Необдуманные действия и их последствия

Гермиона стояла в гостиной Забини и чувствовала, что совершенно не хочет здесь находиться, ни в этой комнате, ни с этим человеком. — Не стоит делать опрометчивых поступков, — хозяин квартиры сидел в кресле и нервно тряс ногой. — Это и меня касается, значит, решение должно быть обоюдным. — А ещё это касается твоего лучшего друга! Я не в восторге от Малфоя, но даже я не могу поступить так с ним. Это идёт вразрез со всем, во что я верю. — Я понимаю, но сама подумай, как этот скандал повлияет на твою репутацию? — Блейз взмахнул руками. — А я? Я планирую себе большое будущее, по мне этот скандал ударит в равной степени, как и по тебе. Может, лучше исполнить то, что от тебя требуют? — Как ты вообще можешь такое говорить? — глядя на парня в полном недоумении. — Ты вообще понимаешь, что происходит? Шантаж — это не нелепый розыгрыш какого-нибудь недалекого студента. Шантаж — это рычаг давления, и пока ты идёшь на поводу у этих людей, ты в их власти. Где гарантия, что эта просьба окажется последней? А где гарантия того, что это не погубит жизнь твоего друга? Хочешь засунуть голову в песок, как последний трус, и сидеть так, в надежде, что тебя оставят в покое? Нет, Блейз, так не выйдет, ты не один вовлечён в эту историю. — Постой, а что, если это и правда какая-то мелочь? И если ты это сделаешь, то ничего страшного, может, и не произойдёт. — Блейз! Не валяй дурака. Из-за мелочи не шантажируют людей. Малфоя явно хотят подставить, а ты ведёшь себя как самая последняя мразь. — Ты права, прости, — Забини тяжело вздохнул. — Для меня это тоже тяжело. — Тяжело? Ты — мужчина. В таких случаях общество всегда на стороне мужчин, — Гермиона через силу выдавливала из себя слова, так как говорить очевидные вещи она не любила. — Подумаешь, трахнул кого-то на работе, пожурят пару дней и забудут, а вот я в полной жопе. И только посмей сказать, что это не так… — Так. — Отлично. С этим разобрались. Осталось продумать дальнейший план действий. — Мне всё равно не нравится эта идея. — А кому она нравится? — теряя терпение. — Думаешь, я горю желанием опозорить себя на всё Министерство? Сделав это, я хотя бы буду спать спокойно, зная, что из-за моих действий никто не пострадал. Забини выглядел пристыженным и молча смотрел в пол. Она пришла к нему сегодня в надежде, что он поддержит её решение и поможет справиться с эмоциями, успокоит, да что угодно, но чего она точно не ожидала, так это его неоправданной трусости. Не выдержав молчания, Гермиона продолжила: — Меня могут отстранить от дела Малфоя, — Блейз поднял на неё взгляд, в котором читался вопрос. — Конфликт интересов. Тот факт, что я сплю с лучшим другом своего подопечного, ставит под сомнение всё моё расследование. Да меня вообще могут уволить. — Послушай, — Забини взял её за руки и посмотрел в глаза. — Я готов смириться с твоим решением и поддержать его, так уж и быть, но не забывай, кто ты. Ты — героиня войны. Совет не посмеет тебя уволить из-за какого-то сексуального скандала. Она удивилась столь быстрой перемене его настроения, но всё же немного успокоилась и смягчилась. Ведь за этим она и пришла — за поддержкой. — Хотелось бы верить. Всю ночь Гермиона не спала, обдумывая решение. В чём-то Забини был прав, она действительно героиня войны, и в Министерстве помнят её заслуги. Вполне возможно, что её не уволят, но ей всё равно придётся столкнуться с общественным осуждением. Это невероятно сильно пугало. Единственным облегчением стало то, что гнев шантажистов направлен не на неё, она случайная жертва, а значит, единственная опасность, которая ей грозит, — косые взгляды коллег и возможное отстранение от дела. Как бы ей ни хотелось впутывать в это Гарри, но ей придётся обратиться к нему за помощью. Он всё равно узнает об этом, будет лучше, если он узнает от неё. Эта мысль вызывала тянущие спазмы в животе, будто она летит на фестрале, который резко уходит вниз перед каждым взмахом крыльев, поднимающим его обратно. Необходимость рассказать всё другу вселяла в Гермиону больший страх, чем страх за репутацию, ведь ей придётся признаться в своём постыдстве лучшему другу, который уже давно воспринимался ею как родной брат, и его мнение