***
— Юри, сфотографируй меня с этой забавной штучкой! — Опять? Ты же с ней фотографировался! — Та была метров сто назад! Эта точно другая, так что давай. Юри тяжело вздохнул, но сдался. Принял из рук Виктора его телефон (уже привычно, пальцы даже не дрогнули), отошел, ловя в кадр Никифорова целиком. — Улыбнись, снимаю. Слова были лишними: Виктор не переставал улыбаться всю дорогу от кабинета. Словно чувствовал себя защищеннее на улице, среди народа, или (эту мысль Юри гнал от себя изо всех сил) потому что он — его врач — был рядом. В любом случае Виктор сверкал, как лед на солнце, слепил своей улыбкой, и, даже глядя на него через экран смартфона — на уменьшенного, далекого, — Юри все равно чувствовал, что сердце ускоряет свой темп, все быстрее перегоняя кровь вниз. Невыносимо. «Может, устроите эротическую фотосессию, м-м? Уверен, Виктору пойдет костюм Адама. А ты скосплеишь Еву. И нафиг фиговы листы». Юри скосплеил слепого — зажмурился и нажал несколько раз на «снять». Смотреть не обязательно — главное, чтоб руки не тряслись. «Да уж, фотограф из тебя как психолог». Виктор подошел бесшумно — что он рядом, Юри осознал, только когда его накрыла тень. И тотчас же раскрыл глаза, отходя на шаг назад. — Ты опять фотографировал с закрытыми глазами. А вдруг я там плохо получился? Мои фанаты тебе не простят! — шутливо укорил его Виктор, забирая телефон. На фото он даже не посмотрел — уже вертел головой по сторонам в поисках новых достопримечательностей; делал это открыто, возвышаясь и выделяясь своей необычной внешностью среди коренных японцев. Но несмотря на это Юри не сразу понял, что главную достопримечательность все время водил с собой. — Эй, Харука, смотри, а это не тот ли известный фигурист? Юри, услышав позади такие разговоры, сразу невольно втянул голову глубже в шарф — но зря. Его и так уже давно не узнавали на улицах — да и вряд ли бы вообще узнали такого неудачника, даже если бы он все еще катался. Не на него указывали пальцем, не его спину сверлили лихорадочно горящими глазами и не его сейчас обступили с просьбой дать автограф. Не его. Виктора. — Вы же Виктор Никифоров, русская звезда фигурного катания, верно? — Можно автограф? Только у меня листика нет… А давайте прямо на руке!.. — Ками-сама, какой красавчик! Он еще лучше, чем на плакате у меня над кроватью! — Можно сфотографироваться с вами? Можно? Пожалуйста! — Эй, я первая попросила! Виктор не успевал отвечать всем даже простой улыбкой — так много девушек оказалось вокруг, так плотно они обступили его, привлеченные шумными восторженными возгласами. Так много, что Юри было больше чем неуютно, он чувствовал себя как зверь, окруженный кольцом огня, и оно все сжималось, касалось огненными девичьими пальчиками его кожи, душило и заставляло отчаянно хватать ртом воздух, отравляя себя жаром изнутри. Слишком, слишком много людей! Невыносимо! Надо бежать! Юри загнанно обернулся на Виктора — того уже оттеснили в сторону, разлучили их, но он, казалось, совсем не чувствовал никакого страха. Виктор чувствовал себя словно на льду — в своей стихии. Окруженный такой толпой, он совсем не выглядел слабым или уязвимым. Он выглядел, будто встреча запланированная и вообще это обычное дело. Обычное. Юри бы рассмеялся над этим, если бы не боялся привлечь внимание. Хотя даже если бы солнце сейчас погасло — от Виктора вряд ли отвлеклись бы. Он сам как солнце. И улыбка у него — солнечная. — Ой, по одному, пожалуйста. Конечно, я всем отвечу! Как вас зовут? Как? Не могли бы уточнить? Я плохо знаю письменный японский, тут какой иероглиф?.. Это было последним, что услышал Юри. Потом девичьи спины сомкнулись перед ним, выталкивая за пределы фан-круга, и он, охнув, отошел в сторону. «Только посмотри на своего пациента. Да любая из этих девиц сможет помочь ему больше, чем ты со своими приступами недотроги. О, и что это такое мы