Сексопаника

«Вылечи», — выдохнул Виктор в губы Юри и понял, что сейчас сходит с ума даже сильнее, чем в момент приступа. И хотел углубить их общее безумие. Углублять поцелуем было неудобно: оправа очков мешала даже обнять лицо Юри, взять его мягкие щеки в чашу ладоней; огромные стекла скрывали Юри, как экспонат в музее (который, несмотря на табличку «Не трогать!», хотелось не только трогать). Боже, надо купить ему линзы! А пока долой всю одежду! Торопливо отстранившись, Виктор снял с Юри очки и довольно прижался обратно, впервые касаясь сухих губ. Очки он постарался положить на тумбочку — не глядя, правда, так что не был уверен, что получилось, но грохота вроде не услышал. Только если грохот своего сердца. Или не своего? Глаза у Юри были закрыты, словно он боялся смотреть на мир — на него? — без очков; Виктор поцеловал правый уголок его губ, потом, дразня, провел языком по нижней губе до левого… Юри глухо всхлипнул и вцепился пальцами в его халат выше, но не отстраняя — притягивая. Виктор слегка пососал его губу, а когда Юри снова тихо простонал — скользнул языком ему в рот. Юри целовался неумело — но очень старательно. Виктор не поспевал за ним, пару раз хотел притормозить — я все еще не убегаю, Юри! — но для этого сначала надо было хоть немного отстраниться. «Ну и бог с ним, с умением!» — решил Виктор, смеясь в поцелуй. Главное — желание! Все придет с опытом, все придет потом, потом Виктор покажет как надо, даст пару уроков, мастер-класс, оставит на дополнительные занятия… Ай! Виктор вздрогнул всем телом, словно в прорубь нырнул — или, скорее, его нырнули. Юри его укусил! Не сильно, не до следа — но ощутимо, прямо за нижнюю губу! Виктор потрясенно прижал пальцы к влажной губе, уже забывая про укус, про свои планы, про все: Юри вызывающе посмотрел на него с расстояния в какие-то сантиметры, а потом медленно облизнулся. Словно говоря: «Это только начало. Не боишься?» Кажется, Виктор разбудил монстра. Кажется, он находил этого монстра очень милым. «Надейся, что сексоголизм не передается через укусы. И через постель. И вообще предохранение лишним не будет, мало ли…» Виктор чуть не возразил вслух: да нет же, он уверен, Юри чист! «Как первый снег, ага. Но я вообще-то о тебе — еще заразишь его своим страхом, а он и так весь трясется». Юри не трясся (ну, может, немного). Зато сейчас он вполне походил на нечистого: на демона, суккуба или инкуба, без разницы! И Виктор был рад, что столько в жизни грешил, раз заслужил его. То есть, вот она какая — болезнь Юри? То, из-за чего он так страдает? Да это же совсем не страшно; вот, Юри сейчас явно все нравится! Все хорошо! А будет — лучше. Виктор чуть приподнялся (хотя было тяжело: отпускать его по-прежнему никто не хотел) и пропустил руку между их телами. Кончиками пальцев провел по смуглой груди, поджавшемуся животу, ниже… Юри распахнул глаза, когда они почти коснулись члена — но Виктор, легко улыбнувшись, лишь зацепил основание ствола и спустился дальше. Мягко стянув с Юри трусы (тот ноги поднял одну за одной, помогая), Виктор с нажимом провел большим пальцем по расселине между ягодицами. А потом еще раз, теперь задержавшись на тесно сжатом анусе. И качнул головой: Юри всегда… такой зажатый! Даже сейчас, даже когда уже решился. Но делать ему больно Виктор совсем не хотел: — Юри, — позвал он, продолжая мягко поглаживать его. — У тебя есть смазка? — Н… нет, — Кацуки еще немного похлопал затуманенными глазами и, словно не выдержав, отвел взгляд. Все еще смущается? «Ну, его гладит между ног, собираясь трахнуть, кумир детства, да к тому же — пациент. Даже не знаю, с чего тут смущаться?» Виктор тоже не знал. Он не воспринимал сейчас Юри как своего врача — не то чтобы он был против ролевых игр, но не в первый раз же! Юри был просто человеком, к которому он испытывал… желание. «Желание воспользоваться им в своих целях». Нет! Цель у них общая! «Цель общая — а слюни тут пускаешь только ты». Хм — на это Виктору было нечего возразить. Разве что воспользоваться — не пропадать же добру? Торопливо засунув пальцы в рот (Юри сам облизнулся, жадно следя за ним), Виктор сплюнул вдобавок в ладонь и снова потянулся вниз. Не дотянулся. — Не надо! — почти взмолился Юри, сжав его запястье. Виктор нахмурился: смущается? Или брезгует? Слышал он, что японцы помешаны на чистоплотности… — Не переживай: я не заразный, — попытался отшутиться Виктор. Хотя презерватив бы точно не помешал — как и смазка, — но бежать до ближайшей аптеки сейчас? — Я просто не хочу, чтобы тебе было больно, Юри! Не надо стеснять… Почувствовав, как Юри пяткой погладил его зад через халат — а потом вовсе забрался под ткань и пальцами (холодными!) провел между ног, по мошонке, Виктор пересмотрел определение стеснения. Юри не стесняется. Юри определенно издевается! Или проверяет его сердце на прочность: своеобразная диагностика, да. Боже, когда пальцы надавили на его невыносимо чувствительную мошонку сильнее, начали потирать круговыми движениями, Виктор уже готов был начать молиться. Матами, потому что больше ничего в голове не было. Юри, почему ты такой охуенный? Обо всем, что хотел, Виктор забыл, не заметил даже, как Юри опустил ногу. Очнулся, когда тот взял его за уже высохшую руку и положил себе на бедро, пододвигаясь ближе: — Не переживай. Я себя уже растягивал, — произнес Юри напряженным голосом, губа его чуть тряслась. Но Виктор не успел ничего спросить. — Трахни меня, Виктор. Я уже не могу больше терпеть! От этих слов у Виктора в груди перехватило — и ухнуло вниз; он невольно дернул бедрами, проезжаясь по коже Юри влажной от смазки головкой. Он и сам уже больше не мог терпеть. — Сейчас-сейчас, мой хороший, — пробормотал Виктор, выпрямляясь. Юри жалобно простонал, потянулся следом, такой… трогательный. Не оторваться! Невозможный! Виктор думал, что Юри будет осторожным, нерешительным, что его придется подталкивать. И был готов к этому! Но Юри налетел на него ураганом, пожаром, прочей неуправляемой стихией, и Виктор сначала даже испугался потеряться в ней. В нем. Потом думал, что уже поймал волну — все в порядке, Юри раскрепощенный, потому что Виктор его раскрепостил… Как вдруг выясняется, что Юри растягивал себя — до него и без него. А может, для него? От краткого видения Юри, вводящего в себя фаллос перед зеркалом, закусывающего губу, когда игрушка скрывается внутри почти полностью, Виктора совсем повело. «Больной ублюдок». Да, больной! И сейчас как раз занимается лечением! Виктор едва успел наскоро смазать слюной хотя бы себя (чтобы совсем на сухую не толкаться), прежде чем Юри тесно притянул его, обняв за таз ногами. Снова торопится, снова… сводит с ума! Направив член рукой, Виктор мелко задергал бедрами, проталкиваясь. Тесно, так тесно, просто невозможно! Виктор хотел быть медленным, осторожным — но Юри сам поднял бедра ему навстречу, и головка члена вдруг скрылась внутри. За ней и весь ствол. А Виктор словно удар под дых получил. Он согнулся, упираясь макушкой в рвано поднимающуюся грудь Юри, и замер, пытаясь отдышаться. Как немного смог — поднял голову и столкнулся с Юри взглядом. Тот смотрел на него во все глаза — такие большие, что Виктор, казалось, отражался там целиком. И, судя по быстро скатившимся слезам, Юри было больно. Виктор и сам это понял: он был узкий! Слишком узкий для обещанной «разработки», слишком от слова «Юри, милый лгунишка, и зачем ты соврал?»… И ладно — двигаться бы дальше, подумать бы о себе, как делал это всегда, но Виктор не мог шевельнуть и членом (особенно им), когда Юри плохо. Вот как сделать, чтобы ему полегчало, а? «Просто Вите надо выйти». — Тихо, тихо, — зашептал Виктор, опуская руку на член Юри — еще твердый, пусть и немного упавший, но это хороший знак, все не так плохо! — Сейчас все пройдет! Если хочешь, я могу выйти, попробуем потом! Юри отчаянно покачал головой, а потом почему-то убрал его руку от своего члена. — Я в порядке! —заверил он не очень убедительно. Виктор не успел больше ничего спросить: Юри совершенно противозаконно сжался внутри. А потом еще раз, дольше. У Виктора, и так не чувствовавшего себя свободно, подкосились колени, потемнело в глазах и снизу доверху пробрало мурашками. Едва сдержавшись (вроде, тут стены тонкие), он тихо простонал и опустился на Юри, дыша ему в шею — дыша им, — приподнял таз и вдвинулся обратно. Сначала осторожно, примериваясь, потом Юри требовательно выдохнул «Быстрее!», и Виктор послушался. Так и не снятый халат мешался, полы его забивались между ними, бесили, раздражали — но Юри вцепился