Сексопаника

Задумчиво смотря на экран телефона, где висел укоризненным оповещением пропущенный от Якова, Виктор с удивлением отметил, что живет у Юри уже неделю. Неделю с Юри ест, неделю с Юри спит, неделю с Юри общается на сокровенные (жаль, что только о себе) темы, пытаясь добиться взаимопонимания. Виктор коротко хохотнул — прямо как новобрачные в медовый месяц! Хотя у них пока всего неделя… но они же никуда не торопятся? «Особенно ты. Юри еще молод, а вот у тебя каждый день на счету, развалина. На льду с тростью не покатаешься. Хотя тебе уже пора вперед ногами в белых коньках». Виктор привычно отмахнулся от невеселых мыслей, спрятал телефон в карман пальто и поднял голову. Вовремя — на нос сорвалась крупная капля. — Апхчи! — Будь здоров, — машинально пожелал ему Юри, обернувшись лишь на мгновение, и снова зашагал вперед-назад под самым краем крыши остановки, будто если бы не дождь — он бы отошел еще дальше. Виктор вздохнул — куда уж дальше. После сеанса они решили пройтись пешком до дома — расстояние немного больше, чем до Ледового Дворца, но сойдет за тренировку, да и погода была хорошей… Была. Тучи сгустились так быстро, что даже Виктор, привыкший к ним за время жизни в Питере, оказался застигнут врасплох. Благо рядом была остановка — хоть они и успели прилично вымокнуть, пока до нее бежали. За полчаса и семь минут (Виктор сверил по часам на мобильнике) они успели подсохнуть, Юри от своих хождений высох даже сильнее. Виктор уже устал следить за ним. И поэтому, когда Кацуки в очередной раз развернулся и собрался пройти эти несчастные три метра в обратную сторону, он не выдержал: — Юри, у меня уже голова кружится, пощади! Может, присядешь? А то у меня сейчас к приступам еще нервный тик добавится, я с тобой потом за лечение вообще не расплачусь! Расплатился бы. Может, Юри этого не знал (хотя журналисты часто в статьях обсуждали примерное финансовое состояние живой легенды), а может, прикинул, что где-то (везде) в клятве Гиппократа запрещалось наносить пациенту вред… В любом случае он затормозил и гораздо медленнее подошел к сидящему Виктору. Потом подумал, напряженно перемялся с ноги на ногу, сомневаясь, будто это не лавочка, а как минимум скамья подсудимых, но сел — с таким лицом, будто на пожизненное. Лавочка была недлинной, еще и мокрой на добрую треть от косых капель дождя, так что расстояние между ним и Виктором осталось ладони две. Юри немного поерзал и затих. Виктор, искоса рассматривая его лицо, пару раз дернул футболку у себя на груди. Дождь влил сильно и неожиданно, пальто было расстегнуто — а бежали к остановке они слишком быстро, чтобы его застегнуть. Он промок: футболка, да и штаны сейчас неприятно липли к телу. Виктор чувствовал, что то, как он сам постоянно липнет к Юри, тому даже неприятнее. И вид у Юри при этом — болезненный. Вот только это не простуда… а что? Очки у Юри тоже намокли, капли подсохли на стеклах неаккуратными пятнами; Кацуки снял их и начал методично очищать краем свитера. Виктор только хотел пошутить, что на очках не помешали бы дворники, как в машине, а потом предложить к очистительным услугам свой рукав, оставшийся сухим под плотным пальто — и этим развеять (сгустить еще больше) атмосферу… Но тут послышался сигнал смс-ки. Виктор даже не удивился тому, что она от Якова. «Неужели не понимаешь, что чем больше перерыв, тем меньше шанс на возвращение в спорт?!» — буквы сообщения словно кричали, Виктор даже показательно прочистил пальцем уши — их заложило. Рефлекс, что ли? Но тренер зря переживал: он в любом случае вернется. Даже если это будет его последнее катание, даже если упадет и умрет прямо там на льду. «Тогда катайся сразу под похоронный марш». Не всерьез (или?..) задумавшись над этим, Виктор спрятал телефон в карман. — Это ведь твой тренер, да? — голос Юри был таким тихим, что Виктор с трудом расслышал его за шумом бьющихся о крышу тяжелых капель. — А? — переспросил он, полуобернувшись к доктору. — Твой тренер… — Юри замялся, а потом даже бросил быстрый взгляд ему в глаза — хотя практически сразу посмотрел вперед, где бежала, прикрываясь газетами и перепрыгивая через лужи, счастливо смеющаяся парочка. — Он ведь беспокоится за тебя. Ты не будешь ему перезванивать? Если это из-за меня, то я даже отойду, чтобы вам не мешать!.. Виктор коротко хохотнул и сделал широкий жест рукой, словно отмахиваясь от его лепета — на деле же задрал рукав пальто и задумчиво посмотрел на часы. — Не-а, дело не в тебе. Я не стесняюсь, — протянул он с легкомысленной улыбкой. — Просто и так знаю, что Яков хочет мне сказать — так что сэкономлю ему копеечку. Все же за границу звонить недешево! Виктор попросту устал слушать одно и то же. Это его жизнь — и он сам