чувствуем? Ревность? И сам не ам и другим не дам, а, Ю-у-ури?» Юри очень хотел «ам». И «другим дам» (да хоть кому-нибудь уже!). В том-то и была проблема. И это была не ревность. Это было очередное понимание собственного бессилия. Виктора отпустили только через полчаса — Юри успел пролистать всю ленту обновлений в инстаграме. Два раза. Даже комментарии к постам. — Искренние мои сорри! — тут же повинился Никифоров, кажется, действительно сожалея. И навис, навис сверху, любопытно заглядывая в экран, вторгся уже привычно в зону дискомфорта; Юри напряженно убрал телефон в карман (чуть не выронил) и встал. — Просто их так много набежало, они так мило просили, и я совершенно не мог отказать… — Ничего, все в порядке, давай поторопимся, — оборвал его объяснения Юри, обошел по широкой дуге и зашагал вперед, уставившись в дорогу. Он-то как раз привык себе всегда и во всем отказывать — так что не понимал, почему это для кого-то может быть так... трудно. Но промолчал. Это ведь Виктор Никифоров — и он всегда добр к своим фанатам. Одному из них, например, даже разрешает копаться грязными ручонками в своей душе. «И не только там, Юри, ты можешь коснуться кое-чего материальнее души, причем Виктор только рад будет!» Юри не стал додумывать, чего именно, и спрятал руки в карманы. Хотя еще метров через двести ему и правда захотелось взять Виктора — за руку. «Прогуляться за ручки? А ты романтик!» Нет, чтобы он не потерялся! Виктор постоянно то останавливался, увидев очередное «Вау! Это надо сфоткать!», то ускорялся, увидев очередное «Вау! Это же японский *название от храма до любой вещи с иероглифом*», то перебегал через улицу за очередным «ВАУ!!!» с такой беспечностью, что Юри уже устал пугаться до поседения и извиняться до боли в пояснице (от поклонов!) перед тормозящими водителями. Невозможный. И как Виктор дожил до своих лет?! «Говорят, секс очень полезен для здоровья…» — ненавязчиво предположил Эрос Ага. А топор — лучшее средство от головной боли. — Ой, надеюсь, этот ваш дворец еще не закрыт и мы успеем на бал? — вдруг опомнился Виктор после очередной порции снимков. Кажется, этот столб не получал такого внимания… никогда? И — на бал? Если Виктор еще и был похож на принца (на короля), Юри себя даже на Золушку похожим не чувствовал — разве что на тыкву. И волшебных превращений из чудовища в красавицу не предвидится — разве что в большее чудовище. «Волшебство творит поцелуй. Попробуй. Все ниже, и ниже, и ниже-е…» Нет уж. Юри тоскливо прикинул сколько им еще идти: выходило, что такими темпами скорее зима наступит и каток придёт к ним, чем они к катку. И ответил: — Нет, дворец еще не закрыт. — «Пока еще», — добавил Юри про себя. — И там работает моя подруга, так что пустит нас. Виктор расслабился немного и снова начал высматривать следующую цель фотоохоты, но Юри от собственных слов особо легче не стало. Пусть он и сказал, что Юко там работает, он не был в этом уверен — все же пять лет прошло. Юри не был уверен даже в том, что подруга детства его помнит — ведь он все это время не давал о себе знать, пресекая любую связь с прошлым. С воспоминаниями. Трус и глупец. Отличные характеристики, хоть сейчас в резюме! К счастью, Виктор быстро отвлек его вопросами о попадающихся достопримечательностях. Юри сначала неохотно, но потом все больше увлекаясь, рассказывал; Виктор кричал «вау!» — и просил его сфотографировать. Кацуки послушно принимал телефон. Конечно. Лучшие экскурсии только для вас… Это все вообще и правда с ним происходит? Юри так над этим задумался, что даже не отшатнулся, когда Виктор оказался рядом — слишком! — приобнял за плечо, почти прижался щекой к его щеке и крикнул, оглушая энтузиазмом: — Юри, улыбнись! О, отлично! На их первом совместном селфи, сразу запощенном Виктором в инстаграм, начали капать вполне настоящие лайки и комментарии. Юри только потер щеку, которую