Теперь я - Нана

Пытаясь вспомнить прошлую жизнь и обстоятельства, предшествующие моему попаданию сюда, я всегда натыкаюсь на глухой туман в своей голове. Словно кто-то аккуратненько подчистил обстоятельства, но не захотел стирать умения и какие-то элементарные знания, опыт. То есть, в людях я разбираюсь, но как я получила понимание того, что может означать та или иная поза, интонация, жест, я не знаю. Я могу рассчитать скорость и угол полёта ножа, которым режу мясо, и знаю, как сделать так, чтобы он если не убил, то причинил максимально возможный вред человеку при этом. И расчет займёт у меня доли секунды, я проверяла. Точно знаю, что эти способности есть не у каждого человека, но, тем не менее, не зазнаюсь и не считаю себя особенной, твёрдо уверенная, что на каждое моё умение найдётся противовес. Причём, я чувствую, что часть этих негражданских умений мои собственные, а часть – прошлой Наны. Единственное, в чём я уверена, катана не моё оружие. В прошлой жизни она была мне абсолютно чужда. А вот в этой я получила даже некоторое удовольствие от боя с тенью в закрытой наглухо комнате. При этом я убеждена, что в этом мире у меня есть какая-то миссия. Что-то я должна изменить. Но что? – вот вопрос. Разве разумно отправлять человека в другой мир что-то менять, не давая ему помнить, что? И как я пойму, выполнила ли свою миссию или нет? Тем не менее, в памяти хранится и другое знание: эта жизнь – мой подарок. Мой второй шанс. И я проживу её так, чтобы не жалеть ни о едином миге! К вопросу о памяти. Иногда знания просто появляются. Возникают в голове по мере необходимости. Ещё очень сильна интуиция, чего в прошлой жизни не было точно. Так, я твёрдо знала, что не должна доставать и читать ту чёртову записку от Тсуёши! Меня ужасно мучило любопытство, но уже вторую неделю стоило протянуть руку к тому карману, как её словно предупреждающе обжигало холодом. А ещё меня преследовало ощущение чужого взгляда. Не злого или доброго, а просто… Наблюдающего. Знать бы ещё, чего этот наблюдатель хотел обо мне или Тсуне выяснить? Я сидела на крыльце своего дома и попивала чай из маленьких чашечек, приводивших меня в необъяснимый восторг. Тсуна прыгал по двору по устроенной мной шуточной полосе препятствий: разноцветные листы, в хаотичном порядке разложенные на траве. На красные, которых большинство, наступать нельзя. На жёлтых можно стоять только пока считаешь до пяти – это мы делали хором, чётко проговаривая слова. Зелёные, их меньше, – самые «безопасные», на них стоять можно долго. В конце пути Тсуну ждали вагаси в форме головы робота, к которым он, как любой мальчишка, питал слабость. Мальчик разглядывал листы перед собой, выбирая маршрут. Я не торопила, мысленно посмеиваясь его умилительно-серьёзной моське: малыш оказался в ловушке из красных листов, и поскольку возвращаться назад было нельзя, задумался, как бы до зелёного или жёлтого листа допрыгнуть и на запретный цвет не попасть. Тсуна примерился прыгнуть в одну сторону, даже напряг ножки, готовясь, но передумал. «Да, пожалуй, далековато», – оценила я расстояние до нужного жёлтого листа. Повернулся в другую… Зелёный был поближе, но всё же чуть дальше, чем мог прыгнуть Тсуна, а совсем рядом с ним лежал красный лист, на который сын вполне мог угодить. Так что ему оставалось или попытаться преодолеть свой предел или сдаться. Я с интересом ждала его решения, и в том, и в другом случае это было полезно. Тем более, что вожделённые вагаси Тсуна получит в любом случае, просто после ужина, а не до, в случае поражения. Но сын выбрал другой путь. Зло топнув ножкой, он пристально посмотрел на создавший угрозу красный лист – и тот вспыхнул веселёньким оранжевым пламенем. У меня перехватило дыхание. Малыш перепрыгнул через костерок без видимого вреда для себя на зелёный лист и потянулся за честно заслуженными сладостями. Выдыхаю. – Смотри, мам, я смог! У меня получилось! – Точно, сынок, – отставляю чашку и иду обнимать своего малыша. – Ты большой молодец, раз сумел пройти лабиринт! – Правда? – изумлённо таращит на меня глаза моё счастье. Он всегда удивляется, когда я его хвалю. Я боюсь спросить даже себя, почему. – Абсолютная, – киваю с улыбкой. – А раньше у тебя получалось вызывать такое пламя, как то, что сожгло красный лист? – Ну… Раз или два… Это плохо? – потупил глаза ребёнок. Чувствую, что сейчас вступаю на очень тонкую грань. Откуда бы мне знать, плохо это или хорошо? В голове всплывают знания о чакре и магии, но это пламя не похоже ни на то, ни на другое. По крайней мере, в том виде, в котором о них знаю я. Память Наны говорит что-то странное. Вроде бы и не плохо, но как-то не очень вовремя. Вздыхаю и выбираю соломоново решение: – Нет, Тсу-кун, это не плохо, но может быть опасно. Если ты вдруг подожжёшь человека или животное, ему может быть очень больно, понимаешь? – Я не хочу делать больно! – Тут же возмущается мой жаждущий справедливости и мира для всех ребёнок. – Тогда ты должен контролировать себя. И не стоит показывать другим, что так умеешь, хорошо? Иначе тебя могут испугаться. Малыш нахмурился, размышляя. Не знаю, как он поймёт эту идею вообще. Тсу-кун – очень умный ребёнок, иногда я поражаюсь тому, как он мыслит, но он всё ещё остаётся очень маленьким мальчиком. И мне просто страшно, что он сможет навредить себе… – Это как с поведением? Мне нельзя громко кричать на улице или вести себя «не-при-лич-но», – повторил он слова воспитательницы, – но дома можно? Надеюсь, я не выгляжу настолько удивлённой, насколько себя чувствую. – Правильно, Тсуна. Ты у меня умница… Ксо! Я не могу больше ждать! Мне нужны ответы и срочно. Что-то подсказывает, что я найду их благодаря записке от Ямамото-сана, значит, придётся рискнуть и ускользнуть от неведомого наблюдателя. Благо, сейчас я его не чувствовала, а значит, это маленькое происшествие останется без его внимания. Завтра. Я всё выясню уже завтра. А пока надо занять Тсуну чем-нибудь интересным и неутомительным и приготовить ужин.