в его спину так, как Виктор и мечтать не мог все эти разы, когда думал о его прикосновениях. Юри отвечал на каждое его проникновение так, как Виктору вообще не мечталось: кусал губы, кусал его плечо, стискивал его сверху руками, снизу ногами, дышал на ухо жарко, внизу был еще жарче. Юри был с ним. И только этого было достаточно, чтобы ком внутри растаял, расплавился и испарился без следа. В конце концов Виктор решил, что Юри мазохист и ему нравится боль (может, в этом он стеснялся признаться?), — и перестал об этом думать. Вообще перестал думать. Сосредоточиться лишь на ритмичных проникновениях (только бы не кончить слишком быстро в их первый раз, вот будет позор!) было проще, чем сделать одинарный тулуп. Виктор чувствовал, как его член уже легко входит внутрь, проникает на всю длину; чувствовал сбитое дыхание на своей щеке; чувствовал, что ему с трудом удается дышать через нос, что он почти потерялся в ощущениях чужого тела — такого податливого, мягкого, невероятного… Подняв ногу Юри (даже на плечо закинул, славься, растяжка, никогда не знаешь, где пригодится!), Виктор почти полностью вышел, оставшись лишь одной головкой, дразня — а потом резко втолкнулся, проходясь по простате. Юри сбито застонал: — Еще! Довольно улыбнувшись, Виктор выполнил просьбу. И еще, еще, еще. Чувствуя, что «еще» — и будет «все», он замедлился, опустился на Юри и с упоением вжался в его губы. Этот танец они должны закончить вместе! — Мне хорошо… Юри, так хо… рошо! — поделился он, снова со шлепком соединяя их бедра. И сам поморщился: слишком остро чувствуется, слишком все на грани, слишком хорошо — почти больно… — А тебе хорошо, Ю-у-ури? Фраза была обычной. Виктор не понял, почему Юри резко отстранил его от себя — кожу внизу обожгло холодом, когда член выскользнул из теплой тесной глубины — и, чуть не упав, встал в коленно-локтевую. Это был самый эффектный уход от темы, который Виктор только видел за всю свою жизнь. Завороженно проследив его ровную спину от выступающих лопаток до покрасневших, натертых о простынь ягодиц, Виктор прикипел взглядом к его стягивающемуся-раскрывающемуся анусу. Даже не столько (ладно, не только) к нему, сколько к небольшим кровавым разводам вокруг. Виктор бессильно сжал руки в кулаки: так и знал, травмировал, когда входил, не подготовил, сделал больно! Но Юри же все нравилось, значит… нет, не значит, что Виктору это открытие понравилось тоже, но он готов был принять Юри со всеми тараканами! Если ему нравится боль — значит, будут травить дихлофосом тараканов друг другу, помогут друг другу! Первый блин комом, но у него будет время показать Юри, что и без боли может быть приятно! Больше раздумывать не получилось: Юри потянулся рукой назад, слепо нашарил его бедро, потом ягодицу, крепко сжал — и потянул на себя. Виктор понял намек и, закусив щеку изнутри, словно это ему сейчас будет больно от повторного проникновения, осторожно вдвинулся. Юри мелко затрясся, уткнулся головой в подушку; Виктор успокаивающе провел руками по его вспотевшей спине, пояснице, крепким ягодицам, едва помещающимся в его, как он всегда считал, большие ладони, оттянул их в стороны. Amaizing — даже в мыслях смешались все языки. Виктор чуть не умер от картины, как его член медленно вдавливается внутрь, как сам Юри подается назад, насаживаясь на него быстрее в рваном ритме! Отметив, как он при этом пошатывается, Виктор вдруг подумал, что Юри сейчас упадет в обморок. Или доведет до обморока его — это ведь что-то невозможное! И потому, когда услышал заглушенный подушкой стон «Виталий!» — Виктор сначала подумал, что ему показалось. Да сто процентов показалось! Наверняка это просто его имя исказилось из-за подушки, акцента, поставленной не по фэншую кровати — да много причин! И вообще, у него возраст такой, все слышится! Отчего-то признать, что стареет, сейчас было не так больно, как то, что в момент их близости Юри думает о другом. «Так слушай — для тебя он повторяет». Виктор замер, почти выскользнув наружу, и прислушался. Юри и правда еще что-то бормотал, продолжая раскачиваться на его члене: — Прости… прости меня… прости. А потом снова так сладко-сильно сжался вокруг, что Виктор был готов простить все. Да, это точно был бред, ему просто показалось! Ведь так?..