словно раскаленные иголки кололи, и отвернулся от экрана. Даже там… Он видел свою болезнь даже на этом снимке, где не смотрел в камеру, а косился на Виктора, отодвинувшись к самой границе кадра. Он бы предпочел вообще не фотографироваться… но боялся, что если начнет вырываться, Виктор его притянет обратно. Коснется уже не через одежду. Прижмет и не отпустит. Раздавит нежными объятиями самоконтроль. Уж лучше он сам. «Отлично смотритесь ;)», — пришел комментарий от Криса. Виктор начал что-то печатать в ответ и мимоходом спросил: — Кстати, а как ты познакомился с Крисом? На соревнованиях? Он мне почему-то не рассказал, — в последних словах прозвучала такая обида, что Юри невольно улыбнулся. Конечно не рассказал. Потому что это не только его тайна, а чужие секреты Крис уважал. Только из-за этого Кацуки и дал ему ссылку на свой профиль, чтобы продолжить общение. Только из-за этого он сейчас и идет по родным улицам в шаге от того, к кому стремился всю жизнь. «И половину из этих лет — на него дрочил, выстанывая на пике его имя». Хватит! Эрос был невыносим, жесток, он… был всегда рядом — и Юри не мог ничего с ним поделать. Потому и, отчаявшись, пошел на анонимный форум сексоголиков — хотя сначала хотел пойти на форум для самоубийц. Или не пойти — сложно жить, умирать проще некуда, как-нибудь сам бы справился… Но только мысль о родителях удержала его: они даже смерть Вик-чана, казалось, переживали сильнее него. А потом ему помогли Минако, Пхичит и Крис — друзья были гораздо сильнее его слабых мыслей. Хоть и не были постоянно рядом. Хотели — Юри сам не позволял. Кацуки уже открыл рот, чтобы что-то ответить (соврать), но тут из автобуса вышла толпа, и им пришлось продираться через нее, пытаясь не потерять друг друга. Тяжело. Юри тут же сгорбился, уткнулся взглядом в тротуарную плитку, с излишней сосредоточенностью стараясь не наступить кому-нибудь на ногу. Чужие взгляды — они были повсюду, окружали, куда ни посмотри — и Юри боялся смотреть. И на Виктора смотреть тоже боялся, но то, как кумир ходил по его родным улицам, стоило риска разбудить Эрос: запрокинув голову, оглядываясь вокруг с нескрываемым удивлением и радостью, с просто детским восторгом. Да Юри даже в детстве так не смотрел на обычные здания! И сейчас он словно впервые видел свой родной город — таким необычным и ярким Виктор показывал его. На этой мысли Юри вдруг тяжело сглотнул и отвернулся. Интересно, а он сам… как он выглядит в глазах Виктора? «Девственником-неудачником?» Поэтому Юри никогда этот вопрос и не задаст. Того, что Виктор вообще на него смотрит — и видит его, — уже более, чем достаточно. «Но тебе ведь хочется, чтобы он смотрел еще больше, а Ю-ури? Ведь он видел тебя не всего…» И не увидит. До Ледяного дворца они дошли, когда уже стемнело. Что не помешало Виктору сделать фото со вспышкой перед входом, на мгновение ослепив Юри ярким светом. Хотя порой тот просто мечтал ослепнуть. Оглохнуть. И разучиться думать, чтобы не представлять, как много в таком случае можно узнать на ощупь — и как втройне волнительнее будет процесс. Юко и правда еще работала там. Приводила в порядок коньки на полках, когда Юри нелепо замер в каких-то нескольких шагах от нее, глупо боясь сказать и слово. Казалось, их разделяли не метры — года, и эту пропасть уже никак не пересечь… — Добрый вечер! — Виктор широко улыбнулся и помахал рукой. — Меня зовут Виктор Никифоров, и я первый пациент Юри! Виктор эту пропасть перешагнул с присущей ему легкостью, не заметив (как привык не замечать многие преграды), и Юри торопливо шагнул следом: — Привет, Ю… Юко. Мы… Виктор хотел бы использовать этот каток для тренировок, чтобы не потерять форму… — тут Юри не выдержал и стыдливо-смущенно потупился. Носки ботинок вдруг показались очень интересными, посвятил бы их рассматриванию всю жизнь, но все же закончить надо было: — Можно? Только сейчас