Under The Sun

— Давай, если никто из нас до тридцати не найдёт свою вторую половинку, поженимся? Хосок беспечно произносит заюзанную фразу из Друзей и хохочет, сложившись пополам. Чонгук не понимает, что в этом смешного. Хосок не Чендлер, а Чонгук не Моника и у них тут не тупой сериал в десять сезонов с претензией на комедию. У них тут жизнь и Чонгуку всего двадцать четыре, ему рано думать о таком вообще. Но он думает. Блять, думает об этом по дороге домой, думает, когда ложится спать и тщетно пытается заснуть, вертясь в кровати до самого рассвета. Ему снится расшитое камнями нелепое свадебное платье на своём мускулистом теле, диадема в отросших до шеи волосах и копна подснежников вместо свадебного букета. Тэхён рассыпает лепестки белых роз по красной дорожке, ведущей к алтарю; Джин смахивает материнскую слезу и утыкается в чиминово плечо, который уже давно не сдерживаясь ревёт во весь голос. Намджун почему-то представляется священником, стоит в рясе своей чёрной в самый пол и читает высокопарные заумные вещи из книги бытия. Чонгук просыпается прямо посреди первого поцелуя, в холодном поту и с железобетонным стояком в трусах, и это всё уже пиздец какой-то, потому что он не грёбанная Моника, а жизнь всё ещё не комедийный сериал. Он яростно заливает хлопья молоком и хочет стереть себе память. Но стереть память не получается ни через день, ни через два, ни даже через неделю. Он с ужасом осознаёт тот факт, что думает о ебучем Чон Хосоке почти каждую свободную минуту, он, блять, снится ему в этом смокинге своём уродском, с белым подснежником вместо бутоньерки. И это всё совсем не смешно.

***

— Намджун-хёён, — в хлам пьяный Чонгук лыбится во все тридцать два, когда Намджун приходит в бар забрать его домой. — Ну и чего ты так нахерачился? — старший садится на диван напротив, с усталым вздохом приняв свою тяжёлую участь службы такси на сегодня. — Я… я не хочу выходить замуж, — бурчит Чонгук. Намджуну приходится поднапрячь свой слух, чтобы разобрать слова. — Может жениться? — Может. — Так, я понял, тебе Хосок снова наплёл какую-то хуйню и ты морочишься. — Он… обещал жениться на мне, — отзывается Чонгук, а потом громко икает, жестами показывая официанту повторить сет шотов, на что Ким отбивает ему руки и просит счёт. — Приехали блять. Не воспринимай это всерьёз, это же Хосок. Мало ли какая поебень ему может прийти в голову. Легко приходит — легко уходит, забудь. Чонгук для этого собственно и напивался. Только бесполезно. Он никогда не думал о Хосоке в том самом смысле, никогда даже не представлял. А теперь представляет, в самых ярких красках, со всеми подробностями. И у него ноет где-то внутри, и это непривычно и неудобно, и поскорее бы уже перестало. Был бы он Моникой хотя бы Белуччи, он бы не заморачивался. Но жизнь всё ещё не сериал, но так хочется.

***

Чонгук больше не может смотреть на Хосока как раньше. У него крышу рвёт от одного лишь взгляда на его красивое, совершенно прекрасное во влюблённых глазах Чонгука, лицо. И всё, что раньше казалось несовершенным становится абсолютом, и всё, на что раньше было наплевать, становится вдруг самым важным. Чонгук пишет Хён, я чувствую себя так, будто мне уже тридцать. И раздражается отсутствием ответа. Намджун прав, Хосок ведь скорее всего не всерьёз. И он зря вот это написал, но чувства его теперь, блин, не деть никуда. Грёбанное свадебное платье в его голове разъедает моль. Чонгук закусывает губу и удаляет сообщение. А в следующую секунду уже дёргается, слыша громкий частый стук в дверь. На пороге стоит запыхавшийся Хосок, его ноздри шумно расширяются от большого объёма вдыхаемого воздуха, он весь красный, с взъерошенными немытыми волосами, оттопыренными шапкой ушами, смешной и нелепый. А Чонгук разрыдаться хочет. И злится на самого себя, потому что считает это всё таким прекрасным. Хосок смотрит своими пронзительными глазами прямо туда, куда на Чонгука никто не смотрел, и многообещающе молчит. Молчит так, что хочется раздеться. Он чувствует себя не собой, а блядской Моникой, и эта дурацкая мысль заставляет Чонгука закрыть дверь, но Хосок жертвует своим новым ботинком, не давая ей захлопнуться, и просовывается внутрь чонгуковой квартиры. — Поздно бежать. Я успел прочитать твоё сообщение. — Это было не всерьёз. — А я тогда говорил всерьёз, — дыхание Хосока выравнивается и его голос снова становится глубоким и хриплым, — Я уже пять лет чувствую себя так, будто мне тридцать. В том плане, что я хочу, чтобы ты вышел за меня, или выйти за тебя, это не важно. Хочу быть с тобой. — Я не Моника, — Чонгук сам не знает, почему произносит это. Им будет тяжело вдвоём, потому что жизнь сложнее и жёстче сериала. Она вечно такая голодная, что как только сделаешь ошибку — съест целиком, не пережёвывая. Чонгук не родит Хосоку детей, не выскажется публично о своих чувствах, рано или поздно устанет бороться с предрассудками общества и много чего ещё на самом то деле. — Так и я не Чендлер. Да, не Чендлер. Хосок лучше героя тупого сериала. Лучше, лучше, для Чонгука лучше всех, прости господи. — Но я всё равно хочу, чтобы ты вышел за меня. Хосок подходит к Чонгуку, касается его подбородка рукой, гладит нежно, заглядывает в глаза. — Я жду твоего да. Чонгуку хосокова любовь нужна как деньги — ежедневно. Ежеминутно, прямо сейчас и потом тоже. Он улыбается совершенно глупо, отгоняет моль от своего воображаемого свадебного платья и говорит наконец своё первое Да. — Предупреждаю, после свадьбы я тебя поцелую, — Хосок нежно трётся своим носом о чонгуков, обнимая руками за талию и притягивая к себе. — Я не придерживаюсь допотопных традиций, — улыбается Чонгук и сам тянется к губам старшего. Тем более, что свадьба в его голове состоялась ещё несколько недель назад. Во сне, где Тэхён рассыпал лепестки роз по дороге к алтарю, Джин рыдал вместе с Чимином, Намджун с важным лицом вёл церемонию, а Юнги отчаянно ждал встречи с фуршетным столом.