Врата "Hen Ichaer"

Геральт беспокойно завозился во сне, проводя рукой по воздуху, словно пытаясь прижать кого-то, кто был далеко. В глаза начало слепить предрассветное солнце. С очень большой неохотой ведьмак встал, собрал пожитки и двинулся к переправе. Внезапно Плотва беспокойно повела ушами. Самой стрелы ведьмак даже не заметил, только почувствовал, как что-то скользнуло по волосам и ударилось в землю в нескольких метрах от крупа лошади. «Действительно, потерял хватку» - подумал ведьмак, оборачиваясь. Среди деревьев стояла фигура эльфа в красной повязке, закрывающей уродливый шрам от виска до самого подбородка. - Надо было пустить стрелу ниже. Это была бы забавная концовка – легендарный Белый Волк пал от руки любовницы. - Что ты несешь, эльф? – Йорвет приближался, крадучись и пританцовывая, словно в любой момент готовый достать из-за пояса кинжал и сойтись в битве. Геральта накрыло неуместное веселье и восхищение, смотреть за движениями этого засранца во время схватки было настоящим праздником для глаз. Легкий, изящный, он перемещался на скорости, почти неуловимой глазом обычного человека. К счастью, человеком Геральт не был, а потому просто бросил мечи на землю и подтолкнул их ногой в сторону эльфа. Ведьмак знал, что тот никогда не промахивается, а потому за жизнь не опасался, правда, волны ненависти, исходящие от внезапного противника, почти сбивали с ног. – Нападай уже, что б тебя! У меня еще планы на сегодня. Эльф даже не дал возможности поставить блок – тяжелый кулак прилетел в челюсть Геральта, а потом еще один. Йорвет давал выход своей ярости, бил сильными и короткими ударами до тех пор, пока не понял, что противник не только не защищается, но и откровенно хохочет. Из разбитого рта сочилась кровь, правый глаз уже почти заплыл, но этот чертов Dh’oine имел наглость смеяться в полный голос! - Ты предал меня! Унизил перед остальными! А теперь смеешься, вместо того, чтобы принести извинения? - Мне не в чем извиняться. Хозяйка Брокилона, уважаемая Эитне опоила меня своими зельями. Из той ночи я почти ничего не помню, а то, что начинаю вспоминать, оказывается мороком, игрой воображения. - Почему ты сразу не объяснился? - А ты хотел слушать? – Геральт потянулся за Ласточкой. Силы предводителю скоя'таэлей было не занимать, так что отделал он его прилично, а лишний глоток здоровья перед схваткой с Лешим был вовсе не лишним. Йорвет продолжил стоять как истукан, упрямо вздернув подбородок. Это даже забавляло бы, если бы кровь перестала капать на полянку. Мужчина вытащил из мешка кусок сукна и приложил к ране – скоро начнет действовать Ласточка, и раны затянутся сами собой. - Дай я, Vatt’ghern! Из тебя лекарь, как из меня мирный кмет, - эльф резко выхватил из рук ведьмака ткань и стал сам промакивать стекающую на землю кровь. Запах человеческого тела, этот головокружительный жар, сломил его решительность и прогнал злость на твердолобого Dh’oine. Медленно, словно боясь спугнуть, Йорвет запустил вторую руку в белую гриву волос и притянул голову ведьмака ближе, настолько ближе, что они соприкоснулись лбами. Их дыхание – тяжелое и прерывистое после драки, и спокойное истинно ведьмачье – стало единственным, что нарушало тишину. Эльф почти физически чувствовал, как эликсир в крови друга начал свою работу. Ведьмак выгнулся дугой, падая на колени и невольно цепляясь за единственную опору – самого Йорвета. Рядом с ухом эльфа клацнула челюсть. Как—то помочь, облегчить страдания, но как? Оставалось только смотреть, как сильное тело безжизненно оседает на землю, утягивая его за собой, как закатываются желтые, кошачьи глаза, а из груди вырывается едва уловимый хрип. Раньше он никогда не видел, как работают ведьмачьи эликсиры, но если им всегда приходится терпеть такую боль? Нет, это невозможно, что-то не так. И тут Йорвет вспомнил – запах! Запах у Ласточки