— Вот, здесь я живу. Проходи, осматривайся, чувствуй себя как дома! — радостно лепечет Хосок, открывая дверь в свою небольшую, но весьма креативную и уютную квартиру.
Чимин не знает значения слова «дом» и поэтому только неуверенно мнётся в прихожей, боясь даже сдвинуться с места. Чёрные ушки плотно прижаты к голове, а хвост вытянут тонкой струной в напряжении.
Замок на двери щёлкает и гибрид невольно вздрагивает всем своим телом.
— Не бойся, это всего лишь дверь. Тебя здесь не тронут. Располагайся, а я пойду сделаю чай и мы с тобой пообедаем.
Хосок улыбается во все тридцать два, и зубы у него такие ровные и белые, что можно ослепнуть, но Чимин не слепнет, потому что всё время пялится в пол, потому что хозяин не давал разрешения на себя смотреть.
У Чимина за спиной двадцать лет тёмной жизни, а у Хосока квартира светлая до невозможности. Обои в марокканском стиле, круглый деревянный столик с блестящими обложками журналов, светильники шестиугольной формы и много фантиков от конфет в хрустальной вазе.
У Чимина двадцать лет борьбы за своё существование, а у Хосока всё такое мягкое: большой коричневый диван, перьевые подушки, ярко-салатовый пуфик, ворсистый ковёр.
У Чимина сложная предыстория, запутанная вся и искорёженная вдоль и поперёк, но теперь это последнее, о чём ему хочется думать, потому что в квартире у Хосока очень тепло. Теплее, чем Чимин мог себе представить.
Гибридов не любят, к гибридам относятся, словно к животным, у гибридов ни прав, ни полномочий, ни желаний. Гибриды живут только чтобы удовлетворить все потребности людей и заниматься грязной работой и тяжёлым физическим трудом.
Чимину не повезло таким родиться, хотя у него-то и выбора другого не было. Кто ещё может родиться в гибридной семье, если не гибрид?
Он с восьми лет тяжело работал: по ночам помогал в кондитерской выпекать хлеб, днём маленькими пальчиками пришивал глаза-пуговки к мягким игрушкам, в перерывах учился читать и писать, оставляя немного времени на сон. И мечтал однажды пойти учиться. Не важно какой науке, лишь бы что-то новое познавать.
У него не было друзей, а родители скрывали его от чужих жестоких глаз, как могли.
И вроде как Чимин даже был счастлив в этой своей маленькой вселенной.
А в двенадцать глотал слёзы сквозь всхлипы, когда его с силой оттаскивали от плачущих родителей. Потому что все гибриды должны быть на государственном учёте, ведь уже в десятилетнем возрасте их продают потенциальным «хозяевам», которые могут распоряжаться ими, как угодно. А Чимин так-то уже на два года просрочился, а это уже ни в какие рамки.
— Вот чай, ещё пончики с персиковым джемом и шоколадные кексы. Не знаю, что тебе нравится, — Хосок входит с большим подносом еды и ставит его на круглый столик.
Чимин давится. Чаем, пончиками, кексами, светом, теплотой, которая его окружает,
улыбкой давится прямо к сердцу.
И он знает, что за всё это ему нужно будет платить.
Хосок улыбается, легко хлопает по спине и говорит, чтобы тот не торопился, еды ещё очень и очень много.
Чимина, вопреки его ожиданиям, никому не продают, потому что он рукастый, а не «какой-нибудь шлюховатый безмозглый кот». Вместо этого запирают в подвале с другими гибридами и заставляют строчить новую одежду на старой машинке.
Ровные швы снятся даже во сне, на тонких руках печать мозолей и болючих шероховатостей. Ещё больше шероховатостей внутри, под тонким слоем кожи, в нервных окончаниях, в ступнях, коленях, в тусклых глазах, под слоем уставших мышц, и где-то ещё глубже, в многослойной материи рёбер и костей.
Чимину не хочется жить, ещё больше — умирать. У него нет искушения проколоть себе грудную клетку острыми ножницами, но так же нет желания открывать глаза, когда будят едким сигналом сирены.
Но даже это не самое худшее.
Худшее наступает, когда Чимину пятнадцать и его насилует кто-то из надзирателей, приложив головой о холодный бетон стены.
Чимин и не знал, что его слёзы такие горячие.
Он не знал, что может кричать, как раненый зверь, как умирающая кошка под промозглым дождём. И что чувствовать такое унижение выше его сил. И что его сил катастрофически не хватает, чтобы отбиться.
И от этого ещё больней.
