***
— Ну подлей же ты мне ещё горячей воды, красавица! — взмолился Мироку из-за ширмы. Тщетно. «Красавица» и головы не повернула, помешивая в котелке над очагом. Лицо у неё даже в отсветах пламени пестрело старыми отболевшими оспинами и воспалёнными чирьями. — Вам, господин хороший, и бочку нагрели, и одёжу постирали, за четверть связки монет всего-то, так вы ещё и дразнитесь, — зло сказала дурнушка. — А ежели проклятущая бататовая каша для старосты подгорит, батюшка с меня шкуру спустит. …Врёт, — подумал Мироку и чихнул. — Ну точно — врёт! * Поняв, что у постояльца денег совсем не осталось, хозяин и две его дочки, на коих здесь возложены обязанности обслуги, беззастенчиво бросили его на произвол судьбы. Мироку прошёл немало дорог, повидал немало деревень, но уж с такими скрягами да скупердяями сталкивался нечасто. Ему даже кипятку на эту тесную, трухлявую, сомнительной чистоты бочку — кипятку и то пожалели! …Ох не простыть бы окончательно. — Милая, протяни руку, пощупай — моё косодэ хоть просохло? Вылезть бы, да ведь одеться же во что-то надобно. — Сырое, — сварливо отвечала дурнушка, даже не шевельнувшись, хотя нижнее кимоно Мироку висело на шесте совсем рядом. — Так может, ряса во дворе на ветру просохла уже? — Может, — безразлично бросила хозяйская дочка, не двигаясь с места. …И как они до сих пор не разорились только?***
Джакен чистил сбрую дракона и тоскливо вздыхал — Рин, без умолку распевая свои незатейливые песенки, истово полировала серебряные пряжки, бляшки и намордники двухголового дракона. Что, в итоге, осталось верному слуге? Правильно, всякие подбрюшники да подхвостники. Но его сконфуженная физиономия нисколько не улучшала настроение хозяина. Нисколечки. Сещемару высился на берегу, будто бы медитируя на кручёные речные струи. …Что, что, что, во имя всех бездн, могло быть не учтено?! Никчёмный полукровка должен был согласиться моментально — однако ж не согласился! Одним богам ведомо, чего стоило Сещемару не пришибить его на месте за его вечную неучтивость, стерпеть его вызывающие манеры и грязное сквернословие — и всё зря? Если бы кто-нибудь осмелился намекнуть Властителю Западных Земель, что кроме формальной вежливости существуют ещё такое понятие как «внимательность к собеседнику», этот «кто-нибудь» был бы испепелён на месте. По мнению Сещемару, он, Сещемару, и так проявил чудеса уважения и терпимости. Впрочем, старший сын Повелителя Псов помнил, с кем имеет дело. Вероятно, полукровка пошумит ещё, чтобы показать свою независимость или набить цену своему согласию. «Откуда знать, что ты не морочишь голову…» Не мог же он, в самом деле, усомниться в твёрдости слова самого Владыки Западных Земель? …если так — он за это поплатится… Пульсация энергии прервала раздумья Сещемару. Джакен переполошился, озираясь по сторонам так, что свалилась шапка. Рин удивлённо уставилась на зелёного паникёра. Сещемару смотрел только на Посох Голов. Источая волны древней ауры, реликвия сама собой воспарила над речной галькой, нацеливаясь навершием в зенит. С деревянным скрипом приподнялась женская голова. Визгливо захихикала. Смолкла. Посох упал наземь, со стуком слегка отскочив от камней, словно простая палка. — Э-э-э-эгхм, Сещемару-сама, — прокашлялся Джакен. — Голова женщины смеётся, осмелюсь заметить. — Собирайся, — процедил демон.***