был другой, травяной и терпкий, а сейчас его нос улавливал нотки дерева и спирта, такой же аромат витал в шатре ведьмака, когда они только прибыли. Кто-то подменил зелье, но зачем? Йорвет осторожно разжал медвежью хватку и погрузился в мешок, где Геральт хранил свои припасы. Ласточка, настоящая Ласточка, была спрятана под остальными вещами, но была вполне цела и пригодна к использованию. Эльф зубами выдернул пробку и влил зелье в глотку несопротивляющемуся ведьмаку. Не сразу, но дыхание последнего, наконец, выровнялось, а тело расслабилось. Теперь оставалось только ждать. - Ты не умрешь, Gwynbleidd. Я тебе не позволю. *** Геральт двигался в плотном тумане, таком, который гасил все шаги и надежно окутывал любого, кто посмел бы в него войти. Шаг за шагом, не зная направления и конечного пути, не понимая, куда ведет его эта дорога. Он четко знал одно – нужно двигаться вперед, нужно найти кого-то, спасти от неминуемой гибели. Кто-то там, за пеленой, звал его к себе. Впереди показалась светлая полоска, чуть более свободная, чем другие. Он решил посмотреть, что же за ней скрыто, и пошагал в указанном направлении. Туман почти рассеялся. Внезапно Геральт оказался на тренировочной площадке Каэр Морхена. - Геральт, не спи, давай, блок, потом выпад и снова блок! – голос Весемира так близко, - Трупоеды не будут ждать, пока ты соизволишь встать в стойку! - Да он небось о чародейках своих вспоминает! – смеется Эскель, уворачиваясь от меча Ламберта. Цири, маленькое зеленоглазое дитя Предназначения, пытается деревянным мечом повалить чучело с ведром на голове. Наконец, у нее это получается, и с победным кличем этот чертенок убегает на стену в поисках отлетевшего ведра. - Пойдемте лучше выпьем, - Ламберт отбрасывает меч, - Геральт, ты с нами? Цири еще ребенок, Весемир жив… Он своими руками похоронил старика перед крепостью после битвы с Дикой Охотой. Неправильно, все это уже было, в прошлом. Туман снова сгустился, стерев Каэр Морхен и оставив только густое живое ничто. Ведьмак продолжил движение на ощупь к следующей цели. - Что стоишь, как истукан? Помоги застегнуть платье! – Трисс в вечернем наряде собирается на какой-то праздник. Неровный свет свечей играет на ее прекрасных каштановых локонах и бархатной коже. Геральт уже знает, чем это закончится – это снова было прошлое. Приятное, заманчивое прошлое, которое уже руками старой возлюбленной протягивало к нему свои руки. Нет, нужно идти дальше, в туман. На одну секунду молочной белизне промелькнула красная повязка с пером какой-то птицы. Трисс исчезла также внезапно, как и замок ведьмаков. Снова показался просвет, из которого доносились звуки музыки и переливчатые напевы Лютика. Геральт даже не остановился, примерно представляя, что его ждет. - Каково это – иметь собственный дом, где тебя всегда ждут? – Йен. Красавица-чародейка, которая всегда умела манипулировать его желаниями. Она даже привезла этого чертового единорога в Корво Бьянко, хотя он был категорически против. Нет ничего более неподходящего для занятий любовью, чем спина единорога. Хуже только спина единорога живого. - Я – ведьмачка, Геральт. И никто, даже мой собственный отец, не в силах этого изменить! - Запомни, ведьмак, у меча предназначения два конца, и на одном – ты. - Я видела твою смерть в тумане. Так было предначертано. Он прорывался через обрывки видений и воспоминаний, все глубже внутрь тумана, туда, где иногда мелькала красная повязка с пером какой-то птицы. Сил почти не осталось, впереди была только молочная белизна без конца и края. Призраки прошлого тянули к нему руки, просили остаться, задержаться хоть на секунду, вспомнить былое, но он слишком хорошо понимал, что малейшее промедление отдалит его поиски. Наконец, туман сдался, рассеялся и отступил. Геральт оказался на поляне, смутно знакомой, но чужой. Что-то неправильное было в