Чимин не любит людей. Чимин спит с ножницами под подушкой и реагирует на каждый шорох за спиной, превращаясь в один напряжённый нерв. И клянётся себе, что больше никто и никогда к нему не прикоснётся.
Он сбегает из этого подвала как-то совершенно случайно и незапланированно, под звуки служебной сирены. И Чимин думает, что это что-то свыше, потому что пожар начался так внезапно, но очень кстати. С таким шумом никто и не хватится о его пропаже.
Он не знает, что это только начало.
Хосок даёт Чимину мягкое полотенце, чистое, приятно пахнущее розовое полотенце.
— Ты же умеешь принимать душ? Или тебе помочь? — уточняет Хосок, мягко и не осуждающе совсем, не собираясь ругать за незнание.
Гибрид кивает головой и быстро шагает в сторону ванны.
Горячая вода, такая приятная, и вишнёвый гель для душа, и новая, купленная специально для него, мочалка, и земляничная зубная паста и щётка, и смешная пижама.
И, боже, этого так достаточно для счастья.
Но Чимин всё ещё знает, что за всё это придётся платить…
Долго оставаться на улице не получается, потому что осень, и холодно, и ветер до костей, и родители уже не живут там, где раньше, и их теперь и вовсе нет, и это больно, очень-очень больно, а слёзы всё ещё горячие, но не греют совсем, а острые ножницы всё ещё в кармане…
Его ловят прямо на улице и отправляют в дом для гибридов, скорее похожий на тюрьму. Там острая проволока вокруг здания и, кажется, вокруг чиминовой шеи тоже. Там жестокость и насилие, но Чимина всё равно не трогают, потому что у него неожиданно острые ножницы во всё том же кармане.
Везде надзор, невкусная каша, похожая на дерьмо и по виду и по вкусу, холодная вода в душе раз в три дня и насилие, кругом одно насилие и во сне и наяву. Чимин сворачивается клубочком на втором этаже кровати и прижимает свои кошачьи ушки ближе к голове. И понимает, что это всё даже хуже, чем просто ужасно. Если всё дело только в чёртовом хвосте и ушах, так лучше отрезать их этими самыми ножницами и умереть от потери крови. Но Чимин почему-то медлит…
Чимин выходит из душа в немного лучшем состоянии. Хосок сидит на диване и смотрит какую-то смешную передачу, а потом смотрит на гибрида и осторожно зовёт его по имени, так проникновенно и чувственно, как никто никогда не называл. Его вообще никто по имени не называл уже много лет.
Чимин впервые вскидывает голову и смотрит хозяину в глаза. И теряется на несколько долгих минут. Тепло разливается по радужке хосоковых глаз, и там столько добра, сколько не вместится во всё чиминово тело. И от этого тоже больно, потому что люди жестокие и эгоистичные, а Чимин глупый, потому что хочет попробовать поверить. Но он этого не сделает, потому что всё ещё знает цену этой доброте.
Гибрид становится перед хозяином, загораживая телевизор. Закусывает губу и медленно расстёгивает пуговицы пижамной кофты. Гибридов покупают не просто так, а для вполне ясных целей, сосредоточенных на удовлетворении физических потребностей, он это знает, ему уже давно не пятнадцать. А Хосок его купил явно же не в доброте купать.
У Чимина никого больше не было с пятнадцати, после того случая, он ничего не умеет в постели, не знает, как правильно, и от этого становится ещё более неловко и стыдно. Ему кажется, что он краснеет с головы до кончиков пальцев на ногах, на деле же белее мела. Он бы и дальше не позволял никому к себе прикоснуться и с уверенностью всадил бы ножницы в кожу меж рёбер тому, кто попытался бы. Но теперь у него есть тёплая вода, своя мочалка, крыша над головой и вкусная еда. И это намного-намного лучше всего, что у него было в жизни. А Чимин умеет быть благодарным.
Но хосоковы глаза вместо возбуждения зажигаются только беспокойством и немного совсем злостью. Он останавливает Чимина на полпути расстёгивания пижамы и застёгивает её обратно.
— Боже, Чимин. Не нужно так делать, понял? Это вот всё вообще не обязательно, — немного истерично объясняет Хосок и становится совсем не по себе.
— Почему? — немного хрипло произносит гибрид и это первое, что слышит Хосок за всё время знакомства с этим чудом.
Голос Чимина как у ангела, честное слово, такой мягкий, несмотря на хрипоту, такой отчаянно прекрасный, трепещущий и отдающий звоном во всём теле. И, определённо, возбуждающий.
