Ты моя мелодия, я твой преданный Орфей, Дни, что нами пройдены, помнят свет нежности твоей. Стань моей вселенною, смолкнувшие струны оживи, Сердцу вдохновенному верни мелодию любви.*
«Никифоров Виктор Владимирович» — гласила единственная надпись на русском языке. Юри скользнул по ней взглядом, отмечая, что уже вызубрил чуждые русские буквы в этих трех совсем не чуждых словах, и перешел к более знакомой латинице. Название препарата, способ применения и дозы, дата выдачи рецепта и на сколько он действенен, ниже — три печати в ряд: одна больничная, одна рецептурная и одна личная, с подписью и инициалами «Доктор Ж. А. Саймон» внутри. Все нужные лекарства, упакованные в пакет с логотипом аптеки, лежали на кровати возле бедра Юри. Там же лежал и расчерченный календарь приема лекарств с постепенным вводом в курс. Мэд ли это позаботилась или мистер Саймон сам догадался — Юри не знал, но это было кстати. Оставалось только понять, как бы преподнести это все Виктору… Над этим Юри и раздумывал, читая состав таблеток и рецепт на них уже по Ками-сама знает какому разу, так въедливо, будто готовился идти работать фармацевтом! «А почему бы и нет? Будешь советовать, какие презервативы лучше чувствуются и какая смазка вкуснее пахнет…» — Гав! Гав-гав! Возбужденный лай раздался так внезапно, что Юри чуть не уронил упаковку таблеток и свое екнувшее сердце вместе с ней. Прижав чудом удержанное лекарство к чудом не разорвавшейся груди, он выпустил Маккачина-хвост-пропеллер из спальни и вышел следом. — Оказывается, приятно, когда тебя дома встречают! — Виктор мягко отстранил от себя пытающегося вылизать лицо пса и обнял Юри. Не раздевшийся, холодный, пахнущий морозной свежестью… Юри совсем растерялся и не собрался обратно, даже когда и его отстранили так же, как и Маккачина минутой ранее. А вот сам Виктор выглядел воодушевленным. Будто рюкзак с кирпичами сбросил, будто снял неудобную тесную обувь, будто забрался на вершину высокой горы, в которую шел с этим рюкзаком и в этой обуви… Будто с родителями поговорил. — Ни за что не угадаешь, с кем я сегодня говорил, — в тон его мыслям буднично сообщил Виктор, лукаво кося глазом. Он явно настроился на игру в угадайку. Что ж, Юри знал ее правила. Надо же просто угадать правильный ответ? — С отцом? — Ну Ю-ури! Сразу угадывать нечестно! — обида в голосе была неожиданной. Кажется, правила игры в угадайку в их странах все же разные. «То есть не исключен вариант, что тут играют на раздевание?» — Ну зато ты точно не угадаешь, что он мне предложил! — это было сказано уже с горячим нетерпением, под которым таяла деланная обида. Виктору настолько не терпелось поделиться подробностями, что отведенное на раздумья время свелось к «три-два-один»: — Открыть свою школу фигурного катания! Ну, Юри, чего ты молчишь? Ты не рад? Юри был… рад. Наверное. Не расстроен уж точно! Просто мысли были о коробке, зажатой в правой руке. Принимать очередь водить в «угадай, какой сюрприз у меня в руке, которой я махал у тебя на виду и который ты сам попросил» он не стал. Просто вытянул руку вперед: — Это для тебя. Лекарства. Помнишь, ты просил утром… — под конец его твердый голос перешел в смущенный лепет, а рука начала опускаться, будто таблетки, как сомнения, множились с каждой секундой, и коробка тяжелела, тяжелела… Пока ее не перехватили. Виктор — Юри был готов понести наказание за убийство его улыбки — посерьезнел. — Дай мне немного времени, — Виктор тут же поспешил смягчить эти слова улыбкой. Но не такой. — Подожди меня в спальне, я скоро. Юри только кивнул. Ждать не страшно. Страшнее, когда ожидание заканчивается. Когда не знаешь, чего ожидать. «В твоем возрасте пора бы знать, чего ожидать от приглашения в спальню».***
Из скважины в водопровод, из водопровода в кран, из крана в сложенные лодочкой ладони, из ладоней — на лицо. Вода, проделавшая такой долгий путь, была прохладно свежей, но внести такую же свежесть в мысли не смогла. Виктор плеснул ею в лицо еще раз и, отфыркиваясь от прилипшей челки, закрыл кран. Зеркало над умывальником неподкупным судьей показывало вид примерно на пять из десяти. «Пятидесяти?» У двойника в зеркале некрасиво дернулся уголок губ — Виктор спешно прижал его пальцами. Неужели он и правда готов? Столько лет убегал от приема таблеток, забыв, что он фигурист, а не конькобежец, чтобы в итоге развернуться и помчаться парализованному таблетками будущему навстречу? «Как бы тебя самого не парализовало». Глупости! Виктор запрокинул голову и принялся вытирать лицо полотенцем. Понимал, конечно, что не думать о последствиях легкомысленно — а он, как бы ни пытался казаться таким, все же не из этого племени… Но не зря говорят: мысли имеют вес, и если о чем-то долго думать, это обязательно сбудется. Так что будет лучше подумать, что у Юри все получится и этот путь Виктор сможет преодолеть без препятствий в виде приступов. И тогда на бесконечной дороге его болезни появится финиш — пускай и с единственным встречающим фанатом вместо тысяч. «Лишь бы тебе не пришел полный финиш». От этой мысли удалось отмахнуться проще. А он и не придет! Ведь теперь Виктор точно не останется один. Да, он ничего уже не теряет — наоборот, пытается приобрести. С таким настроем он и вышел из ванной. Возможное приобретение сидело на кровати с таким видом, будто ему сообщили, что под ним аккуратно уложены атомные бомбы, и если он шевельнется, то из первого ряда сможет полюбоваться на историю Хиросимы и Нагасаки. — Юри… — Тот так дернулся, что Виктор не пожалел сдержанного порыва сначала крикнуть «Бу!». — Давай лечиться? — Что? — Юри растерянно хлопнул глазами, но собрался быстро. — А, садись, сейчас все объясню. И пусть объяснять было особо нечего (что может быть непонятного в «витамины раз в день, таблетки из белой упаковки — два раза в день, но в первое время согласно календарю пей по одной половинке раз в день, чтобы привыкнуть. Можно до, можно после еды — главное, в одно время. Не на ночь!»