Хуманизации!

— Вон! Вон пошла! Ненавижу! Зарежу! Убью нафиг! — уже битый час я гонялся за несчастной Совестью, которая однако несчастной не выглядела. За дверью уже валялись четыре пары кожаных сапог на высоких каблуках и еще несколько чемоданов (и как все это умещалось у меня в шкафу?..). Соседи притихли, даже сверлить перестали, не удивлюсь, если отменили ремонт вообще или дружно повыключали мелодрамы на канале «Россия». — Котлеты сделаю!!! — в сердцах проорал я, вытолкнул её на лестничную площадку и захлопнул дверь. Это ж ещё умудриться надо было меня, и так довести!.. Конечно, я реально в последнее время дёрганый, но чтоб так… Ненавижу я эту женщину! И пусть катится ко всем чертям. Спасибо Бяке, просветила, как с такими лучше. Помнится, свою Совесть она выжила уже лет так десять назад, а то и больше, и теперь живёт припеваючи. Рисует, пишет и не получает за каждое не туда вставленное слово по голове. Нет, ну, ладно, с « по голове не получает» я загнул — Батый-то там на что?.. С обращением на «женщина», он — добрый монгол, которого я по привычке называю татарином, — похуже всякой Совести ставит Бяку на место. И дедлайны закрывать заставляет, и вообще блюдёт, чтобы всё было сделано хорошо — на совесть, в то время как я такой радости не знал; Вдохновение у меня — бестолочь, длинная и чрезмерно весёлая, чтоб ему икалось. Так что без Совести я бы работать не стал, нужно же было, чтобы меня кто-то пинал… А теперь… А теперь не надо мне это удовольствие — сам разберусь. С кухни доносились крики. По-видимому — споры. Я зашёл, уставший и голодный, где-то в середине разборок. На мне тут же повис Вдохновение: — Автор, ну скажи ты им! — Что сказать-то? — ГэГэ — дура! — завопил Сюжет. — И логики у неё нет! — У нас тоже нет Логики! — заметил Бред, подняв палец к небу. — Мы ж его ещё когда выжили! Я скептически приподнял бровь, вспоминая своего лучшего друга — Логику. С ним мы частенько общались по телефону и выбирались погулять, а жил он и вовсе в соседней парадной, с своей мамой, тётей Математикой. Как он там выживал, я понятия не имею, но да ладно. Пусть остаётся загадкой. — Нет, ну, Автор, ты скажи им! Это же жуть! — Мне лень! — фыркнул Лень. Сюжет тщетно пытался что-то из-под него вытащить. Я так понял — пульт. Лень медленно перевернулся на другой бок, зажав таким образом заветный переключатель между собой любимым и спинкой дивана. Сюжет тихо взвыл, а Вдохновение, на манер Совести прикрикнул, от чего меня передёрнуло: — Ленус, блин, Необыкновенный! Встать, переключить ему лень, а перевернуться на другой бок — так пожалуйста! — Это непроизвольный процесс, — лениво отозвался Лень и прикинулся, что спит. Высшая стадия его, Лени, лени. — Автор, выключи это! ГэГэ — дура! — прикрикнул Сюжет. Я хотел спросить было, мол, почему я и что вообще твориться, потому, что экран за мельтешащими перед глазами телами было просто не видно, как Шиппер выкрикнул: — Это романтика, идиот! — Какая нахрен романтика?.. — пискнул я, уклонившись от пролетевшего мимо ножа. Тот приземлился аккурат возле Самосохранения. Бедный рыжик взвизгнул и, запрыгнув на холодильник, скоро протараторил: — Это же государственный переворот! Вы сами посудите! Этот мужик — принц! Его отец — король! А мы его никогда не видели! Да и не ходили в таких шмотках во Франции восемнадцатого века! Отвечаю! — Хорошо, что мы историю не знаем… Не то бы померли всё… — фыркнул Сюжет. У меня задёргался глаз. — Да и где вы видели в те времена негров?! Во Франции! — Между прочим, она могла бы расфигачить эту розу! А у слуг нет органических тел! Они бы жили вечно! — Это не по канону, идиот! — Пошёл к чёрту канон! — перекричал всех Шиппер. — Она должна быть с этим подсвечником! К чёрту утку-тряпку! К чёрту всё! Это мой личный канон! — Он вообще Оби-Ван! — заорал Вдохновение. — Гоните Энекина! — Цыц, — прикрикнул я, — о чём речь? — Мы «Красавицу и Чудовище» смотрим! — хором отозвались все. Вот это синхронность… Идти бы им в чирлидеры… Или в синхронное плаванье. Или ещё куда-нибудь отсюда подальше. На фоне играло нечто напоминающее песенку из