— Потому что ты этого не хочешь. Я вижу, что тебе некомфортно. Ты такой бледный и лицо у тебя, будто на каторгу ведут.
— А разве важно, хочу ли я? Важны только желания хозяина, — чеканит Чимин. В приюте им это втирали десять миллионов раз, чтобы не дай бог не вылетело из головы.
— Господи, кто тебе сказал такую глупость, — возмущается Хосок. — Говорю только один раз, поэтому слушай внимательно. Раз уж ты теперь будешь жить со мной, следуй нескольким правилам. Первое: всегда говори то, что думаешь. Второе: делай только то, чего тебе хочется. Третье: не называй меня Хозяином, можно Хосок-хён. А теперь суши волосы и бегом спать. Завтра пойдём в мою танцевальную студию, познакомлю тебя со своими друзьями, потом, может, сходим в кафе или дома еду приготовим. У меня аллергия на морепродукты, если что. И рыбу я готовить не умею…
Хосок ещё говорит что-то очень долго и чепуху всякую и неважную (важную, вообще-то), но Чимин уже его слышит слово через два, потому что у него в маленьком кошачьем сердце просто не помещается столько хосоковой доброты. Эта доброта грозит разорвать его сердце с минуты на минуту. И ему совершенно нечем дышать.
Из приюта есть только один выход — если тебя купит кто-то из людей как своего питомца. Но кому они нужны: потрёпанные, гнилые и порченные? Так что эта идея кажется Чимину более, чем абсурдной. Иногда всё же его соседей по комнате забирают, и гибрид знает, что явно не в лучшую жизнь. В лучшем случае как игрушку для обычного секса, в худшем — для различных сексуальных практик с асфиксией, порезами и внутренностями навыворот. Поэтому когда появляется новый потенциальный «хозяин» Чимин молится всем известным богам, чтобы его не выбрали. Он лучше останется здесь, в грязи и насилии, чем в смертельно пугающей неизвестности. Потому что он знает, что может быть ещё хуже.
Намного-намного хуже.
Но, по иронии судьбы, выбирают его, а гибрид даже боится посмотреть в глаза незнакомцу. Он только лишь сильнее сжимает ножницы в своём кармане.
И вот, сейчас он лежит на мягком диване этого незнакомца, которого зовут Хосоком и он очень болтливый, и громкий. И просит не называть его хозяином. И добрый, добрый, добрый, такой добрый, что заполняет пустого Чимина до краёв и даже больше, намного больше, чем можно представить.
И за это не нужно платить, и это подозрительно всё, но хорошо так, так сильно хорошо, что неважно, если ночью его съедят.
У Чимина под подушкой всё ещё ножницы, но он совсем не хочет их использовать.
А ещё у него хирургическими хосоковыми нитями сердце сшивается и от этого тоже немного страшно…
На следующий день Хосок ведёт его в свою танцевальную студию.
А ещё открывает Чимину другой мир. Мир без бесконечной боли, мир, в котором можно улыбаться, в котором есть счастье, есть радость, и этим очень хочется поделиться. Хосок открывает Чимину мир вкусной еды и бессмысленных японских шоу. Мир комиксов про супергероев, мир классической литературы и «боже, Чимини, ты умеешь читать, ты такой молодец», и мир «ты ещё и пуговицы пришивать умеешь, я куплю тебе швейную машинку», и мир «давай сходим в парк аттракционов, ты же не был в таком, да? Только не на горки, потому что это страшно». И ещё много-много разных миров, всё ещё не помещающихся в Чимине. Его переполняет, и он заново учится улыбаться. Несмело и немного криво, но искренне и, честно, обаятельно очень.
Хосок знакомит Чимина с Тэхёном — гибридом пантеры (ну как пантеры, скорее это смесь грациозной котейки и цветастого незатыкающегося попугая), а Чимин захлёбывается эмоциями, потому что и не подозревал, что гибриды могут быть такими возвышенными что ли? Разбирающимися в моде, фотографии и искусстве, самодостаточными полноценными членами общества.
Тэхён забавный, красивый, работающий моделью гибрид. И, честно, такое бывает? Чимин в чистом, ни с чем не смешанном восхищении и удивлении. У Тэхёна хозяин Сокджин, который его обхаживает со всех сторон, любит больше жизни и это точно взаимно. У него стабильный заработок и преклонение людей, и он попадает в ту ужасную статистику в два процента гибридов, которых признаёт человечество, и которые могут существовать в мире людей практически наравне, во всех сферах жизнедеятельности кроме политики.
