Заложник обстоятельств

невидь — мы с тобою пламя, мы с тобою звери

      Они бежали, взявшись за руки.       Наргис словно забыл, что это значило. Всё, что его тогда волновало — крепкая мозолистая рука, до острой боли сжимающая его собственную, костяшки которой побелели от напряжения — настолько судорожно они вцепились друг в друга, будто от силы хватки зависели их жизни.       Так и было. Казалось, стоит им разжать две намертво слитые воедино ладони, они умрут горькой полынной смертью. Как если бы они истекли кровью, разорвав сросшиеся, словно у сиамских близнецов, вены.       Наливай полнее, стынут наши души,       Под рубахой ветер, в сердце непокой.       Танец отогреет жарким поцелуем —       Слаще нет наград.       Наливай полнее, обнимай покрепче,       Стали звон отступит, радость и покой.       Пой мне до рассвета, кровь сотри с ладоней,       Утоли печаль.       Гремели выстрелы, лязгали, искрясь на палящем солнце, стальные лезвия, воздух насквозь пропах порохом и кровью. В этом безумии Зоро и Наргис плавали, как рыбы в воде. Зоро — потому что вся его жизнь была одним непрерывным сражением, а Наргис сошёл с ума ещё в прошлом мире. Им даже нравилось — погружаться в эту чёрную пропасть.       Стоило Зоро по-особому коснуться Наргиса, как он превращался в Китэцу, ложась в его ладонь своей крепкой рукоятью. Это прикосновение невозможно было спутать ни с чем — быстрое, ловкое и хваткое. Как будто вытаскивал кролика из шляпы, будучи фокусником. Он знал, как именно надо прикоснуться. В эти моменты Наргис ощущал, как становится стальным его тело, быстро складываясь в тонкую катану.       Словно все его клетки перестраивались внутри, образуя новые цепи соединения, как звёзды собирались в созвездия и вычерчивался кисточкой узор на рисовой бумаге. Одно мгновение, и он уже в ладони Зоро, видя его глазами, слыша его ушами, чувствуя каждым миллиметром его кожи.       О, это можно было назвать счастьем.       Пей с моих ладоней, наливай полнее,       Будь живой мечтою, разъярённым зверем,       Пей с моих ладоней, ночи нет длиннее,       Мы с тобою пламя, мы с тобою звери.       Он касался его так ласково, так нежно и одновременно резко, крепко. Они словно занимались любовью, а не сражались. Исступлённо полыхало фиолетовое пламя, разрушая здания, пожирая сталь и камень, будто древесину, взлетали на воздух мостовые, взрываясь изнутри.       То же самое происходило с ними обоими — они горели и взрывались, заново рождаясь в этом пламени, и вновь начинали гореть и разрушаться на осколки взлетающих бомб. Это было мучительно великолепно, быть настолько рядом, в коже, костях и плоти, растворённые, как соль в кипящей крови.       Наливай полнее, небо всё светлее,       Снова завтра в море, в пасть морского змея,       Пей с моих ладоней, ночи нет длиннее,       Мы с тобою пламя, мы с тобою звери.       Где-то меж кратковременными стычками они прятались в закоулках, быстро целовались, задыхаясь от этих поцелуев, трогали друг друга сквозь одежду, плотно тёрлись телами, стараясь впечататься навсегда. Когда они уже были готовы расплавиться и перетечь в бесконечность, кто-то их обнаруживал, и они вновь сражались, рука в руке, рукоять в руке.       Наливай полнее, завтра снова в море,       Ледяные ветры будут обнимать.       Но сегодня вечность щедро мне подаришь,       Наградишь огнём.       Одолеть Даз Бонса было легко. Стоило только закрыть на мгновение глаза и выпустить на волю пламя, способное сожрать сталь. Сила — такая, что можно поднимать дома в одиночку, и ярость — такая, что плавились города, всё это было в них двоих, и они бежали, юные и бессмертные, вперёд по лезвию — до самого острого конца.       Они до сих пор не знали языка друг друга, но им было плевать на это, пока они были вместе. Не имело никакого значения, что родинами их были разные миры, разные времена и цивилизации. Важным было лишь то, что их жизни пересеклись, как пересекаются параллельные, когда рушится привычный мир.       — Зоро, — первое слово, выученное на чужом языке.       — Наргис, — рыча, отвечал он ему, и больше нечего сказать, всё ясно без лишних слов. Их имён хватало, чтобы выразить все чувства.       Наливай полнее до седьмого неба,       Кровью обручимся, песню запоём,       Наша ночь сегодня, завтра снова в море,       Наливай полней.       В одном из переулков Зоро, поцеловав Наргиса, порезался о его губы. Тот прерывисто выдохнул и слизал кровь языком, мешая её солоноватый вкус с пряным вкусом самого Ророноа, и получившийся кардамоновый коктейль был лучшим, что он пробовал в своей жизни.       — А ты опасная, — по-волчьи оскалился парень, показывая влажные ровные зубы, белые как жемчужины, нанизанные в ряд. Они казались ещё ярче из-за раскрытых, словно винные лепестки, кровавых губ. Он гибко и жарко провёл по ним языком. — Мне нравится.       — Как тебе тот факт, что я парень? — с вызовом улыбнулся Наргис. — Учти на будущее, если отзовёшься в женском роде — отрублю язык.       — Парень или девушка, какая, к чёрту, разница? Ты — мой человек, это единственное, что меня сейчас волнует, — Ророноа навалился на него всем весом, вжимая в каменную кладку стены и тяжело дыша прямо в рот.       Наргис приоткрыл свой, приглашая поцеловать, и его губы снова окунулись во вкус крови с кардамоном.       Пей с моих ладоней, наливай полнее,       Будь живой мечтою, разъярённым зверем,       Пей с моих ладоней, ночи нет длиннее,       Мы с тобою пламя, мы с тобою звери.       Наливай полнее, небо всё светлее,       Снова завтра в море, в пасть морского змея,       Пей с моих ладоней, ночи нет длиннее,       Мы с тобою пламя, мы с тобою звери.