Любить, захлебываясь рвотой

«Господи, Патаки, какой же жалкой и трусливой ты стала…ты боишься ёбанный салат с авокадо, но здесь даже масла нет. Ещё этот святоша ведь припрётся. Как обычно, ровно в 16.00, без опоздания даже на миллисекунду. А сколько сейчас времени?» Она взглянула на свои электронные часы, которые показывали не только часы и минуты, но и секунды. Когда началась эта история с больницей, Боб почувствовал себя не таким хорошим папочкой и решил хоть как-то порадовать её. Не сказать, что это то, что было нужно Хельге, но даже она прониклась его душевными порывами и поблагодарила за часы. А сейчас это было даже интересно — вдруг он всё-таки опоздает. «Четырнадцать, тринадцать, двенадцать, одиннадцать…»  — Четыре, три, два, один! — но дверь так и не открылась. «Неужели мистер Святоша опаздывает? Не похоже на него». Девушке было трудно признаться в этом, но она радовалась каждому, даже короткому, визиту Шотмена. Они не затрагивали тему питания, что-то очень личное, тему Лайлы. Удивительно, но Арнольд до сих пор, спустя месяц не сказал ни слова о своей девушке, что очень настораживало Хельгу. Они часто вспоминали ситуации из детства, и даже тогда он не упоминал рыжеволосую милашку Лайлу. Ей было любопытно до ужаса, но тем не менее она держала язык за зубами, понимая, что это не её дело, что они не так близки, чтобы говорить о чём-то таком личном и, возможно, травмирующем. С Хельгой постоянно работали психологини. Они обсуждали много проблем из детства, особенно связанных с родителями. Были и сеансы, где присутствовала вся семья Патаки. Даже Ольга, одна из тех, кто очень переживал за малышку Хельгу, хотя она уже давно не была малышкой. На таких сеансах старшая дочь очень много плакала и говорила, что это её вина, от чего у Хельги непроизвольно сжималась челюсть и белели костяшки. И всё же что-то было приятное в слезах и чувстве вины у Ольги. Стоило признать, что повышенное внимание к Хельгиной персоне заставляло её ощущать себя нужной очень многим людям, но, возможно, это давало и отрицательный эффект, ведь она боялась, что это внимание прекратится, как только она выздоровеет, а это скорее всего действительно случится. Именно поэтому она периодически делала шаги назад: например, отказывалась от обеда, крича и закатывая истерики медсёстрам, из-за чего приходилось делать Хельге успокоительные уколы. Она ни с кем ещё не поделилась этим страхом, боясь, что люди озлобятся на неё. Но ведь это достаточно важно и может потом препятствовать выздоровлению… И тут же назревает вопрос: хочет ли она быть здоровой?  — Фух, Хельга! Прости, что задержался. Я…ну…в общем, это тебе.  — Что?.. Эм…то есть спасибо, но сегодня, что, какой-то праздник? Арнольд прямо-таки влетел в палату. Запыхавшийся, с растрепанными волосами и даже пуговицы на его рубашке были неправильно застегнуты. И это навевало очень неприятную мысль о том, что он и Лайла сейчас были вместе или (кто знает) уже другая девушка. У неё ещё никогда не было секса, но почему-то её нос учуял от Арнольда запах секса. Что это за запах? А Хельга и сама не могла объяснить. Однако так странно, но одноклассник что-то держал за спиной, запинался и еле связывал слова в предложения. Оказалось, что это был огромный букет из ромашек и васильков, простых, но невероятно красивых цветов. И всё-таки с чего такой аттракцион невиданной щедрости?.. Для попытки извиниться за опоздание слишком уж дорого, потому что достаточно было купить шоколадку или, скажем, яйцо Киндер.  — Нет-нет, сегодня никакого праздника, хотя бабушка, может, и отмечает сегодня что-то, — он сдавленно усмехнулся, его щеки горели, а глаза бегали по всему помещению, чтобы не встретиться с глазами Хельги.  — Знаешь, Арнольдо, я человек прямолинейный, честный, поэтому я хочу сказать, что ты сегодня максимально чудной. Ну, знаешь наравне с Керли и его прибамбасами. Ей была интересна его реакция на любое её слово — он смущённо тер шею и смотрел в пол, какой же интересный рисунок у линолеума, не правда ли? И, правда, чего он так разнервничался? Может, её догадки — правда, которая окончательно затопчет её, оставив от неё только мокрое место?.. Нет, правда, если всё так, как она думает, — это конец, ведь она уже начала надеяться на развитие каких-то отношений между ними. Арнольд, ты и не подозреваешь, что причиняешь кому-то боль, а это делает тебя не таким уж святым.  — На самом деле, я просто хотел подарить тебе цветы за то, что ты идешь на поправку, и я очень рад! Ребята довольно часто спрашивают, как ты, так что мы все решили скинуться и подарить тебе букет. Вот. Мм.Хельга, ты слушаешь? — смущение пропало, и Арнольд, как ни в чем не бывало, подходил к кровати девушки всё ближе, говоря про одноклассников и этот букет, однако, казалось, что она витала в облаках и не слышала ничего из того, что он сказал.  — А, да, я всё слышала, Репоголовый. Это у тебя обычно в ушах бананы. Стоит признаться, что это миленько с вашей стороны, так что…ну…спасибо. Поставь их, пожалуйста, в ту вазу на тумбочке. Я бы сама, но мне после обеда нельзя вставать.  — Конечно, Хельга! Было удобно, что у Патаки в палате была и ванная комната, и туалет, которые были ничем не хуже, чем дома у семейства Ллойд. Дааа, эта больница была не простая, далеко не простая. И пока Арнольд возился с цветами, он мог спрашивать что-то у своей новой подруги. По крайней мере, теперь он был просто уверен в том, что они подружились. И Арнольд не любил рефлексировать о своих чувствах и отношениях с другими людьми, особенно после расставания с Лайлой, которое он не особо освещал, поэтому Хельга и не знала, однако ей предстоит ещё узнать об этом. Так вот, иногда его сознание выкидывало странные мысли о том, какая Хельга красивая, что от нее приятно пахнет ванилью, но ему удавалось пресечь эти мысли. Он не понимал, почему их надо пресекать, но казалось, что так надо, сейчас так точно. И когда-нибудь его новоиспечённая подруга узнает и об этом, и о том, что этот букет — инициатива и идея Арнольда, на которую Арнольд откладывал карманные деньги с обедов две недели.