одноимённого мультфильма. Слова перекокали — гады. Там они были лучше. — А ещё, — задумчиво начал Сваха, — если она вся такая жаждущая свободы и приключений, нафиг вышла замуж?.. — Моя рука медленно спикировала на лицо. Шиппер тем временем, поправив длинный хвост, продолжил разглагольствовать,: — В итоге, мы это сводим к чему?.. — К тому, чтобы всем надо выйти замуж и нарожать детей? И где, блин, мечты? — Инстинкт с холодильника с поднятой бровью наблюдал за происходящим. — Демографический, блин кризис. А я боюсь детей! Они кусаются! — Кстати, — щёлкнул пальцами Шиппер, что мне стало как-то не по себе, — а ведь мы можем обыграть это всё!.. Автор — чудище! Злое такое! И волосатое! Который день ты уже ноги не бреешь? А бровищи отрастил! Не удивлюсь, если у тебя и в ушах волосы! А эти патлы?.. Фу! Я покраснел и гневно рыкнул. Кошмар. Спасите, умоляю. Хоть объявление пиши: «Отдам Шиппера, можно не в хорошие руки, даром». Бесит. Сам-то, блин, когда последний раз в парикмахерской был? Отрастил хвост ниже плеч и довольный! — Чудище есть. Где красотка? — На диване разлеглась. Чем тебе не красотка? Со спины-то уж точно! — раздраженный Сюжет одёрнул воротник и проорал: — Лень! — Чего бы ты там не хотел, — недовольно отозвались с дивана, — мне лень это узнавать. И выполнять тем более. Принесите пледик. Вместо пледика он получил хорошего пинка под свой жирный зад. Вдохновение запрыгал на одной ноге. — Жирный! — Мускулистый! — Чудище! — Красавица! — Сюжет! — Бред! — На помощь! — Умираю! — Пледик! — Инстинкт! — это уже воплю я. Кто до — понять сложно. Самосохранение что-то мямлил про дурдом и самоубийство. «Бабах!» — это он упал. Следом упал холодильник. Я провопил нечто смутно напоминающее «Помогите кто-нибудь!» и понесся в ту сторону с целью помочь несчастному. Всё же какие-то гуманистические убеждения во мне ещё остались. И только тут, понял, что холодильник надо будет покупать новый. И Инстинкта заводить… нового. Впрочем ни то, ни другое не точно: холодильный агрегат всё ещё гудел, недовольный нашим поведением и, возможно, эксплуатации подлежал. А Самосохранение с той же вероятностью ещё жив. Наверное. Хотя, заметив красную лужицу, смутно напоминающую свежую кровь (не спрашивайте откуда я знаю, как оная выглядит) я усомнился в этом. Инсти-и-и-и-инкт… Хватаюсь за голову. Слишком много смертей за последние два дня. — Автор, — Я тут же обернулся к подоконнику: Эта гадина восседала, всеми конечностями обняв горшок с пальмой. Рыжие волосы стояли дыбом. — Автор, — повторил он. — Мы кетчуп того… разбили. Я. И пальма. Дальше я себя уже не помнил, потому что ну слишком много смертей и последующих воскрешений… И всё по вине кучки идиотов… Муз до сих пор спит, как убитый, я его даже затискать не успел от радости!.. Целый день валерьянкой отпаивали!.. И его, и меня. Схватив первое, что попалось под мою горячую кривую руку, кинулся сначала на пальму, потом на уже давшего было дёру Интинкта. Таким образом, дуэтом, носились по кухне под аккомпанемент «Чудовища-а и Белль» (песенка там в конце такая… дурацкая) и визги товарищей. После, когда я смилостивился над чуть не плачущим несчастным рыжим созданием, направился поднимать холодильник, прихватив с собой самых сильных — Сюжета и Лень. Последнему пришлось пригрозить лишением возможности лениться посредством сплавления к Бяке, где есть Батый и Кракозяка, являющаяся каким-то невообразимым апофеозом всего бредового, что было в её жизни. Лень передёрнуло. Он согласился помочь и вот мы втроём пыхтели над железным шкафом для еды. Которой, к слову, там уже не было. Хотя бы потому, что друзья мои очень прожорливы. А холодильник всё же упал-таки — всё вывалиться должно было, по законам физики-то. Хотя о каких законах в этом доме может идти речь?.. Я бы поубивал всех к чертям, да хоть сейчас! Только вот телефон в кармане зазвонил… Радуйтесь, вас спасли. Я поднял трубку: — Ну здравствуй, дорогой мой соавтор! — рыкнул я, не в силах сдерживать накипевшее. Снова накипевшее. Бедная Бяка попала под раздачу. — Воу-воу, полегче! — фыркнула она; на фоне что-то