***
Делагреша опутали на всякий случай цепями и, уличив момент, положили в повозку с поклажей Железнобоких. Мария периодически, стараясь не намозолить глаза нашим спутникам (в особенности ящерице), навещала спящего рыцаря, проверяя его состояния. Лично я не питал к нему особой симпатии, но…он и впрямь был одним из нас, даже если когда-то поддерживал Маркиза (что вовсе не обязательно, раз он действительно обезумел, то мог и нас принять за его сторонников). На закате мы покинули одинокие, пустые руины, которые напоминали собаку, тщетно ждущую мёртвого хозяина у порога дома. Над стремительно холодеющей пустыней поднималась бледно-зелёная Норен. Опять-таки, я не видел лунного восхода, но сонный Тамерлан описал его вполне красочно, чтобы я мог представить, как из-за чёрного горизонта медленно поднималась младшая сестра Ауриги, зажигая звезды, которые, по повериям нашего народа, были освобождёнными от заточения в доспехах душами Владык Праха. После полуночи поднялся ветер, и вдобавок к темноте и холоду, нашему каравану пришлось бороться с песчаными лезвиями, поднимающимися от основания дюн к их вершине, нарастая в своём объёме. Кочевники лишь плотнее укутались в свои одежды, накинув капюшоны на своих коней, мои воины спорили друг с другом, кого лучше отполирует песок, ну, а лесным стрелкам оставалось только жмуриться, пытаться укрыться в накидках, которыми с ними поделились кочевники (но которыми они пользовались не так умело), да ободряюще шептать что-то на ухо своим изящным животным, не привыкшим к такой погоде и ночным переходам. — Зачем они? Тамерлан понял мой вопрос без пояснений — то ли он и так был очевиден, то ли клановец постепенно начал понимать меня без посторонней помощи. — В бою они полезны, — а сам движением брови показывает на бредущего по песку драккена, который решил размять ноги после поездки на повозке. К сожалению, высокий рост и мощные конечности позволяли ему не отставать от нашей процессии — в противном случае я бы и не подумал его дожидаться. Если бы я мог, я бы презрительно сплюнул, а так пришлось обойтись злобным взглядом. Как ни странно, рептилия в этот момент споткнулась и едва не полетела кубарём, но всё же удержалась на ногах и с тем же степенным видом продолжила движения. — Ух, ящерица, — прошипел рядом Хамнет. Тут вдруг спереди к нам, ехавшим во главе колонны, приблизился один из ходоков, в составе головного дозора, отправившихся вперёд. — В небе кто-то есть. Далеко на западе, какая-то тень заслоняет звёзды. После чего он показал рукой на небо. На таком расстоянии моё зрение было бесполезно, а потому оставалось только слушать, что скажут прищурившийся Тамерлан и слегка простывший от холода Микаере, который подъехал к нам, увидев прибытие одного из своих людей. — Вижу, — прогнусавил вдруг лидер лесных жителей, — на восемь часов. — Что это? — Улей следит за путниками, — уж этот-то мог бы и помолчать. — Какая невероятная проницательность, — сразу набычился бывший архитектор, — раз ты такой умный, может, ещё слетаешь и собьёшь его, а? — Не факт, что он нас увидел, — рассудил Микаере, — для воздушной разведки некрофаги чаще всего используют дронов, а они, как впрочем, и другие твари с запада не слишком зоркие. Куда опаснее их ищейки, но пустыня скроет наши следы. — Не будь так уверен, мои люди в арьергарде, конечно, прячут что могут, да и ветер нам помогает, но тот кто знает… — Не так. Не следопыты. Гончие. Не смотрят. Чувствуют. Прах. — В таком случае, будем надеяться, нас искать специально они не будут. — Нужно поспешить, пока ещё не поздно, — патетично воскликнул ящер (принципиально не стал запоминать его имени), вскочил на ближайшую повозку и был таков. — Может, связать его и бросить на съедение тварям? — нарочито громко спросил сержант. Пока рагнатир и лидер кочевников смущённо отводили глаза, я нарочито медленно повернулся к драккену, который делал вид, что ничего не слышал, и с сожалением покачал головой. — Примут за своего.***