***

Больно было почти невыносимо. Но еще невыносимее было то, что Юри это нравилось. Когда соглашался на это, Юри хотел представить на месте Виктора — Виталия, и сделать тому хорошо. Или представить себя на месте Виталия в ту ночь и сделать себе так же плохо. Да, ему и должно быть больно: может, хоть так он сможет искупить свою вину, хоть так он сможет уплатить долг перед тем, кого изнасиловал! Ведь Виталию было больнее, еще больнее! Его заплаканное лицо из прошлого сейчас было таким же настоящим, как лицо Виктора. Это сводило с ума. Юри сейчас многое вспоминал, вспоминал так четко! Помнил, что в тот, свой первый раз, даже не подумал, что партнера надо подготовить — потому и не дал Виктору подготовить себя, потому и обманул. Смазка была — Юри не соврал, когда сказал, что растягивал себя — но не часто, не много, не глубоко! (Даже вспоминать о своей слабости было мерзко, отвратительно!) И Юри не хотел облегчать себе боль. Может, хоть так эти воспоминания утихнут? Пожалуйста, пусть они утихнут! Воспоминания заглушались только стонами Виктора, движениями Виктора, словами Виктора — и от этого было не легче. Юри хотел страдать, хотел испытывать чувство вины — заслуженной! — но чувствовал только Виктора, чувствовал, как он каждым движением задевает что-то внутри, отчего свет на оглушительную секунду становится ярче. Чувствовал, что в воздухе пахнет сексом, вспотевшими телами — но не виной. «Чувствуй, чувствуй, запоминай! Хорошо же, Юри? Хорошо!» — А тебе хорошо, Ю-у-ури? Да один звук голоса Виктора, пробирающего так глубоко, глубже, чем входит сейчас его член, ломал Юри. Ломал барьеры, которые он так долго возводил. Ломал стену, которой он отгораживался от прошлого и половины себя. Ломал волю, ломал тело, заставляя выгибаться и двигаться навстречу, подмахивать. Да, Юри было омерзительно хорошо. Потому он и решил сменить позу: смотреть, как входит-выходит из него красивый (в Викторе все красивое!) член, тоже — н р а в и т с я. Пытаясь не задумываться, что делает, Юри отстранил Виктора и встал на четвереньки. Да, такой позы он заслуживает, чтобы не видеть лица, не видеть, как Виктор смотрит на него — ведь так не бывает! Не бывает, чтобы кто-то чувствовал удовольствие с ним! Но Виктор — чувствовал. Виктор шептал ему это на ухо, Виктор втрахивал в него это каждым проникновением, Виктор разрушал все его намерения и заставлял чувствовать то, что Юри совсем не хотел! От этого хотелось плакать — но Юри стонал; хотелось оттолкнуть Виктора и убежать — но Юри выгибал спину, сам насаживался на член и мечтал смять своими пересохшими губами его губы, которые так часто воровато трогал на плакатах. «Сейчас не нужно это красть: бери, бери, Юри! И отдавай». Он и отдавал. Отдавал все — тело, мысли, прошлое, хотел отдать еще больше, чтобы ничего не осталось! Подавался назад, трогал свой член, чтобы усилить отдачу, трогал себя там, где Виктор проникал в него, хотел скользнуть пальцами внутрь, чтобы заполнить это раздраженное желание большего! Хотел чего-то еще, еще, ему все было мало, он потерялся в ощущениях члена внутри, в запахе Виктора, в Викторе… В Викторе. — Юри… я сейчас… — Виктор крепко сжал его бедра, и его тело — участившиеся толчки внутрь — договорило за него. Но этого было мало. Мало! «Пусть он скажет!» — Скажи это, Виктор. Скажи! — потребовал Юри, забывая, что не хотел подчиняться Эросу. Виктор тяжело опустился на его спину такой же влажной от пота грудью и выдохнул: — Кончу в тебя. Нет! — Да! — беспомощно простонал Юри, зажевывая уже мокрую от слюны подушку. Эти слова в голове вспыхнули фейерверком, эхом отдаваясь во всем теле. Юри сжал руку вокруг своего члена и почувствовал, как между пальцев становится липко. Да! Долгожданное и неожиданное облегчение было таким болезненно-острым, сладким, но таким коротким, что он, даже упав, продолжил