звякнуло. — Секунду, — судя по шебуршанию, она прикрыла трубку рукой. Раздался ор: — Справа! Нет, слева! Пригнись! Снова сле… Мимо… Баты-ы-ый! — она снова заговорила нормальным голосом: — Тут у нас типа проблема, ко мне в дом, какая-то шлю… ломится. И… Не трогай! Это последняя кружка! Из Пскова! — дзынь! — Твою ж Одина бороду… — Я без бороды, — сказал я. В ответ что-то проойкали и тут я, похоже, начал понимать, что происходит в этом мире… Если к ней всякие, кхм, ломятся, но звонят мне, — это кто-то знакомый. Даже, я бы сказал, слишком знакомый. — Отступаем! В кухню отступаем! Сдаем коридор! Отходи, я прикрою, ты же ранен! Снимай сапоги! — бабах! — Валим-валим-валим… Кракозякочка! Кракозя… я тебе щас устрою, живодёрка! — и снова мне: — Долго не протянем! Спасай! — послышались долгие гудки. У меня задергалась бровь. Из комнаты выполз сонный Муз: — А-а-автор, ты в порядке? — Нет! — решительно ответил я и рванул в прихожую. Соавтора надлежало спасать. И срочно. — Может, не надо? — словно прочитав мои мысли, Муз вцепился в рукав куртки. — Надо, Музя. Надо, — с интонацией советского фильма, я покинул квартиру, оставив на мальчика закрытие двери и заодно усмирение этих дебилов. Однако очень быстро про них забыл, поскольку надлежало понять, насколько плохо то, что нет ружья, и куда в случае чего (а то кто меня ретивого знает?) можно будет спрятать труп. А может, и не один. До Бяки худо-бедно я добрался через полчаса. Долго гадать, в какую мне парадную надо не пришлось — из окна очень красноречиво полетело нечто маленькое и зубастое, сопровождаемое воем и криками. Я признал в этом Кракозяку и поспешил поймать. Чудище меня чуть не съело, однако, узнав, мол, морда знакомая, заскулило и указало лапкой на окно. Я поспешил к дверям подъезда. Домофон отозвался до боли знакомым голосом Совести: — Это кто? — Я, чудище ты ненасытное, открывай! Трубку повесили. Однако очень вовремя из парадной вышел мужик. Я немедля проник внутрь и, увидев объявление о нерабочем состоянии лифта, взвыл и поскакал через две, а то и три, ступеньки по лестнице на тринадцатый этаж. Нужную квартиру — по громким звукам и широко распахнутой двери, нашёл очень быстро. Пока я полз по чёрному ходу наверх, кто-то умудрился связать Бяку (ага, вместо Совести) и волоком вытащить вместе со стулом на лестничную клетку. — Это он меня спас, стратег, блин, — пояснила соавтор. — Сидят на кухне, тухлыми помидорами отстреливаются и проросшей картошкой. Топор в туалете забыли при отходе на кухню. А потом Шиппер сказал, что это революция, что он на стороне народа, меня вывезли, короче, сюда и оставили. Вся власть администрации фикбука, — она шмыгнула носом. Кофта с изображением какой-то шлюхи имела на себе помимо бывшей с прошлого лета еще четыре дырки и с десяток пятен. Даже не хочу знать, от чего именно. Я быстро развязал соавтора и рванул в квартиру. Кракозяка, спрыгнувшая с плеч, немедленно пошла в наступление с боевым «ба-брарабрабраваааур!» — Со-о-о-о-овесть!!! Выходи на бой! Прямо мне в очки прилетел явно не первой свежести помидор. С отопительной трубы спрыгнула Муза, поигрывая длинными когтями и мерзко хихикая. Вот уж где мне повезло больше, чем Бяке. Последняя, оперевшись об дверной косяк, стояла в проеме и ржала, глядя на мое лицо, отраженное в разбитом ручкой кнута зеркале. Кошмар… ещё и ущерб за нее возмещать. — Солнце великий хан! — раздалось с кухни с французским акцентом. — Снаряды кончились. — Слышь, маршал! Приступать к вилкам! — крикнула Муза, одним ловким прыжком оказавшись у двери и не потеряв драпировку. — Вилки давно кончились, мадемуазель! — Тогда к ложкам! — Ложки тоже! — Чайные ложки! Соль, перец, кастрюли, чайник разбирай! Перец чили, в конце концов! Поваренная книга! — Лень! — прокричал француз. — Лень, делать самолетики и мазать перцем чили! М-да-а-а. Натворила моя дел. Как быть? Они меня за врага считают! — Я соавтор! — прокричал я, что было мочи. — Я вам фэнтези писал! Я свой! Батый! Вспомните, я вас из кризиса вывел, а вы мне чем?! Тут я вспомнил, что Бяка свою совесть выжила уже давно. Потому тут же