было куда важнее мнения толпы. По сути, он и Джинни были единственными родными людьми в её жизни, не считая родителей, но те даже не подозревали о том, что у них есть дочь. Под утро она уже со всем смирилась и, выпив двойную порцию кофе, отправилась на работу, прихватив с собой два злополучных конверта. На ватных ногах она добиралась до своего отдела и с замиранием сердца подходила к кабинету лучшего друга. Закрыв глаза, повторяя свою неизменную мантру «всё будет хорошо», Гермиона постучала в дверь. — Доброе утро, ты чего это так рано? — Гарри встретил её добродушной улыбкой. — Выглядишь не очень, ты спала вообще? — Доброе, — она застыла, не зная, как начать разговор, желая как можно быстрее провалиться сквозь землю. — Что-то случилось? — в голосе появились нотки беспокойства. — Да. — Гермиона, ты меня пугаешь, — беспокойство сменилось тревогой. — Что случилось? — Гарри, я попала в тяжёлую ситуацию, — дрожащим голосом пролепетала она. — Я не знаю, с чего начать. Обеспокоенный парень встал со стула и осторожно подошёл к ней, напуганный невменяемым поведением подруги. — Начни с начала, только не молчи, прошу. Говорить оказалось куда сложнее, чем она думала. Утром она проговаривала вслух всё то, что хотела сказать, а сейчас будто онемела. Так и не вернув себе дар речи, Гермиона достала дрожащими пальцами вчерашнюю записку и протянула её другу, надеясь, что он сам всё поймёт, а она сможет ещё чуть-чуть помолчать. Гарри аккуратно взял у неё листок и начал читать. Записка была короткая, но Гермионе показалось, что с момента, как он взял в руки этот лист, до момента, как он поднял на неё удивлённый взгляд, прошёл как минимум час. — Шантаж? Гермиона кивнула, а на глазах выступили предательские слёзы, будто она стоит не перед лучшим другом, а перед отцом, который сейчас устроит ей нагоняй за плохое поведение. Осознание всего происходящего обрушилось на неё эмоциональной лавиной, с которой она уже не могла справиться. — Что на колдо? — серьёзно спросил он. Перед ней уже стоял не её друг, а один из лучших авроров за последние несколько лет, беспристрастный и четко знающий свою работу. — Я и… — голос предательски не слушался, — и Блейз Забини. — Это единственное письмо или были ещё? — Это было первым, — борясь со своим голосом, ответила Гермиона, протягивая короткую записку, которую прислали с колдографиями. Пробежав по ней взглядом, Гарри молча отправился за свой стол, жестом указывая на стоящий рядом стул. — Ты проверяла письма отслеживающей магией? — Да. — Как я понимаю, ты намерена доложить об этом руководству? Гермиона опять кивнула. — Мне больно это говорить, но я считаю твоё решение верным. Ты готова к последствиям? — Думаю, я справлюсь с этим. — Хорошо. Тогда нужно допросить Малфоя, — запустив руки в непослушные волосы. — Нужно проработать всех его недоброжелателей. Сколько у нас времени до обыска его поместья? — Неделя, — уже увереннее ответила она. — Времени мало, но я постараюсь сделать всё, чтобы вычислить этих мразей. Важно узнать, что за вещь они хотят подсунуть Малфою, для этого мы должны рассказать всё начальству, не поднимая шумихи. Лучше пойти сразу к Кингсли, надеюсь, он пойдёт нам навстречу и повременит с оглаской этого инцидента. Волна страха вперемешку с чувством стыда обожгла внутренности Гермионы, будто она залпом выпила стакан раскалённой лавы. Кингсли Бруствер, нынешний министр магии, был одним из немногих людей старой закалки, кого она по-настоящему уважала. От одной только мысли, что придётся рассказывать ему о своих сексуальных похождениях на рабочем месте, колени предательски начали дрожать. — Не волнуйся, мы попробуем избежать скандала, — мягко произнёс Гарри, которого, видимо, тронул испуганный вид девушки. — Я не только скандала боюсь, Гарри. Я увольнения боюсь. — Не глупи. Ты — героиня войны, никто в здравом уме не посмеет тебя уволить. Странно, но из уст лучшего друга эти слова звучали куда убедительнее, чем из уст Забини. — В полдень мне нужно быть в Скотленд-Ярде, так что нужно поторопиться, — Гарри стремительно встал из-за стола и направился к двери. — Ты хочешь, чтобы мы пошли прямо сейчас? — Гермиона испуганно уставилась на друга. — Тянуть нельзя. Мотивы шантажистов