этих идеально зеленых деревьях, спокойной глади озера. Тишина, давящая тишина и тело, хрипящее и истекающее кровью. Эльф. Вечно молодой и вечно прекрасный, старец с телом юноши и лицом, обезображенным шрамом, проходящим через висок и заканчивающимся на подбородке. Шрамом, который уродовал совершенную красоту мужчины, лишал его глаза, на месте которого зиял кривой провал со сморщенными сросшимися веками. В его руках была красная повязка, закрывающая рваную рану на груди, из которой капля за каплей вытекала кровь. - Все имеет свою цену, Gwynbleidd. За все нужно расплачиваться – жизнью или памятью. Отдай его мне и возвращайся, - эльф хрипел, кровь пузырилась в уголках его губ. Забыть? Как он мог забыть его? Как он мог не вспомнить, не замечать очевидного? - Я никогда не забуду, кто бы ты ни был. Слышишь, не забуду! - Тогда вытащи меч и добей меня. Не хочу умирать в муках. Геральт поколебался секунду и отошел от распростертого тела эльфа. Это была уловка, обычная уловка, чтобы заставить его изменить решение – как те призраки, которые умоляли его остаться. Все это – фальшивка, морок, призванный стереть из памяти одного единственного Aen Seidhe. Эитне! Что за чертов отвар ты мне подсунула? Это твои игры? - Туман поглотит тебя. Он уже близко, Gwynbleidd. И кто-то умрет в этом тумане. Решай – ты или он. *** Долго, слишком долго ведьмак не приходил в себя. Йорвет сначала метался по поляне, мучаясь от неизвестности, потом просто сел рядом с мужчиной и смотрел за тем, как он борется с собственными демонами. Когда схватка становилась невыносимой и он начинал биться в горячке, эльф поглаживаниями и тихим шепотом возвращал ему успокоение. Тьма сгущалась, наступала ночь, такая, какой бывает только в этих краях – непроглядная и холодная. Йорвет подбросил дрова в костер и вытянулся рядом с Геральтом, который уже несколько часов лежал неподвижно, и лишь тихое дыхание говорило, что он в глубоком сне. То был хороший знак – тело ведьмака выигрывало битву со смертью, а потому измученный тревогой и неизвестностью эльф позволил себе задремать, прижавшись к ведьмаку как можно теснее. Его разбудили руки, шарящие по спине. Тяжелые мозолистые ладони, грубоватые пальцы, сбитые постоянными тренировками и сражениями, они как будто искали что-то, пытались нащупать точку опоры. - Gwynbleidd, еще немного, и ты сломаешь мне позвоночник, - проворчал эльф, но не отстранился. Прямо перед ним светились потусторонним светом два желтых кошачьих глаза, чье выражение не удалось бы уловить и при более ярком освещении. Руки же продолжали свое увлекательное путешествие, переместившись со спины на грудь и плечи Йорвета, правда, значительно нежнее. Все эти телодвижения мешали предводителю скоя'таэлей сосредоточиться и расспросить ведьмака о зелье, которое он выпил. Это было очень важно... Или не слишком? А потом они занимались любовью. Не тем опаляющим страстью танцем на грани безумия, а настоящей чуткой и нежной любовью. Неспешно, наслаждаясь каждым движением ласкали друг друга в тусклом свете костра, узнавали каждую клеточку тела друг друга. Эльфу ужасно хотелось видеть лицо ведьмака в эти моменты, но получалось рассмотреть только то, что высвечивалось язычками пламени. Да и его собственный, единственный глаз отказывался фокусироваться и наблюдать. В какой-то момент он окончательно отпустил контроль, и парочка отправилась к вершинам блаженства. Горьковатого привкуса отчаяния Йорвет предпочел не замечать. Геральт проснулся рывком, стряхнул с себя остатки дурмана и огляделся. Чертово зелье еще шумело в ушах и мешало мыслить. Лежащего рядом эльфа он сначала не заметил, а потом, вспомнив морок, ощутил леденящий душу ужас. Йорвет лежал на боку, прижав руки к груди, как в его видении, только красная повязка была там, где ей полагалось быть, закрывая искалеченную половину лица. Ведьмак тут же