Что было дальше. Тропа в скалах

      — Оборотень? Хм-м… Ну, можно и так сказать.       Наконец-то этот Гомбэй «показал свои лошадиные ноги»! Мироку привычно усмехнулся — той самой усмешкой, которая для стольких оборотней стала последним видением ускользающей жизни.       — И что же дальше? Уж не хотите ли вы нас нанять против демонов?       — Нанять? — изумился заклинатель. — А-а! Так вот в чём вы меня подозреваете, господин монах!       — Можете не паясничать, — холодно отрезал Мироку, причём собственный голос прозвучал как-то ханжески, почти склочно. Наверное, из-за простудной охриплости. — Это вы поговорить желаете. А я вас слушаю.       — Нет, нанимать вас я не собираюсь, — вздохнул Гомбэй. — Не на что, знаете ли, да и не моё это дело. Вы сами решили идти на гору, а я просто иду с вами.       — Зачем?       — За смыслом, — Гомбэй помолчал. — Либо за смертью. Лишь бы не так… как сейчас.       — Всё туманнее и туманнее… — Мироку попытался рассмеяться, но закашлялся.       — А, бросьте, господин монах! Вы хотите знать, кто я, а я хочу выговориться — устал задавать самому себе одни и те же вопросы. Вам вот хочу задать — зря вы, что ли, потомственный монах?       — И откуда вам это известно?       — Очень просто — я о вас слышал. О вас и о вашем проклятии.       — Только не говорите, что вы меня нарочно искали, — хмыкнул Мироку.       — Не вас. Слухам о вашей компании я не очень-то верил — мало ли чего люди выдумают! Я искал настоятеля монастыря на перевале, — Гомбэй чуть помедлил, на скулах дрогнули желваки. — Мудрейший был старец, я видел его давно, когда ещё мальчишкой был. Теперь хотел поговорить, спросить совета. А его, похоже, демоны сожрали.       — Ваша скорбь жаждет возмездия, сие понятно, — Мироку потёр подбородок и осторожно закутался в одеяло. Ему было зябко, но надо иметь возможность мгновенно вскочить в случае чего. — Однако я не очень понимаю, куда вы клоните.       — «Скорбь жаждет возмездия»… — горько усмехнулся Гомбэй. — Это вам есть кому мстить, господин монах. Это у вас есть враг, если верить слухам. Я лишён даже этой ниточки. Мир перевернулся, мой господин предал меня.       — Господин?       Гомбэй вздохнул.       — Наша школа была небольшой и верно служила нашему даймё. Там, где честь самурая запрещает достигнуть цели, должны действовать те, кого молва величает «ночными оборотнями».       — «Люди-тени», — пробормотал Мироку. Час от часу не легче!       — Можно и так, — кивнул Гомбэй. — Не в прозвании дело. Дело в том, что для подобных мне значение имеет только цель, названная господином, и клятва, данная другу. Врагу можно врать как угодно, с божбой или без оной, это не считается, на то он и враг. Но другу и господину — никогда. Вы понимаете, хооши-сама?       — Допустим, — кивнул Мироку.       — Времена нынче смутные, и наш даймё воевал сразу с несколькими соседями. Мы сосчитывали, сколько войска выступает против нашего господина, отыскивали засадные отряды, вызнавали направления главных ударов… Когда я уходил с братьями и отцом на то дело, что оказалось нашим последним, у меня оставался маленький сын. Мы выполнили приказ, мы открыли ворота вражеской крепости, но оба моих брата погибли, а отец был смертельно ранен. Опасаясь, что род может прерваться, отец заставил меня дать клятву — не совершать самоубийства. Это… довольно жестоко… оказалось.       Гомбэй скрипнул зубами и продолжил:       — Впрочем, знать заранее он не мог. Он думал о единственном внуке… А когда я вернулся домой, оказалось, что господин заключил мир с соседом, и одним из условий мира было — сдать ему нашу школу до последнего подмастерья! Собственно, я уцелел случайно — долго отлёживался у знакомого лекаря после той крепости, а вернулся — на пепелище. Всю нашу деревню с землёй сровняли, — Гомбэй стиснул зубы. Тёмные глаза смотрели в стену, и Мироку совсем не хотелось в них заглядывать. — Мстить? Кому? Соседа-даймё, пока я у лекаря валялся, чума взяла — видать, небеса не любят, когда на площади так казнят. Даже «ночных оборотней», — Гомбэй сдавленно хохотнул, словно давя всхлип. — Господину? Невозможно и немыслимо! Простым палачам? Чума не пощадила и их, я искал и нашёл… но меня чума не взяла, как ни молил я богов. Какого искупления небеса ждут от меня?! Простой и прямой путь мне запрещает клятва, данная отцу. Вот скажи мне, монах, зачем я жив остался?..       