«Человеческие сердца непостоянны… какие могут быть обязательства перед тем, кто не исполняет собственных?» Инуяша давно знает, что судьба мстительна. Самое поганое, что Сещемару в чём-то прав — у Кагоме, в общем-то, нет никаких перед ним, Инуяшей, обязательств. И если на полсекунды представить, что полудемон опять лопухнулся… или попросту ей наскучил… гррр! …Да нет же, чёрт побери, нет! Уж теперь-то она моя, совсем моя… Пусть только сунутся, мать их так! Он знает, отлично знает, на собственной шкуре убедился не раз и не два — никому нельзя верить, если хочешь уцелеть. Никому… Стоит хоть что-то вслух признать важным, как со всех сторон именно в это, важное, и посыплются удары. Так было всегда. А друзья ещё издеваются. «И чего ты просто не признаешься?». А то не понятно, блин! И так день-деньской подкалываете, паразиты. Ясен пень, следовало бы сначала проводить Кикио честь по чести. Следовало бы… мда… Но Кагоме подтолкнула события своей болтовнёй в ночь новолуния, и, признаться, даже после всех мучительных метаний — теперь даже чёртова зубастая совесть не могла сломать ему кайф. …в отличие от паскудного братца. Гнусный Сещемару метил в самые уязвимые, самые болезненные точки. Равнодушно-едкая отповедь вроде как была по делу, но оставила болезненное эхо в инуяшиной груди. Он давным-давно не верит никаким словам, ведь слова тоже оружие. …Почему же тогда слова так легко ранят?***
Лес терпко пах полуденным солнцем. Комары донимали. Некоторое время шли молча. Вроде бы Инуяша топал не торопясь, привычный к человеческой поступи своей спутницы. Но уже через полчаса пути Кагоме обнаружила, что неумолимо, снова и снова отстаёт. Вдобавок, при каждом слишком широком или неустойчивом шаге — а корни и валежины попадались часто — стала возникать глухая дерущая боль. Вроде того, как если улыбаться с прокушенной губой. Наверное, действие обезболивающего закончилось. Обернувшись и подождав её раз, эдак, в пятый, Инуяша нахмурился и молча подставил спину. Кагоме, буркнув «спасибо», заняла привычное место… и очень быстро поняла, что сделала ошибку — боль сразу стала острой, стоило Инуяше подхватить её под бёдра, довольно резко выпрямиться и затрусить вперёд. Кагоме стиснула зубы. В принципе, не так уж сильно болит, можно и перетерпеть… Инуяша вдруг остановился. — Эй! Ты чего такая напряжённая? — Знаешь, я, наверное, лучше пешком, — пробормотала Кагоме, стараясь не морщиться. — Чего это вдруг? — Ничего это! Просто пусти и всё! — Кех! — Но всё-таки отпустил. Слишком быстро. Кагоме, хотя вроде и ожидала, не выдержала, зашипела сквозь зубы. Инуяша развернулся мгновенно, схватил её за плечи, уставился испуганными глазами. — К-кагоме! …и куда только подевались обида и насупленность? — Ничего-ничего, со мной всё в порядке, — она постаралась улыбнуться как можно естественнее. — Какой, нафиг, «в порядке», когда тебе больно?! — возмутился Инуяша и насупился пуще прежнего. — Где болит?.. — и вдруг прижал уши. — там?! — Н-ну, в общем, как бы… да. Но волноваться не о чем, — поспешно добавила Кагоме. — Совершенно не о чем, правда-правда! Через пару дней буду кататься на тебе как обычно. — Она слегка усмехнулась, давая понять, что чуточку дразнится. И, видя, что испуг ещё не покинул золотистые очи, зачем-то добавила: — Просто пара дней и… всё остальное тоже будет можно. Пунцовыми сразу стали оба. — Кех! — первым опомнился Инуяша. — Там видно будет. «Пара дней»! Когда у тебя чего заживало за пару дней? Ладно, если я терпел четыре года, недельку уж как-нибудь осилю, не подохну. Однако, когда он, договаривая, взял Кагоме на руки, бережность прикосновений совсем не соответствовала наглому тону. И он явно старался идти плавно, без тряски. Прижатая к его тёплой груди, обняв его в ответ, Кагоме