Врата "Hen Ichaer"

- Он действительно ничего не знает? – дева материализовалась перед Йорветом, как только ведьмак скрылся из виду. - А что ему нужно знать? Я никогда не… никогда… - те, кто хорошо знал предводителя скоя'таэлей, сейчас сильно удивились бы произошедшим с эльфом метаморфозам. Всегда решительный, ведущий в бой, не зная жалости и пощады, солдат, сейчас был похож на растерянного подростка, которого застали в девчачьей раздевалке – смущенный и растерянный, он явно не знал, что делать дальше. - Например, что ты просидел под моим камнем до рассвета, заламывая руки и жалуясь на тупых ведьмаков? Что ты бормотал? Свет не видывал таких самовлюбленных идиотов, думающих только о себе и своих шлюхах? - Ты… кто бы ты ни была, исчезни! – почти выкрикнул эльф, правда в последний момент все же сбавил тон, не желая, чтобы ведьмак услышал его беседу. - Успокойся, эльф. Хочешь, я расскажу тебе одну занимательную историю? А впрочем, не отвечай, я все равно расскажу, - дева присела на камень, указав Йорвету на песок у своих ног. Мужчина, быстро оглянувшись, сел. – Не переживай, твой драгоценный Gwynbleidd нас не услышит. Я – джинн, помнишь? Я умею останавливать время. Дева хлопнула в ладоши и заговорила. Из тумана стали появляться фигурки, иллюстрирующие ее рассказ. Юноша, воспитанный войной и видевший в своей жизни только боль, кровь и кишки, никогда не доверял людям, Dh’oine, как он и ему подобные их называли. На его руках умирали его братья и сестры от рук преследователей. Кому-то везло меньше, и их жизнь обрывалась от голода и болезней, пожиравших разбросанные по Северу лагеря скоя'таэлей. Старики взращивали в молодежи идеи о ненависти к человечеству буквально с молоком матери, поэтому никто не удивился, когда наш герой встал на скользкую дорожку убийств и насилия. Он с отрядом таких же идейных и убежденных в своей правоте юнцов без всякой жалости вырезал целые деревни, нападал на безоружных крестьян и только невероятной удачей объяснялся тот факт, что за столько лет его никто не сумел поймать. В какой-то момент, уже будучи опытным солдатом и предводителем самого большого отряда скоя'таэлей, он оглянулся назад и наконец осознал, что все его стремления – не более чем пустышка. И эльфы никогда не смогут существовать в мире, всегда найдутся те, кто бросит камень в «остроухого выродка». Самому эльфу места не находилось даже теоретически, слишком много крови было на его руках. Лишь один раз он позволил себе надежду – в Вергене, под командованием прекрасной Девы из Аэдирна, но одной победы оказалось слишком мало. Их придуманный рай оказался на пересечении двух мощных армий и вскоре был растоптан конницами Нильфгаарда и Редании. И не осталось ничего. Все 200 лучников остались лежать под вратами Вергена, до последнего вздоха защищая стены города. А он остался жив. Он даже не убегал, просто опять повезло – после удара саблей он упал, и его посчитали мертвым, сбросили в общую яму к разлагающимся телам. Когда и как очнулся, кто его спас – у него самого не было ответа. Только пришлось учиться жить заново, с единственной оставшейся целью – протянуть еще немного и прихватить с собой как можно больше Dh’oine». - Скажи, Aen Seidhe, Старшая Кровь, каково это – жить, надеясь не умереть сегодня, и не понимая, зачем вообще живешь? Нет, лучше молчи и слушай дальше. «Единственный раз он поверил Dh’oine, первый и последний раз в своей жизни. Gwynbleidd, легендарный Белый Волк, появился во мраке, с мечами в руках, рубя направо и налево, как посланник надежды. Краснолюды, эльфы, немногочисленные люди Вергена воспряли духом и, наконец, поверили, что их мечта достижима, раз сам Геральт из Ривии встал с ними плечом к плечу сражаться за правое дело. И в той триумфальной мясорубке они одержали победу, сумели доказать армии, что вольный Аэдирн не собирается сдавать позиций. Плечом к плечу. Стоя на стене, эльф методично отстреливал каждого, кто пытался нанести Белому Волку удар со спины. Пальцы немели, отказывались держать лук, но тетива все отпускалась и отпускалась, стрелы летели градом, а там, внизу, Gwynbleidd танцевал свой танец со смертью, отбивая удары противников. В какой-то момент его белая голова скрылась за щитами каэдвенских рыцарей - сердце эльфа пропустило пару ударов, а стрела с треском вонзилась в каменную кладку ворот – но вскоре показалась опять, и полетели головы… Это была славная битва, да, плечом к плечу. Потом был пьянящий вкус победы, пива и песенок Лютика. Они сидели совсем рядом, и эльф, который был едва ли не ровесником этих