Юри с замиранием подумал — а что, если нельзя? Ему ведь никто не должен, даже по-дружески, он сам разорвал эту связь! Как тогда объяснить Виктору… Юко удивленно захлопала глазами, потом подалась вперёд, легла грудью на стойку, уже совершенно точно узнавая его — и того, с кем он пришел… Но ответ Юри услышал позади себя. Вернее, сначала почувствовал: душевный хлопок по спине — фирменный жест Такеши. — Конечно, можно! — друг громко и басовито рассмеялся — то ли со слов Юри, то ли с его реакции на свое приветствие: словно и не было всех этих лет, Юри точно так же испуганно охнул, шагнув по инерции вперед, и начал потирать спину. (Виктор что-то тихо произнес про «Так вот как выглядит японское приветствие!», но Юри не дали его разубедить). — И ты, если захочешь, присоединяйся! Семья Нишигори, — Такеши с неожиданной для такого сурового образа нежностью посмотрел на покрасневшую подругу, — только рада будет, если ты вернешься! «Уходи! Слышишь, уйди! И не смей возвращаться!» Воспоминания накрыли Юри вспышкой, прошившей виски, короткой — но и этой секунды хватило. Кацуки резко посмурнел; вся радость от встречи с друзьями не пропала — просто оказалась погружена слишком глубоко, чтобы продолжать улыбаться. — Я не вернусь, — тихо, но твердо произнес он. — Но спасибо, что разрешили тренироваться Виктору. И простите за неудобства.***
Виктор не думал (хотя не раз слышал — от тренера), что его назовут неудобством. Юри жесто-о-окий! Он как раз хотел именно это сообщить своему доктору в излюбленной манере (с заломом рук, надрывом в голосе и болью всего мира в глазах), но спектакль пришлось отложить из-за другого представления. Они вышли ко льду. Свои коньки Виктор, разумеется, не взял: не думал как-то, что они пригодятся на сеансе (вот уж действительно был бы повод задуматься над психическим здоровьем, если б он постоянно в них разгуливал!), но та милая девушка выдала ему пару из проката. Виктор задумчиво покосился на Юри, о чем-то разговаривающего с ней… Юко, кажется? Забавно. Юри так смущенно отводит взгляд, боится на нее смотреть, словно ему… неловко? Неужели у них что-то было? Виктор изумленно охнул. Ну точно, теперь все сходится! Наверняка Юри был в нее влюблен, но она предпочла ему другого, потому он и покинул лед! Просто не смог каждый раз смотреть на ту, что никогда уже не будет принадлежать ему, не мог терпеть эту боль… Виктор испытал на краткий миг сочувствие — но оно моментально сменилось знакомым до дрожи в пальцах от нетерпения вдохновением. Какая любовная драма получается, Гоша бы точно оценил! Эти переживания… такие настоящие, раз Юри до сих пор тяжело, это можно даже вложить в основу программы! Теперь стало понятно, почему Юри не ответил тогда на его вопрос о прошлых отношениях и вообще сбежал. Виктор улыбнулся, довольный, что немного начал прояснять темное прошлое Юри. «Выяснил, что ему точно нравятся девушки, а ты можешь идти в пешее одиноко-эротическое со своими приставаниями. Молодец. Полегчало?» Не совсем. Точнее, совсем потяжелело — в груди, осело свинцом одиночества. Хватит. Виктор рывком затянул потуже шнуровку на коньках, встал и перемялся с ноги на ногу на месте, проверяя, удобно ли. Не совсем. Но уж точно лучше, чем босиком. «Зажрался ты, Витя. Привыкай, с бывшими чемпионами не носятся как с действующими». Привыкай — слово-табу, слово-проклятие. Виктор ненавидел привыкать и не любил, когда к нему привыкали другие. А вот Юри к нему привыкнуть никак не мог: дергался на его приближение всегда как в первый раз. Забавно. — Прости, я… Не заметил, как ты подошел, — скомкано попытался он объяснить свой резкий шаг назад, и Виктор не стал говорить, что заметил, как Юри почти не сводил с него взгляда. Осторожного, беглого, словно солнечный лучик — отчего-то предвещающий грозу. «Он тебя боится». Виктор сам себя боялся. И чувствовал страх сейчас: с катка все