?), Виктор заставил Юри повторить все три раза и принимать лежащую на ладони половинку не спешил. Это ведь серьезно. — Юри, солнышко, а пить до еды или после? — Без разницы, — не сердясь на это не первое уточнение, но со вздохом пояснил Юри. А потом забрал таблетку из раскрытой ладони. — Это не опасно. Хочешь, давай первую я выпью сам! — Нет! В последний раз с такой же скоростью Виктор отбирал гвоздь почти изо рта своей полуторагодовалой племянницы. И пусть таблетка очевидно не так опасна, как ржавый гвоздь… все же это не безобидная пустышка. Кто знает, как она повлияет на психику здорового человека. «Здорового ли? Вы два конька пара». С учетом этого Виктор тем более не хотел причинять Юри больший вред. «Боишься, что снова тебя выгонит? Из твоей же квартиры?» Не боялся. Просто привык не делиться — будь то медали, мысли, переживания или болезнь. Особенно болезнью и особенно с ним. — Юри, ты же знаешь: я не люблю делиться, — так и признался Виктор с нарочно смущающим подтекстом и накрыл губами чужие пальцы. Языком забрать таблетку из некрепкой хватки было легко, а слюны как раз хватило, чтобы сглотнуть. Вот и все. — Подашь запить? И только взглянув в распахнутые глаза, Виктор понял, как выглядел его поступок со стороны. Судя по дергающемуся кадыку, сейчас Юри был бы не против опустошить стоящий на тумбочке стакан воды сам. Или самому выступить в роли стакана воды. Или… Юри отвернулся — не сильно, но теперь Виктор, завороженный, смог бы коснуться губами только щеки, а не губ. А ведь уже наклонялся! Виктор медленно вернулся в исходное положение, будто ничего и не хотел сделать — так, спину разминал. Наваждение какое-то… «А ты уверен, что он тебе не “Виагру” подсунул?» — Тут возможны… побочные эффекты, — явно волнуясь, перебил его мысли Юри. — Тошнота, сонливость, головокружение… Хм, это многое бы объяснило. — А можно счесть побочным эффектом, что я хочу тебя поцеловать? — задумчиво произнес Виктор. Он не планировал делать голос таким низким, не планировал подсаживаться ближе, не планировал заводить руку Юри за спину и пальцами поглаживать его кожу под объемным свитером, не планировал касаться прикрытого отросшими волосами уха сначала дыханием, потом кончиком языка… Не планировал. Но, как и любой творческий человек, был королем импровизации. — Виктор! — Я вас слушаю, доктор Кацуки, — дразниться Виктор тоже не планировал. Но видеть, коротко отстраняясь, как розовеет от касаний его языка ушная раковина, как Юри вздрагивает, когда язык обрисовывает круг, а потом внезапно проникает в горчащий проход; слышать, как тяжелеет и прерывается его дыхание, вырывающееся через приоткрытые губы… Виктор же не святой. Да и открыть собирается собственную школу, а не церковь. Но, кстати, сыграть с Юри в священника и исповедуемого было бы заманчиво… Будто услышав его мысли, Юри отдернулся как черт от ладана; кончики его ушей просто полыхали. Ну что за розовый поросеночек! Виктор улыбнулся своим мыслям и тихо засмеялся. Юри с обидой в глазах тут же повернулся на него, на его смех, и!.. — Попался, — и Виктор качнулся вперед. Губами в губы. А потом незаметно получилось, что и языком в язык. Юри посасывал его губы так жадно, будто только что пересек Сахару и присосался к бутылке воды. Виктор даже поразился тому, как вообще можно было скрывать в себе такую жажду! А потом почувствовал, как его член торопливо сжали через штаны. — Прости! — Юри тут же отстранился, блестя шалыми глазами и влажными губами. Было видно, что он насильно пытается себя отрезвить, пытается собрать всех демонов Эроса, разлившихся пряным возбуждением в воздухе, обратно в свою черепную коробку. Но Виктор этого не хотел! Но Виктор все еще помнил ту, последнюю ночь в Хасецу. И чтобы эта тоже стала последней — не хотел еще больше. — Не за что извиняться, и мы к этому позже вернемся, — вместо желаемого продолжения он попытался успокоить Юри, но что-то получилось не очень. Свое бы сердце успокоить… Пожалуй, отвлечься сейчас на работу было бы кстати. — А сейчас мне нужно на час-другой в кабинет, предстоит много работы в связи с открытием школы. — Последнее Виктор добавил неожиданно даже для себя: — Поддержишь меня?***
«Витя сам по себе необычный и странный человек. С его гениальностью в голову может взбрести все что угодно, и поступает он как хочет, не опираясь ни на чье мнение. Это делает его независимым и сильным человеком, однако оттого беззаботным и крайне забывчивым…» Такую характеристику на встрече дал отец Виктора. Юри не был уверен, что воспроизвел ее дословно — Владимир Егорович много в тот день говорил, — но отчего-то именно эта фраза запомнилась больше всего. Наверное, потому что слишком совпадала с его собственными наблюдениями. И странно было сейчас слышать от Виктора, что он решил последовать совету отца (!) и спрашивает сейчас у Юри, согласен ли тот (!) поддержать его (!!!). Даже Эрос не воспользовался тишиной, чтобы возмутиться насчет раздельного сна, настолько было велико удивление. Юри прокашлялся. — Я? При чем тут я? — При том, что я хочу открыть школу как для будущих чемпионов, так и для людей вроде Виталия. И мне нужна