разберется, как ее просрать, чтобы не было потом мучительно больно. Ему хватает этого «мучительно больно» сейчас, продлевать не хочет, спасибо. Юри пару раз вздохнул, словно настраиваясь, и неожиданно заговорил: — А мой тренер, когда я… пропал, отнесся к этому спокойно. Позвонил один раз, а когда я объявил об уходе из спорта — он ответил, что я уже взрослый, решать мне, и пожелал удачи. — Кацуки замолчал. Виктор только собрался что-то спросить, еще не знал, что, но не хотел молчать… Оказалось, Юри еще не договорил: — Челе… тренер был хорошим, но… — Он не цеплялся за тебя и не давал тебе причин цепляться за фигурное катание? — мягко спросил Виктор. Чувство ненужности сквозило ноткой боли в голосе Юри и было слишком созвучно симфонии внутри него самого. Кацуки только кивнул, больше не поднимая головы. Виктор заерзал, пытаясь усесться поудобнее, в итоге откинулся на стену и вытянул ноги вперед: слишком длинные, они почти легли пятками запачканных ботинок в увеличивающуюся на глазах лужу. Виктор с задумчивым интересом уставился на прибывающую воду — просто потоп какой-то, того и гляди по улице ковчег проплывет… Интересно, а Юри тогда согласится вместе с ним подняться на борт? Хотя Виктор начинал подозревать, что для Юри лучше умереть, чем оказаться с ним в замкнутом пространстве. И это… делало больно его самооценке. Каждый раз, провоцируя Юри на бегство своими поступками, Виктор чувствовал себя мазохистом. — Яков только кажется таким добреньким — на деле он тоже за меня не цепляется, — неожиданно для себя проговорил Никифоров. Настолько неожиданно, что даже не успел спрятать в тоне обиду. И ревность. И целый букет «онменянеценит!», перевязанный ленточкой «поэтому и ушел от него!». Но Юри, казалось, не заметил: он издал удивленное «о» и затих, ожидая продолжения. Чувство, будто в мире только они одни, отгороженные от всех этим дождем, внушало странное… доверие, какого не было ни на одном сеансе в кабинете психотерапевта, так что Виктор продолжил: — Ты не знаешь — да и это особо не светили по телевидению, — но Яков уже нашел мне замену. У него имя почти как у тебя, — с легкой улыбкой заметил Виктор, ероша волосы на затылке. Да, имя — и только. Ни характером, ни внешностью Юрка на Юри не походил: они были в сторонах даже более противоположных, чем запад и восток. «И хорошо. Если бы тебя так тянуло на малолетку, как на этого Юри, об одиночестве в тюряге тебе бы приходилось только мечтать». Виктор невольно фыркнул. Если ему что и хотелось делать с Юрой, так это дразнить: наблюдать за его ершистой злостью было, словно домашнего кота против шерсти гладить. «Вот только тапок — коньков — этот котик тебя скоро лишит: когда займет твое место в команде». Очнувшись от мыслей, Виктор заметил, что лужа у его ног уже так разрослась, что затопила ботинки и промочила штанину. Бр-р-р, холодно! Подобрав ноги под себя, он продолжил: — Юрка парень способный — я его еще на юниорских заметил, где он золото взял. А потом он перешел во взрослую категорию, и мы начали тренироваться вместе. Да, — ответил Виктор на немой вопрос Юри, — Яков назначил нам тренировки в одно время — чтобы малец учился, смотря на меня. А я даже в полную силу не мог тогда кататься из-за глупого упрямства и нежелания отдать что-то свое. «Отдать — и стать ненужным. Пустым. Легкозаменяемым». От этих выводов его пробрало холодом — или это был ветер, хлестнувший порывом промокшую одежду, но Виктор заставил себя рассмеяться, чтобы это не укрепилось приступом: — Вот я дурной, да? Юри не рассмеялся. Он вообще никак не отреагировал, и Виктор вдруг впервые почувствовал неловкость. Впервые услышал эту гнетущую напряженную тишину, когда хочешь поговорить — чувствуешь, что надо — и не знаешь, о чем. Когда каждое слово воспринимают в штыки. А Виктор не хотел штыков. Виктор хотел мягких объятий. Хотел не боли — спокойствия. «Юри любит девушек. Помнишь?» Виктор помнил. Но он и не просил себя любить! Чтобы расслабиться, ему было достаточно, что его хотят. А Юри ведь хотел — если что Виктор и умел чувствовать, так это эмоции окружающих людей (О, эти эмоции сложно было не почувствовать в тот вечер, когда Юри на него упал. Они были очень… тверды). Это же его и калечило. Так сказать, профдеформация. Но вот чего Виктор не понимал, так это почему Юри бежит от прикосновений. Серьезно. Неужели он такой страшный?! — …если прикосновение тренера помогает справиться с приступом — значит, подсознательно ты веришь ему, видишь в нем защиту, — договорил Юри. Виктор, пытавшийся поймать свое отражение в мокрой стеклянной стенке остановки или хотя бы в луже (вдруг с ним что-то и правда не так?), пропустил начало фразы, но смысл уловил. — Хм, я о таком не думал, — признался