Музыкально-черный

      Глухой стук раздается в узком коридоре внезапно. В интернате по ночам всегда настолько тихо, что кажется, будто и вовсе никого нет, и любой шорох отзывается громким эхо. Стук настойчивый, но настолько тихий, что может показаться, будто это не человеческий удар вовсе. Гостей в двенадцать ночи Ацуши уж точно не ждёт, а потому вздрагивает от неожиданности. Первое время он просто пялится на дверь, думая, что это может быть. Проверка, чтобы все спали? Бред, её никогда не было. Учитель? Учителям запрещено тревожить учеников после девяти вечера. Возможно ли, что это близкая подруга музыканта — Кёка? Как-то успокоив себя тем, что это всё же Изуми, Накаджима откладывает книгу в сторону и тихо, на носочках, подходит к двери, чтобы не разбудить соседа по комнате. Открыв дверь, он видит нежданного гостя и громко вскрикивает:       — Акута!..       — Да помолчи же ты! — рот пианиста грубо затыкают ладонью, а его самого силой заталкивают в комнату. Вместе с пианистом в комнату заходит и сам Рюноске. Сейчас Ацуши перепуган не на шутку: на кой-чёрт он в столь поздний час понадобился Акутагаве? У них даже сегодня днём стычка была, неужели пришёл договорить? — Ты там что-то узнать хотел про сенсеев… Смотри, что я достал! — он показывает маленькую связку ключей и болтает ею перед глазами паренька. Ацуши вопросительно смотрит на собеседника и мысленно просит его убрать ладонь ото рта. Как ни странно, Акутагава медленно отстраняется, будто боясь, что Накаджима может закричать. Рюноске смотрит на мальчишку, жадно хватающего воздух ртом, как всегда равнодушно, но малейшие нотки азарта всё же блестят в его стеклянных глазах. Скрипач и сам рвано дышит, словно после долгого и изнурительного бега.       — «Достал»? Врёшь. Хотел сказать «украл», — это, с ноткой иронии, звучит риторически.       Акутагава по своей природе — тихий малый, но он частенько попадал в подобные передряги. А Ацуши был наслышан об этом не хуже остальных учеников.       — Ни в коем случае.       — Что это?       — Это — вся информация о школе. Или, на твоем языке, «ключи от чердака».       — Ого! Где ты достал их?       — Ну… Знаешь ведь, что почти каждый вечер к Мори-сенсею приходит его любимая племяшка. Алиса вроде, боюсь соврать. Он ей всё время уделяет и совсем забывает о чём-либо постороннем. Мне не составило труда взять эти ключи. Он сам сказал, что это от чердака.       — Всё же украл…       — Так ты идёшь или нравоучения читать мне будешь?       Ацуши ничего не остается сделать, кроме как вздохнуть и начать искать кофту, ибо ночью в здании довольно прохладно. В душе Накаджимы теплится приятное чувство благодарности за то, что на эту секретную операцию Рюноске позвал именно его, но одновременно Ацуши не может понять, почему. Должно быть, ему, Акутагаве, очень интересно узнать, что связывает Накахару-сенсея и Дазая-сенсея, раз уж он пошёл на воровство.       Акутагава зря времени не теряет: принимается разглядывать комнату Накаджимы и его крепко спящего соседа — Танизаки-куна.       Самая обычная комната с двумя деревянными кроватями, лазурным постельным бельём, как и во всей школе, полками с книгами в углу, одним рабочим столом на двоих напротив маленького окошка. Над постелью Ацуши висит большой собранный пазл белого тигра. Само животное крупное, с белой шёрсткой, чёрными полосами и глазами, совсем как у самого Накаджимы. Фиалка вперемешку с золотом. Это Акутагаву и цепляет больше всего.       — Как долго ты собирал этот пазл? — внезапно спрашивает Рюноске.       — А? А, я его с Танизаки-куном собирал. Сколько и не скажу, но очень долго. Мы потратили все нервы на него. Переделывали несколько раз.       — Тебе очень подходит это животное, — замечает мальчишка, смотря на черную прядку пианиста, — человек-тигр.       Ацуши останавливается и смотрит на Акутагаву долгим взглядом. Голос скрипача прозвучал мягче, чем обычно, да и говорил он искренне, хоть его лицо по-прежнему ничего не выражает. Он будто сказал, что Земля круглая, а Солнце — это звезда. Может, Ацуши принял это близко к сердцу, а может, для Рюноске это обыденность. Но, тряхнув головой, Накаджима, преисполненный решимости, говорит:       — Оу, ну, как скажешь… Я готов.       — Отлично. Важно пройти быстро. Главное, чтобы кто-то ещё не ходил тут, особенно Дазай-сенсей или Накахара-сенсей.       Ацуши кивает и выходит вслед за Акутагавой, тихо закрывая за собой дверь.       