Заложник обстоятельств

Eisbrecher — Die Engel.

      Акира сделал всё так, как сказал Китэцу, и отправился на Гранд Лайн.       Казалось, удача была на его стороне. Ветер дул непрерывно, а небо не предвещало плохой погоды. Изумрудные волны ластились к кораблю и как будто сами толкали его вперёд.       Акира долго смотрел на пламенный барьер, навсегда отделивший его от родины — пути назад для него не было: отплывших на Гранд Лайн Вано считало предателями — не сама страна, её правители. Про них говорили — уважительно, не называя по именам — «Вано». Старая традиция.       Единственный человек, которым Акира дорожил, покончил с собой, и прошла всего неделя с того, как это произошло. Парень понимал, что иного выбора не было, но это нисколько не облегчало боль. Китэцу подобрал его, сироту, отмыл, накормил, стал ему отцом и выучил кузнецкому мастерству. Из грязного заморыша сделал человеком.       За что Акира почитал его превыше всего.       Ещё ему было несколько грустно оттого, что кузнец выделил не его, а катану. Акире казалось — его обделили вниманием. Он прекрасно понимал — глупая, ребячья мысль — но не мог от неё отмахнуться, и поэтому целых семь дней не прикасался к катане, не зная, о чём с ней говорить.       «Вановец не знает, как подступиться к мечу. Какой позор!», — пришла наконец запоздалая мысль.       — Что ж, теперь мы с тобой братья, — вынув клинок из ножен, сказал Акира. — Китэцу-сан был мне отцом. Тебя он прозвал своим сыном. Значит, отныне ты мой названный брат. Как это странно — мы не можем испить по чаше саке, чтобы скрепить наши узы.       Наргис, услышав слово «брат», похолодел, вспомнив собственного. Он не смог предать прошлое забвению — воспоминания выплывали из самого дна его расслоённого, но стремящегося сохранить себя целым и оттого ещё более плутающего сознания. Пока клинку удавалось думать связно, значит, и поступать так же — но кто знает, что будет дальше.       «Ненавижу свою прошлую жизнь. Исчезни, наконец!».       Но оно не уходило.       «Значит, прошлое — единственное, что принадлежит мне полностью. Скорбное богатство — чёрт его подери! — судьбы».       Акира по-своему расшифровал его бессильную злобу.       — Кажется, ты на меня в обиде за то, что я не остановил Китэцу-сана. Но так уж у нас принято. Мы — вановцы — говорим: «Бушидо обретается в смерти. Когда нужно выбирать между жизнью и смертью, без промедления выбирай смерть*».       «Весьма знакомое понятие. Меж мирами — тесные культурные связи: настраивает на интересную мысль. Теория о параллельных мирах заиграла яркими красками. Как зеркальное отражение».       «Я читал Хагакурэ, и потому хорошо знаю, в чём заключается бушидо. Сам старался жить в его свете, но...».       «Если бы я тогда выбрал смерть — я не пришёл бы сюда, не встретил ни Отца, ни Акицусиму, ни Широюки — хоть его я и не слышал — ни Акиру. Не знал про то, что являюсь одним из сыновей Извечного Дракона. И вновь невыносимая лёгкость бытия, почто ты так со мной? Но всё же, пусть мне и больно настолько, что готов иссыпаться ржавой трухой, я счастлив, потому что мне выпало счастье узнать столь доблестных людей».       «И как хороший слуга и воин я должен брать с них пример».       «Я чувствую зреющую во мне ржавчину, мне страшно — знаю, что так не подобает, но... никто не может запретить мне чувствовать страх, чтобы я действительно перестал ощущать его дыхание».       «Весенний денёк.       Повозка туда и обратно из нашего мира в загробный».*       «Если это — загробный мир, то он живее, чем я представлял, а смерть — лишь переход из одного состояния в другое; всегда считал, что истинная жизнь начинается только после того, как отдашь концы, и всё, что было до: подготовка к следующему этапу. Мысль избитая, но она крутилась изнутри моей головы — наружу, заставляя происходящее обернуться одним долгим насильно навязанным сном».       «Брось, я ещё не умер. Придёт время, очнусь, посмотрю вокруг: юдоль юродивых. Это и будет третий мир — хуже предыдущих».       «Любая сказка, любой миф — как бы они ни захватывали дух, в конце концов придут к своему логическому или не завершению».       «Даже такие страшные, подобно изворотам моего разума».       Акира внимательно прислушался к тому, о чём думал меч — и отчего-то ему показалось, что тот поёт песню глухой, слепой — немой — тоски.       И решил, что обязан поделиться и своими переживаниями.       — А сейчас я чувствую себя очень глупо. Я ревную его к тебе. Смешно, не находишь? Точно, — Акира рассмеялся, но вышло весьма неестественно. — Не до смеха теперь. Я не знаю, куда нам деться и в какую сторону плыть. Карту я здесь не нашёл. И... как его... компас тоже.       «Поищи ещё, дурачок!», — последнее слово — весьма ласково, будто к ребёнку. Акира и был — ребёнок, но самой катане — в её прошлом обличье — едва стукнуло девятнадцать, как и Акицусиме.       Дети, брошенные взрослыми на произвол судьбы.       — Поискать ещё? — неожиданно для себя понял его Акира. — Мигом, главный! — и неправильно отдал катане честь: откуда ему, всю свою жизнь прожившему в закрытой стране с совершенно другой культурой, знать, как это делается. — Но сначала я поем.       «Поешь и наберись сил. Мне же это далеко не надо. Названный брат, я принимаю тебя. Ты единственный, кто всё ещё со мной — по моей вине».       «И если и тебя не станет... я даже не хочу об этом думать».       — Я понял — ты на меня больше не злишься. Я рад, — молвил парень между делом. — Правда.       Акира наловил рыбы. Все эти семь дней в море он лишь ею и питался, отчего сильно отощал. Времени, чтобы собрать провизию, не было — они с кузнецом слишком спешили. Воды, слава богам, парень набрать додумался, но только перед самым уходом.       Скорбь чуть отступила, а утро сменилось днём — ярким, ветреным.       Акира перевернул всё на корабле вверх дном, осмотрел каждый ящик — и, наконец, в одном из них нашёл что-то, похожее на компас. Сам Акира в жизни не видел компасов, но решил, что это — оно.       Три стеклянных шара, в каждом по одной стрелке — они указывали в три разные стороны, покачиваясь в своих темпах — паренёк выбрал ту, что дёргалась менее других, и с трудом, но развернул корабль на новый курс.       Акира и сам не знал, как благоразумно он поступил, направившись по другому пути, так как это был Лог-Пос Нового мира — наиболее спокойная его стрелка вела к острову, не такому опасному, как оставшиеся два.       Но это ещё не значило, что он совершенно безопасен.       Ближе к полудню на горизонте показался корабль — и даже издалека можно было узнать, что он пиратский — высоко на мачте трепетал чёрный флаг.       — Там пираты, брат. Я уберу тебя, чтобы они не позарились — или же ты хочешь остаться снаружи?       «Делай, как лучше, а я положусь на тебя».       — Кажется, ты согласен. Прости, если я ошибаюсь.       Парень покрепче привязал к себе Третий Китэцу, вложив его в ножны — тканевый пояс был длинен и удобен; простое и плотное кимоно хлопало полами на ветру. Ему было не по себе — ибо впереди легла недружелюбная неизвестность.       Перед тем, как исчезнуть в тёмной норе своих ножен, клинок ощутил, что его новообретённый брат напряжён, и решил спокойно подождать, чем окончится встреча — хотя и сам волновался.       Тем временем череп на флаге, ярко разрисованный и оскалившийся в жуткой улыбке, становился всё ближе и всё чётче.       Будучи ещё подростком, Акира слышал разные истории про внешний мир, чаще — всякие небылицы, но байки про черепа оказались правдой. Он приготовился встретить «воинов моря», как самураи называли в насмешку пиратов. Вановцы считали себя лучше многих.       Акира высоким самомнением не страдал, но гордым был.       «Присмотреться к ним тоже не помешает» — поразмыслил парень. — «Ну а вдруг. Хотя они вряд ли будут брать к себе каждого встречного».       Пиратский корабль набрал скорость, идя на сближение. Вскоре Акира смог разглядеть, что на палубе собрался народ: пёстрая мешанина злобных лиц, так непохожих на спокойные лица вановцев.       — Э, да он совсем один! — внезапно крикнул некто на общепринятом, как его ещё называли — лайновском*, языке.       Акира умел на нём говорить — Китэцу научил, будто предчувствовал, что ученику он ещё понадобится.       — Брось, остальные просто прячутся! Засада! — завопил другой.       — Я правда один, — спокойно произнёс Акира, подняв руки в мирном жесте. — Сбежал из своей страны. Вано, вы знаете такую?       — А ведь по одёже и харе он верняк из Вано!       — Малец хорош, раз выбрался оттуда! — присвистнул кто-то.       — Стали бы косоглазые крысы лезть в море, он точно один!       «У них что, нет главного?», — беспомощно подумал Акира. Он не знал, как называют среди пиратов того, кто управляет всеми на борту. — «Ведут себя, как... как не знаю, что».       Тут из толпы выступил зеленоглазый и широкоплечий мужчина. Ему, наверное, было лет около сорока пяти, и он выглядел старше всех на борту. Это был капитан. От него разило горьким табаком.       — Есть разговор, малой. Твоя страна славится отличными кузнецами. Ты, случаем, не знаешь Китэцу?       Голос его был хрипловатым, рычащим — сказался многолетний опыт курения и распития.       — Он мой учитель, — ответил Акира. — Но вы опоздали — он... погиб. Совсем недавно. Откуда вы про него знаете?       Парень разом сник, вспомнив про смерть своего благодетеля. Горесть снова нахлынула на него, солёной волной лизнув открытую рану его души: остро и тоскливо. Боль от потери была ещё свежа, детская обида — тоже.       — Малой, кузнец Китэцу известен далеко за пределами своей страны, — сказал-прорычал мужчина. — Я слышал, что он недавно выковал катану. Говорили — за неё сёгун жаждал заплатить целое состояние, но кузнец дал отворот-поворот и подарил её сопляку из какого-то там клана.       Пираты таращились на Акиру, разглядывая его, как забавного и вовсе не опасного диковинного зверька.       Зверёк ощерил зубки:       — А это вам откуда известно? — настороженно спросил он.       — Малой, не бывает абсолютно закрытых стран, — хохотнул капитан. — У нас есть свои каналы. Мы, пираты с Виски-Пик, — он указал на флаг — череп щетинился шипами-крестами, словно кактус, — многое знаем.       «Он почти точно повторил то, что сказал учитель», — подумал Акира, посчитав слова капитана знаком. Иного выбора у него не было — раз уж на то пошло, эти люди могли зарубить его и при этом не моргнуть.       «Я не могу сейчас умереть, пусть вановец с ними уже сразился бы — я обязан выполнить наказ учителя и — отца».       «Когда предстоит выбрать между жизнью и смертью...».       По традиции Вано парень упал на колени — воспитание всегда выше, чем обстоятельства.       И это же воспитание требовало у него верной гибели.       «Во имя Китэцу-сана я не должен сейчас биться, умолкни, гордость — сейчас не твоё время».       — Пожалуйста, примите меня в свои ряды!       — Говорит, как кисейная барышня! — фыркнули в толпе.       — Молчать! — рявкнул капитан, и все разом притихли. — Ты можешь что-нибудь предложить взамен, малой?       — Как я уже сказал, я — ученик Китэцу, поэтому, если будут материал и инструменты, смогу выковать много хорошего оружия и не только.       — Интересно, — прорычал капитан. — А сейчас докажи, что ты точно его ученик, малой!       Акира тяжело вздохнул — ему совсем не хотелось делать то, что было сейчас спасительным.       — Я не хотел показывать его, но если так вышло, — и снова вздохнул, — это Сандай Китэцу, последний меч, выкованный учителем.       И достал из-за пояса катану.       — Эта деревяшка? Не смеши меня, малой! — не поверили ему.       Акира молча встал с колен и просто изъял Китэцу из ножен — парень мысленно прозвал его именем кузнеца, не добавив «Сандай» — он признал его, отметая все тёмные мысли. Теперь меч стал единственным близким — человеком?..       «Плевать, человек, бог или дьявол — это мой брат!».       «Я понял. Учитель прощался с Китэцу дольше, чем со мной, так как он едва прибыл в наш мир и ничего про него не ведал — а во мне учитель был уверен и потому не стал ворошить моё сердце словами».       Все, кто был на борту, ахнули.       — Узнаю его работу, — бесцеремонно выхватив Китэцу из рук Акиры, начал разглядывать катану капитан. — Ты его не украл, а, малой?       Наргис недовольно заблестел: он сразу понял, что его взял чужой ему человек. Он вчувствовался в напряжённый воздух, стараясь не упустить ни одну, даже самую незначительную деталь, ибо в любой миг она могла стать решающей.       Голос паренька обернулся светящей в темноте путеводной звездой.       — Вы же сами сказали, что многое знаете. Посмотрите по этим вашим каналам, что недавно случилось в Вано. И тогда вы мне поверите, — сказал Акира.       — Испытательный срок, парень, потом уже посмотрим, — прорычали ему. — А катану я забираю себе. Я давно хотел обзавестись работой Китэцу, и привалило же! Для этого я сюда и плыл, дьявол!       Капитан присвистнул, взмахнув мечом.       — Отличная катана, за неё не жалко любимую бабу продать в рабство пузыреголовым, — гоготнул он. Вслед за ним захохотали все.       — Зови меня Бёрджесс*, малой. Так-то.       И снова взмахнул перед самым носом парня. Тот не сдвинулся с места, прямо глядя на капитана — его учили смотреть людям прямо в глаза.       — Барышня хороша, а? — заулюлюкали пираты.       Клинок почувствовал, как по нему быстро течёт горячий воздух — но гулкие голоса пиратов были ему недоступны. Абсолютная тишина.       И в этой тишине звонко говорил его названый брат.       Парень не удержался от вопроса:       — А кто такие пузыреголовые, Бёрджесс-сан? — суффикс «сан» Акира добавил, чтобы обозначить дистанцию между собой и пиратами: натянуто, отстранённо. «Китэцу-сан» же всегда произносилось благоговейно.       Раздался новый взрыв хохота — из-за Акиры.       — Капитан! — рыкнул Бёрджесс. — Уж исправим твой девичий говор, забудешь, как лялякать на вановском. Пузыреголовые — Мировая, мать её, знать. Запоминай наши словечки, если хочешь стать пиратом.       — Хорошо.       — Не «хорошо», а «так точно, капитан»! Да уж, научить тебя придётся многому, малой! — прогремел Бёрджесс, махая катаной. — Э-э-х, прекрасна, чёртово отродье!       Почему Сандай Китэцу «чёртово отродье», Акира уже не спросил.       — Так точно, капитан, — без особого энтузиазма сказал он.       Бёрджесс подозрительно взглянул на Акиру, но затем отмахнулся — и не таких гордых разбивало море о свои подводные рифы!       «Я присмотрю за тобой», — подумал парень, проводив катану взором. — «Пока побудешь у него. Он тебе вовсе не господин. Я заберу, обязательно заберу тебя, только подожди чуть-чуть».       Отдать меч следующему хозяину мог только Акира, дав своё согласие. Пират ему не понравился — потому Китэцу перешёл в его владение только номинально.       Клинок не слышал голос Бёрджесса. Он и не хотел.       — Что теперь делать, капитан? — выжидающе спросил рыжий мужик — старший помощник. Он загорел почти до синевы: это было странно с его чуть ли не оранжевыми зарослями на голове, руках и открытой груди.       — Разворачиваемся назад, — немного подумав, загремел Бёрджесс. — Дальше мы не проплывём. Да и на родине пора похвастаться сокровищами, так ли, ребята?! Наши бабы и пострелята заждались!       «Даже у них есть жёны и дети», — с удивлением подумал Акира.       — Так точно, капитан Бёрджесс! — заорали хором пираты и кинулись отлаживать корабль по новому курсу. — Вперёд к Виски-Пик!       «Теперь я один из них. Что сказал бы учитель!».       «Что сказал бы мой отец!».       — Чего встал, новенький? — гаркнули ему прямо на ухо. — Да неужто хочешь получить кошкой-девятихвосткой* по мягкому? А ну марш!       Акира подскочил от неожиданности и поспешил помочь.       Теперь он числился в команде пиратов с Виски-Пик.       Ему пришлось нелегко. Незнакомый с морским делом вообще, парень часто делал ошибки, направляя паруса не в ту сторону, за что мог получить той самой кошкой-девятихвосткой. Наказание было очень болезненным — после него Акира еле ходил. Зато быстро запомнил что, куда, когда и как.       Бёрджесс быстро оборудовал ему под кузницу одну каюту. Там парень и выделал ножны и рукоять Сандай Китэцу — как были прежде. Бёрджессу особенно понравилась эта работа — меч перестал выглядеть, как танто.       — Теперь её совсем не стыдно носить, — заявил он. — Раньше катана, морской дьявол, больше напоминала с виду дерьмо, хо-хо!       «Я исполню наказ учителя», — стиснув зубы так, что челюсти чуть ли не трещали от напряжения, повторял про себя Акира.       Во время плавания банда Виски-Пик сражалась с другими пиратами и Морским Дозором, а мирных поселенцев островов она резала без веской на то причины. Это пришлось Акире не по сердцу.       Ладно пираты — их не жалко.       Ладно Морской Дозор — он был на стороне Мирового Правительства. Последнее хоть и не шло с войной на Вано, но и не поддерживало политику изоляции, которую продвигала страна самураев.       Свою родину паренёк очень любил, потому её недруги были и его.       «Мирных жителей за что?» — думал Акира, наблюдая, как мечами его работы убивают ни в чём не повинных людей. Ему было страшно и обидно: неужели для этого он обучался на кузнеца?       «Видимо, учитель совсем не знал, что за люди — пираты. Да, я увидел мир таким, какой он есть на самом деле, но неужели это того стоило?».       Акира нестерпимо тосковал по родине, и иногда ему казалось, что его молодое быстрое сердце осталось в Вано, зарытое под порогом его дома.       «Правду учитель сказал — куда бы вановец не отправился...».       Сам Акира не принимал участия в резне на островах, за что прозвище «кисейная барышня» за ним и закрепилось. Он находил любой, даже самый фантастический повод не выходить на берег — то ему нужно заточить чей-то затупившийся меч, то подправить расшатанную гарду.       Наргис нехотя служил Бёрджессу, не по своей воле вгрызаясь в живые тела, и густая кровь стекала по нему, незаметно для пирата вкрапливаясь в сталь. Капля за каплей она собиралась внутри топливом гнева и огня.       Капитану же вконец надоело, что Акира не сражается в битвах вместе с другими и ещё странно косится на его! клинок, и однажды позвал парня к себе:       — Малой, поди сюда. Я кое-чего в тебе не понимаю.       — Что вы не понимаете, капитан? — осторожно спросил Акира.       — Нельзя быть пиратом только наполовину. Если ты стал пиратом — значит, должен стать им от макушки до пяток, малой.       — Я просто воспитан по-другому, капитан, — ответил парень.       — «Воспитан», хуле, — проворчал старпом. — Капитан?       — Да, — просто ответил ему Бёрджесс.       Старпом быстро подскочил к Акире сзади и вонзил в его спину саблю. Лезвие вышло из живота. Парень коротко вскрикнул, пошатнулся и осел на палубу, прижимая руку к ране, разверстой алой пастью.       — Зато встретишься с Китэцу, — с усмешкой проговорил Бёрджесс. — Мы проверили твои слова. В Вано сошёл с ума зелёный глава клана, сопляк девятнадцати лет. Тот самый, которому старик катану отдал, — и погладил Китэцу, привязанный к ремню. — По вашему закону чести он совершил это самое, вспарывание живота, и подох. Потом старик тоже того и выбросился со скалы. Шмякнулся, как сырое яйцо. Говорили, ученик его запропастился, да не один, а с той самой катаной. Видать, сама госпожа Судьба подмигнула мне, направив тебя в море, потому что такая катана обязана принадлежать только Зеленоглазому Бёрджессу, капитану пиратов с Виски-Пик, хо-хо!       — Ну не получилось у тебя стать пиратом, что нам поделать, — изрёк со спокойствием старой змеи старпом, вытирая саблю о кимоно парня.       — Сандай Китэцу, — говорить было мучительно, но Акира попытался выжать — вместе с кровью из горла — слова. — Не раз... разжигай... пламя... сейчас. У... утонешь с... кораблём.       Он посмотрел наверх.       Багряное небо, казалось, было вспорото вдоль и поперёк ножом, и его внутренности — сочные, будто налитые кровью облака — низвергались на их головы, осыпаясь алым дождём. Пронзительная — тысячей накалённых игл — боль медленно рассосалась. Тело стало лёгким, воздушным, как если бы человеческие кости обернулись птичьими, глаза закрыло мутной, серой пеленой. Акира чувствовал, как наползают на них мигательные перепонки, и понял: это — последнее наваждение.       Я не ослеп, но не вижу,       Я словно парализован и не могу идти.       Мне страшно и я оборачиваюсь.       Я бы хотел кричать, но остаюсь нем.       Я не устал, но и не бодрствую,       Я бы поднялся, но слишком слаб.       Я тоскую в последний момент на пути назад к тебе.       Ты видишь ангелов?       Они будут падать лишь для тебя.       Ты видишь ангелов?       Я принесу их лишь для тебя.       — Названный брат... отомсти за меня... в лучшее время.       Мир покачнулся перед его глазами и померк.       Клинок услышал Акиру и гулко, будто завыла стая волков, прозвенел. И снова его распнула на тысячах крестов — раз за разом — боль.       Капитан вынул Наргиса из своих ножен и удивлённо осмотрел.       — Ерунда! — закричал он уже мёртвому парню, совсем мальчишке. — Не может катана разжечь огонь и мстить! Какой названый брат?!       Клинок вдруг услышал голос капитана и поражённо замер.       «Неужели?.. Значит, после смерти хозяина я принадлежу тому, по чьей вине — желанию и приказу — он погиб?».       «Я уничтожу его и стану сам себе хозяином».       «Больше я не пущу кого-нибудь в свою душу. Близость значит одно — боль. Рано или поздно ты потеряешь всех, кого любил».       «Особенно меч, который легко может пережить человека».       — Думал, я не видел, как ты смотришь на катану, вановский выродок! Получи! — Бёрджесс, глумясь, ткнул Китэцу в мёртвое тело.       Наргис чуть не воспылал от злобы, но вспомнил слова Акиры и остыл — приберёг пламя на потом. Сейчас месть могла стоить ему жизни — пусть по кодексу бушидо ему надлежало без раздумий пойти на верную смерть, у него была ещё цель — узнать о себе правду.       «Акире не пришлась бы по душе моя погибель в море», — подумал он, старательно снижая возросшую температуру. — «Я исполню его последние слова — выжду более подходящий момент».       «И тогда посмотрим, как вы закричите».       «Я не могу жить полностью по бушидо, хотя уважаю этот кодекс».       — Предсмертный бред, — заверил Бёрджессу его старший помощник. — Так бывает, капитан, — а затем загадочно окончил, ощерив жёлтые зубы в улыбке. — Все там будем.       — Хо-хо-хо, конечно, куда ж нам ещё деться, — захохотал Бёрджесс. — Выкиньте мальчишку за борт, пусть его сожрут рыбы.       Китэцу снова протяжно зазвенел, будто и его ранили — смертельно.       — А тебе что с этого?! — злобно гаркнул капитан клинку. — Малой не стоил и моих грязных подмёток, дура! Ты моя — ясно? До скончания веков! Как будто и ей больно, вот идиотка!       Он глухо отдышался, отходя от непонятной ему злобы.       — А теперь поплыли домой! — прорычал Бёрджесс. — Нас заждались. Чёрт! Я соскучился по своей бабёнке и сынку! Я даже кактусовые горы хочу расцеловать! Тьфу, если меня где и хоронить, то только там!       Его приказы были немедленно выполнены.