будет помощь психотерапевта в борьбе с их травмами и фобиями, чтобы… — он сделал паузу и взял Юри за руку. Просто взял и начал мять, будто игрушку-антистресс, будто… будто многолетняя привычка, что касание останавливает приступ. Виктор вдруг тряхнул головой и резко откинулся назад, ложась на кровать: — Чтобы исполнить твою мечту! — Мечту? — Юри и так весь разговор казалось, будто кто-то из них явно говорит на другом языке, а сейчас он и вовсе перестал улавливать нить разговора. «Для понимания надо быть на одной волне, а ты слишком высоко. Приляг рядом». Осторожно, будто это была не кровать, а плот посреди шторма, Юри повиновался. Глаза Виктора и правда сейчас ему напоминали море в Хасецу. Дом. Виктор был настолько расслаблен, будто и не заметил его перемещений. Но как только Юри об этом подумал, «плот» снова качнуло, и море стало небом: Виктор навис над ним, напрягшимся. — Ну ты же сам рассказывал, что хотел бы со мной покататься. Раз не удалось, так хоть вместе поработаем. О, придумал! В свободное от работы время сможешь мне ассистировать — тогда и покатаемся на льду вместе. Согласен? Задавать подобные вопросы, находясь так преступно близко и криминально низко, просто противозаконно. «В доктора и пациента играли, теперь можете сыграть в допрос преступника полицейским. Наручники, крепкий допросный стол, глухая комната, где вы только вдвоем…» В такой позе Юри был согласен на все — но Виктор просил просто поддержки, без всех этих грязных мыслей! Грязные мысли продолжали крутиться внутри, словно в барабане стиральной машинки, сливаясь в киноленту быстро сменяющих друг друга поз. Все откровеннее, откровеннее… Юри больше не мог смотреть в эти глаза, явно читающие его без трудностей перевода — картинки в переводе не нуждаются. Он опустил взгляд и с удивлением обнаружил, что упирается руками Виктору в грудь. Кинолента резко оборвалась на мысли, что если бы не это, Виктор точно опустился бы на него всем телом. «Сдайся, Юри. Подними руки». Пальцы, дрогнув, перестали касаться чужой рубашки. Юри уронил руки по сторонам и, посчитав, что на этом запасы смелости иссякли, отвернулся. — Я… я согласен, — такой же тихий голос был совсем не похож на его собственный. Юри и не верил, что правда это сказал. Как он посмел согласиться? Он, вообще-то, больше не имел прав вести врачебную деятельность! Он же при наставнике отказался от них, признался, что не хочет и не может быть врачом! А тут! А тут Виктор. Совсем близко, даже можно почувствовать, что его дыхание пахнет клубникой и бананом — любимой жвачкой. Виктор, который навис над ним, опираясь на локти, который доверил Юри самое ценное, что у него было, который и сам раз за разом старается добиться его доверия! Поэтому Юри просто не смог отказать. Согласие поддержать Виктора в этой, новой жизни, к которой они проделали долгий тернистый путь, — самое малое, что он мог и хотел сделать. Хотя было еще кое-что: — У… у меня есть музыка для твоей первой программы в новой школе. Виктор удивленно сморгнул: — Музыка? — Да! — Юри и не думал, что что-то вообще сможет дать ему силы, чтобы подняться. И пускай Виктор остался недоуменно лежать на кровати, а Эрос внутри беснуется и грозится найти другого хозяина — если ему одна мысль о труде Бьянки дала столько сил и воодушевления, то Виктор, когда прослушает ее, точно обретет потерянное вдохновение! И Юри снова сможет восхищаться его катанием. Диск лежал на месте — хотя Юри вполне допускал мысль, что в суматохе сборов забыл его там, в Детройте. Тогда совсем не до него было! А вот сейчас самое время. Когда Юри вернулся к кровати, Виктор уже сидел и заинтересованно ожидал продолжения. — Вот! — Юри не раздумывая протянул диск. Может, он поступал неправильно, может, он вообще не имел права отдавать подарок, сделанный ему от души… Но все, что хотела его душа — помочь. Так отчаянно, что он затараторил: — Тебе же всегда писали музыку под твои программы, верно? Этой композиции нет в общем доступе, ее написала специально для меня моя бывшая однокурсница, мы с ней были в паре при на практике в Детройте… долгая история! — замахал он руками, видя, что Виктор собирается что-то спросить. Виктор с видом самого послушного ученика выпрямился, пародируя сидение за партой, и поднял руку. — Да? — а Юри думал, что больше смутиться не получится. И вообще, казалось бы, простой диск — но предлагать его прослушать, судя по стыдливым ощущениям, было столь же интимно, как секс. Словно диск был еще одной эрогенной зоной в его теле. Когда Виктор взял диск, Юри мог поклясться, что почувствовал его пальцы на себе. «А где конкретнее он тебя взял?» Щеки горели так, что можно было и не уточнять. — Давай я просто его послушаю, а эту, я уверен, очень интересную и захватывающую историю ты мне расскажешь потом. Договорились? — и снова эта мягкая и понимающая улыбка. Юри только кивнул. И не пошел за Виктором, когда тот вместе с диском скрылся в своем кабинете. «Не хочешь смотреть на лицо Виктора, пока он слушает твою мелодию? Не хочешь, чтобы он начал ставить программу прямо с тебя, на тебе?» В том и дело, что хотел. Просто все еще не был уверен, что Виктор тоже хочет попробовать еще раз. «Он смазал слюной и практически трахнул языком твое ухо, причем, судя по стояку, был не против продолжения! Каких еще намеков ты ждешь? Надписи “Юри, возьми меня” белой солоноватой жидкостью?» Юри нервно хохотнул. Это… было бы слишком. Он и так слишком много всего пережил за последние полчаса, и организм решил воспользоваться моментом, когда внимание хозяина больше ничего