К крепости подземников мы вышли, когда розовая заря уже начала подсвечивать небо из-за горизонта. Окружённая кольцом крутых дюн, которые проще было обойти, чем перейти, она была хорошо скрыта от взглядов с земли, и если бы мы не знали точно её местонахождение, то никогда бы её нашли. После долгого и сложного подъёма по песку, в ходе которого мне вместе с моими бойцами пришлось слезать с железных зверей и толкать увязающие в песке повозки, мы забрались на край дюны. После на удивление пологого спуска, резко начиналось каменное плато, продолжающие полсотни метров и упирающиеся в невысокую, но толстую круглую стену. С вершина холма можно было увидеть (мне, впрочем, не нужно было подниматься на высоту для этого), как за стенами глубоко в землю уходит круглый провал, на стенах которого виднелись угловатые низкие здание. Пришлось обойти обойти по полукругу стену, чтобы найти треугольные запертые ворота, утопленные в каменной стене. На металлической поверхности виднелись резкие линии письменности подземного народа, а также выпуклые изображения эпизодов из их долго странствия по пещерам по время Долгой Ночи. — И как же их открыть? — Озадаченно спросил Тамерлан. — Мы как-то забыли захватить таран, а деревьев рядом не видно. — Эти ворота можно долго долбить простым бревном, — со знанием дела заметил Хамнет, — и даже не поцарапать их. Подземники — мастера фортификации и горного дела. Вот строить многоэтажные здания у них плохо получается — они не умеют правильно распределять несущие конструкции, слишком привыкли строить прямо в каменной толще. Оттого и высоких башен вы почти не видите. — Архитектор, продолжая говорить, спешился и приблизился к воротам, осторожно ощупывая холодный металл. — Впрочем, вплоть до узурпации Маркиза, нас с ними связывали тёплые отношения. Они пользовались тогда ещё, — на этих словах он кинул злой взгляд на драккена, — плодородными землями Янтарных Равнин для сельского хозяйства и земледелия, которому мы их научили, а взамен поставляли нам сырые руды и готовые изделия своих мастеров, а также Прах, который скапливается в виде больших жил в подземных кавернах… Я не мешал ему говорить — в мирное время Хамнет долго жил среди этого народа, изучая их архитектуру, и много узнал как о культуре подземников, так и о том, какие отношения связывают их с Владыками Праха. — …так что подземники нередко оставляли подсказки, небольшие проходы для своих союзников. После этих слов Хамнет провёл пальцем по нескольким рунам, нажала на какой-то барельеф и в, на первый взгляд, монолитной, стене рядом с низким скрежетом ушла в землю каменная плита. — Франциск, ты здесь вроде уже был, не составишь мне компанию? Кивнув другу, я первым шагнул в тёмный извилистый проход, который в случае предательства, было легко завалить. Внутри мы вышли на не слишком широкую платформу перед воротами, которая с двух сторон обрывалась глубокой пропастью, а с третьей, боковой, переходила в дорогу-серпантин, спускающуюся к самому нижнему уровню города подземников. — Похоже, они ушли, и при том давно. Неудивительно, учитывая что тут больше нечего есть, а рядом постоянно летает гнусь Улья. В общем-то, они и союз-то с нами заключили только потому что у нас были плодородные земли, на которых мы ничего не возделывали. — Защита. — Ну да, пожалуй, и для этого тоже. Воины-то из них, хоть и храбрые, но всё равно никудышные. Зато посмотри, как они строить могут! Хамнет встал у края платформы и широким жестом обвёл спускающийся в чрево Ауриги город. — Невероятный архитектурный ансамбль! Посмотри на эти стрельчатые арки зданий, эти фундаментальные колонны, видишь руны на них? Это история целого народа, увековеченная в камне! — Хамнет. — Видишь эти треугольные окна? Ничего не напоминают, а? Ты поразишься, но впервые я задумался над витражами в Рубиновом Соборе именно глядя на них, я ведь… Я дотронулся до плеча архитектора и вновь повторил его имя. Оборванный на середине предложения, он обернулся и недовольно уставился на меня пустыми глазницами шлема с яркими огоньками в его глубине. — Да, да, ворота. Проклятье, Франциск, я… — тут он вдруг стушевался, — прости, я просто на минутку вспомнил те времена, когда я жил в одном из таких городов. Когда увидел это место — всё вспомнил в таких ярких красках… Вспомнил семью Штайнеров, что меня приютила. Старину Рихтера, малышей Грету и Шульца, красавицу Еву. А ещё я только что понял, что они наверняка давно уже мертвы, даже внуки их вряд ли живы. Да и я… Он махнул рукой и, отвернувшись, направился к механизму, который поднимал тяжёлую металлическую плиту. — Ладно, ладно, я помню, мы сейчас на вражеской территории, охраняем груз. Нанятые чёртовой ящерицей, погубившей наш народ. Не до воспоминаний. — Не забывай. — Что? — - Друг снова повернулся ко мне. — Мне показалось… — Не забывай. Но не уходи. Он медленно, с пониманием кивнул. — Да…да, точно. Встряхнувшись, он всё же знаком показал мне встать с другой стороны круглого колеса с ручками. С громким скрежетом, напоминающим клокотание какого-то огромного зверя, ворота медленно поднялись вверх и караван вошёл в город.***