нетерпеливо стал ощупывать худощавое тело в поисках раны, но, к собственному облегчению услышал недовольное бурчание. Этот засранец просто спал! Геральт почувствовал, что кошмар постепенно отпускает сознание, а на его место приходит совсем другое чувство. Желание. Он хотел, пытался быть мягким. Превратил все в увлекательную чувственную игру, поглаживая, покусывая, исследуя языком горячую кожу, и снова возвращаясь туда, где алым цветом пылала роза из Шаэрраведда. Простая татуировка от шеи до груди, не рваная кровоточащая рана, горячая, вздымающаяся от страсти грудь, прекрасное лицо, искаженное блаженством. Запомнить, записать в глубине памяти, спрятать от тумана и призраков прошлого! Запечатлеть каждый рваный всхлип, каждый стон, срывающийся с правильно очерченных пухлых губ, струйку пота, стекающую по шее и то, как он выгибает спину на каждом толчке. Сохранить все, до мельчайших деталей, всю нежность, всю любовь, которые разгораются ярче и ярче, грозясь спалить дотла. Лучше сгореть в страсти с тем, к кому хочется прикасаться, чем пропасть в тумане иллюзий. Они еще долго лежали, не в силах разомкнуть объятия – ведьмак и мятежник - ослепленные откровениями и собственными порывами. Все то, о чем Геральта предупреждало пророчество, осталось в прошлом, похороненное заживо под распустившимися чувствами. Если бы сейчас ему предложили на выбор казнь или забвение, он не раздумывая взошел бы на виселицу с улыбкой на лице. Потому что, наконец, отыскал на Пути свое истинное Предназначение. *** Новый рассвет застал влюбленных в той же позе – тесно обнявшись, они так и не нашли в себе сил разомкнуть рук. Но солнечный свет уже прорезал верхушки деревьев, природа вокруг пустилась в вечный танец жизни, и нужно было возвращаться в реальность, где помимо них были другие заботы и волнения. И первой в списке стояла склянка с таинственным зельем, чуть не лишившим ведьмака воспоминаний. - Что это за эликсир, Gwynbleidd? Почему он оказался в твоем мешке? - Зелье Эитне. Стирающее память, - ведьмак поморщился, вспомнив липкий ужас тумана. - Зачем хозяйке Брокилона стирать тебе память? Ты нужен ей живым, она сама повторила это несколько раз. Все это выглядит до ужаса нелепо! Ты умирал у меня на руках! Если бы не настоящая Ласточка, к этому самому рассвету Эитне получила бы твой хладный труп. - Не совсем. Трансформация действительно выглядит пугающе, но зелье не убивает. Оно лишь дарует благословенную пустоту и забвение. - Благословенную, Gwynbleidd? Что ты несешь? - Благословенную. Зелье стирает прошлое, заставляет забыть, кем ты был раньше, если хочешь – очищает и дает свободу. Его принимают девушки, когда попадают к дриадам. Однажды я уже видел, как это работает, когда Цири попала в руки Эитне. Мое Дитя Предназначения… Тогда именно она спасла меня, не дала водам Брокилона поглотить мою сущность и память. Тогда я думал, что спасся. Но этот эликсир другой. Он действует направленно, стирает не все, а только то, что нужно забыть. - Я все равно не понимаю, зачем? Зачем ей стирать даже часть тебя? - На то у Эитне есть причины. Проклятие, как-то связанное с туманом. Она не хотела, чтобы оно исполнилось. Там, в тумане забвения, были все, кого я любил, кто мне дорог… Весемир, Ламберт, Эскель, Цири… Они просили меня остаться с ними, остаться навсегда. Живые, счастливые, смеющиеся. Казалось, протяни руку – и они вернутся со мной, ко мне. - Йеннифэр? - Йен тоже была, и многие другие. Люди, чародейки, друзья и родные. Те, кого я не смог спасти. Только одного я не встретил, а когда нашел – было уже поздно. Он умирал у меня на руках, истекал кровью, но продолжал говорить голосом Эитне. «Отрекись, оставь, забудь или кто-то умрет. Ты или он – решать тебе, ведьмак». Только Ласточка смогла дать мне достаточно сил для борьбы. Какая ирония - Ласточка, Zirael, снова... - И кто это был? - Ты.