не отвлекает, по полной: ноги стали ватными, а теплый свитер начал жарить, будто в него подвели отдельное отопление. Юри потер рукой вспотевшую поясницу, невольно вспоминая, как ее наглаживали нежные пальцы Виктора, пытаясь проникнуть под ремень. Мгновенно захотелось снять свитер и натянуть на лицо. Захотелось скрыться в нем, чтобы наверняка не слышать заигравшей из кабинета Виктора знакомой композиции, не видеть его лицо, когда он выйдет из кабинета! «Правильно, снимай свитер. И штаны. Чтобы, когда Виктор придет, воодушевленный мелодией, ты уже был готов ассистировать ему. Так, кажется, он назвал практику вашего парного “катания”?». Нет, еще лучше будет спеленать себя этим свитером как смирительной рубашкой! Чтобы не пойти в кабинет и не сделать, распаленный этими поцелуями и прослушиваниями, то, о чем он точно пожалеет. Уже жалеет — хотя еще не сделал. «Просто попробуй. Поверь, больше облажаться, чем в прошлый раз, ты уж точно не сможешь!» Юри подтянул колени к груди и уперся в них подбородком. Да уж. А говорят, что приятно, когда кто-то верит в твои силы. «А Виктор в тебя верит. Ты больше не хочешь ему помочь? Не хочешь вылечить его болезнь своей близостью?» Нет, Юри как раз и хочет помочь! Ойкнув, он разжал впившиеся в щиколотки пальцы и обнял себя руками. Очень хочет! Но что-то от его помощи больше вреда, чем пользы. «Если не хочешь помочь Виктору, то помоги хотя бы себе. Вы с таким сексуальным напряжением вряд ли сможете жить как соседи — только пару добавочных неврозов заработаете». «Пора бы уже сделать шаг навстречу. Ведь Виктор тебя поцеловал! Это ли не согласие? Или тебе что, заверенный документ с подписью-печатью и правами на тело надо выдать?» Юри в документах не был силен — все же шел учиться на психотерапевта, а не на юриста… но в психике он, кажется, не был силен настолько, что, как говорят русские, в трех соснах мог заблудиться. Даже в двух. Юри посмотрел на свои подрагивающие пальцы, снова от волнения впившиеся в щиколотки, и со вздохом опустил голову между колен. В одной. «Да с твоей робостью сам ты… сосна. То еще бревно, в общем. И дубина». Обвинять легко, лучше бы подсказал, что делать! Юри неожиданно для себя так разозлился и даже не сразу сообразил, что пытает вопросами собственную болезнь. Ками-сама, до чего докатился. Нет, он и правда больше так не может! Юри вскочил с дивана и, покусывая то костяшку пальца, то губу, начал ходить из одного конца комнаты в другой. К окну, к двери, к окну, к двери, то ли в окно, то ли в дверь — оба пути казались одинаково опрометчивыми. Боже, ну что опять за мысли! Юри сел. «Успокоился? Давай, дыши, и лучше томно — не сексуальности ради, а гипервентиляции вопреки». «У вас уже такая стадия, что тебе либо в самолет, либо в постель, понимаешь? Вечно строить из себя ломающегося дурачка, не знающего, с какой целью его целуют, все равно не получится. Равно как и дурачка, искренне не понимающего, отчего у него на эти поцелуи встает. И стояк вечно скрывать не сможешь — твой самоконтроль не настолько безграничен. Или ты хочешь снова закрыться и накрутить себя до очередного срыва?» «Угадай, кто теперь тебе под горячий член попадется». Эрос не был первоприглашателем этой мысли — она и так не раз заваливалась в голову Юри незваной, непрошеной гостьей. За ней приходили под руку отчаяние и бессилие. И места внутри становилось так мало, что Юри хотелось выпасть из собственного тела, уйти куда-нибудь далеко-далеко, только чтобы все это не чувствовать! Наверное, именно так он и выпал во время той последней встречи с Виталием. Но то было в прошлом — уступать свое сознание Юри больше никому не планировал. «Хорошо, что сам понимаешь: чему быть — того не миновать, — голос Эроса звучал мягко, почти ласково. Он больше не причинял Юри боль. — А раз так, можешь хотя бы подготовиться, чтобы все прошло хорошо». Юри не был уверен, что все пройдет хорошо. Как не был уверен, что после этого все пройдет. Но был уверен — если не попробует, то точно ничего не изменится. В конце концов, они и правда совсем не смогут жить соседями. В конце концов, он не собирается Виктора ни к чему принуждать. У того всегда будет шанс сказать «нет». И в этот раз Юри обязательно услышит.***
«Так, выдави немного смазки на руку и погрей». Тихий звук выдавливаемой смазки показался настолько громким, что Юри вздрогнул. Второй раз он вздрогнул, когда, не выждав время, споро прижался пальцами в смазке между расставленных ног. Холодно! «А я говорил, подожди, погрей». Юри слышал, но не думал, что у него настолько много времени. Да и хотелось… поскорее это сделать. Пока решимость не ушла. Он поднял взгляд. Зеркало отражало спальню, его, сидящего в одном распахнутом халате на расстеленном перед зеркалом свитере, а решимость в глазах совсем не отражало. Отражало страх. Юри хотел было отвернуться, но не мог. Нельзя вечно отворачиваться от себя, ненавидя свое тело. Это… надо понимать, что это сейчас тоже часть лечения! А значит, надо смотреть, не отрывая глаз. Грудь от дыхания вздымалась так высоко, что это было заметно даже в зеркале. Ноги и руки мурашками покрылись — в комнате было не холодно, но влажная смазка стекала между ног и холодила кожу. Пытающийся прикрыться перед самим собой, с брезгливо отведенной в сторону мокрой рукой, с возбуждением мягче мягкого и с глазами испуганней испуганного — Юри не выглядел сейчас воплощением Эроса. Он выглядел нелепо! Просто смотреть было противно! Забыв про решимость смотреть, даже не моргая, Юри зажмурился. И глаза накрыл сухой рукой… Глупо. Как