двигать тазом, елозить членом по простыне, пытаясь его догнать. Да-да-да! Но у Юри по жизни не получалось ни догнать, ни убежать. Где-то позади и сверху протяжно застонал Виктор, что-то добавив по-русски; Юри почувствовал, как напрягся член внутри, и понял, что сперма толчками начала наполнять его. Когда Виктор, обмякнув, выскользнул из уже саднящего болью ануса — она начала стекать щекотной струйкой между ног. «Приятно же?» Юри замер, вслушиваясь в это. Необычное ощущение, непонятное — и липко, и противно, и щекотно, и прохладно, и грязно… И возбуждает. «Непонятно — так распробуй!» Юри на одно безумное мгновение захотелось провести дрожащими пальцами вокруг ануса (уже сжавшегося или еще нет?), собрать ее, поднести ко рту и попробовать на вкус прямо на глазах Виктора. Увидеть в них удивление. Увидеть в них кого-то другого, потому что это был не Юри, это просто не мог быть он! Но это был он. И то, что случилось, было с ним. И это он хочет сейчас безумно рассмеяться, повалить Виктора — и повторить. Еще, еще, пока не уйдет этот огонь, пока не погаснет, не выгорит дотла! Виктор устало рухнул рядом и тихо, проникновенно рассмеялся. Это был удовлетворенный смех, сытый. Юри все еще был голоден. Осторожно бросив на Виктора взгляд (хотел отвернуться — не получалось!), Юри встал на четвереньки: прогнув спину, сначала зад поднял, потом лопатки. И подполз к Виктору, хотя мечтал встать и убежать, пока еще не поздно! Поздно. Юри потерся щекой о мягкое бедро Виктора, потом чуть сместился вправо — и лег ею на обмякший член. Прикрыл глаза, ничего не соображая из-за душного тумана в голове. Уже давно поздно. Взглянув вдоль тела на лицо Виктора — еще лежащего с закрытыми глазами, еще не отдышавшегося, — Юри наклонил голову и коснулся его члена губами. Теплый, мягкий. Пульс в венах еще бьется быстро-быстро. Солоноватый. Юри высунул язык и быстро скользнул по стволу до головки, прижался к ней губами, раскрыл их — и начал лизать ее, посасывая. «Вкусно же? Скажи, что тебе нравится, пусть он знает!» Юри не хотел говорить. Он хотел взять член глубже, хотя бы как Виктор тогда, на сеансе — но теплые пальцы осторожно взяли его за подбородок и приподняли. — Юри! — Виктор, уже севший, слабо улыбнулся. — Пощади, мне нужно немного отдохнуть, чуть позже… — Сейчас, — Юри упрямо мотнул головой, сбрасывая пальцы Виктора, сбрасывая последние робкие мысли, что это мерзко и неправильно. И снова наклонился: потянулся губами, потянулся рукой, он захотел сейчас весь обернуться вокруг Виктора и прочувствовать его всем телом… «Прочувствовать изнутри. Вставь ему, Юри! Возьми его сам, тут даже лучше, он не будет напрягаться, раз устал! А ты уже готов, посмотри, разве не хочешь? Не хочешь?» «Хочу! — подумал Юри, крепко сгребая в кулак простынь рядом с бедром Виктора. — Хочу, хочу!!!» Но если поддастся — прошлое повторится! А больше Юри не вынесет, пожалуйста, он не переживет, если еще раз причинит кому-то боль… Кому-то? Виктору! Тому, кем восхищался, на кого хотел стать похожим! Как он вообще дошел до того, что сейчас хочет сломать его своим Эросом, как сломал уже одного человека? Как?! Невероятным усилием собравшись, Юри скатился с Виктора в сторону, почти на самый край кровати. Член болезненно заныл, когда Юри потерся им о холодную ткань, бедра сами двинулись вперед-назад, мелко-мелко, не остановиться. Кто-нибудь, помогите! «Спасительный круг рядом, Юри. Нырни в него. Глу-у-убже». От щекотного прикосновения к спине Юри затрясся. Виктор провел кончиками пальцев вдоль позвоночника к ягодицам и мягко коснулся подушечкой пальца ануса. Юри захотелось получить этот палец внутрь. Два. Три. Член. Захотелось получить Виктора — и не расставаться, не выходить из комнаты, не отпускать от себя, из себя! Сил, чтобы отодвинуться, не было: все уходили на то, чтобы не оседлать Виктора и не