Прах и сталь

      Город подземников мы покинули на закате. Я чувствовал от этого облегчение — слишком много приятных воспоминаний пробудилось в нём. Считается, что лучше забыть плохое и помнить хорошее, но когда в настоящем этого самого хорошего не осталось…       Наш путь по ночной пустыне продолжился. Разведчики периодически замечали какое-то непонятное движение в небе вдалеке, но я не считал это преследованием. В конце концов, раз мы передвигаемся ночью, почему некрофаги должны поступать иначе? Вполне логично что свои дела они также ведут после заката, и вряд ли это связано с нами,а не с дневной жарой. Поэтому я только кивал на доклады лазутчиков и продолжал рассматривать тут и там встречающиеся следы Королевства. Разрушенные башни, чёрными срезанными конусами возвышающиеся над дюнами. Торчащие острыми пиками шпили высоких соборов и капитолиев. Один раз прямо у дороги нам встретился треугольный щит, сверкающий на солнце отполированной поверхностью. На нём не осталось ни единого следа краски, но всё же сомнений в его происхождении не было, хотя и не ясно, как он оказался на поверхности спустя столько лет — быстро организованные поиски окружающей местности не дали каких-либо результатов, лишь песок и холодный ночной ветер. Оставалось только подивиться очередной загадке пустыни и взять щит с собой. — Боюсь, месье Делагреш оказался единственным обнаруженным нами счастливчиком — хотя, если учесть его состояние… Неизвестно, что хуже — навеки провалиться в сладостное забвение под толщей песка или чувствовать, как твоя личность распадается на части, как безумие подступает всё ближе. — Мы с Гийомом ехали впереди основной колоны, а потому могли позволить себе говорить, не опасаясь чужих ушей. — Жизнь хуже смерти. Надеюсь, не придётся выбирать. Никогда. — Ну, может быть, Мария сможет придумать что-нибудь и вернуть его к нам. Тем временем, скоро рассвет. Мы уже должны были достигнуть пещер плетевидок. Не могли же мы сбиться с пути, тем более что… Его прервал громкое ржание коня кочевника из переднего разъезда в полусотне шагов от нас. Животное вдруг встало на дыбы, не желая продолжать путь и молотя воздух мощными передними конечностями. Наездник пытался успокоить его, но даже с помощью приблизившегося товарища сделать это не получалось — могучий зверь яростно мотал головой разбрызгивая на песок белоснежную пену. Не сговариваясь, мы направили своих стальных зверей туда. Невозмутимые животные подошли к разошедшемуся жеребцу и я, спешившись, со второй попытки обнял взбесившегося коня, понемногу заставляя его пятиться назад вместе со мной. Под мощными перекатывающимися мышцами чувствовалась пульсация артерий и частое дыхание коня, которые замедлялось, по мере того, как я оттаскивал его в сторону, поглаживая по холке. Удалившись на десяток метров, животное совсем успокоилось, и я его отпустил, принимая благодарный кивок хозяина. — Не понимаю, что его могло взбесить в сердце пустыни? До самого горизонта ничего, кроме песка! — В голосе кочевника, встревоженно заглядывающего в глаза четвероногого друга, не было возмущения, только беспокойство за своего четвероногого товарища. Не тратя силы на слова, я забрался в седло и медленным шагом направил своего зверя вперёд, пока Гийом поспешил приостановить караван. У стального зверя очень мощные и тяжёлые передние конечности и плечевой пояс, относительно таза. Вкупе с довольно длинной шеей, это привело к тому, что, по сравнению с обычными лошадьми, центр тяжести этих некогда травоядных животных был сильно смещён вперёд. Об этом я вспомнил, только когда песок вдруг провалился под ногами моего верного Фама и мы с ним кубарем полетели в разверзшуюся темноту. Падение продолжалось несколько секунд, после чего мы приземлились на песок, по твёрдости не сильно уступающий камню. Сверху меня тут же присыпало песком, но я быстро встал, в движение снимая с пояса булаву и готовясь к сражению. Однако нападать никто не спешил. Я со своим зверем оказался в широком коридоре с неровными круглыми стенами, сухими и покрытыми мелкими трещинами, вдоль которых струились песчинки. — Франциск, ты