нам до конца не известны, так что не будем исключать простое вредительство. Если об этом узнают до того, как ты сама всё расскажешь, последствия будут куда серьёзнее. Собрав все оставшиеся силы в кулак, она почти уверенно встала со стула и пошла вслед за Гарри, крутя в голове все возможные развития событий. — А Забини? Ему, наверное, тоже нужно присутствовать. — С этим можно повременить. Если преступники имеют связи в Министерстве или работают тут, нельзя, чтобы нас троих видели вместе у министра, — сказав это, он вдруг резко остановился: — Постой. Тебе тоже не стоит там светиться. Я пойду один. — Нет, Гарри, на что это будет похоже? Трусливая Грейнджер посылает своего друга решать за неё все свои проблемы? — Не спорь, я пойду один. Так будет лучше не только для тебя, но и для расследования. Кингсли воевал с нами, он знает нас, как никто другой, так что не будет судить так поверхностно. Испытав облегчение, что ей не придётся присутствовать при этом разговоре, Гермиона всё же попробовала ещё немного поспорить, дабы успокоить свою сверхчувствительную совесть, но Гарри, к её постыдному счастью, был непреклонен. — Я зайду к тебе сразу же, как поговорю с министром, — он мягко улыбнулся и обеими руками взял её за плечи. — А ты пока постарайся успокоиться, всё будет хорошо. «Всё будет хорошо». Проводив взглядом удаляющуюся фигуру Гарри до лифта, Гермиона побрела в свой кабинет. Разговор с другом прошёл весьма воодушевляюще. Он ни одним жестом не показал свою неприязнь к ней, в его взгляде не читалось осуждения, а в голосе не слышалось ни одной нотки разочарования — всё это действовало лучше любых ободряющих слов. Как она вообще могла подумать, что он изменит своё мнение о ней после этого? Оставшийся час Гермиона сидела как на иголках, вздрагивая при каждом шорохе за дверью. Ожидание сводило с ума, ей казалось, что именно в это время решается её судьба, и решается она без её непосредственного присутствия, что увеличивало беспокойство вдвое. Неведение лишает контроля над ситуацией. Уже тысячу раз пожалев о том, что так малодушно позволила идти другу одному, Гермиона нервно накручивала локон волос на палец — глупая детская привычка, от которой она избавилась уже очень давно. По крайней мере, так было до этого момента. Услышав наконец отчётливые звуки шагов, приближающихся к кабинету, она вскочила со стула и в нетерпении открыла дверь перед самым носом Гарри. — Что он сказал? — в лоб выпалила она. — Подожди, — удивлённый таким приёмом, он закрыл за собой дверь и наложил на кабинет заглушающее заклятье. — Сядь и успокойся. Как бы девушку ни терзало волнение, она машинально села на стоящий рядом диван, разумно посчитав, что Гарри всё сам расскажет без её отвлекающих вопросов. — Начну с самого главного — тебя никто не уволит. — Из уст Гермионы вырвался рваный вздох облегчения. — Кингсли не одобрил твоего поведения, но он понимает важность ситуации, так что пока не будет назначать дисциплинарного слушания. — Слушания? — сердце пропустило пару ударов. — Он готов замять всё это, если мы успеем поймать шантажистов до того, как они обнародуют твои колдо. Но если нет, то тебя и Забини ждёт дисциплинарное слушание в неполном составе Визенгамота. Не волнуйся, — поспешил добавить Гарри, видя нарастающий ужас в глазах подруги, — это чистая формальность, самое худшее, что может произойти, — отстранение от работы на несколько недель. Но Кингсли пообещал, что лично проконтролирует, чтобы этого не случилось. Гермиона почувствовала долгожданное облегчение, будто сила тяжести, действующая на неё, ослабла вдвое. Ровно и глубоко вздохнув, она улыбнулась, сама того не замечая. Но через секунду её улыбка погасла: — И как же мы выследим преступников? — Вот тут уже сложнее, — Гарри виновато посмотрел на неё. — Я не смогу взять это дело, прости. Слишком много сил потратило Министерство для моего внедрения в магловскую полицию. — Тебе не нужно извиняться, Гарри, ты и так уже слишком много для меня сделал, — в благодарность она крепко сжала руку друга. — Я всё понимаю. — Я найду для этого дела лучшего аврора, которому я доверяю, — он повторил её жест. — Всё и правда будет хорошо. И на этот раз Гермиона поверила этим словам.