Кочевники и ходоки попрятались от солнца в покинутых домах на самом дне города, где от укрытых тенью камней даже в полуденный зной веяло прохладой — я подозревал, что это не столько из-за отсутствия прямых солнечных лучей, сколько из-за воды, что струилась по трубам под кладкой. Когда её туда загнали, недостатка в ней не было (а может, не было и сейчас, если она была из подземных источников), теперь же она была на вес золота. Но ни я, ни Хамнет, ни кто-либо другой из нашего отряда не стали говорить о небольшом секрете каменного города нашим спутникам. Достаточно было того, что этот город покинут и замурован, как показала разведка подземных проходов, что должны были соединять это место с другими подобными. Не хватало ещё своими руками начать его разрушать. Хотя если рассуждать рационально, город рано или поздно всё равно падёт под натиском пустыни, а вот нашим товарищам прямо сейчас вода бы пригодилось. Должно быть, нами двигало чувство ностальгии и, отчасти, ответственности. Даже после стольких лет, после гибели нашего королевства мы чувствовали её перед вассалами короны Янтарных Равнин. Перед теми, кого мы защищали едва ли не с первых лет королевства. Разумеется, в обмен на прах, добываемый в глубинах Ауриги, но после многих лет жизни бок о бок с угрюмым, но трудолюбивым и верным народом выгода давно уже стала для нас вторичной. Не случайно ведь, когда я впервые услышал, что некоторые общины подземного народа попросились под защиту Хранителей, я, как и многие другие Железнобокие, испытал радость и вместе с тем…ревность? Можно ли испытывать ревность к народу, пускай даже ты был его щитом перед кошмарами, порожденными Долгой Ночью? Тем более что мы — изгнанники и головорезы — всё равно не можем больше их защищать. — Мой барон, я видела сейчас нашего любимого поэта. Представляете, он зачитывает свои стихи одной из лучниц Микаере! Я-то думала, он после Пожара так ничего и не написал, а, оказывается, он не считает нас достойными своих стихов, вот ведь каков подлец! Я чуть повернул голову. На платформу у ворот рядом со мной уселась Мария, так же свесив ноги в пропасть. Там, где сквозь ткань виднелась броня, солнце пускало яркие блики (ещё одна загадка, каким образом мы можем видеть отражения?) из-за чего вся она как будто искрилась. — Знаю. Давно. Пусть. Эта связь возникла не вчера — но пока они оба понимают, что, будучи наёмниками, всегда могут оказаться по разные стороны баррикад, я не собираюсь им мешать. В конце концов, каждый заслуживает право на счастье, пускай даже самое маленькое. Конечно, было немного интересно узнать, что женщина из народа, ненавидящего прах и живущего в лесах могла найти в существе скованного из этого самого праха и холодной стали, но когда Гийом захочет, он сам мне об этом расскажет. Что же о стихах… Необязательно Марии знать, что они вовсе не его. Хоть что-то от неё в секрете сохраниться. Да и позориться автору совсем ни к чему… — Он признал лидером тебя, и примет любое твоё решение. Как и я. Тон её вдруг стал необычно серьёзен, и я заинтересованно покосился на Марию. — Что? — Диадема. И Делагерш. Два разбитых и бесполезных осколка прошлого. Однако вместе… Я задумался. Она хочет, чтобы я сделал выбор. Попытаться вернуть прошлое — не ради воинской славы, власти или богатства. Но чтобы мы — все мы, рождённые прахом — вновь обрели…не домом, но хотя бы шанс на его обретение. Или отпустить этот шанс и продолжить не жить, но существовать. Существовать сегодняшним днём, без оглядки на ушедшее, бездомными, но свободными. — Не я. Не один. Все вместе. — Ты не можешь просто спросить каждого напрямую! В его голосе появилось глухое раздражение, диссонирующие скрипом ржавого металла. — Твой выбор? Я не стал с ней спорить — учитывая моё состояние и её