он. Как любил говорить Яков, думать — не сильная его сторона, в отличие от прыжков и артистизма. О, артистизм у него и правда такой, что Виктор сам верит. До приступа верит. А Юри? Верит ли он или, как многие, не воспринимает его всерьез? Виктор обернулся на своего врача — но того, казалось, сейчас больше беспокоил не собиравшийся прекращаться дождь: Юри смотрел сквозь прозрачную крышу наверх, на небо, а Виктор смотрел на него. Такого же вечно пасмурного. В последнее время Никифоров стал ловить себя на мысли, что постоянно следит за Юри, пытается узнать все его реакции в тех или иных ситуациях, хочет узнать, как он смеется, огорчается, мечтает, улыбается, хмурится… Все — чтобы было проще представить его образ во время приступа, как попытался это сделать неделю назад. Пока не удавалось. «Зато с таким рвением сможешь сразу в детективы идти после завершения карьеры. Если раньше за слежку не посадят». Но он не следит! Он… старательно исполняет рекомендации лечащего врача, вот! — А ты? — задумчиво проговорил Виктор. — В ком ты видишь защиту? Юри был похож на того, кому она нужна. Но в ответ на вопрос он только вздрогнул и сказал: — Защищать надо от меня. На его слова наложился гром, и Виктор не был уверен, что расслышал правильно. Зачем защищать от Юри? Да ведь он такой смущенный и невинный на вид, это ему самому без охраны показываться на улице нельзя! Особенно в России! Стоп. Виктор вдруг осознал, что начал продумывать вариант… забрать Юри с собой? Яков явно не одобрит, если он что-то — кого-то — подхватит в Японии. Но ведь многие заводят домашних питомцев — собачек там, кошечек, свинок морских. Он заведет домашнего врача. Юри Маккачину понравится… — Что? — переспросил Виктор, растерянный от своих мыслей. — Я говорю, да когда уже этот дождь закончится? — спросил с тяжелым вздохом Юри. Небо своим серым цветом намекало, что не в этой жизни. — Надо мною тишина, небо, полное дождя, дождь проходит сквозь меня, но боли больше нет, — тихо пропел по-русски Виктор. Хотя что там пропел — так, промурлыкал под нос, ему бы Гошу с гитарой — и тогда можно было б, как раньше, концерт дать от всей души, так, что полиции жалобами оборвали бы всю линию! Юри явно прислушался — замер, теперь чтобы не… спугнуть? Виктор качнул головой — «ох, Юри, это я уже не знаю, как тебя не спугнуть». Допев, Виктор решительно поднялся на ноги и запахнул пальто. — Ты куда? Промокнешь ведь, дождь еще идет! — Юри быстро сообразил, что он хочет сделать, и теперь недоумевал. Никифоров отбросил со лба прилипшую челку — и развернулся: — Знаешь, как у нас на родине говорят в таких случаях? — с сумасшедшим весельем в глазах спросил он. Не менее сумасшедшая улыбка изогнула губы, когда Юри помотал головой. — Сгорел сарай — гори и хата! Все равно уже мокрые — так за что трястись? Кацуки не успел и слова сказать, как Виктор шагнул вперед, прямо под дождь, сделал еще шаг, еще — и запрокинул голову, ловя капли воды. Освежающие, теплые. — Вкусно! — засмеялся он и протянул к Юри руку: — Ну вот, я не растаял, тут безопасно. Идешь?

***

Идти? Да Юри умирал с каждой каплей, скользящей у Виктора по лбу, цепляющейся за его тонкие губы, затем срывающейся с гладкого подбородка и проникающей за ворот футболки. И там они наверняка продолжали свой путь, расчерчивали это идеальное тело своими мокрыми дорожками — как мог бы расчертить сам Юри языком и слюной. Интересно, а сказал бы сам Юри «Вкусно!» — проведя языком по этой светлой, словно снег, коже? «Вам было бы не до разговора тогда, Ю-ури». Кацуки тяжело сглотнул и качнулся вперед. Сгорел сарай — гори и хата. Юри и сам — горел. И шагнул наружу, чтобы потушить этот пожар. Но от одного только вида обеспокоенной мамы, встретившей их на пороге дома, огонь вспыхнул вновь. Правда, совсем другой: смущение. Юри опустил голову, наблюдая, как падают капли с отросшей челки прямо на чистый пол. Кап-кап. Кап-кап-кап. Что-то часто. Это с него или с Виктора? О, Виктор на обратном пути постарался на славу: Юри казалось, что тот специально лужи не обходил — а шлепал по самым большим, отчего-то весело улыбаясь, когда брызги попадали на самого Юри. «Может, он хотел увидеть тебя — мокрым?» — Божечки, да вы все промокли!!! — мама всплеснула руками и, топоча, убежала вглубь дома. Они с Виктором едва успели разуться и скинуть тяжелую, пропитанную влагой верхнюю одежду, когда она вернулась со стопкой пушистых полотенец и накрыла ими их обоих. Юри замешкался, и она начала вытирать его сама. Сквозь шуршание то и дело задевающей уши ткани Кацуки слышал, как мама его отчитывает: — Юри, надо было позвонить, мы бы с отцом встретили вас с зонтиками! И почему ты не вызвал такси? Только посмотри на Виктора, он же тоже