Сексопаника

Это всё, что мы сделали здесь Друг для друга, Всё, пытаясь уйти навсегда Из проклятого круга. Мне кажется я…*

Кажется, Виктор опоздал. Кажется, натворить Юри успел — это Виктор понял по выражению отцовского лица. Осталось только понять, натворил он глупостей или глупостей под видом умностей. — Привет, — заявил о своем присутствии Виктор, постаравшись как можно расслабленнее опуститься в кресло. Или хотя бы не промахнуться мимо него: нога, о которой он уже успел забыть, разболелась адски. Виктор ведь сюда бежал, словно боялся не успеть!.. И в итоге не успел. Юри тут уже не было (Виктор даже под стол как бы случайно заглянул), а о чем они успели договориться — один бог знает. Но можно не просить у бога подробностей беседы, чтобы понять: отец в курсе всего. Справа оперативно нарисовалась официантка; Виктор заказал себе кофе. Просто в горле пересохло, хотелось смочить его как можно скорее, а это было первым, что девушка предложила… «А еще тебе просто хотелось пойти наперекор Юри. Продолжай, так ему! Сведешь себя в могилу — и будет знать, как планы за твоей спиной строить!» Виктор отмахнулся от мыслей. Ничего ему не будет от одной чашечки кофе. Он же не алкоголь пьет! Кстати об этом: на столе как раз стояла бутыль французского, судя по надписи, вина. Наполовину пустая. Или наполовину полная? Виктор всегда старался быть оптимистом, но приступы высушили его в пессимиста, словно виноград в изюм. Он неожиданно нашел в себе силы усмехнуться — вот она, его настоящая изюминка. Если каждый приступ как изюминка, то, можно считать, этот год из него кексик сделал! Но несмотря на веселые мысли от грядущего разговора он ничего веселого не ожидал. — Не поделишься, что тебя так развеселило? — вполне обычным тоном спросил отец. От этого тона у Виктора по вспотевшей коже пробежались вполне обычные мурашки. «Скоро начнется вполне обычный приступ». «Каково жить вполне обычным человеком, Вить?» Вполне хреново. — Да просто погода сегодня хорошая, — беспечно ответил Виктор. — Гулять одно удовольствие! Словно в подтверждение его слов по крыше забарабанил дождь. Зима сдавала свои позиции, так что погодное расписание из разряда «дождь со снегом, снег с дождем» уже никого не удивляло. К тому же в Питере дождь вполне обычная приправа абсолютно к любой погоде. — Неужели, — хмыкнул отец, отведя взгляд от огромного стекла, по которому стекали тяжелые капли. Кап-кап-кап-кап! Словно удары молотка по голове, отдающиеся эхом. Эхо было настолько громким, что Виктор даже попытался прочистить уши мизинцем. Не особо помогло. — А ты мне хотел что-то сказать? — Виктор не особо хотел знать ответ на свой вопрос, но просто так его ведь все равно не отпустят без разговора. И лучше уйти поскорее, пока приступ, осторожно скребущийся где-то внутри, не вспорол когтями его самообладание. Только не тут. — Да вот, позвонил мне тут на днях твой психолог и попросил встречи, — медленно начал отец, искоса отслеживая реакцию Виктора на свои слова. А какая тут могла быть реакция? Виктор этого ожидал и успел немного подготовиться к разговору. — Юри не психолог, а психотерапевт, — поправил он, поднял к губам чашку и, старательно подув, отпил. Кофе горчил и был слишком крепким — но зато Виктор немного согрелся. — Значит, это правда. Про панические атаки тоже правда? — Да, — Виктор пожал плечами. А чего уж скрывать? — Юри и про них рассказал? — О, мы хорошо поговорили, — тон голоса начал меняться и мрачнеть, как небо на улице. Кап-кап-кап. Эхо новых капель сдавило голову, а потом сильно надавило изнутри, и Виктор даже зажмурился из-за нелепого страха, что выпадут глаза. Но отец, видимо, понял его не так. — Что, в глаза мне смотреть стыдно? — Просто медленно моргнул, — Виктор попытался улыбнуться. Кто-нибудь, дайте пульт, уменьшите громкость этого эха! — Потому что спать по ночам надо, а не на льду пропадать! И вообще от этого льда одни проблемы: ты сам отмороженный и знакомые твои такие же! Кстати, о знакомых: этот Кацуки сказал, что у тебя панические атаки из-за чувства одиночества. Ха! — жестко усмехнулся отец. — И немудрено: ты же слушать никого не желаешь! Если бы не проморозил все мозги на льду, давно бы женился на Настеньке, дочке моего делового партнера, детей бы уже завел, времени на одиночество и твои игрульки в панику не осталось! Вот чем она тебе не понравилась? «Тем, что у нее нет члена», — хотел в порыве какой-то детской злости выпалить ошалевший от подобного напора Виктор, но промолчал. Зато не промолчал его внутренний голос: «Игрульки. Вся твоя болезнь — лишь игра». — И вообще, тебе не кажется, что ты как-то слишком много рассказывал на этих сеансах постороннему, притом совершенно не ставя меня в известность? Говоришь, твои приступы из-за меня? Да я для тебя на все готов! Сказал бы про свои проблемы со здоровьем — я бы поднял все связи и нашел бы тебе самого лучшего доктора! — отец уже не пытался сдерживать голос. Люди стали оборачиваться, а Виктор… Виктор знал, что был неправ. Но ему все говорят, что он не прав, хватит уже! — Ага, нашел бы врача, который потом прислал бы в ФФК справку, что я не в своем уме и меня вообще нельзя допускать к острым и