молча всматривалась в любимое лицо. Наконец спросила: — Сердишься? «Кех!» было выдано демонстративно, с пламенным презрением ко всякой фигне, каковая и внимания-то не стоит. …Ясное дело, сердится. Угораздило же меня сказать такое при нём. «…будет косноязычнее Инуяши!» Да на его месте кто угодно бы обиделся… Эх, эх, как же его теперь разговорить, чтобы высказался, побранился и успокоился? И ведь пока не уймётся, о серьёзных вещах можно даже не заикаться — вместо разговора опять скандал получится. Вот ведь! Но минуты истекали одна за другой, а ничего не придумывалось. Тогда Кагоме сказала просто: — Инуяша, прости меня. Полудемон споткнулся, глянул на Кагоме с опаской. — Ты чего? — Я ведь и правда сказала гадость, обидела тебя ни за что ни про что. — А, вон ты о чём, — он вздохнул с облегчением. — О чём бы ещё, спрашивается?! — возмутилась Кагоме. Инуяша промолчал. Глянул искоса и снова уставился вперёд, не сбавляя шага. Серьёзный и какой-то смущённый. …Он что, опять за меня волнуется? Так и не поверил? …Лишь бы она не догадалась, какая хрень мне почудилась. Это всё Сота, чтоб его… «Ты же не бросишь сестру потом?» Ясен пень, не брошу!!! Придурок! Но сам факт, что такой вопрос оказался озвучен, напряг Инуяшу сильнее, чем он мог ожидать. Значит, в мире Кагоме так поступают? Или… так поступают люди? Нет, ну вообще у людей такое случается, сам видел, но… неужели семья Кагоме ждёт от него, Инуяши, такого свинства? Не зря вон Сещемару из кожи вон лезет, чтобы разузнать о людских обычаях заранее. Он, конечно, козёл, но козёл предусмотрительный. …и просто обожает подлить масла в огонь. Откуда, чёрт его дери, ну откуда взялся такой дурацкий, ничем не оправданный страх, будто Кагоме вот-вот скажет: «Прости, я больше не хочу тебя». Откуда, и с какой нахрен стати?! — Инуяша, что с тобой? — теперь забеспокоилась уже Кагоме. Тронула его щёку, чмокнула в подбородок. И встревожилась всерьёз, когда он вздрогнул от поцелуя. — Что случилось? …Не может быть, чтобы его так задело «косноязычие». Неужели опять?! — Что тебе наговорил Сещемару? — обеими руками развернув его лицо к себе, вскричала Кагоме. — Что человеческие сердца непостоянны и… — полудемон прикусил язык. — Да плевал я на него! — Ага, так плевал, что теперь мрачнее тучи. — Кагоме почувствовала, что закипает. Ох, дай только добраться, Сещемару, палёными ушами не отделаешься! — Сказать-то что угодно можно, — пробурчал Инуяша, отводя глаза. — Вон, Мироку и Кога только и делают, что трындят. — Причём тут… — не поняла Кагоме, но вовремя сообразила, что он ещё не договорил. Инуяша был непривычно серьёзен. — Один человек сказал мне когда-то: «Слово изречённое есть ложь». И ещё сказал, что поступки важнее слов, что в отличие от болтовни дела лгать не могут. Он был прав… Я не верю в слова, понимаешь, Кагоме? …Ага, так не веришь, что аж сам не свой от каких-то глупых слов. Кроме того… — Не веришь в слова, поэтому пытался лгать поступками? — Чего?! Инуяша выпучил глаза и чуть не сбился с шага. — Когда ты грубишь и отворачиваешься, чтобы все поверили, что ты хам, — ровным тихим голосом заговорила Кагоме, прижав палец к его губам. — Когда отнимаешь чего-нибудь у Шиппо, чтобы показать, что ты эгоист и жадина. Когда, давным-давно, ты сбросил меня без осколков в Колодец… — Когда это было-то, сто лет назад! — возопил Инуяша, но ладошка Кагоме снова легла на его губы, и гораздо настойчивее. -…ты очень старался показать, что обнял меня исключительно затем, чтобы забрать осколки. Инуяша потрясённо умолк. — Ты не