глупо! Надо поскорее одеться, пока Виктор не увидел его… таким. Подобного позора Юри точно не переживет! «Тш-ш-ш. Не надо разводить сексопанику. Попробуй погладить себя. И представь, что это делает Виктор — где бы ты хотел чувствовать его руки?» Виктор? Веки Юри дрогнули — он на мгновение увидел тусклый свет, пробивающийся из-под закрытой двери, — и тут же сомкнулись еще крепче. Нет. Смотреть пока еще страшно. Лучше… лучше попробовать в темноте. В темноте проще представить, что Виктор сидит на пятках прямо напротив него и тянет свою руку. Почувствовав прикосновение пальцев на щеке, Юри дрогнул, но заставил себя остаться сидеть в той же позе и расслабиться. «Где бы ты хотел чувствовать его пальцы? Что бы ты хотел с ними сделать?» — эхом звучал Эрос в голове. Что сделать? Юри потерся о пальцы щекой, потом губами. Где хотел бы почувствовать? Юри медленно заправил за ухо волосы, провел указательным пальцем по раковине, так, как недавно по ней скользил язык Виктора… почти. Он быстро лизнул палец и вернул его на прежнее место. Да, теперь больше похоже. Вокруг, по краю, постепенно сужая радиус, еще, еще — и внутрь! Пальцы на ногах поджались; прокатившейся волной возбуждения Юри было сложило пополам, но он выпрямился. Дыхание стало таким тяжелым, что, верно, все зеркало запотело… Но Юри не открывал глаза. Да, уже не страшно, но еще не время. Дальше интереснее. Дальше шея. Если нажать там, сзади, то будет так приятно, словно укусом прихватило напряженные мышцы, так сильно, что по позвоночнику сведет единой судорогой удовольствия! И захочется большего — там, где сконцентрируются отголоски этой судороги. Юри обошел вниманием руки живот — дряблый, не подтянутый, с единым кружком «пресса», он точно не вызовет у Виктора желания коснуться. «А того, что ниже, Виктор захочет коснуться? Или ты уже чувствуешь его пальцы там?» Чувствует! С пересохших губ сорвался громкий всхлип, и Юри зажал себе рот рукой. В коридоре было тихо, только из ванной доносился плеск — Виктор был там, принимал душ и точно ничего не слышал. Хорошо… Под гулкий и быстрый стук сердца Юри еще раз надавил большим пальцем на напряженную, подрагивающую головку, скользнул по стволу… и раздраженно дернул головой. Не то. Ушло. Не так! «Смажь пальцы, Юри. И не бойся сделать себе приятно». Спешно кивнув, сам не зная кому, Юри накрыл член рукой в почти высохшей смазке. Сложенные указательный и большой палец восхитительно тесным кольцом заскользили по всей длине, от колючих волос на лобке до мягкой упругой головки, то скрывая ее в крайней плоти, от обнажая до крайности. И тогда приятная волна снова начала накатывать на берег сознания. Вниз — отлив. Вверх — прилив. Отливы-приливы все быстрее, волна уже не откатывается — она все поднимается, поднимается, будто хочет затопить все! Затопить и оставить задыхаться ощущениями, захлебываться в них! Еще немного! «Открой глаза!» Совсем потерявшись, Юри даже не подумал ослушаться. С непривычки перед глазами все было в белых пятнах, смазано, но фокус быстро вернулся. Юри увидел: его рука — не Виктора! — не замедляя темп, бесстыдно двигалась по члену. По месту, столь долго игнорируемому, столь долго ненавидимому, столь… сильно приятно! Это было почти как наказание. «Любить свое тело — не наказание, Юри». «А если хочешь, чтобы рука там уже была викторовой, ты знаешь, где его найти. С руками, языком и членом, которые могут сделать еще приятнее». Еще приятнее? Ох! Не в силах больше смотреть вниз — все силы сейчас были в руке — Юри запрокинул голову. Ноги сводило, дергало мышцы от таза до самых пальцев, их хотелось вытянуть вперед, но Юри, наоборот, расставил их пошире и торопливо взялся за тюбик смазки, найденной в чемодане рядом с диском. Ну… Пхичит. «Не забудь потом сказать ему спасибо». Перед тем, как снова опустить руку между ног, Юри не мог не посмотреть в зеркало. Даже не вспомнить сейчас — особенно сейчас! — сколько раз он смотрелся в зеркала с одной лишь отчаянной мыслью: «Пожалуйста, пусть все закончится!» Сколько раз он ненавидел собственное испорченное похотью отражение, сколько раз в бессильной панике отворачивался! А сейчас… Юри не стал отводить взгляд. И ответный взгляд отражения, когда оно нажало смазанным пальцем на темный сморщенный анус, совсем не был затравленным. Он был предвкушающим. «Погладь себя, Ю-ури. Смажь получше. Внутри тебя скрыто наслаждение — не спугни его спешными и резкими дейс… ми…» Юри перестал слышать голос Эроса. Пускай в голове было ясно, но он чувствовал себя, словно в трансе, словно тело ему не принадлежит. И не боялся. Знал, что в любой момент может стряхнуть это странное, тягучее наваждение. Знал. И продолжал с интересом следить за своими действиями. Указательный палец надавил на анус, неожиданно легко проскальзывая внутрь. Юри прислушался к ощущениям: не больно. Скорее, как-то… странно. Палец проник внутрь на фалангу и подался обратно, а когда почти вышел — надавливающим движением вернулся обратно, уже глубже. Наружу — внутрь, наружу — внутрь… Скользящие движения приятно терли расслабленные стенки, но хотелось чего-то большего. «Может, побольше?» Интересно, будет ли больно? Средний присоединился к указательному, и вместе они медленно вдвинулись внутрь. Юри закрыл глаза, невольно запечатлевая под веками отражение себя, сидящего с расставленными ногами, и своих пальцев, введенных почти до упора. В темноте осталось только тяжелое дыхание, вырывающееся в такт движениям. Вдох — вставить, выдох — почти вынуть, почти… и тут же быстро вставить. «А если