началось, здесь приступы настигают его чаще; страхи словно таятся здесь, под коркой льда, как акулы под водной гладью, и только ждут момента, чтобы вцепиться в его плоть, рвать ее острыми зубами. Ждут, когда он останется один. Когда некому будет кинуть спасательный круг. Виктор осторожно ступил на лед, оттолкнулся от невысокого бортика. Немного проехал, наслаждаясь тихим шорохом лезвий. Попытался лениво выписать сердечко следами коньков. Никто его не съел, даже не укусил — но тени… падали странно. Словно там и правда кто-то был. Ждал его. — Юри, а ты не составишь мне компанию? — подкатив к калитке, Виктор произнес это с расслабленной улыбкой, не заметишь тревоги, вот только остановился слишком нервно: торец конька оставил во льду глубокую зазубрину. «Одиночка, боящийся одиночества. Позор». «Уходи». «Тебе здесь не рады». — Зачем? — Юри недоуменно нахмурил лоб. Показать, что реально, а что плод слишком богатой фантазии. — Будешь моим гидом! Боюсь заблудиться, — доверительно поведал Виктор и снова улыбнулся. Да-да, тут без карты в трех… метрах заблудиться можно! Ответный взгляд Юри был так красноречив, что можно было б и обидеться. Но лучше обида — чем страх. — Лед провоцирует приступы? — спросил Юри докторским тоном, но приближаться для осмотра пациента не спешил. «Разве тебя нужно провоцировать, Витя? Ты и сам профессиональный провокатор, неплохо справляешься». Виктор тряхнул головой, наступил коньками на порог (сошел со льда, что вдруг начал морозить ноги через ботинки) и продолжил уговаривать: — Ну пожалуйста, составь мне компанию! — Нет, я не могу! — Юри неловко качнулся назад, спрятал взгляд. — Я позову Юко, она… «А он сейчас убежит. От тебя». — Юри, ты справишься лучше! Пойдем! — Виктор, забывшись, схватил его за руку. Просто хотел остановить! Юри и остановился. Замер. Заледенел. И покраснел. — Я же сказал нет! — выпалил он, полоснув таким раздраженным взглядом, что Виктор отдернулся и изумленно округлил глаза. А Юри, сморгнув, словно опомнился. И склонился в поклоне. — Прости, прости, пожалуйста! Я не… если тебе так нужно… — Нужно, — просто и без ужимок подтвердил Виктор. Хватит, наверное, играть — пока снова не проигрался. — Только один круг, — сдался Юри и ушел. Виктор понадеялся, что за коньками, и отпустил его. Юри вернулся через одну безумно долгую вечность, которую Виктор провел, пытаясь сосчитать, сколько полос он уже оставил. А если присмотреться, там, у самого борта, каток залили не полностью — и можно увидеть следы тренировавшихся… Он привык искать любые зацепки, чтобы не чувствовать себя одиноким. На лед Юри скользнул с тихим выдохом, осторожно, будто по горящим углям босиком пошел… Виктор только хотел предложить ему в шутку (в каждой шутке есть доля шутки) прокатиться за ручки — естественно, в целях предупреждения приступа! — как Юри резко оттолкнулся от бортика и промчался мимо. Будто был в прошлом не фигуристом — а конькобежцем. «Я же говорил, убежит. Не зевай!» На Виктора Юри даже не оглянулся — еще быстрее покатил вдоль бортика, словно мечтал скорее выполнить обещание. «Сам признаешь, что он мечтает скорее отделаться от тебя?» Виктору пришлось даже напрячься, чтобы догнать его — можно было бы, конечно, дождаться, пока Юри сделает круг, или даже покатить в другую сторону, ему навстречу… но в Викторе взыграл какой-то охотничий инстинкт. «Половой, скорее». Без разницы. Важно, что Виктор оказался настолько взбудоражен этой неожиданной гонкой, что в голову пришла умная мысль: обогнав, резко остановиться перед Юри и распахнуть объятия (чтобы мимо не проскользнул!). Сказано — сделано. «Куда-то опаздываешь?» — хотел было спросить Виктор. И спросил бы, время оставалось, если б Юри притормозил. Или свернул. А так вместо слов охнул болезненно: у Юри оказался тяжелым не только характер. Хотя по части характеров они оба сумоисты. До своих приступов