доверяешь словам, поэтому изо всех сил старался лгать поступками. В мелочах. А по-крупному тебе это никогда не удавалось, Инуяша. По очень простой причине. — Кагоме пристально смотрела ему в глаза. — Ты очень честный. А ещё добрый. Он покраснел, потом отвернулся, потом отвёл взгляд, словно отрываясь от её лица с трудом, по частям. — Я не слабак, — буркнул, как по инерции. Словно боялся промолчать. — Доброта и честность — это не слабость! — возмутилась Кагоме. — Без них никакая верность невозможна. Инуяша воззрился на неё в упор. — Тебе почём знать? — А очень просто. Вон, казалось бы, мерзавец Нараку уж такой и сильный, и умный. Только ни доброты, ни честности в нём ни на медный мон. И что? Его собственные творения только и ищут, как бы его прикончить. Инуяша недоверчиво хмыкнул, снова стал смотреть вперёд. — Кто его знает, может, ты и права. Кагоме собралась с мыслями и продолжила: — Поступками, как и словами, тоже можно лгать. А некоторыми словами — совершать поступки. — Это какими же? — скептически откликнулся он, переступая через ветвистую валежину. — Сказанными вовремя. — Чё? — Ну, вот например, нас вовремя предупредили о чём-то. Это поступок? Поступок. А если намеренно не предупредили, ну хоть о засевшем впереди на дороге демоне? Тоже ведь поступок. Предательский. Хотя и то, и другое — слова. Или даже вовсе — молчание. — Кех! Допёр уже, не дурак. Пауза. — Значит, ты ждала от меня этого дурацкого признания — как поступка? Теперь уже Кагоме оказалась застигнута врасплох. — Инуяша… — прошептала она, чувствуя, как глаза наполняются слезами. Заторопилась пояснить: — Это я от радости, от радости! Наконец-то ты понял… — Ясен пень, понял! — фыркнул Инуяша, внезапно разозлившись. — Значит, по вашим человечьим правилам, любой ур-род может рассчитывать на взаимность, стоит ему сказать слово «люблю»?! — И вовсе не каждый! — запротестовала Кагоме, но где уж там! — Поэтому ты любезничала с блоходромом чёртовым, что он твердил «люблю, люблю!» без передыху?! — Да вовсе не поэтому! — взвизгнула Кагоме, покрепче хватаясь за инуяшину шею. Ей показалось, что он вот-вот её уронит — не со зла, просто забывшись опустит руки. И действительно, от последней фразы чуть не уронил. Хотя нет, просто вздрогнул сильно. — Как «не поэтому»? — Золотистый взор впился в Кагоме, опять наполняясь подозрительностью и страхами. — А почему тогда? Он тебе и правда… — Да нет же, глупый!!! — завопила окончательно выведенная из себя Кагоме. — Мне просто жалко его, вот и всё! — Жалко? — опешил Инуяша, но тут же сощурился. — Почему? — Да потому, что у Коги с самого начала не было и быть не могло ни единого шанса, вот почему! И самое большее, на что он мог надеяться — это подержать меня за руку… — Дура! — рявкнул Инуяша. — Ты что, совсем не понимаешь? Давая ему возможность оставить свой запах — хотя бы на руках! — ты как раз показывала, что даёшь ему шанс! Кагоме тихонько ахнула и виновато притихла. Санго так старалась объяснить значение инуяшиной метки, и насколько важны для демонов запахи, что проблема Коги как-то затерялась, хотя и была упомянута. — Вот потому этот недоделок волчий ни в какую и не отвязывался, — продолжал Инуяша, кипя гневом праведным. — Ничего, теперь только учует, сразу врубится, что ты уже моя… Виноватость Кагоме моментально перешла в раздражение. — Откуда мне было знать? — прошипела она, хватая Инуяшу за отвороты хаори. — Почему ты мне раньше не объяснил, вот как сейчас?! И вообще, почему сам не сказал про метку ещё тогда? Да ещё и Шиппо запретил