сжать?» Пальцы зацепили какую-то точку внутри, так сильно и резко, что под веками белым вспыхнуло. Рот распахнулся одновременно с глазами, Юри протяжно застонал, когда пальцы, словно примагниченные к той точке, продолжили нажимать на нее, тереться об нее электрическими разрядами, заставлять все тело желать надавить посильнее, чтобы… чтобы… «Чтобы что?» Дверь в коридоре со скрипом открылась, раздались шлепки босых ног, щелкнул выключатель — только сейчас Юри понял, что давно не слышал плеск воды. Замерев, словно воришка под светом фонарика, он молился только об одном: только не в спальню, пожалуйста, только не в спальню! Если бы мог двигаться, точно бы нырнул под одеяло и прикинулся спящим, мертвым — как пойдет! Ведь живым и в сознании сейчас, в таком раскрасневшемся и недвусмысленно растянутом все еще вставленными пальцами теле, было просто убивающе стыдно! Но Виктор милостиво прошел в свой кабинет. И через несколько минут Юри, вынув пальцы и вытерев резко вспотевшие ладони о наспех запахнутый халат, пошел за ним. Халат, кстати, был привезен из дома, такой же, как и у всех гостей Ю-топии — только полный воспоминаниями. Эти воспоминания всегда наполняли Юри теплом и помогали держаться в сложных моментах. Как и сейчас. Подходя к кабинету, Юри старался не задаваться вопросами: готов ли он? Точно ли хочет довериться Эросу и повторить последнее воспоминание из Хасецу? Не боится ли? Вместо этого он ускорил шаг. Предпочел лететь, словно мотылек на свет — так же доверчиво, безоглядно, увлеченно… И так же надеясь, что в этот раз не сгорит. На двери определенно стоило вешать табличку «Осторожно, высокое сексуальное напряжение». Стоило только взглянуть на Виктора, как Юри тут же отвел глаза: тот был вызывающе мокр. И выглядел, будто за секунду до появления Юри визажист искусно разместил на нем все эти провоцирующие капельки, убрал мокрые волосы назад, открывая чистый высокий лоб; костюмер распахнул халат так, что держал его даже не пояс, а только рамки приличий; постановщик сам закинул его ногу на ногу, чтобы белое колено выглядывало из-под ткани, манило и завлекало узнать, что там, совсем рядом, пока еще скрыто. А как Виктор пах… «Сейчас бы слизать капельки с его шеи и засос там поставить, правда?» Шею взволнованно бьющееся сердце Юри вроде соглашалось… пережить. «Это будет только начало…» — Юри? — Виктор явно удивился, увидев его. Не ожидал? Не удивительно, Юри сам не ожидал тоже. — Свет мешает? Прости, скоро выключу. Просто пока я был в душе, мне пришло в голову несколько интересных мыслей. Вот я и решил их записать, пока не забыл — сам же знаешь, грешен, — Виктор покаянно улыбнулся и неосознанным жестом потер виски. Голова болит? «Да уж, грешен, — с непонятным оттенком запоздало подумал он, отвлекаясь от мысли, не побочка ли это проклюнулась. Уже не Юри, но еще не Эрос. — Просто воплощение греха». — Нет-нет, свет мне н-не мешает! — Юри прокашлялся, но голос тверже не стал. «Да у тебя ничего твердого не осталось. Зря только разминался!» — пробурчал Эрос. Руки сами потянулись расправить несуществующие складки на халате — смущение резко достигло отметки «Пожалеть, что не отхлебнул из бутылочки, заботливо уложенной Пхичитом рядом со смазкой». — Я… Я пришел к тебе! И только договорив, он задумался: не слишком ли открыто себя предлагает? «Да тебе с твоей открытостью хоть на пытки — никто ничего не выведает!» Юри неловко улыбнулся. Его роль сейчас, скорее, ближе к гейшам. — И зачем? — заинтересовался Виктор, поворачиваясь на стуле к нему. — Не можешь заснуть без меня, Ю-ури? О, наоборот — это с Виктором заснуть порой не получалось. Просто хотелось не спать. «Теперь и сам признаешь?» — Я просто пришел узнать, нет ли у тебя побочек! — выпалил Юри первое пришедшее в голову и сам на себя разозлился. Да что же… что же он, будто пубертатный подросток, стесняется подойти и сказать о своих чувствах? Неужели так сложно произнести наконец: «Виктор, я тебя…» «…хочу?» Сложно! — Побочек? — игривое любопытство в голове Виктора сменилось задумчивостью. — Вроде бы все в порядке, если не считать, что я снова хочу тебя поцеловать. Последнее предложение Юри, переключившись в режим врача, пропустил. — Точно? Не чувствуешь головокружение, сонливость, тревогу, тошноту? Тремор, спутанность сознания, повышение потоотделения, диарею, усиленное сердцебиение, головную боль… — Стоп-стоп-стоп! — Виктор даже руки поднял. — Юри, у тебя очень милый голос, но можно помедленнее? А то у меня сейчас от тебя голова разболится, — последние слова Виктор от души постарался смягчить улыбкой. «Кстати, врачи сошлись во мнении, что лучшее лекарство от головной боли — секс. Выброс эндорфинов и все такое…» — Никаких у меня побочных эффектов нет, и вообще я чувствую себя просто прекрасно! — этим заверениям Юри очень хотелось бы верить. Очень! Если препарат подошел… то у Виктора точно есть шанс! Есть шанс у них. — Более того, я себя даже усталым не чувствую — я чувствую себя вдохновленным той композицией, что ты мне дал! Еще более прекрасная новость! Юри почувствовал, что улыбается. — Значит, ты поставишь на нее программу? Виктор неожиданно покачал головой. — Она плохая? — Юри поник так же быстро, как секундой раньше обрадовался. Хотя чего он только ожидал? У него ведь никогда не было музыкального вкуса! Даже когда катался, тренера просил подобрать что-то подходящее, сам не решался. А тут… Но композиция Бьянки ему и правда понравилась! — Так, отставить сырость! Юри, ну почему ты чуть что, так сразу в грусть ударяешься, а? — Виктор, потянувшись, успокаивающе