режущим предметам, в том числе и конькам? — иронично спросил Виктор, стараясь не поддаваться настроению отца. От криков лучше не будет. Крики только… …пугают. Чтобы не смотреть на отца, Виктор отвернулся… и замер. Потом заторможенно покрутил головой. Что-то не так. Он пару раз сморгнул, потом вовсе зажмурился до белых пятен под веками, потер глаза… Все на месте. Вроде, все в порядке. Так почему у него чувство, что пока они разговаривали, всю реальность вокруг заменили декорациями?! «Думаешь, про тебя решили снять фильм?» «Наивный Витя. Если его и снимут, то после твоей смерти». «Умри уже». Декорации перемещались. Но как-то не по-настоящему. Даже официантка, которая приносила Виктору кофе, сейчас показалась Виктору ненастоящей. И дело не в ее дежурной улыбке: она вся будто стала куклой. Бумажной куклой, плоской картинкой, дунь — упадет. И ресторан стал выглядеть просто плоскими декорациями. «И ты тоже всего лишь декорация. Сломанная и легко поддающаяся замене». Горло начало хватать спазмами — Виктор от страха забыл, что надо дышать. Рот его судорожно пытался открыться, в глазах мелькали мушки, но Виктор отчаянно боролся с рефлексами — боялся, что если вдохнет и выдохнет, весь окружающий его мир развалится словно карточный домик. И тогда он точно сойдет с ума. Реальность обрушилась на него ледяной водой. — Ой, простите меня, пожалуйста, простите! — залепетала та самая официантка, пытаясь одновременно промокнуть рубашку Виктора полотенцем и собрать кубики льда с его штанов. Виктор осоловело хлопал слипшимися от воды ресницами до тех пор, пока ее трясущаяся рука не нажала слишком сильно на пах. — Раз утопить не вышло, решили добить? — сдавленно пожаловался он и вымученно улыбнулся, чтобы не перепугать девушку еще больше. Чего пугать, ее благодарить надо — приступ хоть и не прошел, но теперь не душил. Но девушка, еще миллион раз извинившись, ушла быстро. А Виктор остался. И надо бы отвлечься, заполнить молчание, пока его не заполнил приступ… но Виктор не помнил, на чем прервался разговор. И отец молчал. От бессилия Виктор зарылся руками во влажные у висков волосы — и тема для разговора пришла сама: — А помнишь, как ты мне сказал подстричься и что только тогда разрешишь оставить собаку? — голос немного сел от недавно пережитого, Виктор потер горло, прокашлялся и продолжил: — Ты всегда ставил мне условия, вот я и пытался как-то выходить с пользой для себя. С потерями, — он провел рукой по коротким волосам, думая, что это наименьшая из его потерь, все равно мешались. Хотя Юри как-то сказал, что эти волосы ему очень нравились… — Но и с выгодой. — И чего ты добился? — отец неодобрительно поджал губы. — Расшатанного здоровья и ухода на пенсию в расцвете лет? И кто ты теперь? Очнись уже от своих мечтаний! У тебя ни жены, ни детей — только эта собака! По факту ты остался совсем один! — эти слова он буквально выплюнул и покачал головой. Виктор застыл, даже не моргая. В голове нарастал шорох бумаги. — А я ведь тебе говорил, что плохо кончатся твои покатушки! Говорил! Но вы с матерью уперлись — и нате, получите! Если бы ты не пошел в катание, было бы лучше, ты бы не угробил так свое здоровье! Все твои «панические приступы», — он показал кавычки пальцами в воздухе, — это все от переутомления на тренировках, все от твоего упрямства! Эти жесткие слова словно впивались в кожу Виктора маленькими ледяными иголочками, обмораживали кожу, сковывали мышцы. И пульсировали паническими мыслями внутри. «Упрямцы никому не нужны». «Ты уже стар начинать другую жизнь». «У тебя никого нет. Ты совсем один». Виктор вдруг хотел закричать — чтобы просто перебить их, раз не удается заглушить! Но он не мог сделать и вдох. — Но хорошо, что ты ушел не так поздно, — продолжил, будто не замечая его состояния, отец. — Пусть ты уже и не молод, но все еще можешь спокойно отучиться на небесполезную специальность и принять дела в моей фирме. За ум возьмешься. Лучше поздно, чем никогда. Я сейчас договорюсь с… Виктор его не слушал. Всем его слухом завладело собственное сердце, которое будто начало биться… реже? И руки стали такие холодные… Виктор уставился на подлокотники, будто ожидая, что они покроются снежной бахромой в тех местах, где касались его пальцы. Дрожащие, непослушные, бесчувственные пальцы. Тук. Громогласные капли дождя давно смолкли. Тук. Губы отца шевелились все медленнее и медленнее. Тук. Виктор устало закрыл глаза. Следующий «тук» он услышал, когда ударился головой об пол. А следом — звон разбившегося бокала, который он выронил. — Витя! — Мир тут же взорвался красками пополам с болью и испугом. И боялся больше всех, кажется, отец. — Витя, сынок, что с тобой? Виктор был уверен, что не отрубался. Просто закрыл глаза, а напряженное тело от недостатка кислорода обмякло… Черт. Виктор попытался потереть слезящиеся глаза, в которые словно солонку опрокинули, чуть не выдавил себе глаз и прекратил. Черт-черт-черт! Нельзя было приходить! Знал же, что все может закончиться именно этим, знал — и потому так избегал общения с родственниками в последнее время! Лучше бы по телефону поговорили! «Еще успеешь. Когда он положит тебя в психушку, только этот способ общения