говорить. …Ясно. Друзья любезные постарались. Стоило только проболтаться при Мироку, тот сразу растрезвонил Санго, а та передала всё Кагоме… Хотя нет, в присутствии Санго я тоже проболтался. Шиппо… хрен с ним, кроме самого факта наличия метки кицунэ вроде ни о чём больше растрепать и не мог. — Если тебе Санго насплетничала, значит, сказала и почему я молчал, — нахохлившись, огрызнулся Инуяша. — «Насплетничала»?! — возмутилась Кагоме. — Да если б не она, мы с тобой так и не поняли бы друг друга! Ты ж молчишь, как рыба об лёд! Я тебе что, мысли читать должна? Или на «Книге перемен» гадать, кого ты любишь? — Меня ты почему не спросила просто-напросто? — Ага, чтобы получилось, что я тебя вынудила! — Кех! — Вот-вот! А я теперь угадывай, что ты хотел этим сказать. С минуту раздавалось только сердитое сопение. Кагоме уже открыла рот, собираясь добавить ещё что-то, не менее сердитое, но Инуяша опередил. При этом вид у него был такой серьёзный, что собственные слова у Кагоме просто вылетели из головы. — «Кого любишь»… Люди слишком часто говорят «люблю». А на деле получается хрен его знает что. У деревенских столько всякой гнуси случается под вопли «люблю, люблю!»… — Инуяша помолчал, хмуря чёрные брови. Кагоме удивлённо ждала продолжения. — У этого слова дофигища странных значений. Ну да, ну да, Шиппо и Мироку говорили, что ты ждёшь от меня именно это слово, но как я могу говорить его, если не уверен в его смысле? Он помолчал, собираясь с мыслями. Вон, с Кикио вроде как тоже «любовь» была. И он бы согласился на что угодно, даже стать человеком, чтобы сохранить её — тогда. Но… Почему они так легко поверили в предательство друг друга? Значит, это была не «любовь»? Но каким словом тогда полагается назвать то чувство? Или всё-таки «любовь», которой чего-то не хватало? А чего? Доверия? Или понятие «любовь» само по себе уже подразумевает доверие при любых обстоятельствах? Нет, приводить в пример Кикио слишком рискованно, Кагоме и задумываться не станет — психанёт, разозлится, даже договорить не даст. И уж точно не поймёт, что он хотел сказать. Лучше уж деревенских жителей упомянуть — хотя на них объяснение получится не совсем точным… Но совсем уж точного в инуяшину голову пока ничего не лезло. А спросить напрямую — скандала не оберёшься. — Что значит «не уверен в его смысле»? — осторожно переспросила Кагоме, заставляя себя воздержаться от поспешных выводов. Она уже усвоила, что недослушивать собеседника — только всё запутывать. — А то и значит. Вот возвращается крестьянин из харчевни, винищем смердит. Посреди двора у него скотина в луже дрыхнет. Он бултых в лужу, скотину нахваливает, наглаживает, «люблю» говорит. А голод придёт — зарежет. — Кагоме хотела заговорить, но теперь уже к её губам бережно прижался когтистый палец. Плечи теперь покоились у Инуяши на сгибе локтя и непохоже, чтобы ему стало тяжелее нести её. — У крестьянина жена, — продолжал Инуяша, — Каждый день говорит «люблю». А сама через год с коробейником бродячим сбежала. И так у них сплошь и рядом! Так неужели я могу говорить своей паре такое подозрительное слово?! Кагоме только и смогла, что изумлённо вздохнуть. Уж чего-чего, а подобного направления инуяшиных размышлений она не ожидала. …Постойте, а ведь я ему это слово уже говорила. Причём в такой момент, что… А он… он только обнял покрепче и ответил… совсем другими словами. Тоже ласковыми, но более конкретными, однозначными. Выходит, одно и то же слово у разных людей может по-разному откликаться в сердце? Что толку говорить на одном языке, если