Виктор ни разу не падал так глупо на лед — разве что притворяясь. А в приступах он не помнил даже себя, и уж тем более ему не было дела до того, как же сильно болит, однако, копчик, и как вышибает дух, когда падаешь на лед плашмя, не успев сгруппироваться! Все бывает в первый раз. Юри ему этот первый раз устроил с испуганным "Ой!!!" и придавил сверху для закрепления ощущений. Первым делом, когда перед глазами перестали летать тарелки с кацудоном, Виктор подумал: хорошо, что он не пошел в свое время в парное катание... Хотя Юри прижал его ко льду легко. Слишком легко, невесомо, застывшей испуганной птичкой. Птичкой, попавшей в силки: страх, просто ужас был в его глазах. Виктор хотел сказать, что все хорошо — подумаешь, не заметил, никто же не пострадал! А синяки пройдут, и даже следов не останется, Юри сам сможет в этом убедиться дня через три на горячих источниках, которые Виктор намеревался посетить вместе… Стояк, упирающийся в бедро, Виктор почувствовал не сразу (отбитое об лед тело в первое время вообще хотелось перестать чувствовать). Да и просто… хм, не ожидал такого. Так Юри за это испугался? Да это же естественная реакция, нечего стыдиться! Виктор уже хотел так успокоить Юри, который всерьез, судя по виду, намеревался упокоиться прямо на нем, но сначала надо было вдохнуть. Никифоров попытался — и поморщился. Боже, Юри, почему у тебя такие острые и меткие локти? «Ты же мечтал о его прикосновениях. Так что тебе теперь не нравится?» Все нравится. А если Юри привстанет — будет нравиться еще больше! — Ох, Юри, я, конечно, не против — но, может, ляжем поудобнее?***
Лед пугает. Виктор пугает. Виктор упал на лед — пугает. Юри упал на Виктора — пугает еще больше! А-а-а! Надо… взять себя в руки и встать, взять себя в руки, руки… Руки сжимали майку Виктора по бокам и отказывались разжиматься, а Юри не мог думать о чем-то кроме этих трех вещей. Лед. Виктор. Страх. «Трах». Услышав сдавленный возглас Виктора — под собой!!! — Юри быстро перешел от паники к дикому ужасу. Ну почему, почему, почему с ним вечно происходит такое?! «М-м, столько бегал — и в итоге все равно завалил его. Так, оказывается, разгон брал? Молодец, Ю-ури». Кажется, Виктор что-то сказал, перебивая Эрос. Но что? Лечь поудобнее? О, Юри даже шевельнуться боялся, вцепившись судорожно пальцами в чужую уже растянутую футболку. И сердце его грохотало так, что Юри сомневался, правильно ли вообще расслышал. Все чувства обратились в осязание. Виктор рядом. Совсем. Его тело такое твердое и теплое, а руки так удобно лежат на спине Юри, прижимают, вжимают, не отпускают. И он раньше боялся, что Виктор легко прикоснется рукой? О, теперь Виктор касался его всем телом! У Юри встал. И это не кажется — точно. Давит в паху, ноет, упирается через штаны Виктору прямо в бедро, так, что он точно это чувствует! Не может не чувствовать! Юри прошиб холодный — холоднее льда на катке — пот. Виктор чувствует. Какой стыд, ками-сама, что сказать?! «Скажи, что это ключ. Да, такой большой и толстый. Просто механиком подрабатываешь, потому как психолог из тебя не очень». — Юри? — осторожно спросил Виктор, и голос его вибрацией отозвался в теле, прошел от щеки, которой Юри лежал на его груди, к паху. Кацуки сцепил зубы, чтобы не застонать. — Все хорошо? Хорошо? Хорошо?! Юри захотелось рассмеяться, выплескивая всю боль, неловкость, отчаяние. Нет-нет-нет, совсем не хорошо! Он попытался встать, отжаться — но руки слабые, такие слабые! — и хотелось только опуститься на это тело, распростертое под ним. Готовое. Открытое. Хочешь — бери. «Да, да, бери! Ты же хочешь, давай! Запусти руку ему в штаны, коснись его обнаженной кожи, коснись его члена, сожми, обхвати, подроч...» Юри всхлипнул от бессилия, стыда и возбуждения, спешно поднялся, путаясь в ногах — и побежал, как мог быстро это делать на коньках. Помочь подняться Виктору он даже не