прошлое это заранее проигранное противостояние. Вместо этого я просто поставил её перед фактом своего решения. Ожидая, что она всё равно попытается втянуть меня в дискуссию, я удивился, когда она отвернулась и, размахнувшись, бросила попавшийся под руку камень вниз. Тот, описав дугу, полетел вниз и, в конечном итоге, рухнул в потухший очаг в центре площади на дне города. Массивное чёрное от копоти отверстие в камне было украшено золотой окантовкой по краю в виде шестиконечной звезды, а также парой стрельчатых пересекающихся под прямым углом арок, что так восхитили Хамнета. — Язвить, ехидно насмехаться, жалить в слабые места — ты ведь прекрасно знаешь, что всё это маска. Зеркальное, идеально гладкое забрало. В нём отражается самое ненавистное лицо. Если бы я мог спать, оно наверняка снилось бы мне в кошмарах. — Я просто женщина, Франц. Ты не представляешь, как я иногда хочу, чтобы кто-нибудь хотя бы на денёк снял бы с меня всю ответственность, просто сказал бы: «Не переживай, я с этим разберусь». Не только сказал бы, но и сделал. Лет сто назад я бы принял это за чистую монету. Но я уже давно понял — подобная «всего лишь слабая женщина» лишь одна из многих личин Марии. Разумеется, в ней была частичка её-настоящей, как и во всех других. Именно это мне в ней нравилось. Но слова её не были искренними… Будь иначе, она не стала бы тем, кем является. Более того, она понимала, что я её давно раскусил. Понимала, но продолжила играть, повернувшись ко мне спиной и откинувшись на мою руку, положив голову на наплечник. Наш с ней маленький театр где всего два зрителя и два актёра. Я помолчал ещё пару минут, не желая нарушать представление, наслаждаясь ощущением живой, несмотря на жёсткость металла, тяжести на плече, изучая давно знакомые изгибы доспехов и ход ткани по ним. Впервые в жизни я задумался о том, как она выглядела до Катаклизма. Но прежде чем я успел развить эту неожиданную мысль, Мария встала. — Ну что же, это твой выбор. Впрочем, ты ведь уже знаешь, что скажет каждый из них, не так ли? Моего ответа ты ведь так и не услышал. Я не стал ей отвечать — она озвучила мои мысли. Всё же мы слишком хорошо знаем друг друга. Первым делом я поднялся в невысокую надвратную караульную, где в пустом помещении наблюдал за местностью сквозь узкие щели бойниц один из Ходоков, а рядом на каменных тумбах его товарищ самозабвенно играл в одну из распространённых на Ауриге азартных игр — не то "вечное подземелье", не то "подземелье вечных". Всегда старался держаться подальше от подобных развлечений — уж слишком сильно я увлекался и, как-то раз оставшись без крупинки Праха в карманах, я дал самому себе слово никогда больше не садиться за игровой стол. Незнакомый мне лучник, впрочем, явно подобных обещаний не делал, а потому с напряжённым лицом считал очки под сочувственным взглядом приятеля. Неудивительно, что игра шла для него так тяжело — его противниками были Шарль и Антуан. Первый некогда держал роскошный салон в столице, где собирались самые древние и благородные рода Янтарных Равнин. Наверняка это было премерзкое местечко. Меня, впрочем, туда никогда не приглашали. Антуан же был закоренелым постояльцем этого салона, известным за свой азарт и везение в играх. Таким образом, мне без всяких слов понятно, почему один из ходоков задумчиво чешет голову, а другой демонстративно отрешённо рассматривает окрестности. Я остановился в дверях и знаком остановил попытавшихся встать воинов. Приветливо кивнув, бойцы вернулись к игре, а я вспомнил презрительные нотки, что некогда сквозили в голосе лощеных аристократах в сине-золотых плащах, когда они общались со мной — наглой выскочкой из низов. Впрочем, те времена давно прошли. Бесконечные походы, гражданская война, Пожар и десятилетия наёмничества — всё это стёрло все различия в происхождении, сплавило всех нас в монолитное боевое братство. И давно уже ни я, ни Шарль не вспоминаем наши споры за руководство в отряде в самом начале наших скитаний, равно как и другие члены отряда: воины и слуги, дворяне и торговцы, ремесленники и артисты. Все разобщающие чувства, что лежали между нами — взаимное презрение, жгучая ненависть, пренебрежение и подобострастие — давно уже стёрлись под неумолимым точилом времени. Слишком уж долго мы живём для таких сильных