взять его, несмотря на просьбы подождать. «Ты ждал пять лет. Пора жить полной жизнью, Ю-у-ури». — Ю-у-ури, — промурлыкал Виктор, и голос был так похож на голос Эроса, что Юри почувствовал подкатывающий к горлу комок бессильных, рыданий — словно шипы в кожу впились. — Скажу по секрету: мой страх уходит, когда ты рядом. Ты справился, ты помог мне — сейчас я ничего не боюсь, и теперь лечение окончено! Что? Лечение? Юри еще не понимал ситуацию… да что тут понимать! Он забылся, подумал… подумал, что это что-то большее, забыл, что он всего лишь врач и Виктор искал у него только лечения! Радоваться должен, что хоть как-то помог! Хоть на что-то хорошее сгодился! Юри хотел заплакать. Говорят, слезы помогают — может, помогут и сейчас? Помогут смыть все! Смыть эту глупую, глупую боль! Лечение. Вот так вот. Их близость, из-за которой он сейчас в одиночку сходит с ума — всего лишь лечение. «Ты был всего лишь пилюлей, которую надо было принять внутрь». — Кстати, о лечении, — продолжал беспечно Виктор, словно не замечая, как Юри напрягся. Верно: он всего лишь лечение и уже не нужен, зачем обращать внимание? — Не думай, что я забыл — я все-все помню! Сколько я тебе должен? За что должен? «За секс. Своей болтовней ты помочь не мог, а своим телом мигом исцелил. Вот кем надо было идти работать!» — Ни… ничего не надо, — хрипло отозвался Юри. Если возьмет деньги, точно почувствует себя проститутом. Ками-сама, разве может быть еще больнее? — Как ничего? — кровать чуть качнулась — Виктор приподнялся на локте. — Юри, не надо стесняться, я, конечно, русский и люблю халяву, но ты заслужил! «Заработал. Ртом и…» — Я еще не врач и не беру деньги, тебе пора собираться, — скороговоркой проговорил Юри. Пожалуйста, не надо больше слов, уходи. — Я сделал что-то не так? — осторожно спросил Виктор, начиная понимать неладное. «Я. Я сделал много чего не так». Юри не хотелось объяснять это Виктору — не поймет. Он и сам не понимал! Хотел только свернуться в комок, попытаться поставить все барьеры на место, запереть Эрос, попытаться представить хотя бы водопад — и начать дышать спокойнее, не так глубоко, словно желая впитать запах их тел! Но в голове вместо водопада — вулкан, а Виктор не собирался уходить без ответа. Юри осторожно сел, тут же завернувшись в простыню. Одежда — это броня, одежда — это броня, не видишь ты — не видят тебя! Глупые, трусливые мысли — но лучше быть трусом, чем снова стать насильником. — Тебя Юра наверняка заждался, — хрипло проговорил Кацуки, пряча взгляд. Если Виктор посмотрит ему в глаза — все поймет. Если Юри посмотрит в глаза Виктору — пропадет. — Нас уже долго нет, если он застанет тебя здесь в таком виде, что подумает? «Подумает, что вы взрослые люди со взрослыми желаниями. Это не стыдно, Юри. Это приятно!» — Юрка скажет, что мы травмировали ему психику, что должны ему новые глаза и чтобы теперь не трогали его своими голубыми руками, — Виктор пожал плечами. — Он вспыльчивый, но отходчивый. Я как-нибудь разберусь, не волнуйся. «Разберется, как с тобой. Это всего лишь лечение…» Юри не хотел — не хотел, правда! — но представил эту картину. Внизу жарко потяжелело, его член приподнял простынь. Ками-сама, какой стыд, какой стыд! Юри резко подтянул ноги к груди и закрыл лицо руками, чтобы Виктор не увидел его румянца, чтобы Виктор не смотрел на него так, что даже губам жарко становится! — Раз я теперь не твой пациент, то я могу быть твоим парнем, спутником жизни, любовником… Выбирай! «Все!» Нет, это выбор Эроса, не его! Юри еще может попытаться сделать все правильно! — Давай уйдем, пожалуйста, пора собираться. — Да, так будет лучше! — Но я не хочу уходить, — упрямо заявил Виктор и коснулся его ладони. От этого Юри словно током тряхнуло: все нервы еще были оголены после случившегося, все прикосновения — острее, чувства — сильнее, желания — больнее! А Виктор — ближе. Увидев его глаза прямо напротив своих — голубые-голубые, как у ангела, — Юри шарахнулся назад, чтобы не податься вперед. Шарахнулся так, будто это у него были панические атаки. «Так полечись, Юри, пока он тут! Дай ему вылечить себя!» — Юри… — Виктор больше не приближался: он сидел весь потерянный, растерянный, почти голый — и его хотелось утешить. Его хотелось зацеловать. Его хотелось заласкать. Его — хотелось, и больше никаких мыслей. Разве так должно быть? Нет! — Ты чего? Болит где? Прости, что я был несдержан, я думал, что тебе было хорошо! — Ты ошибся, — соврать удалось на удивление легко. Но это «хорошо» — разрушало. Это «хорошо» — было неправильным. Этого «хорошо» не должно было быть! — Мне не было хорошо. Но станет — если ты уйдешь. Пожалуйста. Юри поджал трясущиеся губы. Он сам не знал, зачем добавил последнюю фразу. В ней было столько мольбы и столько вложено мыслей «Не уходи», что Юри боялся: если Виктор сейчас его коснется, он не сможет больше возразить, не сможет!.. — Но… Юри крепко обнял себя руками и почти закричал: — Уйди, пожалуйста, оставь меня сейчас, я не могу больше тебя видеть! «Потому что не хочу просто смотреть, неужели не понимаешь?! Неужели не видишь, что я держу себя с трудом, сейчас сорвусь? Не видишь? И не смотри, не смотри на меня, не могу вынести твой взгляд!» — Не могу, не могу, не могу! — почти всхлипывая, зачастил Юри. Кровать снова качнулась, матрас прогнулся — и выпрямился, когда Виктор встал. Юри рискнул посмотреть на его спину — напряженную. Чего медлишь? Уйди-уйди-уйди! «Оглянись!» Нет, только не оглядывайся, Юри же сразу бросится — на коленях подползет, прижмется к ноге и не отпустит, даже если Виктор умолять будет, не отпустит! «Оглянись! Вернись-вернись-вернись!» Словно услышав его мысли, Виктор чуть обернулся. Его глаза… Столько боли, обиды, непонимания, страха… Юри до крови прикусил губу, сдерживая все слова «прости-останься-вернись». Нет! Виктору сейчас не больно — он переживет, он сильный! Юри — пиявка, лишь выпьет из него силы, душу, не оставит ничего — только выжженную пустыню боли и сломанное будущее. Он и сейчас хочет взять его, не думая о его усталости! Только о себе! Хватит. Хватит!!! Глядя Виктору прямо в глаза (из последних сил держа себя целым, не распавшимся на тысячу «хочу»), Юри покачал головой. Нет. Нельзя. Пожалуйста, уйди. Пожалуйста, дай себя спасти. Виктор, криво усмехнувшись, вышел из комнаты. Дверь прикрыл за собой тихо; прикипев к ней взглядом, Юри выдавил: — Про… прощай. Он чувствовал, что сейчас совершил самую ужасную ошибку в своей жизни. Да что там, ошибку — чувствовал, что он снова стал насильником, только теперь в моральном плане. Но он и правда не хотел говорить Виктору такие вещи! Но иначе бы Виктор не ушел. Но иначе бы все могло стать хуже. Да, не надо догонять и извиняться, Юри поступил правильно! Так почему вместо сердца — давящий ком, и никак не отпускает? Почему сейчас, когда на смятой влажной простыни его кровь, а не чужая, ему не легче? Почему губы сейчас кривятся от прорывающихся нервных рыданий и слезы обжигают щеки? Неужели он и правда надеялся, что секс поможет унять Эрос, поможет ему стать нормальным человеком? Неужели и правда думал, что все так легко закончится? Да. Он думал не о благе Виктора, когда решился. В глубине души он слишком прогнил, чтобы думать о других. Не быть ему нормальным — пора признать это! И Виктору лучше уйти сейчас, пока от его прикосновений тоже не стал… грязным. Пока Виктор еще так ярко сияет. То, что их могли слышать — не только Юрий, но родители или сестра, — сейчас почему-то совсем не трогало Юри. В душе была пустая отрешенность, в теле — непроходящее возбуждение, в голове — сломанные барьеры, в планах — поездка в Детройт, чтобы доломать себя окончательно. Пора уже покончить с глупыми тайнами.