***

— Такое щедрое пожертвование в Фонд Помощи Пострадавшим от рук Пожирателей смерти — это способ очистить своё имя или совесть? В библиотеке мэнора сидела журналистка бальзаковского возраста и мило улыбалась, украдкой бросая взгляды на роскошное убранство помещения. Малфой не запомнил её имени. — Признаюсь честно, — он состроил самое скорбное лицо, которое только смог, выдерживая при этом драматическую паузу, — и все деньги мира не способны очистить мою совесть. Я глубоко скорблю вместе со всем магическим миром, но скорблю не только о жертвах, но и о том, что оказался на стороне зла, скорблю о том, что мне не хватило сил противостоять Тёмному Лорду. Мне стыдно и больно вспоминать всё это, так что моё пожертвование — это то немногое, что я могу сделать, чтобы помочь пострадавшим и заглушить в себе хотя бы сотую часть той боли, которую испытываю каждый день. Сказав это, он сдержанно улыбнулся, стараясь изо всех сил, чтобы этой улыбке можно было верить. Расслабленное тело, непринуждённая поза, руки спокойно лежат на подлокотниках кресла: «Хороший лжец управляет не только своим языком, но и телом», — любил повторять Люциус, обучая его всем тонкостям светской жизни. Урок очень ценный, и Драко сейчас охотно ему следовал, отгоняя от себя мысли, что в этот момент похож на отца куда больше, чем хотелось. — Извините за такой откровенный вопрос, но нашим читателям интересно будет узнать, откуда у вас такие средства? — судя по лицу журналистки, она и правда смутилась, когда задавала этот вопрос. — В нашем магическом сообществе ходили слухи, что вы банкрот. — Ничего страшного, я ожидал такие вопросы, соглашаясь на интервью, — Малфой добродушно улыбнулся. — В США я многое узнал о магловской экономике, и всё моё теперешнее состояние — это результат сплочённой работы моих коллег, как говорят за океаном, немагов. Я многому у них научился, надеюсь, мой опыт пригодится и здесь. — Это действительно впечатляет. Бывший Пожиратель смерти называет маглов коллегами! Это о многом говорит. Женщина искренне удивилась, а её прытко пишущее перо быстрее затанцевало по пергаменту, брызгая чернилами во все стороны. — Мне не нравится определение «бывший Пожиратель смерти», — сказал он, хмурясь, — в глубине души я никогда им не был. Я был всего лишь ребёнком, следовавшим за своим отцом. — Мистер Малфой, а можно вопрос не для печати? — журналистка изящно схватила перо двумя пальцами, отчего оно прекратило свой танец. — Это правда, что большинство убийств происходило именно здесь? В вашем поместье? Этот вопрос отрезвил его, заставив задуматься над тем, что он сейчас делает и ради чего. Его самолюбие, так ловко задетое Асторией, пробудило в нём капризного мальчишку, требующего отмщения. Поддавшись этому, Драко с какой-то остервенелой яростью кинулся доказывать, что он не просто бывший Пожиратель смерти, побитый и униженный, он — Малфой, отпрыск древнейшего и богатейшего рода, для него нет ничего невозможного, все должны захлебнуться своей ненавистью и завистью к нему. Все эти претенциозные мысли заглушили здравый смысл, не давая задуматься о том, действительно ли ему это нужно, и только сейчас, когда вызванные вопросом журналистки воспоминания вернули его в реальность, он понял — ему это не нужно. Но механизм уже запущен, в следующем номере «Пророка» будет красоваться статья о вернувшемся Драко Малфое, и сейчас уже поздно что-либо менять, не показавшись при этом идиотом. Сделав глубокий вдох, пытаясь как можно быстрее вернуть себе самообладание, Драко ответил, тщательно подбирая слова: — Я не хочу говорить об этом, это слишком больно. Женщина чуть прищурилась, глядя ему в глаза недоверчивым взглядом, будто в попытке раскусить его, поймать на лжи. Вот истинное лицо журналистики — колкое, недоверчивое, лицемерное. Искренние удивление и восторг в глазах не более чем маска, такая же, как у него. Момент истины — они раскусили друг друга, но