Цунэтомо Ямамото, «Хагакурэ», книга первая.
Неважно, дьявольским или святым, моё имя прогремит по всему миру.(с) Ророноа Зоро.
Пролог второй части. Странник.Two Steps From Hell — Blackheart.
Наргису снился очередной сон. На подёрнутом беломолочными облаками горизонте, над простором глубоких, всевидящих синих очей Безымянной Матери-Планеты величаво воспарил Огонь-Изрыгающий. Его стальные крылья пронзительно звучно звенели, и разрубленный ими воздух послушно вторил этим зазубренным звукам, наполняя небеса воинственной песней металла. Извечный Дракон окинул взглядом червлёную, словно окроплённую кровью жертвенных животных горную цепь, которой опоясалась Планета, и издал протяжный рёв, взывая к ней. Из тёмной глубины его пламенного сердца, из дремучих побегов трепещущих жил родился оглушающий стон. Казалось, в его бурлящем горле гибла огромная стая тысячелетних китов, испуская свою последнюю, прощальную симфонию. Безымянная услышала этот зов и потянулась вверх лесами и полями, раскрыла навстречу Дракону своё плодоносящее лоно, чтобы он прильнул к ней отдохнуть, вкусил её животворных соков, а после продолжил долгий свой космический путь. Но Извечный остался в небе, паря над гигантским оком Планеты, Восточным Морем, зорко всматриваясь в люд, живущий на изумрудной россыпи островов. Неожиданно быстро беломолочные облака почернели, вскружились, плотно сомкнулись над этим морем, сокрыв от пристального взора Огонь-Изрыгающего что-то дорогое, спрятанное от него среди пёстрых людских жилищ — видимо, с бьющимся сердцем, подвижными нервами, играющей кровью, горячими мускулами. — Пришло время дани, Безымянная госпожа! — загремел Извечный: Планета содрогнулась, горы её задрожали, поплыли вниз их белоснежные короны, подмяв под себя сотню деревень, и человеческие крики потонули в морозном круговороте. — Если ты не выдашь того, кто причитается мне по праву с первого дня, как раскрыла ты свои бездонные сапфировые очи, я развею всех твоих детей, будто сизый дым. Покажи мне Странника! И в подтверждение этих слов в груди его зарокотал огонь. Гулкий вздох раздался из раскалённых недр Планеты и согнал с неба загустелую пелену облаков — они, словно стая быстрых птиц, разлетелись по четырём сторонам земли. Огонь-Изрыгающий вгляделся пламенеющим метким взглядом в сердце каждого живущего под широким куполом небес и, найдя свою жертву бредущей по болоту, заговорил: — Из жизни в новую жизнь твой сын не меняет свой облик, остаётся всё тем же юношей, гибким, как тальниковый прут, крепким, как чешуя из металла. Каждый раз ты вдыхаешь его дух в далёкие страны, дабы скрыть от меня — гиблое дело! Я за три мира чувствую биение сердца Странника! Двести лет тому назад мы упустили его по вине людской алчности... Что ж, отныне он направится, подобно стреле с соколиными перьями на кончике, выполнить своё истинное предназначение, ибо пасмурная, туманная пора, полная безвременных потерь, крови, льющейся алым ключом из зияющих ран невинных, и вороньего пиршества алчных, подошла к своему пределу! Чаша сия переполнена! Пусть Странник осушит её, и настанет новая эпоха! Его облечённая языками пламени широкая пасть разверзлась, будто зев преисподней. Изнутри вылетела призрачная стрела, устремилась вниз — к юноше, продирающемуся через кочки, обросшие порыжевшей чахлой травой, цепкие ветки искривлённых заболевших деревьев, погружая ноги в чавкающую бурую воду, покрытые слизью заросли тины и ряски. Стрела вонзилась ему, ничего не подозревающему, в спину, прошла насквозь и без следа растаяла в воздухе. Странник качнулся, перед взором его мелькнули голубые сквозь тёмно-зелёную листву пятна неба, серые пыльные стволы, осока, наконец, древнее, колдовское лицо воды... Полюби эту вечность болот: Никогда не иссякнет их мощь. Этот злак, что сгорел, — не умрёт. Этот куст — без истления — тощ. Эти ржавые кочки и пни Знают твой отдыхающий плен. Неизменно предвечны они, — Ты пред Вечностью полон измен. Одинокая участь светла. Безначальная доля свята. Это Вечность Сама снизошла И навеки замкнула уста.* Через мгновение Странник вынырнул из болотной купели, громко и часто отдышался, провёл рукой по густым изумрудным волосам, вычищая с них налипшие водоросли, и задумчиво всмотрелся в возвышенное синее небо, одухотворённое, привольное. В светлой глубине электрически карих глаз юноши залегла тёмная, печальная тень — он узнал... Что Страннику поведала Мать-Планета, окунув в своё веющее вещей сыростью лоно, что прошептал ему Огонь-Изрыгающий, пропустив сквозь его живую плоть молнию всезнающего духа, Наргис не мог разуметь — он вскрикнул, вглядевшись в лицо юноши. «Акицусима!». Но нет, не Акицусима — обликом грубее, мужественнее, и открытый взор не искренне-детский, нечто жёсткое и суровое выглянуло из его глаз, предупреждающе прорычало и, отчётливо видное, залегло обратно, цепко следя из двух просвеченных солнечными лучами бездонных пропастей — оттого бездонных, что светлых... Странник вытряхнул воду из тяжёлых сапог, снял и выжал широкий пояс, рубашку, брюки, немного постоял — высокий, загорелый, красивый, словно юный бог, посреди чародейских, клубящихся приворотным зельем болот, затем напоследок взглянул на небо, оделся и побрёл дальше. Он всё ближе, только дождись, не развейся ржавой трухой.