как? — Донёсся до меня сверху голос Гийома. — Порядок. Пещера. Разведаю. — Разумно ли это? — Но отвечать на столь риторический вопрос я не собирался. Я успокоил встревоженно озирающегося стальной мордой Фама, наказав ему ждать меня здесь, и, немного поколебавшись, пошёл по коридору на север, так как нора будто бы немного расширялась в том направлении. Местами осыпавшиеся стены, иногда сужавшие проход до такой степени, что приходилось ползти на четвереньках, говорили о том, что подземный ход, в котором я оказался, скорее всего, не был жилым. Несколько небольших щелей под потолком, в которых копошились потревоженные обитатели пустыни — скорпионы, пауки и более причудливые создания — были единственным признаком жизни под землёй. Я шагал не без опаски — конечно, даже если на меня обрушится вся та толща песка, что я чувствовал над собой, я вряд ли погибну, но за то время, что меня будут откапывать, нас вполне могут обнаружить и тогда уже неизвестно, выберется ли кто из этой пустыни. Отдать приказа оставить меня тут я бы не смог по понятным причинам, а сомневаться в верности Железнобоких даже в мыслях было нелепо. Тоннель впереди начал расширятся куда заметнее, и вскоре я вышел в широкую пещеру с низким потолком, от которой отходило множество нор во всех направлениях. Впрочем, не тёмные провалы привлекли моё внимание. В центре пещеры лежал выбеленный скелет существа, не имевшего ни рук, ни ног, зато обладавшего сразу семью головами и хвостами. Серая плетевидка — точнее то, что от неё осталось. Я медленно приблизился к останкам и провёл рукой по широким и длинным рёбрам. Металл перчатки заскользил по неровной поверхности, сплошь покрытой трещинами, бороздами и выщерблинами необычной формы. Следы зубов — вот что это было. Я огляделся и, заметив кое-что в небольшом закутке пещер, рукой принялся разгребать песок. Очень скоро я нащупал ещё кости — куда меньшие по размерам, кривые и лёгкие, разбросанные в беспорядке. Местами они были переломаны и почти все носили схожие отметины зубов — каннибализм не был чем-то из ряда вон выходящим для убийц плетевидки. Мои подозрения подтвердились — некрофаги похозяйничали и в этом месте.

***

— Хорошо, что эта тварь мертва — не хотел бы я знать, что что-то подобное копошится под моими ногами. — Тамерлан осматривал скелет при свете факела, пока остальной караван втягивался внутрь. Я быстро обнаружил выход на поверхность и привёл к нему остальных, обеспечив более-менее надёжное укрытие на ночь — правда, телеги пришлось укрыть тканью и оставить снаружи, под охраной моих воинов, но прохладные и сухие норы всё же были лучшим местом для дневного сна, нежели шатры и палатки под палящим солнцем. — И всё же мне их жаль, — погладил один из черепов Гийом, — это были величественные и умные создания. Аурига многое потеряла с их исчезновением. Одно только то, что эти равнинные животные смогли приспособиться и выживать в пустыне какое-то время, пережив перед этим пожар более чем ясно говорит о том, сколь удивительными они были существами. — Возможно, часть их выжила с Подземниками — они умели приручать или скорее договариваться с ними, — Хамнета больше волновала надёжность песчаных сводов, чем мёртвый скелет, поэтому он бродил вдоль стен, временами осторожно их ощупывая, постукивая и к чему-то прислушиваясь. Я не стал ничего добавлять. «Что останется после нас? Что останется, когда последний из моих братьев и сестёр навеки уснёт вечным сном, утомлённый отсутствием Праха и сломленный грузом прожитых лет? Когда последние руины в этой пустыне занесёт песок, а все, кто нас знал, навсегда вернутся в лоно Ауриги? Страшные сказки? Сборник стихов Гийома? Не будет даже скелета, над которым можно скорбно постоять». Раздражённый собственным меланхоличным настроением, я оставил своих товарищей и направился на поиски той, кому было по силу прогнать мрачные мысли.       