весь мокрый!!! Юри не смотрел бы, даже если б мог. Но так как голову ему фиксировали крепко, просто таки борцовским захватом, у него в кои-то веки было оправдание. Мама закончила вытирать его, отошла на шаг назад, смерила взглядом с головы до ног и вынесла вердикт: — Так, живо греться на источники, оба! Юри даже не успел ничего сказать. Когда же за ними закрылась дверь в купальню, он хотел — да и мог бы — выйти, искупаться в другом месте… Но как было объяснить это Виктору? Вдруг тот опять решит, что Юри его бросил, вдруг из-за панической атаки Виктор утонет, обездвиженный своим страхом? Юри ведь такой везучий, что подобное вполне может произойти! Вот из-за таких мыслей он и оказался, одетый в одно сползающее с бедер полотенце, наедине с Виктором, который тоже был одет (или раздет?) по последней моде горячих источников. Был. — Вау, онсэн! — воскликнул Виктор и широким жестом сдернул полотенце, закинув его себе на плечо. Ткань хлестнула по спине — точнее, даже ниже, но Юри уже резко отвернулся. Хотя все равно успел заметить желтые, почти прошедшие следы синяков на задней поверхности его бедер. «Следы твоего страстного набрасывания, Юри. Твои следы». Юри гулко сглотнул и практически рухнул в воду. Он знал, что будет горячо, что надо заходить постепенно, дать коже привыкнуть, не обжечься — да и тепловой удар не получить. Но сейчас ему хотелось, чтобы такие четкие мысли о том, что Виктор им отмечен, затуманились душным паром. Чтобы горячая вода растворила его кожу, мышцы, и стало легче. Ками-сама, пожалуйста, пусть ему станет легче! Кажется, пар таки затуманил ему разум: когда Юри более-менее пришел в себя, он заметил, что Виктор был не в воде — сидел в шпагате прямо возле нее на каменном полу (камни тоже нагревались и были теплыми) и тянулся. Сейчас — левой рукой через голову к правому носку. Глаза его были прикрыты, так что Юри решился немного задержать взгляд — просто чтобы оценить физическую форму своего кумира, когда еще представится такой шанс!.. А форма была превосходна. По подтянутому, без излишков жира, телу катились капельки воды: по светлой коже, от выпирающих ключиц — вниз, затрагивали светло-розовые соски, потом помечали влажной дорожкой кубики пресса и уходили ниже… На границе с пепельной полоской волос в паху Юри их потерял — вспыхнув, отвернулся, чтобы не потеряться самому. Даже слишком быстро отвернулся: в голове все закружилось, и ему пришлось подплыть к бортику и опереться, чтобы не уйти под воду. Но воображение все равно в красках нарисовало все так, что Юри был рад горячей воде — обильно покрасневшие щеки можно списать на нее (если бы все можно было так просто объяснить). И человек с таким телом думает об уходе из спорта? Юри опустил взгляд вниз, посмотрел на себя, немного искаженного волнующейся водой — хотя и без нее смотреть особо не на что, сказывались все же его старания не притягивать взгляды, висели излишками на боках. И невесело хмыкнул: тогда ему с его телосложением нечего было думать даже о приходе в спорт. — Юри, давай разминаться со мной! — позвал Виктор, но Кацуки, что-то пробормотав отрицательно (жалобно), даже не посмотрел в его сторону. И вообще отвернулся, мечтая завязать прохладным полотенцем, что лежало у него на голове, себе глаза. И уши. И вовсе спеленать себя полностью. «Хочешь поиграть в связывание? А ты затейник!» Или вообще нырнуть сейчас в горячую воду — и не всплывать. Но в онсэне не принято нырять. В онсэне не принято ТАК смотреть на других мужчин, как он смотрел на Виктора. Вообще не принято ТАК смотреть на других мужчин! Юри это знал. Кто бы теперь и Виктора просветил? Кацуки не мог — у него горло перехватывало от рвущегося наружу стона каждый раз, как только он чувствовал этот изучающий пристальный взгляд. Может, ему казалось, может, он все надумал, но Юри боялся оборачиваться. Боялся удостовериться, что ему не кажется. Боялся столкнуться взглядом с Виктором. Боялся начать рассматривать его в ответ — еще более жадно и пристально. Боялся, что нарушит правило «смотреть, но не трогать» — которое, впрочем, никто из них и не устанавливал. Виктор хотел прикосновений, нуждался в них — а Юри отчаянно не хотел признаваться, что он тоже в этом нуждается. Руки ощутимо горели этим желанием даже под горячей водой. «Перестань сопротивляться, Юри! Как только Виктор войдет в воду — голый, — посмотри на него. Одного взгляда будет достаточно: томного, эротичного; и тебе даже говорить не придется — можешь речь не продумывать! А вода сойдет за смазку…» Юри напряженно замер от этих мыслей и потому отлично расслышал сзади тихий плеск. Легкая волна щекотно прокатилась по его спине, лизнула жарко шею, как изголодавшийся любовник. Виктор вошел в воду.

