом. Стася ойкнула. Дэн хохотнул. Вцепившись в «рогатину» и поставив левую ногу в стремя, Стася сделала попытку подтянуться. Лошадь мотнула головой, Стася взвизгнула и отпустила рогатину. Дэн вовремя успел подхватить её под руки, давясь от смеха.       — Не смешно, — насупилась, вздохнула, — отпусти меня.       Дэн развёл руками, отошёл. Стася предприняла вторую попытку. Не смогла подтянуться. Отошла. Дэн стоял у своей лошади, заложив руки за спину, и ехидно улыбался, так что у Стаси создалось ощущение, что сейчас он обладает каким-то преимуществом и наслаждается её бессилием. Когда Стася всё-таки смогла подтянуться, она поняла, что не знает, куда закидывать ногу да и как дальше сидеть.       — Дэн, — опять отошла от лошади, — иди тогда один катайся. У меня не получается.       — Я так понял, ты скорее сдашься, чем попросишь у меня помощи, — говорил и улыбался уже не ехидно, а искренне.       — Можно подумать, ты знаешь, как садиться!       Дэн кивнул. Мягко взял Стасю за локоть, подвёл к коню. Шепнул мимоходом, что говорил с конюхом не только о мастях лошадей. Стася вздохнула: «Убить его мало! Издевался надо мной!» Но послушно следовала каждому его совету.       — Неудобно как-то, — поёрзала в седле, когда наконец смогла устроиться в нём, — почему правая нога свисает с этой штуки? Почему так неудобно? Дай я спрыгну.       — Ста-ася, — Дэн тихонько взвыл, потом бесцеремонно хлопнул её межу лопаток. — Во-первых, выпрямись. Во-вторых, — отошёл, похлопал своего коня по холке, — голову выше. В-третьих, — подтянулся, уселся в седле, мягко хлопнул лошадь по бокам, — расслабься.       — Расслабься и выпрямись. Конечно, это синонимы!       Дэн её не слышал, потому что пустил своего коня в сторону заднего двора неспешной трусцой. Стася попыталась натянуть поводья, как это делали в фильмах. Лошадь фыркнула, топнула копытом.       — Эм, Дэн, не хочу портить тебе отдых, но мой конь упрямится.       — Это Элла, — флегматично отозвался Дэн.       — Да хоть Мирабелла, Дэн! Как этой штукой управлять.       Дэн понял, что вместе со Стасей верхом ему покататься не удастся. Вздохнул, спрыгнул с коня, которого звали Грейсом, отвёл того в стойло. Похлопал по холке и тихо извинился. Стася виновато отвела взгляд в сторону, когда Денис взял Эллу под уздцы и повёл на неспешную прогулку. Удивительно, но Дэна лошадь не чуралась, на фыркала, не взмахивала нервно хвостом, а послушно шла, ведомая им. А Стася лишь вздыхала. Они гуляли молча минут пятнадцать. Первой не выдержала Стася:       — Дэн, прости.       — Да что ты, — небрежно отмахнулся, стараясь не выдать своего разочарования, — подумаешь. Я ж на лошадях почти каждый год катаюсь.       — Правда? — оживилась Стася. — Ты никогда об этом не говорил.       — А ты не спрашивала.       — А теперь спрошу! Расскажи! — поёрзала в седле: всё-таки было жутко неудобно.       И Дэн рассказывал. Рассказывал удивительно красиво и эмоционально, так что Стася проникалась любовью к тому двухэтажному деревянному дому с коричневой крышей, усатому лысому дяде Виктору и чёрному быстрому коню Арзамасу. Она заливисто смеялась, когда Дэн рассказывал о своих детских выходках, о попытках под покровом ночи с конём доскакать до дома. Потом у Дэна иссяк запас ярких воспоминаний. Они замолчали. Стася ласково гладила Эллу по шее, глядя на то, как блестит на солнце её грива.       — Слушай, а тебе не жалко Алёнку? — спросил вдруг Дэн.       — А что её жалеть? — повернулась Стася.       — Ну, подставили мы её, что ли. Выставили лгуньей.       — Ну, — Стася поморщилась. Неприятное чувство вины едва ощутимо кольнуло где-то в душе, но Стася поспешила его затоптать. — Понимаешь, так лучше. Если она кому-то расскажет о… — покусала изнутри губы, сказала тепло, с придыханием: — нас с тобой, то ей никто не поверит. Или отнесутся не так серьёзно.       Дэн остановился, поправил рукава сюртука. «Резонно, лучше пусть она, чем мы», — вздохнул, обернулся к Стасе. Положил руку на шею Элле, желая погладить лошадь и продолжить прогулку, но Стася накрыла его руку своей. Дэн в недоумении посмотрел на подругу. Та тяжело дышала, а во взгляде читался самый настоящий ужас.       — Дэн, — прошептала, — мне страшно. Понимаешь? Мне так страшно не было даже там, в лесу! Там мы знали, чего ждать. А тут. Мне страшно. У меня аж руки трясутся, — в доказательство своих слов стянула перчатку с руки, протянул ладонь Денису; ладонь сильно подрагивала в унисон тяжёлому подрагивающему дыханию Стаси.       — Ты, наверное, просто устала, — попытался успокоить подругу, протянул ей руку.       Стася натянула перчатку. Спустила ногу с луки. Дэн поймал ногу. Стася смотрела в его глаза и ощущала какое-то странное тепло и успокоение в душе, положила руку на плечо Дэна, сжала тёмную ткань его пиджака с фалдами, выпутала ногу из стремени. Оба действовали по наитию, не следя за действиями друг друга, а глядя только глаза в глаза. Наконец Стася ощутила твёрдую землю под ногами.       — Да, я устала. Устала жить в этой сумасшедшей эпохе. Я не знаю, что будет дальше! Мне страшно, Дэн, — говорила Стася, заглядывая в светлые, полные уверенности глаза Дэна и сжимая его плечи.       — Спокойно, — погладил её по плечу Дэн, неловко, неумело, как будто смущаясь, — всё будет хорошо.       — Мы правда сможем всё преодолеть? — смотрела на него большими, полными надежды глазами, ждала его слова.       — Мы сможем всё преодолеть, — ответил коротко, уверенно, твёрдо. — Если будем вместе!       Стася мягко улыбнулась, часто заморгала, мотнула головой, отгоняя неприятное тянущее чувство. Дэн осторожно погладил её по голове, подмигнул:       — С твоим знанием истории и моим умением находить выход из любой ситуации…       — А если мы не будем вместе? — отпустила его плечи, сделала шаг назад, развела руки в стороны.       Дэн перехватил её руки:       — Я тебе обещаю: где бы и когда бы мы ни были — в прошлом, настоящем или будущем — мы всегда будем вместе.       Стася, сжав дрогнувшие губы, мягко улыбнулась, а потом вдруг рванулась навстречу Дэну, коснулась тёплыми мягкими губами его щеки. Растерянно улыбнулась. Выпутала руки из его хватки, махнула ладонью на прощанье, а потом, высоко подняв голову, прошествовала к особняку. Дэн удивлённо коснулся щеки рукой. Посмотрел на лошадь. «Ничего не понял», — взял лошадь под уздцы. А от щеки разливалось по всему телу тепло. Оно не жгло, не бросало в жар, но согревало и расслабляло. Подобного раньше Дэн не ощущал.