никто из них не подаст виду, ведь для лжеца это равносильно поражению. — Понимаю, — с еле уловимой усмешкой на губах. — А метка? Вы можете её показать? Пальцы непроизвольно сжали подлокотники кресла, а в груди вдруг зажёгся огонёк нарастающей ярости. Драко понимал, к чему может привести этот огонёк, если он не постарается взять себя в руки, то о последствиях его срыва узнает всё магическое сообщество Великобритании, и это явно не сыграет ему на пользу. Подавив желание послать куда подальше эту лицемерную бабу, он поднял на неё взгляд, стараясь при этом выглядеть менее устрашающе. — Нет, — всё ещё пристально глядя ей в глаза, — к сожалению, я не смогу показать вам чёрную метку. Он произнёс эти слова медленно и четко, безапелляционным тоном, давая понять, что интервью окончено. Журналистка поняла его правильно. — На этом всё, спасибо вам за откровенные ответы. Мне было очень приятно с вами познакомиться. Кокетливо улыбаясь, будто не заметив тень безумия во взгляде Малфоя, она встала с места и протянула ему ладонь для рукопожатия. — Рад, что не разочаровал вас, — ответил он с натянутой и явно вымученной улыбкой, а затем галантно поцеловал её протянутую руку. — Уже с нетерпением жду нового выпуска «Пророка». Проводив женщину до камина, он подождал, пока она исчезнет в зелёном пламени, и тут же запечатал вход, устало провёл по лицу рукой, будто стирая с него остатки лживых эмоций, и лёгким взмахом палочки призвал бутылку огневиски. По мере опустошения бутылки его мысли становились всё мрачнее и запутаннее. Соглашаясь на вполне ожидаемое интервью, он даже не думал, что оно может пройти не так, как он представлял. Драко позволил себе лишнего, последний вопрос выбил его из колеи настолько, что он уже не сомневался в характере будущей статьи — она погубит его репутацию вместе с планом мести. И это странным образом не сильно его огорчило. То, как быстро он выходил из себя, услышав провокационные вопросы, и как морально тяжело ему давалось светское лицемерие, доказывало, что к выходу в свет он не готов. Лишь где-то в глубине души отголоски тщеславного эго заставили Малфоя поморщиться от еле уловимой досады. Представив негодование Люциуса оттого, что его сын пасует перед обществом лицемерных людишек и планирует прожить всю свою жизнь затворником, он криво усмехнулся и, перед тем как залпом осушить бокал, поднял его вверх, прошептав: «За тебя, отец». Через час Малфой понял, что перебрал с алкоголем, так как впервые после возвращения домой ему нестерпимо захотелось посетить семейный склеп. Неуверенно встав с кресла, захватив с собой полупустую бутылку, он направился к выходу из библиотеки шаткой походкой, зацепив при этом журнальный столик, но уже в коридоре понял, что не в состоянии спуститься с лестницы. Как это странно: мысли были практически трезвыми, такими, как всегда, за исключением налёта излишней сентиментальности, а вот тело подводило. Усмехаясь своему незавидному состоянию, Драко не заметил, как оказался возле спальни Нарциссы. Немного помедлив, он глубоко вздохнул и толкнул массивную дверь. Взору открылась просторная и светлая комната, он знал, что домовики поддерживают в ней чистоту, но не ожидал того, что спальня будет выглядеть так, будто Нарцисса вышла из неё всего пару минут назад: в камине догорала пара поленьев, на мягком коврике возле кровати из белого дерева стояли её домашние туфли, на письменном столике лежали чистые пергаменты, прижатые хрустальной чернильницей, а в воздухе витал аромат её любимых духов. Вздохнув почти забытый, но такой родной аромат, Драко закрыл глаза, стараясь подавить жжение от подступающих слёз, и аккуратно вошёл в комнату. Приблизившись к кровати, он тяжело на неё опустился, провёл рукой по стёганому покрывалу, повторяя движениями пальцев каждый завиток затейливого узора, а затем обессиленно откинулся назад, проваливаясь в утешающую мягкость матраса и звенящую темноту.