Мария уединилась в одном из тупиков, предварительно выставив стражу, чтобы никто не помешал её подготовке к задуманному. — А, барон. Как вам мои покои? Скажете, не слишком изысканно? — Пожалуй. — Видели бы вы мою келью в Соборе Чаек! Тут, по крайне мере, нет обрыва в морскую бездну вместо четвёртой стены, и потолок на своём месте, не говоря уже о куда более приятной атмосфере! — Ржавчина, — понимающе покивал я, разделяя нелюбовь к солёной воде. — Так, — в тоне появились более серьёзные нотки, — мне понадобится время, чтобы всё рассчитать. Потом — много Праха — не меньше пяти унций. Я покачал головой — Всё же такого количества хватило всем нам на добрый месяц, а то и все два — если, конечно, усыпить всех зверей и не участвовать в битвах. Впрочем, отказывать Марии я не собирался — менять решение на полпути было не в моих привычках. — Сложно? Тут она повернула голову ко мне. — Очень, Фарнциск. Скажу честно — ни я, ни кто-либо другой из нашего народа никогда не занимался чем-либо подобным. Знаешь, я ведь даже с пробуждением Делагреша не смогла справится, а тут задача просто на несколько порядков сложнее. "Она… сомневается в своих силах? Что-то новенькое. Впрочем, быть может, это какая-то новая маска?" Я подошёл ближе и присел рядом с ней на постеленный поверх песка плащ — скорее привычка, чем реальная нужда в удобстве. — Знаю-знаю, я сама это предложила. И вообще «Если кто и справится, то это ты». «Я в тебя верю и всегда верил». «Что-то это за трусиха и куда ты дела настоящую Марию». Давай без этих клише, ладно, Франц? Я просто хотела проинформировать тебя, что всё может пойти наперекосяк. И простая неудача — далеко не самое худшее, что может произойти. — Куда-то делась вся шутливость и велеречивость, осталось лишь нервное бормотание, да резкие движения руками. Я кивнул и молча обнял Марию одной рукой. Стальной тело не вздрагивает от неожиданности — оно просто не способно на подобное. — Это тоже клише, — в голосе нет неудовольствия, зато снова появились игривые нотки, — мне казалось, воображение у вас побогаче, барон. — Спарринг? — Наименее подходящий, как мне показалось, ответ. Серебряный смех. — Вы такой предсказуемый, барон.

***

— Эх, а ведь когда-то в этих местах каждый холм был гнездом для этих созданий! — Не сказал бы я, что скучаю по тем временам, Хамнет. — Подземники их даже приручать научились, — архитектор, казалось, не заметил иронии в голосе Гийома, — или, скорее, договариваться. Впрочем, я вроде бы уже это говорил. Использовали их для охраны глубоких шахт и дальних штолен, для прокладки первичных тоннелей. Говорили, что плетевидки чуяли близкий обвал или землетрясение и всегда предупреждали об этом шахтёров. Жаль их всё же. — Вообще-то у нас в лесах обитают их родичи — они поменьше размером и имеют бурый окрас, но всё же… — Да что ты понимаешь, оливка! Хамнет пришпорил своего зверя и оторвался от каравана, оставив за спиной недоумевающего Микаере. — Мы прошли половину пути. Если повезёт, то выйдем из пустыни невредимыми, — Тамерлана щурился, глядя на восток, откуда медленно приближалось к зениту солнце. — Будет встреча? Вместо ответа кочевник только пожал плечами и указал взглядом на невозмутимого драккена. Спрашивать его мне не хотелось. — Быстро он, — Гийом заметил возвращающегося быстрой рысью сержанта. — Эй, Франциск, мы ведь получается сейчас где-то в угодьях Сен-Бастонь, верно? — дождавшись кивка, он продолжил, — значит, это не случайность. Разведчики обнаружили большое поле дикого рубинового кактуса. Должен быть, это Алые Сады, не иначе! Не думал, что они выживут в пустыне… Я, уже не слушая архитектора, ударом ноги резко ускорил Фама. Рубиновые кактусы были удивительным растением, способным накапливать Прах в твердых, как камень, плодах, которые ценились по всей Ауриге и которые с гибелью Королевства практически полностью исчезли. Когда я перебрался через очередную дюну, то рефлекторно попытался заслониться рукой от ослепительного сияния Праха, скопившегося в удивительных растениях. Существо из плоти и крови увидело бы невысокие и толстые стволы, покрытые плотной, похожей на крупную чешую, корой, увенчанные алыми гроздьями невероятно похожих на кристаллы плодов, сверкающих даже в тусклом свете Норена. Но живой доспех вроде меня видел лишь нестерпимо яркое мерцание скопившегося в рубиновых кактусах