чувств. И тем не менее я знал, что они ответят на вопрос, который задала мне Мария. Роскошные приёмы, словесные кружева, изобретение всё более изысканной и яркой одежды, призванной создать иллюзию тепла в холодных металлических телах, бесконечные партии в ярко освещённых (признак роскоши) залах — они с удовольствием повесят своё оружие на стену и вернутся к такой жизни. Конечно, они с удовольствием будут рассказывать о всех перипетиях, с которыми столкнулся отряд (непременно приукрашивая и преувеличивая собственную роль), но если предложить им выбор… Зная Гийома, найти его не составило труда. Он, как и всегда предпочёл место, удалённое от других, место, где он мог бы спокойно предаться своим бесплотным попыткам найти вдохновение. Зал, где некогда собирались старейшины поселения, располагался глубоко внизу, ровно под тем большим очагом в центре площади. Подземники собирались за большим треугольным столом (эта геометрическая фигура в принципе постоянно встречалась в культуре этого народа, особенно там, где подобная форма была не во вред основному назначению предмета), который был окружён тремя низкими каменными лавками. Эта мебель, как и стены, и двери зала были украшены жёлтыми полосами — не золотом, как могло показаться, но особым сплавом меди, железа и Праха. Всё это я узнал, когда готовил эту деревню к обороне против крупной банды йотусов. Я тогда оправлялся от ран, и меня попросили организовать защиту поселения, ведь сами подземники не любили и не умели воевать, хоть и могли изготавливать превосходное оружие. Или это было другое поселение? Я так и не узнал ни единого дома здесь, но ведь все их деревни похожи, правда? Я остановился перед треугольными дверьми, но прежде чем открыть дверь, вспомнил слова Марии и прислушался к своим чувствам. Так и есть, Гийом был не один. Ровный и относительно слабый источник Праха (следствие особого отношения ходоков к этому…веществу) сидел на лавке рядом с моим другом. Я, наверное, мог бы попытаться подслушать, о чём они разговаривали, но это было бы… подло? Бессмысленно? Просто неправильно. Да и вряд ли этот разговор будет интересен кому-то, кроме них двоих. И всё же чтобы он мне ответил? Захотел бы действительно попробовать вернуться к старой жизни, или жажды творить его лишил не только Пожар, но и дорога наёмника? Я вспомнил поведение рыцаря за последние несколько дней, и нашёл ответ на свой вопрос. Ему не так уж и важно, чем заниматься, лишь бы были те, кто готов слушать его речи, не обязательно даже рифмованные. Хамнет ожидаемо обнаружился в Храме Ауриги. Как и ходоки, подземный народ почитал весь наш мир, как самое главное божество. Впрочем, в их верованиях особое место отводилось Праху, как крови Ауриги, её истинному дару, в то время как жители лесов считали жёлтую пыль проклятьем. Неудивительно, что редкие встречи их обычно заканчивались жаркими спорами и перебранками. Впрочем, настоящей вражды между ними не было — слишком редко контактировали два народа. На территориях Лесного Королевства было куда больше недалёких великанов урсов и йотусов (двуглавые волки, впрочем, встречались повсеместно практически по всему миру), в то время как подземники выбрались на поверхность практически исключительно на Янтарных Равнинах, а после пожара перебрались в плоскогорья на территории Хранителей. Как бы то ни было сейчас Хамнет с линейкой в руках и каким-то сложным инструментом, периодически быстрым шагом срываясь с места и принимаясь что-то записывать в лежащую на низкой кафедре книгу. Если у Гийома не было желания творить, то у бывшего архитектора не было возможности. — Хамнет? — привлёк я внимание сержанта. — Ммм? А, Франциск, прости, не заметил. Знаешь, когда я был в городах подземников, их храмы были одним из немногих мест, куда меня не пускали. Теперь вот я наконец смог попасть в один из них, но это радость с привкусом печали. Будь у меня, выбор, я бы, конечно, до конца дней своих запер себя в чёрной камере под землёй, если бы это предотвратило Пожар, чем посетил это запретное место в таких обстоятельствах. Я лишь кивнул. Стезя вольного меча всегда оставляла его равнодушным, несмотря на прорезавшиеся командирские таланты. Но его страсть была несовместима с реальностью. Пока что. — Хотя я, конечно, не могу не заметить, что