Мироку рассматривал собеседника поверх обвивающих руку чёток. Весь его опыт подобных бесед сводился к тому, что его сейчас не услышат.       — Молчишь? — лицо Гомбэя было неподвижно как мёртвая маска, только глаза лихорадочно горели, и на шее узловатыми корнями вспухли жилы. — Да и правильно что молчишь, лучше так, чем патокой уши сиропить.       — Почему ты оказался в одежде бродячего заклинателя? — спросил Мироку, чтобы прервать затянувшееся тяжёлое молчание. Гомбэй ответил не сразу.       — Прибился к ним, когда искал палачей. Не бойся, чуму не разношу, уже больше месяца прошло, да и окурено всё как положено… И вот ведь какая штука, монах! Заразы я не боялся нисколько, хотя и видел, что она с людьми делает. Думал — туда мне и дорога… А вот оборотня испугался до жути — словно разум отшибло. Почему? Ведь смерти ищу.       — Это-то как раз просто, — задумчиво произнёс Мироку. — Чары страха, тем более умело наложенные, переломить не так легко. Но неужели ты впервые за всю жизнь с нечистью столкнулся?       Гомбэй вздохнул.       — Нечистью у нас Кинтаро занимался, старший брат. У него получалось, у меня — нет. Всегда боялся, но такого постыдного ужаса…       — Хм-м, а что же молва о вашем ремесле идёт — дескать, на то вы и «оборотни», что с бесами чуть ли не родственники? — скептически поднял бровь Мироку.       — А что, святой силой все до единого монахи обладают? — в тон ему фыркнул Гомбэй, и мрачно пояснил: — Я бездарь, и давно смирился.       — Ты рассказываешь… весьма откровенно. Будто и не боишься, что я кому-то разболтаю, — чувствуя холодные капли пота, скользящие по вискам, заставил себя усмехнуться Мироку. Молва людская много чего носит, в числе прочего, и такое: «Кто раскроет «ночного оборотня», тому не быть живым».       Гомбэй только хмыкнул, дёрнув углами рта — видимо, это была попытка улыбнуться.       — Тогда я просто скажу, что у тебя жар. И всё. А ты испугаться успел?       Не обращая внимания на настороженную позу монаха, фальшивый заклинатель растянулся на полу, пристраивая костлявые ноги поближе к очагу, и добавил:       — Да и разбалтывать тебе незачем. — (Мироку внутренне весь напрягся, ожидая чего угодно — отравы, ножа под рёбра… но дождался только насмешливого вопроса) — Неужели ты не заметил, что все и так слушали?       — Хм? — Мироку невольно повернул голову, собравшись рассмотреть спящих друзей, тут же крутнулся обратно — а ну как ловушка?! — но Гомбэй только заложил руки за голову и печально улыбнулся.       — Какой же ты смешной, господин монах. А впрочем, это дурная слава повинна. Удобная штука эта дурная слава… Но я сказал правду. И никого убивать не собираюсь. Ты мне, конечно, не веришь — а вот нечеловеческий нюх молодого воина солгать не даст. Верно, Инуяша?       — Кех! — раздалось от двери. — Мог бы и без нас самоубиться, придурок.       — Мог бы, если б не поклялся, — устало сожмурился Гомбэй.       — Что «ночному оборотню» какая-то клятва? — буркнула Санго, приподнимая голову с бока согласно уркнувшей Кирары.       — Клятва, данная врагу — ничто, — кивнул Гомбэй. — Клятва другу — превыше Вселенной. На том стоит братство. Стояло, точнее…       — Слышь, ямабуси, а с фига ли такому-то «господину» рога не поотшибал? Чегой-то вдруг «немыслимо!», а?       — Говорят, любящие супруги связаны друг с другом три следующих воплощения, а господин и слуга — целых семь, — Гомбэй обречённо покачал головой. — Я служил честно. Пусть его карает карма.       — Хрень полная!..       — Точно-точно! — вставил свои пять медяков Шиппо, в кои веки соглашаясь с Инуяшей. Лисёнок вообще удобно устроился — лёжа на животе, подпёр обеими руками рыжую голову, накрывшись одеялом до макушки, и выглядывал как из тёплой норы.       — Ну, раз уж никто не спит, я бы выпил чаю, — сипло заявил Мироку и попытался подбросить полено в огонь. Однако на полпути нехитрого этого дела его скрутило кашлем, и злополучная деревяшка с громким стуком брякнулась на пол, подскочила и звонко врезалась в пустой котелок.       Точно марионетка, вздёрнутая за ниточки, из спального мешка грозно восстала Кагоме в нежно-розовой пижамке с оборочками — и с растянутым до самого уха луком. Правда, стрела вывалилась из сонных пальцев и, падая, деревянной «пяткой» щёлкнула незадачливую мико по носу.       — Ой… — удивилась Кагоме и заморгала.       — Ур-роды длиннорясые, — проворчал полудемон. — Вот теперь из-за вас реально никто не спит.