***

Горячая вода и правда успокаивала. Виктор расслабленно положил локти на бортик и запрокинул голову, чудом не уронив с нее холодное полотенце. Ка-а-айф. Ему было настолько хорошо, что он даже забыл о своем намерении как можно внимательнее рассмотреть Юри, раз шанс подвернулся: а то под его повседневной и повсеночной одеждой, а-ля «могу провести под ней еще одного человека, и никто не заметит», рассмотреть что-то нереально. Как и нереально потом представить подробно его образ в голове. Полотенце таки плюхнулось назад, Виктор тут же встрепенулся, вернул его обратно на макушку — и перевел взгляд на Юри. Подавил неуместный смешок: бассейн был не таким уж и большим, но Юри вжимался в его противоположный край так, словно пытался прикинуться еще одним камнем. Румяным, пугливым и отфыркивающимся от стекающей с челки воды. В общем, безуспешно. Виктор хотел было пошутить чем-то вроде «выходи, подлый трус!», но все ехидство вышло из него очередным громким: — Апчхи! От этого звука в голове зазвенело — но не так, как при приступе, так что он даже не обратил внимания. Виктор почесал нос, вяло ответил «Спасибо» на пожелание здоровья от Юри — и даже не осознал, на каком языке это произнес, — громко шмыгнул растаявшими в жаре соплями и закрыл глаза. Кажется, он заболел. Кажется, он болен давно. Кажется, Яков знал это еще до его отлета — припечатал напоследок, что Виктор совсем больной. Хотя это действительно так. Приступы паники здоровья ему однозначно не прибавляли. — Ты заболел. Это не было вопросом, так что Виктор позволил себе не отвечать. Горло уже немного драло коготками, обещая, что если он не вылечится, завтра выплюнет в приступе кашля свои чемпионские легкие. Но он вылечится. И вообще, не так уж он и болен, даже температуры наверняка нет! Чтобы проверить это, Виктор с тихим плеском поднял руку и положил ее на лоб. Без толку. Вода была уж всяко горячее его, так что лоб казался даже холодным. — Температура? На этот раз Юри задал вопрос. Виктор со вздохом пожал плечами и раскрыл глаза. Кацуки сидел уже значительно ближе, и вид у него был не испуганный. Скорее беспокойный. Неужели он так плохо выглядит? — Попробуй ты — я сам не чувствую, — попросил Виктор без всякого подтекста и закрыл слезящиеся глаза. Да что ж ты будешь делать, почему у него все внезапно и незапланированно? Приступы. Перелет в Японию. Простуда эта. Желание, чтобы Юри его коснулся. Последнего Виктор и правда так хотел всю эту неделю, что, когда почувствовал на своем лбу осторожную ладонь, решил — перегрелся. Но капли с нее стекали вниз и щекотали наверняка некрасиво покрасневший нос очень даже ощутимо. Прежде, чем Виктор поймал себя на желании об эту руку потереться или схватить ее и опустить ниже, Юри уже начал отодвигаться. — Вроде нет… — неуверенность в его тоне сквозила, как ветер через распахнутое окно. Сильно. Виктор и решил этим окном воспользоваться — раз уж двери Юри запирает. — Просто надо пробовать губами, а не рукой, — проговорил он и закрыл глаза. Дескать, вот, Юри, я на тебя не смотрю. Так ведь не страшно? Видимо, да. Вода колыхнулась, защекотала уже высохшую грудь; Виктор лишь усилием сдержался, чтоб не передернуться — спугнет же. Только голову повернул послушно — вот, чтобы тебе было удобнее, Юри. Все для тебя. Губы у Юри оказались влажными (облизывал?) и немного потрескавшимися. Нос его уткнулся Виктору в макушку, но дыхания тот не чувствовал. И вообще прикосновение было скованным и деревянным настолько, что казалось неживым, будто манекен прислонился. И длилось всего пару секунд. — Нет у тебя темпер… Ой! Виктор сам не знал, как его руки оказались у Юри на спине. Привыкнув контролировать даже кончики пальцев, чтобы выражать музыку всем телом, без остатка, он совершенно терял контроль в разрушающее мгновение приступа. Но сейчас-то почему? Сейчас-то он чувствовал себя хорошо! А притянув Юри себе на колени — даже лучше. Обложив себя матами так, что с высоты своей самооценки мог упасть и не разбиться, Виктор осторожно раскрыл глаза. И понял по судорожно расширенным зрачкам и частому-частому дыханию (такому близкому и сильному, что Виктор ощущал его на своем лице!): приступ сейчас будет у Юри. Блядь. Если сказать, что это случайно — поверит? «Случайно оказался голым, случайно заболел, случайно подманил к себе, случайно заставил поцеловать, случайно усадил на свои колени и — случайность из случайностей! — сжимаешь рукой его зад. Пф, конечно поверит, Витя, говно вопрос!» Опомнившись, Виктор разжал руки (и когда только правая успела сползти так низко?) и с ослепительной улыбкой заявил: — Значит, ты меня вылечил своим поцелуем, Юри! Судя по взгляду — обиженному, злому, — новоявленный лекарь уже хотел это исправить.