погладил его по руке. — Композиция не плохая. Наоборот, очень хорошая! Просто она твоя. Юри совсем растерялся. — Так я же отдал ее!.. Виктор снова качнул головой. — Ты не понял. Она твоя, потому что она про тебя. Про твою жизнь. И не подойдет никому другому. Кажется, Бьянка говорила что-то подобное… Да и сам Юри так думал — просто не знал, что это так чувствуется со стороны! — Но… как же твоя программа… — Нет большей печали, чем та, что следует за сильной радостью. Растерянность и грусть беспокойно плескались внутри, и Юри чувствовал себя переполненной пиалой. Не слишком-то и сексуально. «Надо было не разговоры заводить, а Виктора твоего: скинул бы халат с порога, глядишь, уже был бы не грустью наполнен!» — Я могу поставить программу на эту композицию — но тогда тебе придется ее откатать. Юри с надеждой и одновременно опаской вскинулся. Впрочем, по глазам Виктора как всегда было не понятно, издевается он или просто искренне уверен, что не издевается. — Я не катаюсь, ты же знаешь… — Почему? Я же не прошу чемпионский уровень и прочее! И я сам видел, что тебе это до сих пор нравится: я все еще помню, как там, в Хасецу, ты лихо и страстно откатал мой Эрос! Так чего ты боишься, Юри? Виктор смотрел так требовательно, а Юри был так не в силах объяснять. Просто он и сам уже не понимал причины своей упертости. Неуверенность в себе? Низкий уровень подготовки? Длительный перерыв? Набранный вес? Боязнь выпустить Эрос? Ничего из этого и правда не мешало ему в том прокате, так что ни в одну из этих отговорок Виктор не поверит, а другие… А другие тараканами разбежались в голове так далеко, что и вечности не хватило бы их догнать. Вечности не хватило бы, чтобы перечислить все, чего Юри боялся. Лучше показать, а то они и правда что-то совсем отошли от темы. Решив так, Юри вместо ответа сделал пару шагов вперед и сел Виктору на колени. А потом, пока не передумал, вжался губами в его губы. Ну же, помоги выполнить этот сложнейший элемент, подхвати! На Виктора всегда можно было положиться. Сначала его губы разомкнулись, а язык настойчиво втолкнулся внутрь рта Юри, а потом рука сжала ляжку и двинулась по его ноге вверх, задирая халат. Юри с облегчением закрыл глаза и обнял обеими руками Виктора за шею, отдаваясь поцелую. Теперь он должен все понять. «Он поймет только, что дома жарко, раз ты без трусов». Внезапно губам стало пусто и холодно — Виктор отстранился. — Юри… — он уперся в плечи, не позволяя снова заткнуть себе рот поцелуем. — Юри, ты что делаешь? Не понял… — Соблазняю тебя, — в глазах от обиды защипало, и Юри уронил голову на грудь. Состояние было одновременно плакать и бежать без оглядки, но ноги вряд ли бы удержали. Они, как и нижняя губа, подрагивали. — Не соблазняется? Какой жалкий вопрос! Как же он весь сейчас жалок! Вдобавок к подрагивающей губе защипало в носу, и даже рука Виктора, сжимающая его собственную, расплылась перед глазами. Кап-кап. Юри шмыгнул и закрыл протекающие как неисправный кран глаза рукавом, больше всего мечтая сгореть. Как и положено мотыльку, коснувшемуся самой яркой лампочки. — П-прости, что отвлек. Я… Я пойду спать! Скорее, побегу. Бегство плохой ответ на все и вообще разрушительная практика, но Юри снова сбежал — раньше, чем Виктор что-то сказал. Ноги, вопреки опасениям, выдержали — наверное, потому что Юри забыл про их состояние. Хотелось бы ему так же легко забыть про все случившееся в той комнате.***
А Виктор раньше думал, что это его приступы странные. Но Юри, мгновением ранее возбужденный у него на коленях, а сейчас чуть ли не плачущий на кровати, однозначно мог бы с ним в этом посоревноваться. Рука потянулась привычным жестом пригладить волосы — как всегда он делал в минуты неловкости, — и Виктор подавил порыв кашлянуть. Да уж. Не смогли вместе посоревноваться на льду, так нашли более скользкую тему. — Дурак, бака, идиот! — внезапно донеслись до его слуха слова, а потом и глухие удары: Юри бил кулаками подушку, в которую только что утыкался лицом. — Тупица, глупый!.. — Надеюсь, ты не назвал ее Виктором? — Виктор решил прервать избиение невинных и вошел в комнату. Медленно, чтобы не напугать. А то мало ли, он, конечно, не против разнообразия в постели, но занять место подушки еще не готов. — Ее уже зовут Рябой, в честь курочки, у которой взяты перья! Юри, услышав его голос, остановился так резко, будто кто-то пультом щелкнул. И резко уткнулся в подушку — только кончики ушей заполыхали. — Прости, — глухо заговорила подушка. Со вздохом Виктор присел рядом и, немного подумав, все же обнял Юри. Мгновенно накатила усталость — и моральная, и физическая, — и смыла собой остатки подаренной душем бодрости. Захотелось обнять Юри и заснуть, но Виктор понимал, что это будет не лучшее решение: если не развеять все, что Юри уже успел себе надумать, то проснется он один на остывшей кровати. «Чего и заслуживаешь». Виктор встрепенулся и, попытавшись сделать голос как можно мягче, зашептал Юри на ухо: — Ну вот и чего ты опять убегаешь? Я скоро замки на дверь поставлю: не хочу ловить тебя по всем аэропортам. Пожалей старого человека! «Просто он в последний момент опомнился и решил, что не хочет с тобой связываться». Подушка хранила всхлипывающее молчание. Виктор тяжело вздохнул — ну что ты будешь делать. — Я же не прогонял тебя, Юри, — он начал успокаивающе поглаживать уже реже вздрагивающую спину. — Я просто хотел остановить тебя, чтобы узнать, точно ли ты готов. — Н-не был бы го-ик-тов, не при-ишел бы-ы! — Разобрать можно было с трудом — и спорить с