предложил — потому что сам хотел упасть на колени, прижаться щекой к его паху и тереться, тереться, тереться, пока не почувствует твердость эрекции! Такой же режуще-острой, как у него самого. Но Юри — сбежал. Недалеко — не рискнул в таком состоянии светиться перед Юко или Такеши, не дай бог еще на их любопытных детей нарваться — это будет ужасно! Туалет же оказался рядом. Юри хотел охладиться, хотел помыть руки, лицо, все, чем он коснулся Виктора — и чем хотел коснуться! Но прикосновения словно въелись, впечатались в кожу, не смывались даже с мылом и горели, горели! Возбуждали. Юри выбросил в раковину бумажное полотенце, которым безуспешно тер лицо, сполз по стене рядом с умывальником, сел на пол и, подтянув колени к груди, уткнулся в них разгоряченным лбом. Член все еще ныл, требовал прикосновений, разрядки, ноги невозможно было свести вместе — так болело там все, — но Юри стиснул зубы до скрежета и укусил себя за ребро ладони. Нет. Он больше не будет это делать. Он переждет, он… нельзя подсесть на мастурбацию, это вредная привычка, наркотик… Ломка… нормальна, все пройдет! И его острая реакция на Виктора — пройдет! Затупится, как лезвие конька, перестанет полосовать ледяную корку отчужденности на его сердце! Дожить бы. Когда душное возбуждение развеяла прохладная резь боли, Юри разжал зубы. Осторожно дуя на их пульсирующий отпечаток на ладони, он попытался отвлечь себя мыслями. Если думать о чем-то другом — то все пройдет быстрее. Как любил повторять наставник, человек существо разумное и способен контролировать свои желания и инстинкты. Да, способен! Юри закусил губу — поговорить бы сейчас с ним, обсудить Виктора как пациента, спросить совета, в этом ведь и задача супервизора — помочь отделить свои чувства от чувств пациента, не дать им влиять на себя, помочь определить принципы дальнейшей работы с клиентом… Но наставник обязательно поймет, что что-то случилось — хотя бы по его голосу, а Юри не мог этого допустить. Тогда все точно будет кончено. Так что он не может сейчас звонить наставнику! А кому может? С Крисом они не созванивались, Пхичит наверняка сейчас занят, родителям — нет, ни за что! — Юко и Такеши не в курсе… а Минако-сэнсей уже спит. Наверняка. Точно. Дыхание никак не хотело приходить в норму, каждый выдох сипло вырывался из перехваченного комком эмоций горла, отражался эхом от туалетной плитки; в мыслях был один только Виктор — снизу и уже обнаженный, ощущение его тела жгло руки, и Юри, щелкнув по иконке быстрого вызова, прижал трубку к уху. Пошли гудки. «Если не возьмет через пять секунд, сброшу, — подумал Юри. — Один, два…» — Юри? Что-то случилось? — судя по голосу, тренер еще не спала. Судя по музыке на фоне — спать она и не собиралась. Кацуки тихо выдохнул. Вдохнул. Минако-сэнсей всегда его успокаивала, только она и смогла прервать его истерику в тот вечер пять лет назад, ей же первой он и рассказал про свою болезнь, дрожа всем телом и стуча зубами о кружку с горячим успокоительным отваром. — Я… — тут Юри понял, что не знает, как объяснить причину звонка. А объясниться надо было. Теперь, когда сжигающее тело возбуждение и сжигающая разум истерика поутихли, он почувствовал опаляющую щеки неловкость. — Я забыл, что хотел сказать. Минако тяжело вздохнула, и Кацуки заерзал на месте. Не поверила. — Юри, зачем ты меня обманываешь? У тебя голос сейчас точно как в тот вечер, когда ты мне рассказал про свой… — она замялась, щелкая пальцами. — Эрос, — тихо закончил он. Минако поцокала языком — и Юри обрадовался, что их сейчас разделяют километры: голос у нее сделался строгим, в такие моменты от нее просто невозможно было что-то скрыть. Не лучший выбор, когда не хочешь говорить всей правды. Не лучший — ведь если скажешь, ее придется принять. — Я говорила: не надо было давать ему имя, — вопреки ожиданиям, учитель не стала ругаться — да и укор в ее