***
После концерта Чимин ловит на себе очередной обеспокоенный взгляд своего парня, от которого старается побыстрее отвернуться. Но когда всё та же рука, обтянутая чёрной кожей, тащит его за ближайший угол гримёрок и реквизиторных, избегать уже не получается. Его припирают к стене. — Чимин-и, — ласково тянет Хосок. — Я же вижу, что что-то случилось. Он мягко берёт чиминово лицо в свои руки и поглаживает нежную кожу большими пальцами, пытаясь перехватить его взгляд. — Ничего… ничего не случилось, — отмахивается Чимин, всё ещё не в силах посмотреть в глаза любимому. — Помнишь, мы договорились обсуждать всё, что касается наших отношений? Скажи, если тебя что-то волнует. — Всё правда в порядке. — Может, ты больше… меня не любишь? — осторожно предполагает Хосок и это заставляет Чимина встрепенуться и наконец взглянуть ему в глаза. — Что ты несёшь? — Ты избегаешь моих прикосновений и не смотришь мне в глаза. И при этом говоришь, что всё в порядке, когда всё совсем не так. Что ещё я должен думать? — Это… это не так, — Чимин аккуратно касается его руки, возвращая себе на лицо. — Просто… я просто не хочу, чтобы ты разочаровался во мне. — Да разве это возможно? — Если ты узнаешь, о чём я думаю — ты возненавидишь меня, — шепчет Чимин. Ему так стыдно за свои мысли. За то, что придётся их скопом высыпать на Хосока, чтобы он понял, насколько они грязные. — Я не смогу тебя возненавидеть, Чимин-и, так что пожалуйста, скажи мне, что тебя беспокоит и мы постараемся решить это вместе. Чимин делает судорожный вздох и с почти всхлипом начинает говорить. — Я хочу, чтобы ты трахнул меня. — Что? — лицо старшего вытягивается в удивлении. — Подожди, дай мне закончить, — тормозит его Чимин. Если не скажет это сейчас — потом уже не осмелится никогда. Он должен быть честным с ним, потому что это самое малое, на что Хосок заслуживает. На честность. — Я хочу, чтобы ты трахал меня так много и сильно, чтобы я потерял сознание. Хочу, чтобы ты душил меня, чтобы обездвижил, связал так, чтобы синяки не спадали ещё несколько недель. Я хочу, чтобы ты драл меня без презерватива и заполнил своей спермой полностью. Хочу, чтобы ты обзывал меня и шлёпал. Я бы хотел, чтобы ты брал меня за волосы и трахал мою глотку так, чтобы я охрип. И чтобы ты заставил меня плакать и умолять. И чтобы кусал меня везде и оттягивал волосы… — Чимин почти задыхается, когда говорит это, уже не пытаясь контролировать поток своего сознания, что подкидывает яркие картинки. — Но разве я могу всё это просить у тебя, когда ты такой нежный со мной, будто я сломаться могу? Я люблю наш секс, мне нравится, когда ты нежный, но… но я постоянно продолжаю думать об этом и уже не могу остановиться. Я знаю, что глупо требовать от тебя чего-то подобного, когда на самом деле ты самый чуткий и… Договорить Чимин не успевает, потому что Хосок впивается в его напомаженные губы и целует неожиданно с таким остервенением, что Чимину кажется, что он вот-вот потеряет сознание. — Я не такой чуткий, как ты думаешь, Чимин-и. Прямо сейчас я очень зол. Ты должен был мне всё рассказать сразу, но ты этого не сделал. Поэтому мне придётся тебя наказать, чтобы впредь у тебя даже мысли не возникало что-то от меня скрывать, — Хосок хватается за кисть Чимина так сильно, что там точно останется фиолетовый след. Он тащит его к машине, как тряпичную куклу, и они в тишине едут к общежитию. Чимин впервые видит в глазах Хосока такой огонь, такой жар, такую… жажду. Воздух между