Очень необычно ходить по пустому зданию школы. Где-то ещё включен свет, где-то ещё пахнет хлором. Это свидетельствует о том, что тут не так давно убирались. Ощущения непередаваемые, будто ты остался один во всём мире, можешь творить всё, что заблагорассудится, и никто и слова не промолвит. Будто ты сейчас владыка мира. Или, по крайней мере, владыка этого интерната.       Мальчишкам кажется, будто они пытаются взломать какой-то банк, будто у них секретная миссия. Они действительно играют с огнём, и этот азарт восхищает их двоих.       На секунду Ацуши кажется, что они стали партнёрами. Всё же доля правды в этом есть. Они вместе идут взламывать чердак школы, и, если что случится, отвечать они будут тоже вместе. Накаджима никогда не любил тишину — ему крайне неловко идти и просто молчать, слушая звуки своих и чужих шагов. Не раз музыкант пытается завязать разговор про музыку, но Рюноске коротко осекает все его попытки, и Ацуши невольно понимает: либо Акутагава не любит разговаривать о музыке, либо не любит разговаривать вообще. По взгляду Акутагавы можно понять, что лучше заткнуться, иначе скрипач попросту не выдержит и сорвётся на бедного мальчишку. Становится не по себе, и Ацуши отводит взгляд в сторону.        — Слушай… — всё же решается ещё что-то спросить Накаджима. Мальчишка так же смотрит в пол, но когда слышит утомительный вздох Акутагавы, и вовсе зажмуривается. Но не поднять эту тему он не может. По крайней мере, это просто рассуждения, не более, и с кем-то поделиться ими он обязан. — Мы ведь идём узнать о том, что связывает Накахару-сенсея и Дазая-сенсея?       — Если ты до сих пор не понял, то да, — Акутагава отвечает грубо, будто с трудом сдерживается, чтобы не огрызнуться более ядовито.       Но Ацуши всё же продолжает несмотря на ощутимое напряжение, повисшее между ними:       — Как думаешь, о ком говорит Мори-сенсей в начале почти каждого урока?       — При чём тут это? Я вроде тебе сказал, что это просто бредни, — Ацуши смотрит на Акутагаву настороженно: не отшил его, значит, ему самому интересно, кто же это. Но говорить об этом Ацуши не решается — себе дороже.       — Ну, просто представь. Вдруг много-много лет назад Дазая-сенсея и Накахару-сенсея связывала некая связь. Не ненависть, а близкая и крепкая дружба. Они были дуэтом, но в конце концов сильно поссорились, что стало трагедией даже для Мори-сенсея. А когда… — мальчишка не успевает закончить, так как рядом идущий скрипач ударяет его по затылку и укоризненно смотрит.       — У тебя хорошее воображение. Используй его, пожалуйста, в нужном ключе, а не сочиняй этот бред. Мори-сенсею просто нравится сочетание скрипки и фортепьяно, и так сложилось, что Накахара-сенсей и Дазай-сенсей, которые не особо ладят, преподают эти два инструмента. Успокойся, — Рюноске говорит тихо, но чётко, выговаривая каждое слово с особой резкостью. Он неодобрительно смотрит на Накаджиму, от чего второму становится крайне неловко. Да, все же лучше замолчать, чтобы не злить скрипача ещё больше. Он должен быть прав. Странная теория, высосанная из пальца.       По пути мальчишки, к счастью, никаких преград в виде нежелательных свидетелей их ночных прогулок не встречают. Вся школа, как и положено, спит крепким сном. И вот они уже поднимаются по лестнице, перед ними — деревянная старая дверь, и только сейчас Ацуши произносит то, чего так не хотел слышать Акутагава:       — Слушай, а может не стоит? — его голос дрожит то ли от холода, то ли от страха — пианист и сам понять не может.       — Ты чего? Боишься, что кто-то нас спалит? Ты сам хотел узнать обо всём, и теперь так тушуешься, когда стоишь прямо перед этой заветной дверью? Позорище, — презрительно выплевывает Акутагава.       — Я не знаю…       — А я знаю. Если ты так труслив, то можешь поджать хвост и убежать. Расскажи учителям, друзьям, сторожу, Богу — мне всё равно. Я, в отличие от некоторых, ставлю цель и иду к ней, не боясь и не сходя с пути. Твои проблемы, раз уж ты не способен на такое. Отговаривать не буду.       Столь серьёзные и грубо сказанные слова ставят Ацуши в безвыходное положение. Он не может сейчас вот так просто сбежать.       Парнишка шумно выдыхает и выпрямляется, уверенно смотрит на ключи. Напарник усмехается и шепчет: «Так-то лучше» — и вставляет ключ в замочную скважину. Аккуратно проворачивает его, и дверь с ужасным, громким и донельзя пугающим скрипом открывается. Накаджима поражён таким бесстрашием и упорностью — он бы точно так не смог. А они ведь почти ровесники.       Лицо Акутагавы озаряет оскал, будто он ухмыляется самой судьбе, бросая ей вызов. Он абсолютно уверен в своих действиях, будто ему в эдакой авантюре участвовать не впервой. А Ацуши ведь и вправду чуть не сбежал. И за это ему вдруг становится стыдно — перед самим собой.