голосе был каким-то усталым. Что не надо было давать психическому заболеванию имя, Юри и сам понял, когда стал постигать азы психологии… Но Эрос тогда казался реальнее его самого, присутствовал постоянно… и было проще убедить себя, что это другая личность, другой человек — чем что все эти низменные, отвратительные желания и правда принадлежат ему. — Это из-за Виктора? Что-то случилось на сеансе? Юри, только скажи, и я его!.. Да я не посмотрю, что он какая-то там звезда и красавчик! Юри похолодел и даже замахал свободной рукой от избытка эмоций: — Нет, он тут ни при чем, правда!!! — Еще не хватало, чтобы Виктора в чем-то обвиняли! Ведь это он… он сам его сбил с ног! Сбил своего кумира на катке! Какой позор, и Юри еще мечтал с ним соревноваться… — А кто тогда при чем? — подозрительности в голосе Минако меньше не стало, но по крайней мере там больше не звучала угроза отлупить Виктора и отправить в угол, словно драчливого ученика. — Я, — тихо ответил Юри и посмотрел вниз. Тело уже не выдавало его желаний, но в памяти все еще было свежо. Порой, как сейчас, из-за памяти Юри казался себе настолько болезненно обнаженным, словно с него сняли кожу. И обсыпали солью. Больно. Мерзко. Пожалуйста, прекратите, не смотрите! — Это все из-за меня. Я боюсь… что прошлое может повториться. Боюсь, что не справлюсь. — Ох, Юри… — только и сказала учитель. Кацуки согласно кивнул — еще какой ох. Просто ох-ох-ох. Судя по звуку, Минако наполнила бокал (стекло стукнуло по стеклу) и в два глотка его осушила. Коротко прокашлялась: — Ты же знаешь, я не одобряю такой тактики, но… Если тебе так больно, то попытайся не вспоминать тот случай, Юри. Все же прошло столько времени, ты уже не тот мальчик, да и Виктор совсем другой. Ты сам говорил мне, что Виктор вообще единственный и неповторимый, — она улыбнулась, это было слышно по голосу. Как и еле заметная тревога. Юри сипло вдохнул — да, говорил. Виктор и правда другой, неповторимый. Поэтому с ним все острее. С ним все может получиться гораздо, гораздо хуже! — Ты же не дома сейчас, да? Юри вздрогнул: иногда проницательность учителя не помогала — а просто пугала. Он даже невольно огляделся по сторонам и вверх — нет ли камер, через которые она его видит. «Камеры в туалете? Боишься, что кто-то снимает твой голый зад? Может, за тобой еще и оператор всюду ходит, м-м? О, Кацуки Юри, не хотите ли дать интервью, как вам лежалось на пятикратном чемпионе мира?» Юри приложился затылком к стене и глубоко выдохнул. Камер нет. А вот паранойя у него, кажется, в наличии. — А время уже позднее, твои родители будут волноваться. Иди домой, Юри, — с теплым укором произнесла Минако. — Если захочешь, можешь позвонить или прийти ко мне в любое время, и мы поговорим обо всем. — Ее голос вдруг сделался строже: — Но если вдруг Виктор будет обижать тебя, только скажи и я… — Я понял, понял! — быстро ответил Юри, несмело улыбаясь. Он чувствовал себя намного лучше, даже рука уже не болела. Надо бы только отпечаток зубов от мамы спрятать — а то еще решит, что он голодает. — Спасибо вам большое. — Не за что. Давай, иди домой. И пообещай мне попытаться не вспоминать. Юри не хотел лгать — и без лжи чувствовал себя отвратительно, — так что промолчал. Но послушно поднялся на немного дрожащие ноги, подхватил коньки (и когда только успел расшнуровать и снять?) и решил пойти домой. Только сначала вернулся забрать с катка Виктора — и даже не умер, увидев его снова. Усталого, расслабленного и довольно улыбающегося — видно, что Никифорову нравилось такое состояние, нравилось выходить с тренировки — замученным, растрепанным, раскрасневшимся… «Как после секса», — мурлыкнул тогда Эрос, но в этот раз его горизонтальный намек не тронул Юри возбуждением, как обычно. Потому что это ложь. Потому что после секса выглядят не так: после секса сквозь слезы кричат «ненавижу». Юри знал. Юри слышал.