***

Юри всегда предпочитал бежать от проблем. Жалел, что один раз уже замешкался, остановился — и позволил Эросу выбежать вперед, но с тех пор пообещал себе быть быстрее — чтобы не пришлось опять сбегать за границу, оставляя свой дом и семью. Ощущая голым задом такие же голые (и почему нельзя купаться в одежде?!) бедра Виктора, а плечом — его грудь, Юри тоже хотелось бежать — так быстро и так долго, пока он не упадет замертво. И побежал — если б был уверен, что сможет сейчас хотя бы встать. «Ну почему же — что-то да встанет». Юри хотел было возразить, что отлично себя контролирует, но рука Виктора прошлась по его пояснице — медленно, то ли специально, то ли из-за сопротивления воды. Кацуки шибануло током, словно в воду пустили электрического угря, и он выгнулся так, что в спине слышно хрустнуло. Дыхание мгновенно сбилось, он даже рот приоткрыл — чтобы не задохнуться, носа уже явно было недостаточно. «А теперь еще губы облизни. Прямо глядя в глаза, давай, он уже почти твой!» Юри поймал себя на том, что наклонился слишком близко. Слишком. Почти как для поцелуя. Он и правда собирался поцеловать Виктора, навис прямо над его губами — приоткрытыми, — чувствовал его дыхание! «Всего пара сантиметров, Юри. Ты же, как фанат, знаешь, что Виктор глубоко изучал французский — он не растеряется…» Очередной выдох вырвался у Юри истеричным смешком, и Виктор недоуменно сморгнул, прерывая гипнотизирующий контакт. Отпрянув, насколько мог, Юри разозлился: на руки Виктора — отпусти! — на себя — встань! «А ведь тебя никто не держит. Ты сам в него вцепился, ай-яй-яй, Юри!» И правда. Вцепился так, что следы будут, так, словно уже пытался найти опору, чтобы подняться и опуститься на член, горячий даже под этой водой, ощутимо прижимающийся к его бедру. Кажется, он даже дернулся сейчас, вставая?.. Кацуки гулко сглотнул, оттолкнулся от Виктора и взвился на ноги, как ошпаренный. И попятился, попятился назад, молясь, чтобы не поскользнуться на дне бассейна. Виктор проводил его непонимающим взглядом, нахмурился и начал подниматься. «Вот сейчас и увидишь — встал или нет». Нет! Из источника Юри выпрыгнул, чуть ли не сделав тулуп (в последний момент таки поскользнулся и немного повернулся в полете). А потом замахал рукой, второй пытаясь повязать полотенце на бедра. Обе руки тряслись невыносимо. — Не-не, не торопись, Виктор! — и голос тоже дрожал. Жалкий, какой же он жалкий! Юри сглотнул вязкую слюну, с усилием постарался улыбнуться дружелюбно: — Наслаждайся источниками, отогревайся, а я… просто плохо переношу жар! «О, жар ты всегда переносишь в себе. Заставь уже его гореть с тобой — станет легче!» Виктор кивнул и опустился в воду. Видеть, как скрывается под ней его тело, и понимать, что мог — мог! — сейчас на него не просто смотреть, а делать гораздо большее, было почти больно. Но Юри давно уже решил — пусть лучше больно будет ему. О том, чтобы дождаться Виктора, не было и речи. «Не дожидайся — сходи к себе в комнату и начни растягиваться. Не так, как Виктор сегодня на камнях — растяни себя для него, вам же еще спать вместе, Юри…» После этой мысли Юри уверился — ночевать сегодня дома не сможет. Ему вообще надо оказаться от дома — и от Виктора! — как можно дальше! И зачем, зачем он только согласился на эту дурацкую проверку температуры? Потому что чувствовал себя виноватым — ведь это из-за него Виктор попал под дождь и заболел? Ну так Виктор вышел бы из онсэна, мама дала бы градусник, все было бы в порядке! «И ты?» Возле своей комнаты Юри споткнулся, ударился о стену плечом, ушибленно всхлипнул и поспешил зайти внутрь: надо переодеться и сбежать, пока Виктор не вернулся. С ним ничего не будет в порядке. И становится только хуже. Мимо мамы, забирающей продукты из машины перед домом, Юри почти смог проскользнуть незамеченным. Почти. — Юри? — громко удивилась она. — Ты куда в такое время? Он вздрогнул, сбился с шага, заслышав ее голос, но не замедлился — постарался сделать совсем не испуганно-возбужденно-страдающий вид и пробежал мимо легкой трусцой. — Решил потренироваться! — первая отмазка, что пришла ему в голову. «Снова лжешь, Юри? Снова повторяешь прошлое?» Тогда он тоже сказал, что решил потренироваться — поэтому и уезжает за границу. Но сейчас он наоборот хотел избежать повторения. — Не задерживайся только! Удачной дороги! — крикнула мама ему вслед, но Юри уже скрылся за поворотом. Впрочем, через десять шагов, когда встречный ветер немного охладил разгоряченные мысли, он вернулся — и попросил маму не оставлять Виктора одного. А еще предупредил, если тот начнет… волноваться (не скажешь же «умирать»?) — его надо взять за руку, и все будет хорошо. Мама успокаивающе ему улыбнулась и сказала, что найдет, чем занять гостя — у них еще записи первых выступлений Юри не смотрены… Уходить ему тут же расхотелось, но было нужно. Во второй раз за вечер покидая дом, Юри надеялся, что мама пошутила. Или что эти самые записи она не найдет. Да и должно же ему хоть в чем-то повезти? К своему удивлению, он и правда направился к Ледовому Дворцу. Хотя, с чего удивляться: Юри привык находить в тишине и одиночестве льда утешение, привык выражать здесь свои обиды, переживать неудачи, привык выкатывать проблемы — и так отрешаться от них. Когда с десяток раз упадешь на задницу и пару-тройку раз впишешься носом в бортик, душевные переживания как-то быстро отходят на второй план. Привык… Отвыкать было, словно лишаться сердца, но он это сделал. Позволил себе лишь иногда надевать коньки. Вот и сейчас нагрузить буквально ноющее от желания прикосновений тело, чтобы оно устало и хотело только упасть на кровать (плевать уже, с кем!) и отрубиться, определенно, было хорошей идеей. Если Юко и удивилась, увидев его — запыхавшегося, с еще мокрыми после онсэна или уже мокрыми от пробежки волосами, — то виду не подала. — Я не видела тебя так давно, но сейчас мне кажется, что этих лет не было вовсе, — улыбнулась она. Юри, потупившись, вспомнил, что до ухода частенько прибегал сюда в позднее время: насмотревшись дома на катание