и останется». Едва зрение вернулось, Виктор попытался подняться, но его что-то не пускало. Что-то словно сковало его руку… «Наручники», — пронеслась паническая мысль, Виктор даже на секунду поверил ей и подумал, что его мечта о ролевых играх сбылась как-то быстро и совсем не тем боком… Но это оказалась всего лишь рука отца. — Твой врач рассказал, что тебе во время приступа помогают прикосновения к голой коже, — пояснил отец. Виктор дернул уголком губ. Ну конечно. Юри наверняка и про план лечения все выложил. Неужели ему так надоело быть сиделкой, что он решил спихнуть это на кого-то другого? Вот только выбрал для благой миссии совсем не того человека. Отчего-то вдруг навалились усталость и тошнота. — Я в порядке, ты прав — это просто игра, — безразлично произнес Виктор. Безразличие дрожало в его голосе и угрожало рассыпаться в истерику. Но Виктору было все равно. Больше всего в этот момент он хотел не контролировать голос, а сжаться в комочек. — Как в детстве, не обращай внимания. — Это не игра! — выпалил отец. — Я вижу, что это не игра! Раз ты теперь не катаешься, раз ушел из спорта — разреши мне найти тебе лучшего врача! Я… — Откуда ты знаешь, что я ушел из спорта? Юри рассказал? — Виктор знал ответ на свой вопрос. Знал, что иначе отец позвонил бы сразу, но тому важнее было происходящее за границей, чем происходящее с Виктором. Отец промолчал. Понятливо кивнув себе, Виктор поднялся на ноги, покачнулся — но руку отца не принял. Пальто надел с помощью той самой намочившей его официантки. Перед тем, как уйти, Виктор посмотрел на своего отца — впервые тот был настолько растерянным. Хотя они оба растеряли то единственное, что могло сделать из них здоровую семью. — Да, ты прав, — снова хрипло признал Виктор. — В каждом слове прав. Я сделал неправильный выбор, теперь болен, одинок и больше не могу кататься. Но зато я не просрал свою мечту и ни о чем не жалею. А ты можешь с уверенностью сказать то же самое? Ответа Виктор не ждал. Выходил из кафе он чуть прихрамывая и жалея о своих словах. О том, что вообще пришел. О том, что доверился Юри, Виктор не жалел — все к этому шло, рано или поздно этот разговор случился бы. А вот почему Юри это скрыл… Вступив в лужу ботинком, Виктор зябко передернулся, поплотнее укутался в шарф и направился к метро. Возможно Юри и правда не мог иначе. Возможно эти кольца в его кармане пусть и не Виталию, все равно не для Виктора. Все равно. Ведь они не настоящие. Они, как и вся жизнь вокруг, тоже всего лишь декорации.

***

Собирать или не собирать? Этот вопрос сейчас занимал Юри, глядящего на раскрытый чемодан, похлеще извечного шекспировского. Виктор совершенно точно теперь узнает, что он влез в его семью без разрешения. За спиной. Ладно бы просто договорился о встрече — все ради Виктора, тот бы понял! Но Юри не рассказал ему об этом разговоре, хотя обещал больше не лгать! Юри нервно дернул молнию на чемодане и задвинул его под кровать. Нет. Он не будет бежать. Собирать или не собирать — ему скажет Виктор. Уж один разговор с полными объяснениями Юри ему точно задолжал. Когда через безумно долгое количество времени, занятого в попытках найти как можно больше отличий Маккачина от Вик-чана (пес терпеливо сидел на месте и шевелил только хвостом), зазвонил телефон, Юри вздрогнул. Вся уверенность испарилась: он думал, что Виктор вернется домой, они поговорят с глазу на глаз, Юри сможет его убедить, что не желал плохого, а теперь, значит, Виктор его даже видеть не хочет!.. Но на дисплее высветилось совсем другое имя. Юри поспешно принял звонок. — Владимир Егоровищ? — от волнения акцент стал просто диким. Это и правда оказался отец Виктора. И голос у него был очень утомленным. — Вы оказались правы: у него и правда эти приступы. — Юри почему-то представил, что человек на том конце провода зарылся рукой в волосы или ослабил галстук. Слишком характерная расслабленность, которой не позволяет проявиться идеальная прическа и одежда. — Как прошел разговор? — Что разговор не ограничился словами, Юри понял по словам Владимира Егоровича. То есть… то есть у Виктора был приступ. На глазах у отца и еще кто знает скольких людей. Юри до боли прикусил указательный палец — дурак, дурак, почему все получается именно так?! Лучше бы вообще не лез в их отношения! — Думаю, вы и сами уже знаете. Вы же видели его в таком состоянии? «О, в каких только состояниях ты его не видел! И в веселом, и в грустном, и в собранном, и в расслабленном, и в одетом, и в голом, и на тебе, и в тебе… И в “жидком” — голым в воде, и в “воздушном” — одетым лишь в облако пара на источнике, и в “твердом” — с твердым, стоящим на тебя членом… Просто во всех агрегатных состояниях!» Юри нервно сглотнул, оттянул воротник свитера и кивнул. Потом, сообразив, что его не видно, выдохнул коротко: — Да. — Это вообще возможно вылечить? Таблетками, уколами, терапией? Сколько это будет стоить? — голос был твердым и не принимал возможности, что деньги тут не гарантия успеха. — Я верю, что Виктор справится, — обтекаемо ответил Юри. — И вы тоже должны в это верить — боюсь, деньги тут не сыграют большой роли. — Что деньги не играют роли, говорит только тот, у кого их