Чимин просит Тэхёна помочь ему изменить стиль, потому что для Хосока хочется быть таким же привлекательным, чтобы не стыдно было с ним гулять и показывать своим друзьям, хотя Хосоку и так не стыдно, но всё же…
Когда довольный Тэхён показывает своё творение Сокджину с Хосоком, у первого «Тэхён, лапочка, как и ожидалось, высший пилотаж», а у последнего «Тэхён, ты что сделал? Я же теперь, я же… блин».
На Чимине узкие рваные на коленках светлые джинсы, небесного цвета рубашка на несколько размеров больше, пшеничные волосы в модной укладке и несколько круглых серёжек на кошачьих ушах. И всё это даже лучше, чем Чимин мог себе представить. Тэхён лыбится невероятно мило и бурчит под нос «Ничего особенного, просто я гений», а Чимин чувствует, как Хосок с него глаз свести не может,
и горит весь и внутри и снаружи.
Хосок говорит, что мечтать — это прекрасно, и Чимин позволят себе мечтать. Хосок говорит, что все трудности делают нас сильнее, и Чимин становится сильнее. Не из-за трудностей конечно, а из-за того, что для Хосока хочется быть сильным, и красивым, и нежным, и открытым и не скрывающим свою боль и свои настоящие чувства.
Чимин шьёт для Хосока пиджак для танцевального выступления: с красным блестящим глитером на v-образном воротнике, из тянущейся приятной ткани, с шёлковыми чёрными вставками по бокам. И Хосок с открытым ртом смотрит на себя в этом пиджаке, а потом благодарит горячо и обнимает почти до хруста костей. И Чимину хочется задохнуться в этих объятиях.
Хосок для него открыл не сотни миров, а, кажется, сотни вселенных, и хочется отдать ему сполна. Всё, что есть внутри него.
Хосок теперь часто его обнимает: по утрам, когда гибрид готовит завтрак, после душа, во время шитья, при просмотре всё тех же мозговыносительных японских шоу. Они теперь спят в одной кровати и Чимин напрочь забывает про наличие острых ножниц. Они теперь ему не нужны. На нём теперь стальные латы, его теперь не ранить так просто.
Он теперь сильный. Для Хосока и всего мира.
И он теперь не боится сказать правду. Он ничего уже не боится.
— Я хочу тебя, — шепчет Чимин и покрывается мурашками от своих же слов. Они лежат на кровати и вообще-то собирались спать. Но в гибриде так много чувств, которые так срочно нужно отдать Хосоку, иначе ведь разорвёт на части. — Но я тебя совсем не понимаю. Ты… купил меня, чтобы топить в своей доброте и ничего не просишь взамен. И мне не по себе от этого, потому что я очень хочу отдать тебе то же самое взамен.
— Ты не прав, у меня есть свои скрытые мотивы, — мягко улыбается Хосок. Настолько мягко, что гибриду сразу понятно, что никаких у его хозяина скрытых мотивов нет. А даже если бы и были, вряд ли это что-то, чего бы Чимин не смог сделать для него. Да хоть собой от пули защитить, Чимин бы без лишних вопросов, сразу, с разбегу, и всё равно должен был бы ещё.
— И какие же у тебя мотивы? — Чимин поворачивается в сторону человека, подкладывая руки под голову и смотря с таким доверием, что током прошибает насквозь, в самые кости электрическими разрядами продирается и там свой след татуировкой оставляет.
— Хочу избаловать тебя до такой степени, чтобы ты даже вздоха сделать не смог без меня, чтобы постоянно думал обо мне, чтобы зависел от меня как от самого сильнодействующего наркотика, и чтобы умолял меня взять тебя, и чтобы и сердцем и душой от начала и до самого конца в меня с головой.
Чимин думает, что Хосок просит слишком мало. Он приподнимается на кровати и перекидывает ногу через талию Хосока, седлая его бёдра.
Он берёт подрагивающими от возбуждения руками лицо хозяина и смотрит в упор, и выдыхает немного рвано, но горячо и чувственно.
— Я могу дать тебе больше. Больше, чем ты просишь. Намного больше. Я и мыслями и сердцем и душой, от начала до самого конца, и в этой и в следующей.
Я люблю тебя.
И Чимину становится так легко, словно у него крылья прорезались за спиной острыми спицами. И он взлететь может до небес и Хосока с собой забрать.
— Я должен был первым это сказать.
— Неважно, кто первый. Важно, что ты тоже. А теперь я умоляю взять меня как тебе хочется.
Чимин выдыхает последнее предложение уже в поцелуй. Свой первый поцелуй. Нежный и такой невыносимо томительный, и горячий. И дальше уже отследить свои эмоции совсем не получается, потому что Хосок практически везде: лезет руками под футболку, зарывается пальцами в его светлые волосы, целует в пупок, спускается ниже, к кромке пижамных штанов.