открылась дверь и в мою скромную, уже перепачканную помидорами персону, запущенный сразу с четырех рук на «И р-раз!» полетел… — Боже! Телевизор с диким грохотом врезался в стену, раздался взрыв и повалил чёрный дым. Из кухни выскочил некто в белом мундире наполеоновских армий и, взмахнув кисточкой для клея как жезлом, заорал: — Разбирай пианину! И запихивай в задницу! Я было понял уже даже, кто это, когда из кухни выскочило пять человек и с боевым кличем: «За ОтэПэ-э-э!» ринулись в атаку. Мужчина-француз и девчонка, закутанная в одеяло и с бантиком ухватили меня под руки и вздёрнули над полом, трое оставшихся с энтузиазмом бывалых расхитителей гробниц стали раздирать на кусочки электропианино. Вот за это я точно возмещать ущерб не был намерен, потому завопил, не понимая до кучи, где мой жирный соавтор?! — Ребята, имейте разум! Вы с кем воюете?! Я помочь пришёл! Повисла гробовая тишина. — Разум у нас коллективный, — сказал долговязый паренёк в огромных очках. Я выдохнул с облегчением: — Ло-о-огика, ну хоть ты-то скажи им! — пусть Логика и не мой, но тоже ведь должен иметь логику. Хоть в каких-то количествах. На то же он и Логика. Если Логика… Где-то поодаль послышался треск кнута. — Встать черепахой! — проорал француз. Все похватали что было, в пять секунд выстроились спинами друг к другу и выставили вперёд оружие. — Странный субъект использовать в роли щита! Так, погодьте, меня-то?.. Я не успел и глазом моргнуть, как за ногу меня перехватила та самая жирная девчонка с бантиками, а обеими руками завладел хан Батый. Боги, включите им мозг! Но мозг не включался, зато пронёсся боевой клич: — ОТэПэ! ОТэПэ! ОТэПэ! — Ну, впрочем, я узнаю Бякино содружество… Совесть вышла к нам аккурат со стороны щита, то есть, меня. Зарёваная и испуганная, исцарапанная и с выдранным справа клоком волос. Я её даже сначала не признал… Чинная мадама стала подобием бомжа из Амстердама. Такими темпами поэтом стану, если окончательно мозг мне не вытрясут. — Автор, я на всё согласна, забери меня домой! — выдала она, впрочем не убирая кнута. Очевидно, боялась. — Сдаёшься, страх-баба? — некто явно гомогейской внешности и в берете сильнее сжал мою ногу и фыркнул. — Сдаюсь! Отдайте Автора! Я так понял, они и без меня здесь справлялись… А почему Бяку связали? А что вообще здесь произошло? Зря сказал, что понял. Ни черта не понял. — А-а-ага! — легка на помине, мой соавтор, уже стояла перед ними и хищно потирала руки. — Попа-а-ались, голубчики, а я-то выбрался! Тишина. Однако француз не растерялся: — Нале-во! — воскликнул он и почетный строй крутанулся в её сторону. Меня «в роли щита» отпускать никто не намеревался. Зато, как один, отдали честь и потупили взгляды. С ума сойти, куда я попал?.. Зачем я сюда попал?.. Почему? С какой целью? Хоть на один-то вопрос придумать ответ я в состоянии?.. Нет. Определённо. — То есть вот так, да? — спросила Бяка. — На собственного автора пошли, да? — Да! — важно ответил Батый. — Потому, что ты, женщина.! — Молчать! — рявкнула мой соавтор. — Совращу и изнасилую, и не посмотрю на то, что Вдохновение и, тем более, на то, что хан. Ну да… У неё-то нет совести. А вот у них — есть. Теперь. И круче того — моя. Когда за стенкой, ещё ничего, а как выходят… И я завыл. И где вот был мой Муз с дежурным «Автор, ты вервульф?»? Ко-ошмар. — Я заберу её отсюда, только пускай отпустят! — попросил я. — Помоги. Бяка одарила меня долгим взглядом, затем все же кивнула: — Иди, — потом обвела зелеными глазищами всех остальных: — А этим вот, — по спине от такого тона пробежал холодок. — Устрою, экзекуцию. Тебе Евпатия Коловрата, тебе русскую зиму, тебе зоологический музей, тебе каторжные работы на добыче газа, вам двоим священную инквизицию, а тебя-а-а.! — Взгляд соавтора остановился на Логике: — Тебя в монастырь сошлю! В женский! — она, казалось, сама удивлялась собственной изобретательности. Совесть я забрал. А «Красавицу и чудовище», по крайней мере, те куски, которые пропустил, решил не смотреть. Особенно с Бякой. А то достаточно на сегодня, да и на всю жизнь, пожалуй, и красавиц, и чудовищ тоже.