нет, — отрезал Владимир Егорович и сделал небольшую паузу. Юри услышал глоток — он все еще в том ресторане? Надолго же затянулся разговор. Или отец Виктора просто не сразу решил позвонить и уже дома? — Тогда что вы предлагаете? Юри не знал, в праве ли что-то предлагать, тем более подобное то, чего точно в обычном рецепте не выпишут… «Да чего ты мнешься, будто предлагаешь секс? Это же ради Виктора!» Действительно. — Просто придите посмотреть на его катание! — выпалил Юри. — Неожиданно, — голос удивления особо не выдал, но причин не верить не было. — Вот только вы же сами сказали, что сын больше не катается. — Это так, но зато он начал тренировать! — осмелев, ответил Юри. — Просто придите на его тренировку: это бесплатно и, уверяю вас, будет много значить для Виктора! — Снова это катание, — теперь голос был напряженным и потрескивающим от раздражения, словно оголенный провод. Юри невольно даже трубку от уха отстранил — по коже будто колючие искорки пробежали. — Я думал, что с ним покончено! Но Витя снова продолжает убивать себя этим неправильным выбором и… — Правильного выбора не существует, — припомнил Юри когда-то сказанные ему слова Мэд. — Есть только сделанный выбор и его последствия. Вы не можете изменить прошлое. Но все еще можете изменить будущее и сделать его для вашего сына менее болезненным и более счастливым. И только договорив Юри понял, что перебил отца Виктора своими нравоучениями. Свитер снова начал его душить; Юри нервно дернул его горло вспотевшими пальцами, лихорадочно размышляя: не слишком ли был нагл в разговоре? Не испортил ли все? Взялся поучать такого человека… — А ты не так прост, хоть и кажешься робкой овечкой, — задумчиво протянул Владимир Егорович, резко переходя на «ты». «Сближение со свекром — это хорошо», — успокоил Эрос, и Юри растерянно улыбнулся. Лишь бы это сближение не было сближением с поездом… — Мне нравится. И раз ты такой умный и понимающий — думаю, и моему сыну мозги во всех смыслах вправить можешь. Я ведь на деле добра ему желаю. — Я знаю, — тихо ответил Юри. — Но вам лучше, чем мне, известно, куда благими намерениями дорога вылож… пролож… — Вымощена, — подсказал Владимир Егорович. — Так сколько стоят твои услуги психолога? — Психотерапевта, — в свою очередь поправил Юри. — Без разницы. Я имею в виду не эту вашу почасовую оплату, а круглосуточное нахождение рядом с пациентом. — Тут собеседник сделал паузу. Юри уже хотел было ответить, но трубка в руке снова ожила: — Не хочу чтобы Виктор в таком состоянии оставался один даже на минуту. Сто в сутки хватит? Естественно, долларов. Или ты предпочитаешь в своей, японской валюте? Если согласен, я сейчас выпишу чек. «Скажи, что ты не проститутка и работаешь за идею». «Как говорят русские: не блядь — а полюбила и дала». Это так, но… но этот чек мог бы обеспечить родителям Юри безбедную старость, смог бы спасти их гостиницу от закрытия, мог бы даже улучшить условия в Ледовом замке и привлечь туда больше детишек, может, будущих чемпионов мира… — Я и так слишком многим обязан вашему сыну, — твердо ответил Юри. Нет, он не сможет взять эти деньги: они заработаны нечестно. — Не надо никаких денег. — Волонтер, значит, — скептично хмыкнул Владимир Егорович, но развивать тему не стал. — Хорошо, будь по-твоему. Мое предложение, если передумаешь, останется в силе. И раз не берешь деньгами, то возьми просьбой: присмотри за Виктором, пожалуйста. Мне кажется, тебе он доверяет намного больше, чем мне, — последние слова были настолько горьки, что Юри будто почувствовал горечь языком. — Это не… — начал было он, но тут раздался сигнал завершения вызова. — …так. Видимо, отец Виктора был из тех, кто уходит по-английски. А Юри уходил, кажется, по-русски: столько раз собирался, но не собрался. Как сейчас — иначе бы не сидел на этой кровати. Но теперь-то он собирался остаться! Юри, пожевав губами, достал бархатную коробочку из-под подушки. Вернувшись к Виктору домой, он сразу взял ее в руки. А то б никогда не достал из кармана. И до телефонного разговора, в перерыве между попыткой ответить на вопрос «собирать или не собирать», он пробовал представлять ситуацию, как бы вручал кольцо Виктору. Ведь пока не вручит — уехать не сможет. Вдруг именно это способно помочь? А так Юри будет до самой смерти чувствовать, что сделал не все, что было в его силах, и вообще сбежал, как последний трус, честь будет запятнана, а Виктор… …возможно, его уже не будет. Скрежет ключа в двери раздался, когда Юри уже почти заснул с кольцами в руке. Быстро вскочив на ноги, он торопливо проморгался, поправил очки, направился к двери, потом ойкнул, хлопнул себя по лбу, вернулся обратно — и спрятал коробочку под подушку. Следящий за его метаниями Маккачин приподнял голову и тихо гавкнул. — Тс-с-с, полежи тут, — попросил его Юри, приложив палец к губам. Маккачин не ответил, только положил большую курчавую голову обратно на лапы, как бы говоря: «Я умываю лапы. Ну вас с вашими разборками. Не понюхаете сейчас друг другу задницы — откушу ночью пятки. Большие глупые люди». И Юри был с ним согласен. «Согласен понюхать Виктору задницу?» Юри вспыхнул. Нет! Согласен, что он точно очень глупый человек.