Праха. Я приблизился к четвёрке Железнобоких, которые, не спешиваясь, остановились у границы кактусового поля, повернувшись к нему спинами. Впрочем, по нервным движениям, и недовольству железных зверей я догадался, что это слабо помогало. Мне самому пришлось несколько раз от души ударить Фама ногой, чтобы двигался прямо. Рядом с моими воинами в замешательстве переминалась пара ходоков, что-то высматривающих в поле - из-за своего предубеждения к Праху, они также испытывали определённый дискомфорт от такой близости к кактусам, к тому же их луки были бесполезны в тесных зарослях. — Что там? Четвёрку дозорных возглавлял Морис, чьим оружием в этот раз был огромный цеп с шипастой сферой на одном конце и железной рукоятью с шипом на другом. — Монсеньор, на первый взгляд, никого тут нет, но я не верю, что Улей мог оставить эти поля в таком состоянии, — неглубоко поклонился мне старый воин, воевавший ещё со времён Долгой Ночи, хоть и не под моим началом. — Чувствуешь? — Плоды набиты Прахом и забивают все чувства — я с трудом различаю даже бойцов Тамерлана. Эти глупцы кинулись в самое сердце сада. Я пытался их предостеречь, но им хватило видимой безопасности. Прошу прощения. — Не винись. Я решил забрать у него половину бойцов, одного из лесных лучников (те спокойно приняли моё верховодство), и отправиться в обход по правому краю поля. Мне казалось очень странным, что оно осталось не разорённым после Пожара и даже разрослось. Шато-де-Оре в своё время было известно далеко за пределами Янтарных Равнин, и тот факт, что никто не наложил на него руки за все эти десятилетия не мог не смутить. Возможно, оно было разрушено, но семена с годами снова проросли? С другой стороны, я с трудом припоминал, как хозяин шато в своё время рассказывал, какой это адский труд — ухаживать за рубиновым кактусом. Мог ли кто-то его восстановить в самом сердце пустыни? Быстрым шагом я со своими спутниками обходил поле, когда откуда-то из его глубины раздался громкий мужской крик удивления и боли. Жестом я послал одного из бойцов назад, к каравану, а сам достал оружие и привстал в седле, тщетно пытаясь разглядеть что-нибудь в том жалком подобие солнца из Праха, которым виделись мне Алые Сады. Через пару минут от кактусов оторвалась тусклое пятно и взмыло в небо. Присмотревшись, я понял, что это одна из разновидностей дронов Улья — летающих трутней некрофагов. Конкретно этот был на удивление мелким и быстрым. Оставив внизу сверкающие друзы рубинового кактуса, существо, набирая высоту, направилось на запад. В бессилии я стиснул рукоять булавы жалея об отсутствии под рукой арбалета. В этот момент с вершины дюны со свистом вспорхнули один за другим три арбалетных болта — Амбруаз припав на одно колено, выпустил все снаряды из собственными руками сделанного оружия и теперь спешно вставлял в пазы новые. Первые два болта прошли ниже и выше напоминающей жука твари, а вот последний попал в тонкую лапу и перебил её. Вниз, разбрызгивая ихор, полетелела уродливая конечность, но дрон, резко рухнув вниз на десяток метров, всё же удержался в небе и продолжил свой полёт. Ходок рядом со мной привстал в стремянах и, тщательно прицелившись, отпустил тетиву, но прежде чем его снаряд достиг цели, что-то ещё рассекло в воздух — звук был куда более тонким, чем болты командира арбалетчиков. Длинная и тонкая стрела с, как я догадывался, белым опереньем, пролетев через небо хищной птицей, вонзилась в брюхо дрона, которого я уже едва мог разглядеть, а через мгновение в считанных сантиметрах такая же стрела стоящего рядом лучника. Перекувырнувшись в падении несколько раз, посланец Улья встретился с землёй, подняв в воздух небольшое песчаное облачко. — Закопать! — Коротким криком приказал я воинам на дюне, и десяток бойцов тут же ринулся к месту падения твари. Когда я поднялся на дюну, Хамнет поздравлял Микаере с удачным попаднием, а Тамерлан, недобро сощурившись, наблюдал за возвращающимися подчинёнными. — Видать, ещё не все навыки растерял, старина! Давненько я такого исполнения от тебя не видел. В прошлый раз, кажется, это было во время осады Потерянного