стен, чувствовал себя мальчишкой перед властным отцом – каждое слово как приговор. Белый Волк пришел и забрал с собой смерть, увел ее - прекрасную деву и старуху – надолго, а заодно прихватил и сердце нашего эльфа. Когда эльф засыпал, в его голове рождались образы, обрывки воспоминаний о Gwynbleidd. Вот они залечивают раны и смеются над шутками Золтана, вот Лютик поет баллады в их честь, а позже они пьяные вповалку спят в корчме прямо перед огнем. Эльф, пользуясь моментом, придвигается ближе к ведьмаку и прислушивается к его дыханию. Самым любимым, и в то же время самым постыдным воспоминанием был момент, связанный с водой. Однажды эльф выбрался на берег реки охладиться и прийти в себя от очередной попойки с краснолюдами. Он не успел подойти слишком близко - заметил два меча, блеснувшие на берегу, и затаился в кустах. Ведьмак стоял по пояс в реке и, кажется, насвистывал какую-то похабную песенку, какие пользовались большой популярностью у местных забулдыг. Луна играла в белых волосах, отражалась от капелек воды, покрывавших грудь и руки героя. Ее света было вполне достаточно, чтобы рассмотреть каждый шрам, проступающий на коже, каждый мускул. Эльф ловил малейшие движения, чувствуя, как к щекам приливает краска. Он продолжал подглядывать, когда ведьмак выходил из воды, вытирался и натягивал штаны. Он оставался на своем посту, когда Геральт уже скрылся из вида, вернувшись к своим делам. - Мне нужно спасти Трисс. Нужно спасти чародейку, нужно отмстить врагам, нужно быть где-то далеко, где эльф не сможет его найти. Тогда эти слова еще долго звучали в голове нашего героя как набат – ему нужно спасти всех, ему нет дела до тебя. Прими эту правду, живи дальше. Постарайся не сдохнуть в канаве. Это все вместо прощания и без слов». - Мне продолжить? Что-то ты побледнел, эльф. - Продолжай. « Белый Волк оставил Верген, ушел вместе с Роше и его Синими Полосками спасать свою возлюбленную чародейку, как оказалось, всего лишь очередную. Тогда, на время сражений, эльф и Роше заключили что-то вроде пакта о ненападении, а потому неплохо общались на отвлеченные темы. Умный, проницательный темерский шпион давно уже все понял, это была его работа – знать все, даже то, что никоим образом не касалось ни его, ни обожаемой Темерии, ни даже этой человеческой шлюшки Бьянки. Их последний разговор был коротким и весьма содержательным. - Ты безумен, эльф. Ты совсем потерял рассудок, если даже думаешь об этом. - Мерзкий Dh’oine, ты живешь чужими тайнами и секретами! Оставь мои мысли мне! И имей ввиду, что когда наши пути пересекутся снова, твои шансы поймать мою стрелу своей проницательной головой возрастут многократно, если ты посмеешь еще раз высказываться о чем-то подобном! - Мне жаль тебя. Ты жалок, Йорвет. Запомни, твои фантазии никогда не станут реальностью. И дело не в том, что я постараюсь найти тебя раньше. А в том, что ведьмак слеп и глух ко всему, что называется чувствами. Я знаю его намного дольше. Он играет чародейками, играет простыми женщинами, его единственная любовь – Йеннфэр из Венгерберга – и та остается любовью только потому, что у нее хватает ума быть той еще штучкой и не показываться в его жизни. Он был жалок. Жалок настолько, что даже не сопротивлялся, когда Синие Полоски волокли его в лагерь. Там был Роше, а значит, мог быть и Gwynbleidd. Только бы увидеть его перед смертью… В камере Роше, избивая его и ломая кости, рассказал последние новости о ведьмаке. О том, что тот теперь поселился в Туссенте со своей чародейкой и делает вино на продажу. Что ведьмак вполне счастлив, и никакие королевские распри и страдания нелюдей его больше не интересуют. Но он, по крайней мере, был жив, что даже радовало эльфа, если можно испытывать радость, когда сапогом тебе ломают ребра. Или, быть может, эльф не верил в свою смерть? Когда-то он поверил Dh’oine, и тот пришел. Три долгих дня мятежник боролся за жизнь из-за надежды, что Vatt’ghern придет снова. С этой надеждой даже умирать было бы намного приятнее. Но, к счастью, Vatt’ghern не подвел и в этот раз. Эльф вспомнил пророчество и знаки Пути, ибо только этим мог объяснить свое очередное спасение, причем тем, кто все эти годы жил в его мыслях. Ведьмак исцелил его, по мере сил заботился о его благополучии и иногда даже разговаривал, правда, весьма неохотно. А потом была ссора, когда они кричали друг на друга. Эльф впервые посмел высказать все, что так долго грызло его изнутри. В какой-то момент ему даже показалось, что ведьмак наплюет на свои планы и проткнет его мечом. Шальная мысль – умереть