Виктора, он осознавал, что делал какой-то элемент совсем неправильно, и тотчас же, пока еще в памяти свежо, бросался обкатывать открытие. Сейчас он тоже насмотрелся на Виктора, но хотел, наоборот, затереть воспоминания. Первое касание льда для Юри всегда было чем-то… интимным. Трепет в груди, напряжение во всем теле, ноги дрожат — и дыхание перехватывает, когда лезвие оставляет первую полосу. «Словно царапаешь спину еще неопробованного любовника». Тихий шорох заглушил голос в сознании; глухой звук от каждого его шага был просто оглушительным в ночной тишине катка, рассыпался эхом, обволакивал и успокаивал. Каток был свежезалит (даже стыдно было его портить), слишком скользкий — но Юри, пока доехал до центра, уже обрел равновесие и отталкивался увереннее. Через круга два по катку он понял, что просто проката недостаточно. В теле нет усталости, а в мыслях — только воспоминания, как он в прошлый раз сбил Виктора с ног. «И лег сверху, облапал, потерся стояком — не забывай». Юри мечтал забыть. Но сейчас, застыв на месте, он старался вспомнить совсем другое. За эту неделю он многое подсмотрел у Виктора — со стороны, на лед больше не выходил вместе с ним, но оставался неподалеку и готов был прийти на помощь. Пока приступов больше не было, и Юри не знал, к выздоровлению это или просто затишье перед бурей. Но был больше чем уверен: с таким гнетущим затишьем грянувшая буря точно сорвет крышу не только у его пациента. В любом случае сейчас он был рад, что ему довелось понаблюдать за тренировками Виктора Никифорова. За тем, как рождаются и оттачиваются его идеи, за… процессом. Как был сногсшибателен конечный результат — обкатка была не менее прекрасна; Юри часто ловил себя на восхищенно-испуганном вздохе, когда Виктор разворачивался спиной, делал резкий взмах правой ногой — и отрывался ото льда в четверном сальхове. И тут же, едва приземлившись, прыгал тройной тулуп. Юри хотелось бы кататься также. Но никакая готовая программа в голову не приходила — а те, заученные в прошлом, он не вспомнил бы, даже если хотел… Да и не хотел вспоминать — ведь в прошлом Юри никогда не тренировал их один. Всегда тренировал с ним. Виктор обкатывал на каждой тренировке две короткие программы, словно не мог решить, какую выбрать. Задумчиво ковыряя зубчатым торцом конька лед, Юри раздумывал, какую ему взять. Одна была легкой и невинной — по смыслу, по технике это был просто ужас, нечего и думать, чтобы выполнить все в точности так, но… Но он же может просто обозначить прыжки? Здесь нет судей, нет зрителей. И Виктора — нет. Впервые за столько времени нет рядом — и тело Юри впервые не сковывает напряжением. Он может дать себе свободу, может позволить… выкатать сексуальное желание — как когда-то советовал Крису. Ведь у друга же получилось? На фото он выглядит вполне здоровым, может… может, и у Юри получится тоже! Может, сегодня ночью он впервые сможет не ощущать спиной и поджимающимися ягодицами присутствие Виктора, сможет избавиться от настойчивого желания развернуться к нему лицом, придвинуться, поцеловать его дразняще открытую грудь — и распахнуть халат больше. Видение обнаженного Виктора в его кровати волновало даже сильнее, чем ощущения его тела на источнике… Юри выбрал вторую программу. Все еще стоя на месте, он робко повел дрогнувшими руками вдоль тела. От груди — к концентрации желания, к паху, где тренировочные штаны немного натянулись. Но не лаская себя — просто демонстрируя. Хватит — столько лет жил, постоянно испытывая желание к другим, пусть… пусть теперь желают его. Сейчас безопасно. Губы непривычно изогнулись в вызывающей улыбке; Юри коснулся пальцами сосков через футболку, обвел их — и резко взмахнул руками, словно распахивая халат. Словно оставаясь совершенно обнаженным. «Да, Ю-ури, правильно!» Ликующий голос Эроса — такой привычный — отчего-то прозвучал до томительной дрожи похоже на голос Виктора. От этого жар опалил щеки Юри и прокатился ниже, сконцентрировался огнем в паху. Еще не пожаром — но близко. Хорошо, что рядом никого нет. «А ты представь, что есть. Представь, что катаешься не один, что кто-то дотрагивается, поддерживает тебя, что твое тело сплетается с другим, словно в страсти на простынях. Послушай музыку — она ведь не для одиночки!» Юри слушал. Динамики не надрывались, как на тренировке Виктора, они вообще молчали, но музыка звучала в голове Юри и была нежной, плавной, без хрипов. Хрипами изо рта вырывалось его собственное дыхание, но он слышал только скрипку — и сейчас она взвивается пронзительно вверх! «Ожидаемая, но внезапная, как первое проникновение, да?» От мысли по телу прошел спазм, волосы на руках встали дыбом. Юри резко повернул голову — и усмехнулся с вызовом невидимому партнеру. Возьми меня, если сможешь. «А если не сможешь — возьму сам», — промурлыкал Эрос. Не отмахнуться. Он был уже не только в голове Юри — он расправился на все его тело, от страстно приоткрытых влажных губ до кончиков пальцев на ногах. И сейчас Юри не боялся, позволял ему это: рядом никого нет, он никому не навредит. Сейчас можно побыть собой. Юри закрыл слезящиеся от быстрого (хотелось еще быстрее, быстрее!) скольжения глаза. Теперь по программе хлопок над головой — ладони его чуть обожгло от хлесткого движения, но как идеально этот звук вписался в звучащую в голове мелодию! «Словно шлепок по голому, липкому от пота телу, да?» Да. Теперь кораблик