Ошибки не найдено

Свободно и весело было на душе у Василия. Уже завтра все увидят, что он живой, что он не мог оставить завещание. Время шло к вечеру, и город освещало закатное солнце, которое порождало бессчетное количество теней. Ноги сами несли уставшего Шестерёнкина, студент не разбирал пути и никак не реагировал на врезавшихся в него прохожих. Непонятно, кто в кого врезался, то ли измотанный Василий, то ли не разбирающие пути люди. Жизнь – вещица неоднозначная, сложная, запутанная. Начнёшь с ней разбираться, вроде состоит из простых составляющих, а глянешь на картину целиком – ничего не поймёшь. Одно дело складывать в первом классе два плюс два, другое дело решать уравнения в институте. Как бы то ни было, всё может понять человек, если есть подходящие условия. Однако ещё никто не ответил на вопрос:«В чём смысл жизни?». Может ли быть смыслом то, что люди каждый день плетутся домой и с нетерпением ждут выходных, после которых опять пойдут создавать светлое будущее? Если светлое, то чем бы не смысл жизни?.. А если мрачное?.. Шестерёнкин вставил ключ в дверной замок, провернул и вошёл внутрь квартиры. Кто-то копошился в зале. Исходящий оттуда звук походил на шелест бумаги и скрип плохо смазанного механизма, который силился сделать ещё одно движение. Апатия ко всему происходящему плавно точила душу бедного человека, поэтому некоторое время он сидел в коридоре на кресле в темноте, не решаясь войти в комнату. В конце концов, хандра была побеждена единственной светлой мыслью, мыслью о том, что справедливость не просто пустое слово, которое отскакивает от поверхностей материальных тел. Справедливость – это сила, которую можно увидеть завтра в суде. Шестерёнкин поплёлся в залитый алыми лучами зал. Картина, увиденная им, ввела его в замешательство. На диване лежал скелет с золотыми зубами в деловом костюме. Его окружало пара мужчин, похожих на телохранителей. Один из них пытался воткнуть папиросу в челюсть умершему. – Простите, – пропищал Василий. – Что здесь происходит? Часть таинственной свиты скелета обернулась: – Кто вы такой? Почему находитесь в чужой квартире?! Немедленно покиньте помещение! – Но это моя квартира. Завтра суд…– растерявшийся молодой человек вертел головой, практически как сова. – Почему между вами покойник? – Да как ты смеешь, подлец, называть многоуважаемого Аркадия Петровича покойником?! Ты сам покойник, запомни мои слова! Да, Аркадию Петровичу нездоровиться, но ты, мразь, смеешь оскорблять Человека?! – Н-никого я н-не оскорбляю. – Вышвырните его, как шелудивого пса! – К-квартира м-моя…– Шестерёнкин не успел договорить, крепкие руки схватили его и потащили за порог. Хлопнула дверь. Василий остался в одиночестве. Что-то странное происходило с ним - его тянуло то смеяться, то рыдать. Его знобило мелкой дрожью. Неожиданно он улыбнулся и резким движением вытащил телефон, и стал набирать кому-то. Первая попытка разговора закончилась провалом – никто не подошёл. Второй абонент был не вне зоны доступа. Лишь на третий раз студенту ответил знакомый голос: – Господи, покойник звонит. Наверное, телефон в морге продали. – Зина, ты шутишь? – Сорвался вопрос под пищащие гудки. Студент сел на коврик перед своей квартирой. Ему некуда было податься. Его никто не ждал. Реальность превратилась в сон, а точнее в затянувшийся кошмар. Неизвестно чем закончилась эта драма, если бы из лифта не вышел Беловоронов, который сразу обратил внимание на своего соседа. – Ой, что стряслось, Вась? – С-сам не понимаю. – Сломался замок? – Если бы, – вздохнул студент. – Мне неудобно просить, но впустишь переночевать? – Гхм. Только уговор: расскажешь всё от начала до конца, – Николай оглядел съёжившегося Шестерёнкина. – Кажется, ты заболеваешь, мой друг. От чая не откажешься? – Нет. Через пару мгновений они