разобранным было трудно. Оно как бы так, но… но напоминать, что в прошлый раз было так же, наверное, будет излишне. Поглаживания перешли со спины на взъерошенную черную макушку. — Да и я сам растерялся, солнышко! Я же хоть в этот раз собирался все сделать правильно: с лепестками роз, шампанским, чтобы это запомнилось, чтобы все было красиво и воспоминания были только самыми приятными! А тут ты… да и все цветочные поблизости закрыты, алкоголь тем более не продадут… — Виктор, вдохновившись своей речью, вдруг просиял: — Точно! Если подождешь тут, то у дома есть клумба с недавно распустившимися розами, я сейчас! На запястье сомкнулась крепкая хватка; не успев и шага сделать, Виктор сел обратно на кровать. Даже, скорее, упал: голова вдруг закружилась то ли от быстрого подъема, то ли от догнавших, наконец, напророченных побочек… Сам пророк, кстати, смотрел на него немного красными, но уже сухими и непонимающими глазами: — Виктор, ты чего? Хотел бы он сам знать. «А Виктор — того». — Не хочу повторения прошлого раза. Я ведь не железный, Юри. — Тревога и беспокойство, проклюнувшиеся еще в кабинете, по секундам росли внутри, нетерпеливо толкая друг друга, отчего голова периодически пульсировала болью. Но Виктор нашел в себе силы улыбнуться и погладил большим пальцем припухлую после плача смуглую щеку. — Давай я сбегаю, а? У Криса, кстати, я когда-то одолжил виски — в Швейцарии вкусный не только сыр, — так что, пусть не совсем такой, но романтик у нас будет! Обе ладони обняли его лицо, и у Виктора не осталось иного выбора, кроме как смотреть Юри прямо в глаза. Необычно серьезные и необычно темные глаза. Они всегда такими были?.. — Глю-пий, — протянул тот по-русски слогами и продолжил на им обоим привычном языке. — Какие-то цветы, алкоголь… Их в мире много, а ты — один! И мне достаточно только тебя! Это уже больше, чем я мог просить. Виктор закрыл глаза и, повернув голову, прижался к одной из ладоней губами. Юри ее не отдернул, как обычно. Наверное, хороший знак? — Знаешь, первый раз всегда неловкий, ужасный и его не хочется вспоминать, — медленно начал Виктор, не отрывая губ от руки. — У нас есть выражение: первый блин комом. — То, что между нами было в Хасецу — блин? — Юри произнес это слово с таким акцентом, что не осталось сомнений: значения он не знает. — Нет, — Виктор поцелуями двинулся выше по его ладони, к пальцам. На отдельное мгновение он прижался к теплому ободку кольца. — Блинами я тебя после накормлю. — После… — на многозначительной паузе Юри вспыхнул так красноречиво, что не осталось сомнений: фразу он продолжил верно. — Давай забудем все, что было? И пусть у нас сейчас будет первый раз, — предложил Виктор. Юри нерешительно кивнул. — Тогда разрешите представиться, — Виктор шуточно поклонился, снимая воображаемую шляпу. — Почти пенсионер, оставивший все за спиной. Из приданого только ворох наград, рефлекс на «фото на память», дрессированный пес и недрессированный единственный ученик. О, и еще небольшая болезнь, благодаря которой я встретил самого лучшего врача в моей жизни и влюбился. Примешь ли ты меня таким? Юри кивнул и поддержал его игру: — Плохой фигурист в прошлом и такой же плохой врач в настоящем. Изнасиловал друга в прошлом и сорвался на пациенте в настоящем. Нет ни наград, ни собаки, ни пациентов. Есть только человек, которого я… люблю, и ради которого я готов на все. Кроме возвращения на лед! — быстро добавил он. Виктор нахмурился. — Ладно-ладно, я подумаю! Так примешь ли ты меня таким? Виктор тоже кивнул, хотя вопросы были настолько прозрачные, что не требовали ответа. Ответ уже был дан, когда Виктор впустил Юри в свой дом и свою кровать, когда согласился уйти из спорта и пить таблетки, когда… Ответ, в конце концов, золотом блестит на их пальцах. Потому вместо ответа Виктор спросил: — А ты помнишь, как в первый раз поцеловал меня? Было видно, что Юри послушно задумался. Но ответ Виктору и не был нужен. — А я вот не помню! — он трогательно свел брови. — Поцелуй меня, Юри. Поцелуй, как в первый раз. Он сейчас и правда чувствовал себя как в первый раз. Как же все сложно! Пожалуйста, пусть хоть в этот раз все пройдет как надо, а? Пожалуйста, японский и русский боженька, даром что он атеист! Когда Юри, смущенно зажмурившись, коснулся его губ, Виктор совсем растерялся. Он не знал, куда пристроить руки, чтобы сделать партнеру приятнее и не спугнуть его, не знал даже, можно ли с него снимать одежду — хотя из одежды был только халат, Виктор это еще в кабинете понял — или лучше подождать, пока он сделает это сам?.. Впрочем, зачем ждать, если можно просто спросить? — Юри, ты хочешь раздеться? — с трудом удерживая свое дыхание ровным, спросил Виктор. Юри растерянно сморгнул было появившуюся поволоку в глазах. — Нет. Внутри тихо звякнуло, будто сосулька с крыши упала, но Виктор понимающе улыбнулся и опустил руки. На правду не обижаются, и уж лучше честный ответ, чем то, что было в их «забытый» первый раз. Верно? Верно. Раз еще не время, то он подождет. Ему теперь некуда спеши… Виктора качнуло, когда кровать рядом внезапно выпрямилась: Юри быстро поднялся и встал прямо перед ним. А потом, дождавшись ответного взгляда, с застенчивой улыбкой и выглядывающим из глаз Эросом ошарашил: — Я хочу, чтобы ты раздел меня.Приди и утоли мой голод, Наполни меня силой, - Я извожусь... Приди и освободи меня от самого себя... Приди и освободи меня! Ради тех лет, Что нами прожиты. Ради всех ран, Что никогда не заживут. Ради всех мечтаний, Что ускользнули от нас. Ради всех страхов, Что тревожат**.