ними загустевает, неровными потоками забивается в ноздри, но ни капли не помогает дышать. Как только дверь за ними закрывается, Хосок бросает Чимина на первую попавшуюся кровать и буквально разрывает концертную чёрную рубашку. — Это… ах, кровать Юнги… нам нужно… на нашу, — у Чимина в голове весёлая обезьянка со звонкими тарелками в руках бьётся. Потому что Хосок не целует — кусает, не касается, а обжигает, сминает кожу и давит всем своим весом, не давая пошевелиться. — Сучкам слово не давали, — хрипит Хосок, закрывая рот Чимина своей рукой, всё ещё обтянутой чёрной кожей. У Чимина только от осознания самой ситуации стоит так сильно, что кажется, он сейчас взорвётся. Хосок кусается больно-хорошо, жёстко трётся своим пахом и возводит руки Чимина к изголовью кровати. — Держись руками вот здесь. Даже не думай отпускать, понял меня? — у Хосока голос такой неестественно подавляющий, что Чимин только от него кончает. Выгибается дугой и сдавленно мычит, не в силах ничего сделать с разрядами тока по всему телу от мажущего тёмного взгляда на себе. Взгляда, что прежде был светлей неба, а сейчас в них сама звёздная ночь. Хосок вытягивает свои губы в улыбке, рукой протискиваясь в узкие джинсы Чимина. Он собирает его сперму со всё ещё стоящего члена и размазывает её между пальцев. — Ты такой грязный мальчик, — Хосок тянет перепачканные спермой пальцы Чимину в рот. — Ну же, открой ротик, я должен хорошенько его смазать, прежде чем трахнуть так, как ты хотел. Чимин открывает рот и, боже, у него стоит в два раза сильней. Хосоковы пальцы размазывают сперму по внутренним сторонам щёк, языку, нёбу, ровным рядам зубов, дёснам, и пробираются глубже, почти в самую глотку. Чиминовы глаза покрываются прозрачной плёнкой. — Да, вот так, плачь для меня, — Хосок вынимает пальцы изо рта и размазывает слюну и сперму по всему чиминовому лицу. — Хочу, чтобы ты плакал так сильно, чтобы подушка вся была мокрой. Господи, Чимин течёт. Смазка стекает с его члена, он чувствует, как она затекает между ягодиц, липкая и горячая. Ему хорошо. Ему так хорошо, боже, боже, боже… Хосока хватает лишь на то, чтобы приспустить свои джинсы, перекидывая ноги через чиминово лицо. Так, чтобы его истекающий смазкой член упирался в красные от поцелуев губы младшего. — Поработай своим ртом, детка. Покажи, как сильно ты хочешь меня. Чимин хочет, боги, он так сильно этого хочет. Он открывает пошире рот и высовывает язык, перепачканный спермой. Хосок держит его челюсть и толкается сразу глубоко и жёстко. Кровать ходит ходуном при каждой фрикции. Хосок вбивается каждый раз по самые яйца, звонко, крепко держа Чимина за волосы и насаживая на свой член. Горло горит огнём, всё тело охвачено жаром, но даже этого кажется так мало. Чимин чувствует, как слюна течёт по его подбородку, шее, останавливаясь в ложбинке между ключиц. Он плачет. Он действительно плачет, для Хосока, показывая, как ему хорошо. Хосок вбивается сильно и очень быстро, его движения становятся рваными и хаотичными. Он вынимает свой член изо рта Чимина и кончает на его раскрасневшееся лицо и грудь. Размазывает сперму по дрожащему торсу, стягивая с него штаны вместе с испачканным бельём. — Хён, ммм, пожалуйста, — Чимин сам не знает, чего просит. Он просто хочет всего Хосока на себе и в себе. Срочно, прямо сейчас. Хосок снова закрывает ему рот. — Услышу ещё слово — возьму без подготовки, — низко тянет Хосок. — Тебе можно только стонать, плакать и кончать, понятно? Чимин