вкладывать в одни и те же слова разные понятия? …Господи, сколько я на него злилась, а такой расклад мне и в голову не приходил! И… даже спросить, просто спросить о непонятном — тоже не приходило в голову. — Вот, значит, как, — медленно проговорила Кагоме, поскольку после инуяшиных слов повисла тишина. Чуть подумала и заговорила. — Просто… Понимаешь, мне казалось, что у слова «люблю» только один смысл. Вот я и не понимала тебя. — И какой же у него смысл? — кажется, Инуяша затаил дыхание. — Когда я говорю «я тебя люблю», — начала Кагоме, прикрыв глаза, — я имею в виду, что хочу всегда быть только с тобой. Как со своим мужчиной. Всегда быть рядом с тобой, как с другом. Что хочу помогать тебе во всём, и надеюсь на твою помощь. Что доверяю тебе целиком и полностью, и надеюсь на твоё доверие. Что… что хочу, чтобы у нас был свой дом… А если странствовать — то всегда вместе. И… — У Кагоме перехватило дыхание, слова приходилось буквально пропихивать сквозь горло. — И… хочу семью с тобой… и детей… Всё это коротко и называется «я тебя люблю». Наверное, Инуяша уже давно остановился. Кагоме не заметила, когда именно. Да он и сам вряд ли заметил. Он был чуть насуплен и чуть растерян. — Но ведь это и означает быть парой! Они снова уставились друг на друга. …как два идиота. Права была Юка. — Почему ж ты тогда так взъерепенилась, когда я сказал, что выбрал тебя своей парой? — Видимо, Инуяша решил добиться полной ясности. — Я думала, это вроде как жениться, — потупившись, призналась Кагоме. — А жениться некоторые умудряются и без любви. Подняла глаза и обнаружила, что Инуяша озадаченно моргает. Пояснила: — Как если бы… как если бы ты не сам выбрал пару, а тебе её родственники навязали. …А ведь точно, родственничек Сещемару так и пытался сделать — вынудить Инуяшу просто-напросто физически спариться — «не то себе заберу»… Пр-ридурочные братцы! Инуяша ответил, не дав ей времени вскипеть: — Слышал, иногда случается такое в самых напыщенных демонических кланах. И никогда ничем хорошим такие браки не кончаются. Но это не считается парой, Кагоме. — Ему явно хотелось сказать много больше, сложная смесь эмоций так и плескалась, переполняя пылающий взгляд. — Вот этого я и боялась, Инуяша. Что из-за подначек Сещемару у нас получится именно такой… брак, которому мы оба будем не рады. Ведь мне казалось, что я для тебя только замена… её. — Выговорить имя не хватило сил. …только не сейчас, когда мы оба так раскрыты и уязвимы… Инуяша где стоял, там и сел. Стиснул её так, что и не шевельнёшься, упёрся лбом в её лоб. — Дура! — рычание напоминало болезненный стон. — Да как тебе только в башку такое взбрело! Ты за кого меня, блин, принимаешь?! Кагоме не отвела взгляда, но шмурыгнуть носом пришлось-таки — такой момент, а тут, того и гляди, недавние слёзы из ноздрей потекут. — Прости, прости… Уже знаю, что ты хотел сначала помочь ей обрести покой, а потом уже… Почему, ну вот почему ты мне сам это не объяснил?! Инуяша на секунду зажмурился, после чего вытаращил сердитые глаза. С таким выражением лица он обычно сыпал на окружающих брань, адресованную самому себе. Сейчас, правда, молча пыхтел от негодования. — Мне к-казалось, ты и так понимаешь, — выдавил наконец он. Уставился в сторону и покраснел. …Какие же мы дураки… Кагоме погладила его по щеке, нежно провела по губам большим пальцем. Попросила: — Давай почаще разговаривать, а? Мало ли какие ещё слова мы понимаем по-разному… — Давай… — эхом откликнулся полудемон, наклоняясь к её лицу. — Ты моя пара, Кагоме. Значит, я тебя