Зуба. Тогда ты таким же выстрелом прикончил ту тварь, улизнувшую из катакомб Города, пока она несла какую-то чушь своим последователям. После этого сектанты потеряли остатки разума и бездумно выбежали за ворота крепости, словно бешеные урсы, где мы их и перебили! Славная была сеча! — Да уж, — нахмуренно произнёс разминающий плечо Микаере, — будем надеяться в этот раз обойдётся без таких кровопролитий. Приблизились кочевники в сопровождении остального авангарда. Головы клановцев были низко опущены, а оттопыренные карманы и пухлые мешки на сёдлах ясно давали понять, что их потянуло в центр Садов. У одного из воинов на плече виднелась свежая повязка, уже успевшая пропитаться кровью. — Что вы обнаружили там? — Теперь командир вольного отряда смотрел не них, а прямо на ночую сестру Аурелии. — Несколько рабочих Улья. Они копались в корнях, собирали опавшие плоды и, кажется, ухаживали за растениями, — ответил ему вышедший вперёд воин с повязкой. Мы напали на них, и перебили почти всех — они были хилыми и слабыми, только летающая гадина смогла меня поцарапать и улетела, а так мы… — Вы потревожили Улей. — Ровным тоном произнёс Тамерлан и посмотрел прямо в глаза своему подчинённому. Тот смутился ещё больше, но не посмел отвести взгляд, — Мы достаточно узнали об Улье, чтобы понять: то, что мы сбили гонца, не имеет значения. Когда пройдёт достаточно времени, некрофаги поймут, что кто-то прошёл здесь и убил его трутней. И тогда они вышлют за нами погоню. Мы могли бы просто тихо обойти эти заросли, но ваша, — тут спокойствие изменило мужчине, и лицо скривилось в презрении, — ваша жадность может стоить жизни всем нам. Убирайтесь в арьергард. Если нас настигнут преследователи, встретите их первыми. Не смея спорить, проштрафившаяся троица послушалась приказа. — Ускоримся. — Озвучил я очевидную необходимость. — Конечно, но с грузом особо гонки не устроишь. Будем надеяться, Улей поймёт не сразу, что мы вторглись в их зону влияния. Прахово плечо, как же я, постарел! — Недовольно проворчал рагнатир, всё ещё потирая сустав. — Разминай получше, друг. Боюсь, в скорости твой лук нам снова понадобится.

***

— Представляешь, как тяжело с этим бороться? — Тамерлан отчего-то решил, что я прекрасно подхожу на роль слушателя и мне можно жаловаться на тяжёлую судьбу сколько душе угодно. — У нас дома все говорят: главное семья и деньги. Больше денег — сильнее семья. Сильнее семья — ещё больше денег. Всё остальное — даже не вторично, а так — «налёт молодости». И самое обидное что за пределами кочевых городов все знают про деньги, и все забывают про семью. За глаза говорят: «Жадный, как клановец», «Дашь клановцу монету — заберёт весь кошелёк»! Можешь себе вообразить? — Нет, — ответил ему бездомный говорящий доспех, которым до сих пор пугают детей. — Но даже не это самое страшное. Рано или поздно все наши сами начинают верить в то, что говорят про них. Сначала в шутку торгуются за каждую монету, откровенно высмеивая стереотипы, но сами не замечают, как шутка перестаёт быть таковой. Я думал, что хотя бы в своём отряде смог сформировать чувство собственного достоинства, но это… — Неудача. Вышагивающий в стороне драккен едва заметно оскалил зубы — или мне почудилось? "Проклятая ящерица". — …хотя если мы все погибнем из-за жадности, это будем таким славным уроком! — Кому? Тут Тамерлан, чей монолог споткнулся о мой вопрос, прервал свою речь, и посмотрел на меня с немым укором. — Кому-нибудь. Как бы то ни было, я никогда не сражался против Улья, но я слышал, что у вас есть опыт, может быть будут какие-нибудь советы? — Держаться. Бить больших. Тамерлан кивнул, и приготовился слушать дальше, но я молчал. — Ещё что-нибудь? — Всё. — Может быть есть какие-то тактические уловки, приёмы? Это же просто что-то вроде насекомых переростков, нет? Поражённой наивностью кочевника, я натянул поводья, из-за чего Фам удивлённо двинул головой. — Нет. — Ты что, и впрямь так думаешь? — Положение спас приблизившийся Хамнет, — Улей — это не просто кучка жучков. После гибели Города, Некрофаги — самая страшная сила на Ауриге. Ты хочешь узнать, есть ли против