оказались внутри квартиры. Темнота плавно растекалась по её закоулкам, однако лёгким движением руки хозяина свет был возвращён в помещение, и она трусливо спряталась под трюмо, за шкафы и в другие безопасные места. Беловоронов был славным малым, всегда приходил на помощь другим. Про таких, как он, говорят:«Готов и последнюю рубашку свою отдать». Его же благосостояние оставляло желать лучшего. Чуточку потрёпанным или капельку сломанным в квартире было всё, начиная от одежды, заканчивая интерьером. И дело совсем не в том, что он был плохим хозяином. Ему часто не отдавали долги, да и Николай не умел требовать с кого-либо деньги, надеялся лишь на совесть своих знакомых. Самое милое хобби этой необычно дружелюбной личности было коллекционирование старых книг. Хотя многие издания нельзя назвать очень старыми, он не переставал ими гордиться. Каждая страница нового экземпляра тщательно изучалась и прочитывалась. Подолгу Николай мог разглядывать через лупу надписи на форзаце, сделанные невесть кем и невесть когда, представляя образы предыдущих владельцев. Кухня пропахла розами, которые стояли в хрустальной вазе на подоконнике. Они сами, наверное, не подозревали, насколько ценный вклад вносили для создания уюта в столь маленькое, обшарпанное помещенице. Штукатурка давно слезла с потолка, телевизор, казалось, застал времена Сталина, у плиты конфорки зажигались вручную с помощью спички, чайник грозно дрожал, когда начинал закипать, и того и гляди хотел взорваться, стол и навесные ящики жутко скрипели от любого взаимодействия с ними. Лишь холодильник –единственная вещь, которая выбивалась из общего дизайна своим белоснежным цветом. – Тебе чай или…– не закончил вопрос Беловоронов, рыская на полке в поисках баночки растворимого кофе, но не найдя его завершил оригинальным способом. – Или чай? – Пожалуй, второе, – усмехнулся Шестерёнкин. – Отличный вкус, мисье, – сказал Николай, заваривая использованный пакетик себе. – Ну что случилось, mon chere*? – Ты не поверишь, однако меня записали в покойники. – Тьфу, всего лишь? Ты живее всех живых, как Ленин, и это легко доказать, – Хозяин застолья взял коробку липтона и вытащил оттуда новый пакетик, который сразу опустил в кипяток. – У меня ещё квартиру отняли… – Как? – из рук Беловоронова чуть не выпала кружка. – Сказали, мол, я перед смертью завещание написал в пользу Аркадия Петровича, – голос Василия начал подрагивать – Ты его видел когда-нибудь? – Да. Перед тем, как его люди вышвырнули меня за дверь моей квартиры. – Совсем у мажоров крыша съехала. Наверное, он толстый, как боров? – Отнюдь. Он худой. Он скелет, – истерически засмеялся сквозь слёзы Шестерёнкин. – Эм, кажется, у тебя нервный срыв и галлюцинации, понимаешь? – Надеюсь, иначе получается, что мёртвые с деньгами правят живыми. – Дать успокоительного? Могу плеснуть в чай. – Нет. Я. я. сам усмирюсь. – Эх… Ты давно не живёшь в квартире? Ты получил извещение о суде? – стол скрипнул, как бы вздыхая вместе со своим владельцем, когда на него поставили две чашки с чаем. – Сегодня утром я узнал, что я мёртвый… – Чтобы успокоиться, Василий сделал глоток. – И сегодня получил извещение. Странно и дико мне. – Ну ничего, образумится. Может тебя обнять? – Беловоронов улыбнулся. Он тоже был готов разрыдаться. Природа пошутила над ним, когда наградила его чрезмерной чувствительностью к чужой боли и заперла душу в такой социальной среде, где страдает каждый первый. – Давай. Мне жутко холодно, – в полусне тихо произнёс Шестерёнкин. Он слишком устал от реальности, чтобы оставаться в ней. Сознание хотело покоя. – Не комильфо, Вась, нам с тобой в обнимку ведь. Насколько ж ты изнеможён, что уже согласен обняться, – однако Шестерёнкин не услышал его, он уже глубоко спал, облокотившись на стену. Ему снились необычные сны.