«Шмель»

Шмелев восседал за компьютером, проверяя полученную информацию. Рогозина отрядила сегодня до обеда оперативника помогать Амелиной. — Экспертиза подтвердила, что этот палец принадлежит Карпову… — Рогозина разговаривала с оперативниками по телефону. Поморщилась, едва слышно выдохнула, будто бы что-то терпя. Ее рука рассеяно коснулась одного виска — у начальницы сегодня явно болела голова… — его отпечатки есть в базе. Отрезали его еще у живого… Когда? Вопрос относился к Валентине. Та развела руками — еще не до конца изучила отрезанный палец. Рогозина мрачно взглянула на подчиненную, и та, видя плохое состояние начальницы, смиловалась: — Ну… примерно полтора дня назад… — Полтора дня назад… Ах! — Рогозина сжалась, и чуть закрыла веки. Видимо, ее состояние здоровья было не хорошим. — Ладно, работаете… Амелина, громко стуча каблуками — это вызвало у Рогозиной еще больший приступ мрачности: слишком громкий был звук, радости не прибавил, и поэтому фраза: «Что у тебя?» — брошенная сквозь зубы, казалась сейчас самой ласковой ее речью. — Досье на Карпова… — Давайте я расскажу, — проговорил Шмелев, и Рогозина чуть сбавила обороты — оперативник сейчас говорил ласково и нежно, видимо понимая ее состояние. — Отъявленный бандит… Слушая Шмелева и его приятный голос, Рогозина чуть-чуть было позабыла о своей головной боли… — Голова болит? — осторожно осведомилась Оксана у начальницы. — Да… Вчера всю ночь соседи грохотали… — А милицию вызывали? — Очень актуальный вопрос… Особенно если учесть, что жилье ведомственное, а сосед — генерал внутренней службы… Жалование свое обмывал… — Галина Николаевна! — воскликнула Валентина, и тут же ойкнула — вспомнила, что у подруги ноет голова, — ой, простите… На пальце обнаружена цементная пыль и мел!.. *** — На окраине города обнаружена машина Карпова… — хрипло и негромко проговорила Рогозина, все еще мучаясь с головной болью. — Сейчас ее к нам привезут, и надо будет ее осмотреть… — Сделаем, — негромко проговорил Александр. — Галина Николаевна, может я вам сниму головную боль? А то вы так мучаетесь… — Как? — стальные глаза, затуманенные болью, мутно взглянули на сотрудника. — Вы забываете кто я… Давайте в ваш кабинет пройдем. Там тише и спокойнее… Рогозина подчинилась ему почти что бездумно — из-за сверлящей боли в висках было совершенно невозможно воспринимать информацию… Саша взглянул на приглушенный в кабинете свет — по-видимому, и яркий свет раздражал женщину, и помог ей сесть в ее кресло. — Что нужно делать? — Возьмите стопку белой бумаги. Подойдет только чистая и белая… Не черновики… Рогозина взяла половину пачки белой бумаги для принтера и положила перед собой. — Положите на стопку правую руку… Ладонью вниз. Женщина послушалась. Через минут Шмелев оказался прямо за спиной начальницы. — Теперь главное ее от пачки не отрывайте… Пока я не скажу. И расслабьтесь… Буду снимать с вас весь негатив… Его руки оказались неожиданно просто ледяными, когда она почувствовала, что он сжал ими ее виски. Но стало приятнее… — Ну, начали… Сначала с минуту ничего не происходило, а потом ей стало так холодно, что даже зубы свело. В полутьме и отражении прозрачных стен кабинет она различила голубоватое свечение вокруг обеих рук на уровне ее головы. Но неожиданно ее правая рука резко нагрелась, и с пальцев что-то потекло… Что-то черное… — Не отпускайте руку! Рогозина сжала зубы — ей самой было чертовски холодно, а правую руку будто бы обогревали на печке. Капли продолжали стекать по пальцам еще интенсивнее и впитываться в бумагу; но скоро вместо капель на бумагу стали стекать струйки, похожие на извилистых змей. Руке стало так горячо, что Галине Николаевне казалось, что по ее руке будто бы течет раскаленная нефть. Голову скоро отпустило… — Почти все! Еще чуть-чуть… Струйки вновь стали каплями, и скоро по коже потекли последние капельки, и впитались в бумагу… Шмелев отпустил ее виски. Рогозина неожиданно поняла что ей гораздо легче — голова не болела, по всему телу ощущалась легкость, а камень на сердце, который, казалось, был и ощущался ею всегда, растворился. — Спасибо… Мне совсем легко и голова не болит… Шмелев сел напротив нее. Она, неожиданно, увидела, как по его вискам стекают капли пота. И то, что он сильно побледнел… Рогозина щелкнула пультом, включая привычный яркий свет, и тут едва сдержала свой крик — бумага, что лежала перед ней, была ало-черной. Вся. Снизу доверху. — Саша… — Я буквально высосал из вас весь негатив, что накопился за годы жизни, и заставил его впитаться в бумагу… Вам легче? — О, да… Никогда себя так не чувствовала… Но почему она местами кровавая?! — Черный цвет — так… От хиленьких пожеланий болезни и хвори, до пожеланий «что-ты-сдохла». Красный — это испорченная кровь. Болезни, если хотите… Наверняка у вас после моей «чистки» не будет долго скакать давление, пульс и хватать за сердце. Ну, и настроение соответственно поменяется… — Мне действительно полегчало. Спасибо… — На вас очень много негатива. — Покачал головой Шмелев. — Вообще чистку надо проводить каждый месяц — мы же все с людьми работаем… А вы — особенно. Хуже только президенту… — А что мне с этим делать?! — Рогозина чуть дотронулась до кипы черно-красных листов бумаги. — Вам — ничего. Я лично сожгу их. Все черные эмоции непременно нужно сжигать в пепел… Чтобы не оседали где не надо… *** — Галина Николаевна, — Оксана поглядела на входящую в лаборатория начальницу, — вам уже лучше? — Гораздо. Саше спасибо… — улыбаясь, впустила обратно в лабораторию оперативника Рогозина. — Снял боль… — Бледный ты какой-то, — заметил Белозеров, — может… Отдохнешь? — Нормально все, ребята. Правда! Я у Галины Николаевны в кабинете отлежался вволю… — Саша сел на свободный стул. — Честно! — замахал руками мужчина. — Спасибо за беспокойство… — Ладно, закончили, — проговорила женщина. — Раз все в норме, то начнем работать дальше, с прежней интенсивностью. Труп Карпова нашли? — Нашли… Уже везут в ФЭС… *** — Жаль пацана, — очень тихо проговорил Александр. Обвиняемых уже уводили дальше по коридору, в камеры. Рогозина взглянула на мальчика, который вытирал слезы рукавом с лица, и только вздохнула…