наше странствие дало мне очень многое. Он демонстративно пролистал толстую книгу, заполненную угловатыми, крупными буквами — мелкое и изящное письмо Старого Королевства кануло в лету вместе с нашими телами, ведь латные перчатки не приспособлены для столь мелкой работ. Были, конечно, отдельные индивиды, кому повезло с гибкостью и размерами доспехов (как, например, Марии), либо те, кто упорством и старанием приспособился к изменениям, но большинство, в том числе и Хамнет, предпочли подчиниться злому року и перешли на новую письменность — с большими и угловатыми символами, слегка походящими на каллиграфию восточных городов чародеев, колдунов и волшебников. Куда больше, чем записей, в книжке рыцаря — одной из многих — было рисунков. Угловатый стиль подземников соседствовал с живыми домами ходоков, столь органично вписывающихся в ландашфт; приземестые строения хранителей с острыми пиками драккенских гнёзд; шатры и купола минаретов — с рваными, даже на рисунках дышавшими какой-то агрессивной энергетикой городами волшебников; строгие монастыри-крепости сестёр с примитивными, но при этом пугающими своей неправильной и нелогичной геометрией домами незрячих. Наследие десятилетий странствий, архитектурный опыт многих поколений был собран в записях архитектора. Пожалуй, мало кто из Железнобоких смог извлечь столько пользы из нашего бесконечного путешествия. Но я знал, что больше всего в записях Хамнета рисунков наших зданий. Стрельчатые балки и проходы, остроконечные пики и узкие окна высоких и тонких башен, по-хищному заострённые барельефы и высокие арки — характерный стиль королевства Владык Праха, который ныне остался только в таких вот книгах. Впрочем, когда речь шла о записях архитектора, то даже половины нарисованных в нём зданий нашего народа никогда не была построена. И, в зависимости от моего решения, возможно никогда и не будет построена. — Так что ты хотел, Франц? — сержант вернулся к своему занятию. — Проверил. Пойду. Его мнение было очевидно. Амбруаза я нашёл в одной из кузниц. Он раздобыл где-то каменный уголь (удивительно, что его не забрали с собой, ведь подземники покидали город далеко не в спешке. Или, быть может, мы были не правы?). Десяцкий арбалетчиков развёл огонь и сейчас налегал на меха, раздувая пламя. — Что хочешь? Бывший старшина ремесленного квартала, мастер, чьим оружием пользовались короли и герцоги, ответил, не прекращая своего занятия. — Да вот, пришла одна идея в голову. К тому же меня кое-кто из ребят просил перековать оружие — кажется, он хочет освоить новый стиль боя. — Морис? — Да, точно он. Хорошо, что он постоянно пробует что-то новое — хоть какое-то разнообразие. Должен сказать, по сравнению с нашей походной кузней эти палаты — просто невероятная роскошь. Хотя до моей мастерской в Белой Крепости всё равно не дотягивает — уж очень тут всё низкое и треугольное. — В его голосе послышалась ирония пополам с грустью. — Десяток? — Я оставил парней в одной из караульных под воротами, если что, на стенах они окажутся меньше чем за минуту. — Хорошо. Я долго думал, как бы уложить в пару слов вопрос, который должен был ему задать, но потом решил, что, коль я всё равно знаю его ответ, не утруждать себя и, кивнув кузнецу, направился дальше. А что же я? Хочу ли я возвращения старого порядка, или меня устраивает то, как я живу сейчас? Что ж… Правда в том, что мне, по большому счёту, всё равно. Я найду для себя битву так или иначе. Наёмник, страж границ или завоеватель — лишь бы проливать чью-то кровь, чувствовать, как прах покидает чужое тело вместе с кровью и жизнью. Наверное, так же думал и Маркиз в своё время, пока не захотел навязать такое видение своей судьбы всему нашему народу. Равно как и те немногие, для кого война, вечная война — это не жизненная необходимость, а настоящая судьба. Те немногие, такие же, как и я. Наверное, нет необходимости посмотреть на них всех. Вряд ли я напрямую задам вопрос кому-либо из них — слишком много посторонних, да и односложными предложениями будет сложно объяснить, что именно предлагает сделать Мария. Всё равно я знаю их всех слишком хорошо, чтобы не знать их ответ. — Так зачем же ты потратил наше время, раз знал всё заранее? Нет, Мария не могла читать мои мысли, но она слишком хорошо меня знала. — Думал. Решил.