них какие-то уловки? Так вот, Франциск прав — их уже не осталось. Трюк, сработавший один раз, во второй только усугубит ситуации. Мы бились с ними в ходе Западного Похода, когда Хранители решили, что раз Улей не лезет в лоб на крепости в перевалах Бурых Гор, то жуки слабы, и можно отнять у них Многоцветье. В итоге из тридцатитысячного войска обратно вернулось меньше пятнадцати сотен. По началу эта война казалась плёвым делом — жуки бездумно ломились прямо на наши копья и щиты, пока марины Хранителей расстреливали их на расстоянии. Потом… потом они изменили тактику. Стали окружать нас, выкапываться из-под земли прямо в центре строя. Сначала их засады нападали на разведчиков и тем самым раскрывали себя, потом они стали пропускать авангард над собой. Мы пытались их выманивать и растягивать порядки — они стали отступать и заманивать нас в ответ. Какой бы трюк мы не придумали, он редко работал больше одного раза. Но если бы дело было только в этом, мы бы справились, ведь у нас было лучше оружие, больше опыта, крепче броня. Некрофагов было не просто много — их было невообразимо много. Когда на тебя несётся эта волна из хитина, зубов, когтей и костей, а ты даже не видишь её конца, словно до самого горизонта расстелилось это живое море — ты понимаешь, что такое страх. Я до сих пор не понимаю, чем они питаются в западных степях и почему просто не забросают перевалы мясом. Единственная тактика, которая помогла нам вообще выбраться оттуда — это охота на вожаков — здоровых тварей, которые вроде бы как играют роль полководцев у них. Впрочем, не думай, что они похожи на нормальных генералов, которые сидят вдалеке от битвы и отправляют гонцов туда-обратно, нет. Это ходячая гора мускулов с оружием не из кости и паршивого железа, как рядовые трутни, и даже не из титана и стеклостали, как у тварей покрепче и посвирепей. Понятия не имею, как они его изготавливают, но доспехи Хранителей заводской штамповки они прорезают, словно бумагу. Эти твари мало того, что направляют чудищ поменьше, ещё сами горазды врубится в строй всем своим весом и звериной яростью. Хотя только это и позволяло их, с большими трудом, но убивать. А когда такая гадина гибла, то ближайшие трутни словно с ума сходили и резко превращались из единой машины смерти в стадо агрессивных, но безмозглых животных, которые быстро и легко превращаются в красный салат. Ненадолго, впрочем. Да и после каждой битвы их полководцы становились всё хитрее и крепче, а умирали всё реже. Нам бы отступить, но эта... гордая женщина, Петрова, всё твердила, мол, ещё чуть-чуть, и жуки кончатся, ещё чуть-чуть, и мы дойдём до их логова. Не кончились. Не дошли. Хорошо ещё ноги унесли. Железнобокие, я имею ввиду. Остальным, в большинстве своём, так не повезло. В случае с Юдифью буквально — ноги свои она в тех степях и оставила.

***

— Будет песчаная буря. Мы обдуваемые сильным ветром с песком, стояли на краю, остановившегося с первыми лучами солнца каравана и наблюдали, как с запада гигантской грязно-коричневой стеной на нас надвигается стихия. — Великолепно, Хамнет, твоя глубокая аналитика всегда меня поражала. — Надо было идти днём, — архитектор был слишком серьёзен, чтобы реагировать на подначки Гийома. — Погибли бы быстрее. — Франциск прав. Солнце и жара убили бы их быстрее некрофагов. Да и от бури не убежать, как будто ты не знаешь. — Может быть, она бы прошла мимо, — уже не так уверенно предположил сержант. — Не гадаем. Следы. — Да, с такой точки зрения это действительно удача. Даже ищейки Улья потеряют наш след в этом песчаном кошмаре. Кивнув оставшимся следить за периметром товарищам, я направился обратно в лагерь, к шатру Марии. Она была не одна — если можно считать за компанию сошедшего с ума Делагреша. Его освободили от цепей, потому что он перестал вообще на что-либо реагировать и не пытался даже самостоятельно переставлять ноги. Не зная правды, можно было бы принять его за железную статую или стойку с доспехами, замершую в углу палатки. — Как он? — В печальном состоянии, мой барон. И я сомневаюсь, что это когда-нибудь изменится. Впрочем, для того, что мы с вами