И Чимину совсем не страшно.
Чимин умеет отдавать больше, чем может получить. Он избавляет Хосока от одежды, проходится мокрыми поцелуями везде, где только возможно. Смотрит в глаза, топит в своей щенячьей преданности, несмотря на то, что кот. Топит в своей любви. И ловит взамен всё то же самое. Они целую ночь борются за то, кто сможет принести больше удовольствия своему партнёру. И это всё так значимо для них обоих.
Чимин заглатывает член Хосока до самой глотки, так доверчиво далеко и трепетно. И почти мяучит от длинных пальцев в своих волосах. И он только больше зажигается, открывается и поддаётся, становится ведомым и почти слепым от застилающего желания.
Хосок растягивает его долго и почти мучительно, а Чимин узнаёт, что близость — это не больно. Настоящая, а не та раздирающая и беспощадная в пятнадцать.
Хосок берёт его так медленно и чувственно, слизывая каждую капельку пота, сцеловывая стоны и переплетая пальцы. И шепчет всякие нежности, и что теперь он не одинок, и что есть ещё так много вещей, которые они должны сделать вместе, и в ответ тоже шёпотом «спасибо, что нашёл меня» и «спасибо, что нашёлся».
Хосок берёт Чимина ещё много раз за ночь и по-разному. Они вместе выясняют, что им нравится, как нравится и где приятнее всего. И это тоже очень значимо, и совсем не утомительно.
— Хён… хён, поставь мне метку. Хочу быть твоим.
И Хосок ставит. Много-много меток. На матовой коже ключиц, на открытой длинной шее, на загривке у кромки волос, на дрожащих в оргазме плечах, на чувствительной коже под коленкой и в самом сердце, в котором кроме Хосока и его бесконечной доброты никто больше не помещается.
***
Чимин не ожидает, что Тэхён наденет им сшитую одежду на одну из своих фотосъёмок. И уж точно не ждёт, что станет трендом номер один в четырёх поисковых системах. И что так быстро повалят заказы, и что он войдёт в те самые немыслимые два процента гибридов. И что его жизнь — это теперь не постоянная борьба за кусок хлеба с противной кашей, а нечто намного большее и значимее, чем вообще возможно.
Его жизнь — это показы своих коллекций на неделях моды, Хосок, посиделки с Тэхёном, Хосок, открытие линии бутиков, Хосок, подписание важных договоров с именитыми брендами для сотрудничества, Хосок, открытие собственного бренда одежды Hope, Хосок, любовь к Хосоку,
Хосок, Хосок, Хосок…
***
Любимые тёплые руки обвивают талию, а Чимин прижимается спиной ближе, трётся пушистыми ушками и мурчит, держа в руках бокал дорогого шампанского.
— Знаешь, я до сих пор помню твои первые слова: «Вот, здесь я живу. Проходи, осматривайся, чувствуй себя как дома!». Я тогда даже понятия не имел, что такое дом и как себя можно в нём чувствовать. Но ты стал моим домом и теперь я знаю, каково это. Спасибо за это чувство.
— Чимини, — руки прижимают к себе ещё сильнее и гибрид чувствует невесомый тёплый поцелуй в макушку. — Я думаю, может это и глупо звучит, но в тот день, много лет назад, ноги сами привели меня в тот ужасный приют. Я был так одинок и Сокджин посоветовал мне взять кого-то, о ком я смогу заботиться. И я нашёл тебя. Я тогда посмотрел на твою опущенную голову, и мне показалось, что весь ты кричал: «Заберите меня отсюда».
И мне подумалось, что в тебя может поместиться вся моя жизнь. И я не ошибся. Ты тоже стал моим домом, Чимини, в тот же день, когда я привёл тебя к себе.
Чимин разворачивается в плотных объятиях и целует трепетно в губы, которыми и за девять кошачьих жизней не насытиться.
За панорамным окном тихое спокойное море, солёный воздух, горячий песок и невысокие тени пальм. На талии родные любимые руки, а в сердце Чимина даже спустя много лет всё ещё не помещается вся хосокова любовь.
P.S. Чимин всё ещё соблюдает все правила их общего дома.
Первое: всегда говорить то, что думаешь.
Второе: делать только то, что тебе хочется.
Третье: не называть Хосока хозяином.
Правда, третье правило Чимин часто нарушает, потому что как бы Хосок не упирался и не ругался, Чимин знает, что тому нравится.
