Under The Sun

— Чимини, — дьяволёнок тыкает пальчиком в мягкую щёчку сосредоточенного ангела. — Чимини, ну пошли играть! — А кто облака стирать будет? — ангелок стирает облака на тёрке, и те из тёмно-серых превращаются в прозрачно-белые с бирюзовыми крапинками. — Ну, потом достираешь! — маленькие острые чёрные крылышки гордо распрямляются за спиной, а длинный хвостик так и водит по незнакомой траектории. Чимин смотрит на него снизу вверх. Рыжие растрёпанные волосы, в которых еле виднеются округлые рожки, вздёрнутый носик и глаза шаловливые, с искринкой. — Хорошо, — вздыхает Чимин, делая вид, что сдаётся, — я пойду играть с тобой. Но давай ты сначала поможешь мне справиться с работой? Нужно ещё ополоснуть облака с белизной и поскладывать их на полки по дням недели. Хосок загорается идеей и принимается за работу. Чимин лыбится и гордится, что эту «бесовскую силу» (как называет его папа) удаётся легко обвести вокруг пальца. По крайней мере, Хосока. Они вместе ополаскивают облака, Хосок болтает без умолку о том, что его папа довёл до греха очередного человека, Чимин слушает внимательно, но ничего не понимает. И он уверен, что Хосок тоже не понимает значения произносимых им слов. — Ну всё, — гордо оповещает Чимин, — мы всё сделали, теперь можем и поиграть! Хосок смотрит на пышные белые волосы Чимина, похожие на эти самые выстиранные облака. Светящийся нимб, усыпанный блёстками от звёздных дорог. Крылышки сзади трепещут. Хосок никогда к ним не прикасался, но уверен, что они мягкие и воздушные. У Чимина фарфорово-белая кожа без изъянов, а детское личико так и светится добротой и теплотой. Ангелочек и только. — Я уже не хочу. Я устал, — ноет Хосок и заваливается на единственное облако, которое не успел сложить. У Чимина опускаются уголки пухлых губ. Он-то уже настроился поиграть, а старший утомился, и это как-то несправедливо. — Ну чего ты? — сразу приподнимается Хосок, обеспокоенно глядя своему ангелочку в глаза. - Мы передохнём и пойдём играть, обещаю. У Чимина сразу улыбка светящаяся и глаза-лучики. Он ложится рядом с Хосоком на облако, и они долго молчат. Здесь не слышно пения птиц, дуновения ветров, нет запахов и звуков. Нет добра и зла, здесь всегда стерильно чисто. Хосок аккуратно касается мизинчиком маленького мизинчика Чимина и переплетает их. На душе спокойно. У Чимина улыбка с лица не сходит. Он поворачивает голову в сторону Хосока и долго изучает острые чёрточки его детского лица. Они ещё маленькие и не знают, в чём разница между добром и злом, не знают, что они из разных параллельных миров, что им суждено покорять другие вселенные, а не только те, что внутри друг друга. — Чимини, можно мне потрогать твои крылышки? — шепчет Хосок, сжимая руку младшего сильнее. — Тогда я потрогаю твои, — отвечает Чимин и немного приподнимается. Они смотрят друг другу в глаза, и детский волнующий трепет охватывает неискушённые тела. Тянутся друг к другу маленькими пальчиками безумно долго, а потом касаются невесомо и жмурятся одновременно, до разноцветных пятнышек в темноте под веками. Приятно. Как Хосок и думал, у Чимина крылышки на ощупь как сладкая вата, и их почему-то очень хочется попробовать на вкус. Хосок думает, что они сладкие. Чимин наслаждается гладкостью натянутой между перепонок кожи. Она словно сшита из дорогого бархата. Не сравнится по ощущениям с шершавыми облаками. Что-то намного лучше. Лучшее, к чему пальчики Чимина прикасались за всю недолгую жизнь. Они только изучают окружающий мир касаниями, и это лучшее чувство из шести имеющихся в запасе. Лучше, чем видеть или слышать. Это острее и глубже, что-то, что по нервным окончаниям передаётся в мозг и проецируется разноцветными фейерверками. Прикосновения становятся смелее, они распахивают глаза почти одновременно, ловя там что-то мистическое и ирреальное. Священная дрожь мягкими волнами проходится по детским телам. Эта дрожь будоражит сознание и тянет их друг другу, как магнитики с разными полюсами. Они прикрывают глаза и соприкасаются губками. Реснички дрожат, крылышки трепещут, а губы горят огнём. Щёчки розовеют у обоих, и с громким чмоком они разрывают поцелуй одновременно. Смотрят в глаза, смущаясь, и хихикают, краснея ещё больше. Доносится пронзительный звон колокольчика, и их выдуманное помещение без звуков превращается в детский сад, где они лежат не на облаках, а на мягком матрасе. И стирал Чимин вовсе не пушистую вату, а самые обычные подушки. Жаль. Помещение вмиг заполняется воплями, смехом и криком, запахом невкусной каши и молока. — За мной родители пришли, — огорчённо сообщает Хосок, поднимаясь и снимая искусственные крылышки и хвостик, которые уже будто срослись с ним. — Мне пора домой. — Тогда до завтра, — улыбается Чимин, пытаясь приободрить старшего обещанием скорой встречи. Губки всё ещё алые и всё ещё горят. Щёки всё ещё красные, и, о боже, так заканчивается каждый их день. И неважно, в какую игру они играют. Возможно, завтра они будут шпионами или ковбоями. Или встретятся в образах докторов. Или просто как Хосок и Чимин. Не имеет значения. Они всё равно продолжат изучать друг друга взглядами, касаниями, невинными поцелуями и словами. У них друг для друга есть отдельное десятое чувство, восприимчивое только к ним и ощущающееся только ими. И это чувство не меняется ни в старшей школе, ни в институте. Оно крепчает, развивается и доводится до совершенства. Оно растёт вместе с ними, познавая новые границы, переступая через них с невероятной лёгкостью. У Чимина искусственные крылышки трепещут словно настоящие, и дрожь в напряжённом теле током ощущается. Хосок целует чиминовы ключицы, оставляет влажные дорожки к шее и двигается внутри него запредельно быстро. Чимин топит стон в сладком поцелуе, испытывая те же ощущения, что и в первый раз. Вкус хосоковых губ всё такой же. Сладкий. Чимин доходит до предела, кусает обруч с рожками на хосоковой голове, и мычит сдавлено. Вся кровать в перьях, а на полу среди презервативов и лубрикантов валяется нимб. — Чимин, можно мне потрогать твои крылышки? — хрипит Хосок, всё ещё находясь в расслабленном теле. У Хосока голос грубый и сексуальный, не тот писклявый детский, что смешил. Сейчас он возбуждает. — Тогда я потрогаю твои, — кое-что со временем не меняется. Они трогают крылья друг друга и нежно целуются. Нет, не те крылья, что куплены в секс-шопе по скидке. А те невидимые, что вырастают только когда они вместе. Те, что можно потрогать на ментальном уровне. Огромные и стальные. Такие не обрезать, ибо высечены они из десятого чувства, что зовётся любовью.