собрались совершить, это даже благоприятно. — Идёт буря. — Буря? Что ж, по крайне мере существа с запада нас не найдут ещё какое-то время, а вы, мой друг, сможете как следует отполировать свой доспех, не правда ли? Она чуть наклонила голову на бок, обозначая улыбку. Мне оставалось лишь кивнуть и присесть на свободное от книг и свитков место. — Как же всё-таки неудобно раскладывать всю эту миниатюрную библиотеку каждый раз, когда мы останавливаемся на привал. Говорят, Хранители далеко на юге придумали какой-то способ для записи информации через Прах. Хотелось бы верить… — Я верю. Не в них. В тебя. Я без труда распознал, что за своим привычным кружевом из слов она будто пытается скрыть лёгкую нервозность. А кто я такой, чтобы ей не подыграть? — Снова клише, мой барон. Но приятное, не скрою. Как бы то ни было, раньше полнолуния вероятность успеха приближается к нулю. Бореллия, конечно, никогда не была особо ласкова к нашему народу, но всё же она всегда щедро делится силой с тем, кто у неё вежливо попросит. — Неделя? — Да. Если нас не настигнут некрофаги, если мы доберёмся до границы пустыни, если ящерицы нас не предадут, если, в конце концов, я не ошибусь снова… — Не ошибёшься. Остальное на мне. — Я положил руку на небольшой стальной на плечник и наклонился вперёд. Мария двумя руками обхватила мою ладонь. — Спасибо.

***

— Проклятая пустыня, проклятый песок, проклятый ветер. Микаере без остановки бурчал себе под нос, когда я решил составить ему компанию, и, кажется, не собирался останавливаться. Тщетные попытки закутаться получше в плащ приводили лишь к тому, что он продолжал сползать с высокого и узкоплечего ходока. Буря не кончилась за день, и нам всем, обвязавшись канатами, чтобы не потеряться, приходилось в черепашьем темпе ползти ночью вслепую сквозь режущий поток песка и пыли. Мельчайшие частицы праха, поднятые ветром, создавали мутную завесу (хоть и не слишком плотную) даже для нас, что уж говорить о лесовиках и кочевниках, которые не могли разглядеть даже собственную вытянутую ладонь. Животным приходилось ненамного легче: даже привычные кони клановцев с трудом переставляли ноги, опустив голову, а их дальние родичи, на которых восседали дружинники Микаере, казалось, с минуты на минуту упадут прямо в горячий песок. — Да, духи пустыни решили славно повеселится. — На Тамерлане плащ, напротив, сидел, как влитой, оставляя подставляя стихии только узкую щель для глаз, прикрытую прозрачной вуалью из шёлка. — Я почти как дома. Хотя у нас, бывает, в самые яростные бури из своих огненных прибежищ выходят казанжи. Вот тогда начинается настоящее раздолье, ведь ветер раздувает их огонь для ужасающих масштабов, словно сама преисподняя надвигается на землю. — Казанжи? Демоны огня? А здесь они не водятся, я надеюсь? — Микаере ненадолго прекратил нытьё и повернулся сначала к лидеру кочевников, а потом ко мне. — Нет. Съели. Тамрелан глухо хохотнул. — Неплохая хохма. Посмотрел бы я на того, кто попытается слопать воплощение огня. — Это не шутка, — мрачно вставил подошедший Гийом, — и ты сможешь познакомится с ним, вернее, с ними, если мы не выберемся из пустыни вовремя. Путь сквозь бурю продолжался до самого утра. По мере того, как лучи солнца всё чаще пробивались сквозь песчаную завесу, ярость ветра ослабевала, а буря уходила дальше на восток. Однако стоило небесному светило ясно показаться на небе, как облегчение, охватившее было караван, сменилось тревогой. Тамерлан смотрел на солнце сквозь ленту шёлка и яростно изрыгал сквернословия на языке Кочевых Городов. — Ну вот как так-то, а? Столько усилий, продирались сквозь эту бурую, а в итоге что? — Кочевник в бесполезной ярости грозил ярко-белому кругу в небесах, который поднимался прямо навстречу каравану, который, ослеплённый песком, забрёл на восток. — В итоге — у нас проблемы, — хмурый Микаере указал рукой на юг. Как он описал, среди дюн в стороне, быстро меняя направление в нашу сторону, расплескался чёрно-коричневый поток, который, по мере приближения, распадался на отдельные гротескные фигурки, быстро ковылявшие в нашу сторону. — Некрофаги нашли нас.