люблю? …Будто выученный урок повторяет, да ещё и вопросительно. И тем не менее… — Кагоме вдруг обнаружила, что улыбается во весь рот, совсем как улыбался Инуяша сегодня на рассвете — целую вечность назад! — когда понял и, главное, поверил, что его не отвергают, а совсем наоборот. — И тем не менее, мы наконец-то нашли общий язык!.. — Я люблю тебя, Инуяша. Значит, ты моя пара? В янтарно-золотистых глазах победил один, совершенно определённый оттенок, вытесняя все прочие волнения. Два дыхания встретились, смешались, участились вместе с пульсом. Соприкоснулись губы. Мысли погасли.***
Под пламенеющими лапами Кирары мелькали верхушки деревьев, сливаясь в сплошную космато-зелёную шкуру. Охотницу била нервная дрожь. Чем дальше, тем заметнее. …Какие там, ко всем чертям и бесам, книжки! Какая ещё, ко всем богам, любовь! Ты как могла, тайдзя Санго, бросить соратников невесть где и невесть как?! Потеряв семью, ты и друзей не бережёшь? А если… Если!!! Шиппо на всякий случай молчал. Он уже сообразил, что затронул явно не то, во что метил. Кирара мягко приземлилась на давешней поляне. Никого. Лесную тишину нарушала разве только птичья перекличка. Санго и Шиппо спрыгнули в траву, решив для начала осмотреть следы. Натоптано было изрядно. Перед глазами у охотницы на секунду всё поплыло — голова продолжала зверски болеть, истязая хозяйку навязчивыми самообвинениями. — Ой, Санго, — подал голос лисёнок, вполне буквально возя носом по смятой траве. — А вы с Когой подрались всё-таки, да? — Что? …вроде при кицунэ про волков не поминали, — смутно пробилась мысль. И забылась тут же, потому что Шиппо сказал: — Ну, тут Мироку вроде падал… а потом за Когой побежал — его следы поверх волчьих…***
Над головой шухнуло. Инуяша вскинулся, невольно стиснув Кагоме и пытаясь прикрыть её от возможной опасности рукавами хаори, которое крепче доспехов. Девушка забарахталась. — Инуяша… ай! Да пусти ты меня, дышать же нечем! Полудемон несколько секунд сосредоточенно принюхивался, не обращая на неё внимания. — А, всё путём, это Кирара… — буркнул он, переключаясь, наконец, на слегка всклокоченную и начинающую сердиться Кагоме. — Можно не дёр… Ты чего? — Что значит, «всё путём»?! — возмутилась она. — Там ребята, наверно, из-за нас уже с ног сбились, а ты говоришь «А, всё путём, можно не дёргаться»? …Блин. Походу, опять нам всё «настроение» обгадили. А самое хреновое, что кроме Кирары и Шиппо, которые вроде нормальные, ядрёно пахнет напуганной Санго. Прям шибает страхом. Да что там страхом — диким ужасом, нафиг! Чё у них там стряслось, пока нас не было? Твою ж мать! Рассказывать Кагоме эти тонкости он, конечно, не стал. Ещё напугается тоже. Нафиг надо. Потянулся как следует, слегонца размяв руки, подхватил поудобнее свою дурёху и двинул вслед за Кирарой.***
Шиппо и огненная кошка пытались разобраться в путанице следов на берегу ручья. Санго взбежала вверх по склону и огляделась — скорее, чтобы не мешать им, чем действительно надеясь что-то увидеть. Увидела. — Там!!! — вырвался, ободрав горло, не то вскрик, не то ах. — Скорее! Со взгорка была видна крошечная деревушка чуть ниже по течению ручья. Домишек меньше десятка, перед самым крупным — приметный столбик с прибитым на верхушке старым не то котелком, не то подносом. Ясно, что харчевня подорожная, али постоялый двор. И вот перед этим-то домом сновали фигурки в доспехах. Среди одоспешенных метнулся человек в монашеской рясе. Солнце крошечным бронзовым зеркальцем отметило навершие посоха в его руках. А потом люди в доспехах стали его бить.