отчаянно кивает головой. Мокрая чёлка лезет в глаза, щёки чешутся от высохших слёз, но руки упорно держатся за изголовье кровати, затёкшие и напряжённые. Хосок собирает сперму с чиминового тела и проталкивает в сжимающуюся дырочку сразу два пальца, давя на простату и заставляя Чимина распахнуть глаза и выгнуться дугой. Он мычит и стонет, потому что Хосок жёстко толкается пальцами, массирует нежные стенки изнутри, второй рукой щипая за затвердевшие соски. Он облизывает его грудь, касается языком соска и сразу же кусает и оттягивает. И продолжает делать это до тех пор, пока Чимин не вскрикивает и не кончает второй раз. Мышцы живота крупно вздрагивают, ноги вытягиваются по обе стороны от Хосока, а изо рта вылетают только хриплые полустоны. Чимин снова плачет. — Да, детка, вот так. Хосок собирает сперму с полуопавшего члена и тянет пальцы себе в рот. — Ты такой вкусный, — он со страстью облизывает свои длинные пальцы. — Так быстро кончил. А я ведь даже не коснулся тебя спереди. Хосок наклоняется к Чимину и вылизывает его рот. У Чимина дезориентация в пространстве и звон в ушах. Он испытал такой сильный оргазм, что тело совсем не слушается, только дрожит и обмякает. Чимин теряет связь с миром. Хосок больно бьёт Чимина по лицу. Пощёчины горят на щеках алыми наливами. — Не теряй сознание, малыш. Мы ещё не закончили, — шепчет он в ухо, щекоча и вызывая новые мурашки в чиминовом теле. — Ещё один раз, ты же сможешь, да? Чимин рассеянно кивает головой. Ему кажется, что его тело не способно выдержать ещё одного раза, но он постарается ради Хосока, возбуждение которого всё ещё размыто маячит перед глазами. Чимин будет хорошим мальчиком и постарается не отключаться. Правда в том, что Чимин разрешил бы Хосоку трахнуть себя даже будучи в отключке. Но пока даже самому себе признаться в этом слишком стыдно. А ещё ему по-прежнему нельзя говорить. Только стонать, плакать и кончать. — Отлично, детка. А теперь покажи мне свою растяжку, — Хосок поднимает его ноги и, не сгибая их в коленях, задирает до чиминовой головы. — О да, ты видишь, как сжимается твоя дырочка? Как хорошо она оттрахана моими пальцами, как жаждет моего члена в себе. Хосок зажимает свой член у основания и водит по сфинктеру, дразня, а после входя одним глубоким толчком до самого конца. У Чимина звёздочки сыплются из глаз. Хосок сразу начинает грубо вбиваться в его сильное тело, сжимая чиминовы щиколотки железной хваткой. Он мажет языком по дрожащему кадыку, по ямочке ключиц, по набухшим истерзанным соскам, по блестящим губам. Чимину кажется, что это длится вечно, дольше, чем просто вечность. Пот и слёзы застилают глаза, руки намертво сцеплены у изголовья кровати, в голове никакого фонового шума — ни скрипа кровати, ни пошлых шлепков кожи о кожу, ни сбитого дыхания — только хосоков шёпот, только его голос, подушечки его пальцев на коже и плещущаяся звёздная ночь на дне зрачков. Хосок везде: в нём, вокруг него. Господи, как же сильно Чимин его любит, как сильно он хочет обнять его прямо сейчас. Хосок продолжает трахать Чимина, уже не чувствуя своего собственного тела. Он вот-вот кончит. Хосок отпускает чиминовы ноги и тянет руки к его искусанной нежной шее, сжимает пальцы вокруг неё и слабо сдавливает. Хосок ловит абсолютно ошеломительный и доверчивый взгляд Чимина. Он сжимает его шею сильнее, Чимин выгибается, отчаянно хрипит и закатывает глаза. Всё его тело напрягается, из горла вырывается тонкий скулёж. Хосоку глаза щиплет так