***

Жизнь фигуриста — это череда взлетов и падений. Главное в ней не вовремя сгруппироваться — а встать. Просто подняться на ноги даже после самого страшного падения. Встать, чтобы люди, переживающие за тебя, смогли вздохнуть. Встать, чтобы немного оправдать свою слабость перед собой. Встать, чтобы не потерять уважение. Встать — чтобы кататься дальше. А катание — это жизнь фигуриста. Виктор думал, что потерял свою жизнь. Не будет больше выматывающих тренировок ради мировых рекордов. Не будет больше возможности забрать себе все золото мира. Не будет больше подсчетов, сколько зимних олимпийских игр он сможет посетить как участник. Домашний пыльный стенд, заведенный потому, что так надо, не пополнится новым пылесборником золотого (иначе не бывает) цвета. Виктор хмыкнул и выпрямился, запрокидывая голову. Надо же, и когда эти мысли перестали резать болью по сердцу? Сейчас в нем была лишь легкая ностальгирующая печаль. Не черная и беспросветная, а серая. Просто серая, как хмурое питерское небо над головой. Неужели он идет к выздоровлению? Хотя по сегодняшнему приступу этого не скажешь. Но что Виктор мог сказать точно: он не был зол на Юри за этот сговор. А ведь должен был. Понимая это, Виктор специально, прежде чем пойти домой, решил сесть на скамейку возле подъезда и еще раз все хорошо обдумать (заодно дать ноге немного передохнуть). А то рядом с Юри думать о себе не получается: почему-то начинаешь переживать за него. А ведь так не должно быть? Виктор всегда был сам за себя! Иначе и нельзя! Если с кем и сходился — то только ради собственной выгоды! Или ради приятного времяпрепровождения, совмещенного со сбросом стресса — как было с Крисом. Но от «времяпрепровождения» с Юри совсем не приятно участились приступы, а стресса половым путем Виктор нахватался столько, что его до сих пор трусит. Здоровьем не поправился, а наоборот схуднул. Ногу, вон, ушиб. С отцом из вооруженного нейтралитета перешел в стадию «несите тухлые помидоры, ведется обстрел». Одни минусы вокруг, а ближайший плюс Виктору виднеется на своей могиле — в виде креста. Так почему же он цепляется за Юри? Виктор не знал ответа. Но здесь, на этой скамейке, где понял какую-то вечность назад, что потерял Маккачина, Виктор знал одно: он больше не хочет никого терять. Пусть Юри и несет сумбур, проблемы и постоянное чувство неловкости — он несет… разнообразие. Несуразный, пухлый, вечно извиняющийся, отчаянно заботящийся и смеющийся так искренне, что невозможно удержаться самому… Виктор даже от одного воспоминания почувствовал, как губы растягиваются в улыбке. Юри такой… настоящий. Самый настоящий в этом мире бумажных декораций. С легким кряхтением поднявшись на ноги, Виктор отряхнул невидимые пылинки со своего пальто, подмигнул своему отражению в луже и вошел в подъезд. Юри его встретил почти на пороге: весь бледный, будто чужбина из него все соки высосала, руки нервно держат одна другую, чтобы не отвалилась, на лице выражение вселенского покаяния, достойное картины «Опять двойка». — Так нечестно, — вздохнул Виктор, выбрасывая из памяти всю заготовленную речь, и наклонился, чтобы снять обувь. — Что нечестно? — нахмурился Юри. Руки его впились друг в друга так, что кожа вокруг пальцев побелела. — Твое лицо. Юри совсем посерел. — Л-лицо? — он медленно, будто ожидая найти как минимум паука, положил ладони на щеки, потом уже смелее ощупал все лицо… Испуг сменился облегчением, а покаяние во взгляде — обиженным обвинением. Не выдержав, Виктор провел кончиками пальцев от дужки извечных очков Юри вниз, до подбородка и легко мазнул по губам. То ли пальцы совсем обледенели и ничего не чувствовали, то ли Юри на эти мгновения перестал дышать. — Оно очень эмоциональное, — пояснил Виктор, устало склонив голову к плечу. Тяжелый день, тяжелая жизнь, дайте уже тяжело завалиться на кровать и придавить себя тяжелым желанным одеялом. Можно, а? — Красивое. Юри в ответ залился краской, зато перестал быть бледным подобием себя. Удовлетворенно кивнув, Виктор оставил пальто на вешалке и пошел в спальню. Маккачин приветственно гавкнул и закружился в ногах; Виктор даже нашел силы удивиться, чего это пес не встретил его, как обычно, на пороге — неужели дал им с Юри поговорить наедине? «Хороший мальчик, умняга. Не то что твой хозяин», — подумал Виктор, ласково потрепал забившего хвостом Маккачина по макушке и сел на кровать. Раздеться или и так сойдет? В конце концов, он же тут хозяин, верно? — Как прошел разговор с отцом? — робко поинтересовался Юри, замерев практически на пороге спальни. «Не хочет быть с тобой в одной комнате». — Прошел — и хорошо, — заключил Виктор и откинулся на подушки, решив не раздеваться. Пускай. С сегодняшнего дня это его новая пижама. В конце концов, канадец, кажется, Икея? Или Ашан? Не, не то… что-то с гипермаркетом точно… Европа? Линия? Лента? О, Мерлен! Леруа, точнее. Так вот — у Леруа есть собственная линия одежды, так почему бы Виктору не заняться чем-то подобным? Тем более, времени теперь мно-о-ого-о-о… Виктор уже начал проваливаться в сон, но был вынужден резко вывалиться обратно в реальность — Юри сел рядом. Совсем рядом. Прямо на ногу Виктора. Больную ногу. — Чтоб твоя мама жила долго и счастливо, Юри, моя ж ты пушинка! — взвыл Виктор, из последних сил пытаясь не уронить честь и достоинство нации перед лицом гостя страны. «Честь и достоинство» пульсировали в ушибленной ноге так, будто их уже уронили — с МКС на землю. Юри подлетел с места, будто через кровать пропустили разряд тока: — В-виктор! Нога! Болит? Очень болит?! Прости-и-и!!! Гомэннасай, гомэннасай**!!! Виктор про ногу совсем забыл. Он даже со вчерашнего вечера не менял повязку — забыл. Юри вчера так хорошо все это дело затянул, да и совсем другие заботы потом были, а для бешеной (ревнивой) собаки семь верст и далеко не семь станций метро не крюк… Да и как спортсмен он привык не обращать внимания на боль, пока не подвернется подходящее время. Сейчас все вернулось сторицей, и это подходящее время сжало его ступню в тиски, размалывая кости и связки. Кажется, Виктор несколько раз вскрикнул, пытаясь по привычке схватиться за больное место — и этим только делая хуже. «Теперь точно не срастется». Не срастется? Виктор надеялся, что хотя бы не ослепнет — и это белое перед глазами просто вспышка от боли! — Расслабься! — сквозь вату и грохот сердца в ушах послышался крик Юри. Виктор с трудом разлепил слезящиеся глаза и осознал, что Юри его все это время держал за плечи и пытался разогнуть. — И получай удовольствие? — сквозь звон в голове было сложно расслышать собственные слова, но во всяком случае Виктор попытался сказать именно это. Удовольствие было смутным и больше для мазохистов, но Виктор всегда был за разнообразие! Точно поставит программу, где костюмы будут из латекса и бондажа. Юрке понравится кожа… Боже, только бы пережить и не отгрызть себе ногу. Юри, с-с… солнышко!