от рук любимого – успела удариться о черепную коробку, когда внутренний голос направил его. Он подчинился сразу, отчасти потому, что все же не хотел умирать, не теперь, отчасти из-за того, что сама идея преследовала его долгие годы. Он решился – коснулся губами губ ведьмака, успев на мгновение почувствовать привкус реданского и тепло чужого тела. Если бы все это не выглядело таким неестественным, эльф насладился бы моментом». - Хватит! – вскрикнул Йорвет, вскакивая на ноги. – Достаточно, джинн, не нужно меня мучить! - Как скажешь, эльф. Но разве тебе не интересно, почему все это произошло? – дева кивнула в сторону берега, туда, где еще несколько часов назад искрилась страсть. - Почему? - Мне захотелось ответить на мольбы, помочь двум идиотам. К тому же меня так трогательно просили. - Кто? – уже не сдерживаясь закричал эльф. - Вы оба. *** До самого заката солнца они двигались в абсолютном молчании. И если раньше тишина была вынужденной мерой безопасности, то теперь выглядела как затишье перед бурей. Геральт не любил подобных перемен. Он то и дело бросал взгляды на своего спутника, который отказался ехать верхом и ковырял сапогами землю. Йорвет ушел в себя, не замечая косых взглядов селян и злых слов, брошенных в их адрес. Днем раньше ведьмак порадовался бы, что пыл мятежника, наконец, поугас, но после случившегося на озере такое положение вещей тревожило. Самому ведьмаку поговорить хотелось, хотя бы для того, чтобы расставить все на свои места. Случай предоставил хозяин корчмы, в которой они решили заночевать. Новость о нормальной койке и крыше над головой придала ведьмаку сил, а совершенно очаровательная наливка добавила решительности. Поэтому, когда они оказались в комнате одни, Геральт сразу же взял быка за рога. - Слушай, Йорвет, ты не переживай – это все джинны, и их чертова магия, - начал было ведьмак, но эльф молча лег на тюфяк и отвернулся к стенке, всем своим видом показывая, что не настроен болтать. – Йорвет, так у нас ничего не получится… - А что должно получиться? У нас? – эльф перевернулся на спину, не дав Геральту закончить фразу. Он все еще избегал смотреть ведьмаку в глаза. – Я уже знаю все, что ты можешь мне сказать, Gwynbleidd. Так что не старайся, не сотрясай воздух. Ложись спать, завтра еще один мерзкий день в череде бесконечных мерзких дней. Геральт со своего тюфяка пытался рассмотреть лицо спутника, но из-за повязки видел только горбинку носа и упрямо вздернутый подбородок. Йорвет не подумал раздеться, даже не снял сапоги, и от его дыхания трофейные значки слегка позвякивали, цепляясь друг за друга. Он снова был похож на мраморную статую – этот эльфский старец с телом юноши и кожей, в чем ведьмак смог убедиться лично, которой позавидуют все юные барышни Редании. Только кончики пальцев нервно постукивали по бедру, выдавая скрытое напряжение. - Йорвет, - тихо начал Геральт, но его снова перебили. - Ну, Gwynbleidd, давай, расскажи мне про ошибку, про то, что все вокруг – проклятая магия, и что ты вытащил меня из холодной только для того, чтобы после завершения своей очередной важной миссии лично снести мою голову и вернуть ее Роше! Тебе же всегда так была важна его дружба! – голос эльфа в последний момент дрогнул, что, впрочем, осталось незамеченным для ведьмака, который в это самое время подходил все ближе к койке Йорвета. - Нет, засранец, я хотел сказать, что действительно хранил твою флейту. Геральт и сам не до конца понимал, что именно им движет: желание разбить лицо этому напыщенному и всеми обиженному индюку, порыв души или простое и понятное желание физическое. Но, уже присаживаясь на край тюфяка и снимая сапоги, он знал ответ. Они оба знали этот ответ, учитывая то, с какой скоростью оба остались без одежды и повалились на скрипнувшую кровать. Все, что оставалось в голове Геральта – это пронзительный взгляд зеленого глаза и татуировка, начинающаяся от правого уха и расцветающая на широкой груди ярко-алой розой. Остальное поглотил туман страсти с легким налетом отчаяния. Когда первый угар прошел, оба они лежали и смотрели в потолок. Слова оказались совершенно ненужными и чужеродными, а крики за стеной были не более чем досадной помехой их единению. - Йеннифэр, - пробормотал Геральт. - Ты, правда, думаешь, что вспоминать чародейскую подружку сейчас – подходящее занятие? – хмыкнул Йорвет, поглаживая медальон на его груди. - Я не об этом, - ведьмак провел рукой по уродливому шраму на лице эльфа. Странно, сейчас он казался еще более совершенным и прекрасным, чем в повязке. – Йеннифэр не простит.