долго смотреть на такого Чимина. Смотреть и осознавать, что он только его, что весь для него: открытый, страстный, жаждущий. Стонет, плачет, кончает. Этого более чем достаточно, чтобы Хосок кончил глубоко в Чимина и ослабил хватку на шее. Как только капля воздуха попадает в лёгкие, Чимин ловит такой сильный оргазм, что ему почти больно. В голове всполохи белого, в теле напряжение высшей точки, а потом расслабление такой силы, что ему кажется, что его вот-вот разорвёт. Он получает первый в своей жизни сухой оргазм. Хосок наваливается всем своим весом на него и дышит сбито куда-то в покрасневшую шею. Его волосы липнут к коже, между телами очень жарко и мокро, но он не спешит выходить из его тела. Чимин не может отдышаться, осознавая, что постепенно в его голову возвращаются фоновые шумы. — Можешь больше не держаться, — Хосок приподнимается и с невообразимой осторожностью касается затёкших рук Чимина. Тот их через боль разжимает. — Лучше обними меня. Чимин обнимает. Потому что это всё, что ему сейчас нужно. — Хён, — Чимин пытается выдавить из себя хоть слово, потому что ему нужно, чтобы Хосок знал. — Это было… это было так хорошо. — Я рад, что тебе понравилось. А теперь спи. Я обо всём позабочусь. — Хосок нежно целует его в висок и Чимин отключается прежде, чем успевает вспомнить, на чьей они кровати.***
Он просыпается ближе к обеду, когда за окном уже декабрьское солнце палит верхушки многоэтажек. В их общей комнате. Тяжесть во всём теле позволяет быстрее вспомнить о том, что произошло прошлой ночью. Боже, они и правда сделали это так. — Проснулся? — Хосок стоит на пороге комнаты с подносом кофе и бутербродов. Он подходит к кровати и ставит поднос на прикроватную тумбу. Садится осторожно на край и нежно касается чиминового лба, убирая пряди шоколадных волос. — Как ты себя чувствуешь? — Всё в норме, — слегка улыбается Чимин. Его голос охрип, и он совсем не знает, как будет оправдываться в компании, но это сейчас совсем не имеет значения. — Я не… я же не переборщил? — обеспокоивается Хосок. В его глазах снова голубое безоблачное небо, переполняющая нежность и даже спустя много лет всё те же открытые напоказ чувства. Чимин берёт его за руку, переплетая пальцы. Вот он — его заботливый парень. — Всё было прекрасно. Мне очень понравилось. — Чимин притягивает его в объятия и нежно перебирает прядки волос. — Я бы хотел, чтобы ты всегда говорил мне о своих желаниях, — Хосок обнимает его слишком нежно и трепетно для того, кто ещё прошлой ночью называл его сучкой и долго трахал. — Прости. Я боялся, что ты во мне разочаруешься, — Чимин утыкается носом в хосокову шею и прикрывает глаза. — Пока все твои желания касаются меня — я на всё согласен, — после этого голос старшего вдруг меняется на хриплый шёпот, обжигающий чиминово ухо. — Не знал, что ты в восторге от подобного. Ты, оказывается, та ещё штучка. — Прекрати, — выдыхает Чимин, а сам заводится быстрее, чем вообще успевает это осознать. — Так что ты там говорил про связывание? — улыбается Хосок и тянется за поясом банного халата. — Ничего, — отмахивается Чимин, но тут же прерывается хосоковым настойчивым поцелуем. — Детка, в этой кровати тебе нельзя говорить. Только стонать, плакать и кончать. Чимин успевает вспомнить, что они с Хосоком состоят в отношениях уже семь лет пять месяцев и двадцать четыре дня. И всё, что делал Чимин в этих крышесносных отношениях — это громко стонал, искренне плакал и много, много, очень много кончал.