с выходом в тройной аксель. Юри прыгнул одинарный — не рискнул. Да и сейчас не хотел думать о неудачах, ведь он не проиграет в главном: он красотка, которая соблазняет плэйбоя. Техника не главное, если цель уже у его ног! «На коленях, Юри. Его губы приоткрыты — дашь ему поцеловать себя? И не в щеку, Юри. Даже не в губы…» Кацуки отпустил руки, чуть оттянул резинку штанов, будто хотел приспустить их — но только подразнился. Обняв себя руками, он закружился на месте, быстро — чтобы продемонстрировать себя со всех сторон. И главный наблюдатель мурлыкающим голосом Виктора комментировал: «Ты прекрасен, Юри». «Ты двигаешься вкусно. Я хочу попробовать тебя». «А ты? Хочешь меня? Покажи, как сильно ты хочешь меня!» Очень сильно. Юри снова облизнул уже припухшие губы и в изнеможении прикрыл глаза, разгоняясь. Сердце бахало в груди, дышать было сложно — что-то наполняло его, распирало ощущением безбашенной раскованности. Хотелось смеяться в голос. Хотелось стонать — под музыку, это идеально впишется, как хлопки-шлепки. Хотелось раздеться и лечь на лед, покататься по нему — чтобы хоть как-то остудить жар тела! Хотелось сгореть в этом жаре без остатка. И не одному. Ведь танец… он должен быть для кого-то. Иначе в чем смысл? И пусть здесь не было зрителей, Юри знал, для кого он танцует. «Верно, он уже наш. Соблазни его, Юри, сделай это — ты ведь хочешь? Да у тебя член твердеет при одном только его взгляде — не обманывайся! Сдайся — и вот увидишь, тебе понравится, как нравится это представлять сейчас!» Напряжение нарастало, нарастало, уже болезненное — его надо было выплеснуть, надо было, чтобы не сойти с ума, чтобы сердце прекратило ускорять свой темп, чтобы уже удалось вдохнуть полной грудью! В голове музыка уже не звучала — там все туманилось, в глазах тоже, Юри смотрел вперед — и видел только расплывающийся лед. Белый — как кожа Виктора под его пальцами. Тело двигалось само, словно он уже заучил программу — но Юри катался, не задумываясь. Последняя дорожка шагов, разогнаться, резко развернуться спиной, отвести ногу… Этот прыжок Виктор исполнял с двумя поднятыми руками. Решившись, Юри взвился вверх, прижимая руки к себе, словно обнимал партнера. «Как обнимают при оргазме, на пике, прижми его теснее, раскройся больше, Юри!» Юри и раскрыл — глаза. Во вращающемся калейдоскопе льда, бортиков и трибун заметил выбивающееся пятно — ясно, словно при стоп-кадре; тело разом ослабело, нога, уже коснувшаяся льда, подвернулась. Упал он плохо: не сгруппировавшись даже, перекатился несколько раз — лед-лоб-потолок-затылок-лед-потолок — и уткнулся лицом в снежную крошку. Замер. В ушах грохотало сердце, сбитое дыхание вырывалось хрипом, боль уже начала кусать тело, намечая будущие синяки, холод льда замораживал щеку и кончик носа, а в голове была только одна мысль: «Показалось?..» — остальные он рассыпал по льду. Наверняка показалось, он просто не мог быть здесь! Да и Юри катался без очков, с такого расстояния могло показаться! Но надо встать, чтобы проверить точно, надо… Он попробовал пошевелиться — просто подтянуть руку ближе к телу, упереться и привстать… Ребра прошило болью, словно его переехал каток для заливки льда; в глазах взорвались все прожекторы разом — и Юри лег обратно. Да точно показалось, так что он может полежать! К тому же говорят, что при ушибах надо приложить лед? Вот он и вылечится, главное не шевелиться… Как же хочется спать… — Юри! Господи, ты в порядке? Кацуки сначала отстраненно подумал, что это снова Эрос говорит голосом Виктора. Хотя тот скорее сказал бы, что Юри, если еще полежит на груди, отморозит себе кое-что, и явно забота была бы не такой… настоящей? Юри с трудом раскрыл глаза и увидел, как Виктор перемахивает через бортик, легко взмахивает руками, ловя равновесие, и скользит к нему. Чтобы прикоснуться. Сил сразу прибавилось. — Да-да, в полном! — попытался крикнуть Юри, но вышло жалкое сипение. Он подтянул колени к груди, уперся в лед руками — они почти не тряслись, ноги тоже, спину только прострелило, но Кацуки прикусил губу, чтобы не застонать — и попытался встать… Над головой раздался тяжелый вздох, потом чужие руки, скользнув под мышки, осторожно подняли его. Во рту почувствовался тошнотворный вкус крови — так сильно он закусил щеку изнутри; Юри отчетливо замутило. Он попытался отпихнуть Виктора, но тот только обнял его, прижал к себе крепче — так, что Юри уткнулся носом и губами ему в шею. От Виктора свежо и сладко пахло шампунем, как в ту, первую ночь, и еще немного — потом. Словно он бежал. Словно он спешил за Юри, когда тот изо всех сил пытался оторваться. «Но куда тебе соревноваться с пятикратным чемпионом, верно? Отдай ему награду. Отдайся». Юри глубоко вдохнул запах Виктора — словно хотел запечатать его в памяти, в себе — и обессиленно пробормотал: — Виктор, отпусти. — Если бы Виктор это сделал, Юри бы сразу прилег у его ног — собственные подгибались, не слушались. Кажется, падение вышло серьезнее, как бы не сотрясение... Руки на спине напряглись, но не разжались. — Ты же едва на ногах стоишь, почему просишь о таком? — судя по тону, Виктор немного злился. — Тебе так противны мои прикосновения?! В голове били кастаньеты — прямо по стенкам черепа; смычок скрипки пилил нервы, играя мелодию, под которую Юри недавно танцевал… В общем, он был просто не в состоянии спорить: — Ты мне не противен. Наоборот, я тебя хочу.