***

«Молодец». «Все правильно — сократил дистанцию, показал свои достоинства». «Только не надо было, наверное, так лихо в позу наездника вскакивать. Сыграли б лучше в больничку…» Нервный голос Эроса Юри слушал, лихорадочно разрываясь между желанием бежать и бросаться под первую машину скорой помощи и желанием прямо тут сделать себе сеппуку, как гласит кодекс чести. Ками-сама, выздоровление Виктора только что накрылось задом. Его задом! Позор! Ужас! Как теперь быть?! — Лед, — прорвался сквозь его истеричные мысли хриплый голос Виктора. — Принеси лед. Пакетик. Пакетик? Да он готов сейчас притаранить хоть весь холодильник! Юри отчаянно кивнул и бегом направился на кухню, едва не собрав по пути все косяки. Да у него этих косяков и так хватает! Когда Юри вернулся, Виктор уже размотал эластичную повязку и осматривал стопу. — Не отвалилась, — заметив его присутствие, доверительно поведал Виктор и тут же выпрямил ногу. Лицо его при этом было настолько отмороженным, что можно было вместо льда использовать. Виктор может — Виктор гибкий! Если бы Юри и смог улыбнуться этим мыслям, улыбка точно вышла бы настолько жалкой, что милостыню закинули бы прямо через окно. Но он не смог. Да он вообще плакать хотел! «Слезы как смазка так себе. Так что не реви — поставишь Виктора на ноги, как раз плюнуть! А если плюнешь не раз, смазка получится лучше…» У Эроса, как всегда, получилось направить мысли Юри в другое русло, и он смог немного успокоиться. Уже твердой рукой он осторожно взял ногу Виктора под колено, сам сел на кровать и опустил его щиколотку на себя. И пальцы не дрожали, когда Юри сначала ощупал припухшую область голеностопа, а потом мягко приложил к ней пакетик со льдом. Выздоравливай-выздоравливай-выздоравливай! Виктор заерзал, пытаясь лечь удобнее. А потом на его лице промелькнула какая-то тень. — Больно? — почему-то шепотом спросил он и даже перестал двигать рукой. — Лежать неудобно, — в ответ прошептал Виктор и потянулся рукой под подушку. Под ту подушку, куда минут пятнадцать назад Юри спрятал кольца. Юри похолодел так, что лед ему показался горячим.

***

Да что же… да что же это так мешается, будто Виктор снова, как неопытный юниор, впервые приехавший на соревнования, спрятал коньки себе под подушку, чтобы не сточили, пока он спит? В лопатку что-то так упирается, будто и правда лезвие! Нет, даже… даже коробка, только какая-то маленькая? Пальцы сжались на мешающемся предмете, и Виктор с интересом извлек его наружу. Ого. Он так часто думал сегодня про эти злосчастные кольца, что решил поначалу, будто они на его руке из мыслей материализовались. Но, лишь стоило посмотреть на лицо Юри, сразу стало понятно: Виктор не волшебник, а просто разрушитель сюрпризов. Любитель залезть не в свое дело и с комфортом там расположиться. — Прости, я сейчас положу их обратно и сразу обо всем забуду. Ты же знаешь, у меня это хорошо получается! — успокаивающе озвучил Виктор самый лучший вариант развития событий и уже потянулся обратно, как вдруг Юри забрал коробочку из его рук. Не хочет, чтобы эти кольца даже лежали рядом с Виктором? Неужели настолько не доверяет? Виктору стало по-настоящему обидно. Да как только Юри может настолько плохо о нем думать! «Надо еще хуже». «Ты ведь теперь золото только своровать и можешь. Нечем больше его честно зарабатывать». Юри прервал его мысли: — Принцесса на горошине, — пробормотал он и потом повысил голос: — Я хотел это сделать по-другому, — говоря это, Юри не отнимал взгляда от коробочки, которую крутил в руках, щелкая крышкой. Щелк, щелк, щелк… Очередным щелк Юри открыл коробочку и продолжил с рассеянной улыбкой: — Но раз ты такой нетерпеливый, придется так. — Как? — глупо переспросил Виктор. Но Юри словно не слышал его: — То, что я делал все это время, причиняло тебе боль, Виктор. И… И Виктору отчего-то подумалось, что это конец. Сейчас Юри порвет с ним, прикрываясь тем, что это якобы для его блага. Но Виктор не согласен! Он все обдумал и его решение всяким жалобам «я плохой, а ты хороший» не подлежит! Порывисто сев на кровати и не обращая внимания на прострелившую боль в ступне, Виктор крепко обнял вздрогнувшего Юри, вжался губами ему в шею и сбивчиво заговорил: — Неважно! Мне неважно, насколько сильной была эта боль! Поболело и прошло! Пока ты рядом, мне все равно на нее — можем даже плетки купить, наручники там, хлысты — что угодно! — Виктор уже сам не понимал, что несет. Знал, что нанести нужно столько, чтобы Юри этим всем придавило. Чтобы он даже с кровати встать не мог. И тем более не смог уйти. — Пока ты рядом, мне все равно на боль, все равно, даже если я… «Умру», — хотел пафосно закончить Виктор, но не смог. Не потому, что дыхание перехватило приступом, как обычно бывало после подобных слов. А потому, что Юри его поцеловал. Виктор с облегчением закрыл глаза и отдался поцелую. Хотелось, конечно, посмотреть на Юри, узнать, какое у него лицо в такой момент — это будет полезно для корректировки артистичности тех самых программ о любви… Но он еще успеет насмотреться. А сейчас Виктор просто боялся спугнуть Юри, потому что и дальше хотел ощущать его губы на своих, и дальше хотел чувствовать биение его сердца, хотел и дальше ощущать такое соединение тел, душ… Когда Юри отстранился, голова Виктора была полна всяких