***

«Уходи-уходи-уходи». — Виктору-сан, ну куда же вы на ночь глядя! — госпожа Хироко постоянно забегала вперед, чуть ли не хватая его за руку, и очень трогательно сводила брови. Виктор перехватил чемодан в другую руку, трясущимися пальцами правой попытался смахнуть с глаз челку — но она прилипла к холодной испарине на лбу. И черт с ней. Черт со всем этим лечением! «И с тобой». — Простите, родина зовет! — Виктор правда попытался улыбнуться. Попытался. Хотя освещение здесь, на пороге, было слабым, лампочка на улице снова перегорела — авось не заметит его гримасы. «Незаметный-незаметный-незаметный». Хватит! — Зовет голосом Якова на великом и могучем, — пробурчал сзади Юра. Он спал, когда Виктор ввалился к нему в комнату и объявил, что пора в путь-дорогу. Плисецкий пока даже не спросил, в чем причина срочного отъезда; Виктор не был уверен, что он вообще проснулся — так часто зевал, потирал глаза и приваливался к любой вертикальной поверхности. Но Виктор не мог здесь больше находиться. Погостили — пора и честь знать! Юри не вышел его проводить. Но Виктор на это и не надеялся. Верно, сеанс окончен — Юри теперь незачем его, такого проблемного, терпеть. Теперь Юри может выдохнуть с облегчением! Но почему у него лицо было такое, будто ему один вид Виктора доставляет физическую боль? Почему он сказал эти слова, ведь знал же, знал, как никто другой, что за ними следует!.. «Уходи-уходи-уходи!» Виктору не хотелось идти. Хотелось сесть и закрыть уши руками — но голос в голове не заглушить; можно только алкоголем притупить, но это дома, все дома! А сейчас — такси. Водитель долго не хотел понимать, куда ему надо, хотел уже отвезти в морской порт — отлично, у Виктора как раз было настроение утопиться! Но Юра, приоткрыв опухшие глаза, парой хлестких фраз на японском — и когда выучил? — сказал, что в интересах водителя доставить их в аэропорт скорее, пока его самого на небо не доставили. Машина резко взяла с места; Юра зашипел, впечатавшись в спинку: — Не дрова везешь, Шумахер комнатный! Витя, если мы не доедем, я буду винить те… — Плисецкий резко замолчал, пристально уставившись на него. Вспыхивающие за окном огни словно били куда-то под солнечное сплетение, Виктор с каждым отблеском дергался и жмурился. — Вить, ты чего? — Едем… — пробормотал Виктор. «Не могу больше, холодно. От этого места тянет холодом». — …домой… «Но у меня нет дома». — …пожалуйста, скорее… «Пока я еще не развалился на части — с такой высоты больно падать! Зато посмотришь на того, кем восхищался! И прогонишь. Все прогоняют». — Юр… Это имя внезапно встало посреди горла, свело легкие — не вдохнуть, не выдохнуть! Виктор подавился невысказанным именем, непринятыми чувствами и хотел закричать. Но лишь сделал надсадный, сиплый вздох — и закончил со слабой улыбкой: — …котенок. А потом, как подкошенный, упал в его сторону. Повороты тут резкие, что ли? Виктор скомкал в кулаке край нелепой леопардовой олимпийки, коснулся костяшками голой кожи живота Юры — и не почувствовал ничего. Ничего, кроме нарастающего страха; хищные пятна запульсировали в глазах. Кто-нибудь, вырубите эти огни, включите отопление — невыносимо ярко, невыносимо холодно! — Витя? — Юра сначала оттолкнул его от себя, потом испугался, когда Виктор чуть не влетел в окно, уже не ориентируясь. Кажется, Плисецкий потряс его: огни и холод окончательно смешались в коктейль одиночества, которым Виктор с голодом алкоголика зашлифовал напиток «Секс без пляжа и взаимности». К горлу подкатил комок, но даже блевать у Виктора не было сил. Хотя это все равно было бы некрасиво… — Эй, не смей подыхать у меня на руках, мне ж никто не поверит, что я невиновен! Слышишь, Витя? Витя, блядь! Виктор слышал. Виктор сегодня слишком много всего слышал. «Мне не было хорошо. Но станет — если ты уйдешь». Вот и все. Юри сказал именно то, от чего Виктор бегал марафонную дистанцию, столкнул его с отрицаемой правдой, как настоящий врач. Врачу нужно верить! Пора уже помахать рукой и с улыбкой сказать: «До свидания»! «Прощай».

И вот я ухожу, И рвется между нить, И воздух разряжен, Ты думаешь как жить. И тесно так в груди, И мир вокруг как ноль, Все тает на пути, Сейчас ворвется боль… *