романтических признаний и ласковых словечек. Он уже готов был излить их все, но решил подождать, что скажет Юри, снова боясь напугать… А Юри сказал: — Дурак, — и добавил не менее сердито: — Никогда не смей меня благодарить за боль! Виктор совсем растерялся. — А что… что ты тогда хотел сказать? Юри устало взъерошил волосы, поправил очки, снова посмотрел на коробку. И вытащил одно кольцо. — Я хотел… хотел его вручить тебе по-другому. Ему?! Виктор думал, что больше растеряться не мог. Но, кажется, он за спортивную карьеру привык превышать собственные ожидания. — В дорогом ресторане на одном колене? — хохотнул он, скрывая неловкость. Давненько его так врасплох не заставали. Вроде, в последний раз это удалось Крису, когда тот впервые продемонстрировал Виктору стринги прямо на себе, а потом еще и подарил парочку. — Ну, сначала надо испросить благословения у Якова, потом Юрочке сказать, что он будет подружкой невесты, Маккачина натренируем разбрасывать лепестки… Юри замахал руками так, что чуть не сломал Виктору еще что-нибудь. — Ты не понял, это для лечения! — густо вспыхнул он. — Они парные! — Да-да, как и все обручальные, — глупо улыбаясь, закивал Виктор. Он был настолько ошарашен, что уже просто не мог воспринимать всю эту ситуацию всерьез. Кольцо — его. Его кольцо. То есть, получается, что он, как дурак, зря ревновал и бегал почти на другой конец города, ставя под удар собственное выздоровление? Зря нервы себе трепал, все убеждая, что Юри его бросит и вообще использует как ночлежку? Зря… все зря. Действительно дурак. Старый дурак. — Да, они обручальные, — Юри покраснел то ли до вождя краснокожих, то ли до Якова в ярости и говорил уже так тихо, что разобрать можно было с трудом: — Я бы взял другие, но просто… Просто только эти кольца подходят для связи. Мне Мэдисон сказала, что нужен какой-нибудь парный атрибут вроде кулончиков, но я не мог представить на тебе что-то дешевое, вот и решил, что только золото подойдет, а кольца были лучшим вариантом… Говоря все это, Юри осторожно надел Виктору кольцо на безымянный палец. И Виктор не смог сдержаться: — Чтобы все знали, что я твой? — улыбнулся он. Ему вообще теперь все время хотелось улыбаться: чувство легкости было такое, будто он всю жизнь таскал на себе огромный камень и вот сейчас его сбросил. Или будто всю тренировку Якова в поддержке провозил — и вот сейчас выбросил его тройным акселем. Кольцо сияло золотом так ярко, что Виктору по спортивно-чемпионской привычке захотелось попробовать его на зуб. Вот только Юри перехватил его руку раньше. — Нет, это плохая идея, прости! — неожиданно запротестовал он и сомкнул пальцы на кольце. — Давай я сниму и придумаю что-нибудь другое! Виктору не было так страшно терять золото, даже когда его, по ложному обвинению в допинге, медали лишить собирались. Быстро вырвав руку, он спрятал ее за спину, а другой рукой уперся было потянувшемуся туда Юри в грудь. — Подарочки не отдарочки! — непреклонно заявил он и покрепче сжал руку за спиной в кулак. Все. Не отдаст. Никому и никогда, вообще теперь не снимет, кто хочет забрать — пусть отпиливает вместе с рукой! — И вообще, это моя компенсация за то, что ты с моим отцом за моей спиной встречался! Аргумент. Юри потерянно сел на пятки. А потом вытащил из коробочки второе кольцо, сжал его в кулаке, словно для успокоения, и серьезно посмотрел на все еще настороженного Виктора: — А как ты думаешь, зачем я пошел на встречу с твоим отцом? На Виктора сегодня свалилось слишком много потрясений, чтобы он играл в «Что? Где? Когда?». Он сказал первое, что пришло в голову: — Потому как тебя напрягает, что я не вожу тебя по таким дорогим ресторанам? Вроде, логичный вариант. Юри растерянно хлопнул глазами. А потом рассердился и посмотрел так, что Виктор забеспокоился, как бы не прихлопнули его самого. — Да ради тебя! Я не мог больше видеть, как дорогой мне человек себя разрушает! — Я тебе дорог? — Виктор чувствовал, как по губам расплывается совершенно дебильная улыбка. Если б Юрка ее увидел бы, наверняка пообещал бы Виктору зарезервировать место не в доме престарелых, а в больнице для душевнобольных… Но Виктор еще никогда не чувствовал себя таким душевноздоровым, как в этот момент. — Иначе бы я не приехал, — потупился Юри, а потом протянул правую руку раскрытой ладонью к Виктору. — Эти кольца, они парные, — снова завел пластинку он, — с ними тебе будет проще представить, что ты не одинок, что с тобой всегда тот, на ком второе кольцо. Пусть не рядом, но души ваши связаны. А связь сможешь почувствовать, лишь только погладив ободок. Понимаешь? — Понимаю, — кивнул Виктор. Он даже почти все понимал. Кроме разве что одного: — А кому принадлежит второе кольцо? Юри замялся и наклонил голову еще ниже: — Ты можешь отдать его, кому захочешь. Якову, Юрию, Миле, отцу или, — он сглотнул, — какой-нибудь девушке… — Или тебе? — мягко спросил Виктор, склонив голову к плечу. — Или мне, — еще тише согласился Юри. Виктор никогда раньше не представлял, как будет надевать кольцо на чей-либо палец. Конечно, он был на свадьбах, но наблюдал за ними, как за представлениями — хорошо поставленным номером, игрой на публику. Конечно, думал, что и самому когда-нибудь придется сыграть в такой постановке — именно постановке, браки ради пиара норма у знаменитостей, как норма и просто сходиться, чтобы не быть одному. А вот по любви… Конечно, и о любви Виктор мечтал. Вот только все мечты воплощались в его программах, а не в реальной жизни, и вот… И вот он сидит на холодном полу своей квартиры и под жужжание холодильника, совсем не похожее на марш Мендельсона, держит за руку не девушку в белом платье — а Юри, такого домашнего, в растянутых черно-серых бесформенных вещах, и надевает ему на безымянный палец кольцо. И пусть как раз это было, скорее, постановкой, очередной терапией ради лечения — для Виктора она выглядела более настоящей, чем все, которые он видел в ЗАГСе. — Теперь я могу поцеловать невесту? — с улыбкой спросил Виктор, все еще не отпуская руку Юри. — Как будто тебе нужно мое разрешение, — пробурчал тот и сам потянулся навстречу. Вернуться к терапии они смогли не так быстро. — А к кольцу прилагается инструкция? — спросил Виктор, вытягивая окольцованную руку вверх. Голова его лежала у Юри на коленях, и это было самой удобной подушкой. Еще бы с нее наволочку в виде штанов снять… Юри ненадолго задумался. А потом взял его руку своей: — Закрой глаза. — Виктор подчинился. Темнота сейчас почему-то не пугала, а только разжигала интерес. — Когда почувствуешь, что вот-вот сорвешься — погладь кольцо. Представь, что это моя рука — ведь у меня такое же. Я теперь связан с тобой — пока на нас эти кольца, ты никогда не останешься один. Виктор почувствовал, как кончиками его пальцев Юри сначала потер свое кольцо, а потом кольцо, что было у Виктора на другой руке. Снова свое. Виктора. Свое… Через несколько повторений Виктор запутался, где его кольцо, а где кольцо Юри. Даже когда он раскрыл глаза и прикоснулся к своему кольцу уже сам, все равно было ощущение, что тепло тела Юри прочно втерлось в самую глубину золотого металла. Впрочем, Виктор и без этого знал, что Юри — его золотце. — Да-а, мне бы это сегодня пригодилось, — рассеянно проговорил Виктор, потирая кольцо, будто волшебную лампу. «Надеешься вызвать джинна, чтобы тот вылечил тебя?» У Виктора, кажется, такой уже есть. Так что не надо других. Еще ревновать будет. — А у тебя… сегодня был приступ? Было ясно, что этот вопрос не внезапный, Юри его давно хотел задать. А узнал откуда? Его не было в кафе во время разговора, и если Юри не привез с собой разведчиков японской мафии, то… — Отец рассказал? — спокойно поинтересовался Виктор, вставая с его колен. Юри открыл было рот, чтобы наверняка начать оправдываться, но Виктор положил ему на губы палец. Юри ж дооправдывается, что разрушит все спокойствие этого момента. — Да я уже понял, что вы созваниваетесь. И не злюсь. Немножечко обижен, но не злюсь. — Он дал себе пару минут на раздумья. С чего б начать… Губы Юри шевельнулись, Виктор машинально надавил пальцем чуть сильнее, чтобы их удержать… Палец по фалангу скользнул внутрь теплого, влажного рта. Виктор замер, боясь даже шевельнуться. Нет, он-то не против, но Юри… вдруг опять решит, что Виктор его домогается? Или захочет снова себя как-то наказать? Нет! Надо отодвинуться… Его костяшку внезапно сжало зубами — не сильно, но чтобы не выпустить. Виктор тяжело сглотнул. А Юри, глядя ему прямо в глаза, неожиданно вобрал палец немного глубже, мягко обнял его языком, а потом сомкнул губы и создал внутри рта такой вакуум, что у Виктора дыхание сбилось. — Ю-ури-и-и, — беспомощно протянул-простонал он, но Юри лишь зажмурился и снова прикусил палец. И это было так по-настоящему, так… непохоже на ощущения от приступа… Виктор вспомнил их сейчас на контрасте детально. — Сегодня во время приступа я почувствовал, что жизнь вокруг бумажные декорации. — Юри палец его не выпустил, но скользить по нему языком перестал. — Даже подумал: а зачем мне лечиться, если жизнь у меня не настоящая? Если все вокруг — не настоящее? С влажным чмоком Юри отодвинулся; мокрый от слюны палец захолодило — но, прежде чем Виктор успел его обтереть, Юри прижал всю его руку к своей щеке: — А я? Я тоже… ненастоящий? — очень серьезно спросил он. И, казалось, он готов был заплакать. Стадия «казалось» продолжалась недолго. Виктор провел пальцами другой руки по его щеке, убирая первую скатившуюся слезинку, и улыбнулся. — Ты милый. И красивый. Знаешь, ты, наверное, единственное настоящее, что случилось в моей жизни. Юри тихо всхлипнул и крепко обнял его, вцепляясь изо всех сил пальцами в спину: — Прости меня, Виктор! Прости, что приношу тебе одни неудобства! Я же не такой дурак, я понимаю, тебе нельзя показывать обручальное кольцо — это плохо для твоей репутации, и слухи пойдут… — Плевать на слухи, — опомнившись, Виктор сомкнул руки за его спиной и начал мягко поглаживать, успокаивая. — Не бойся их. Журналисты сейчас больше на Юрце сосредоточены и все примериваются, как этого шкета худосочного цапнуть посенсационнее. А я никому не нужен. Он произнес это легкомысленно, но, несмотря на усмешку, в его горле остановился ком. Виктор снова почувствовал себя разбитым, как бокал, который он сегодня в приступе случайно уронил в кафе. До следующих тихих слов Юри: — Ты нужен мне.

Книга открыта на самой Последней странице. Сколько всё это продлится? Целый день дождь. В воздухе тают осколки Разбитой посуды, Тянутся долго и долго секунды, Тянутся долго и долго секунды, Тянутся долго секунды. Ты меня ждёшь.*