Двое. Продолжение истории.

Очнулся он в землянке, лежал на дощатых нарах, рядом потрескивала железная печка. — На попей горячего, — услышал он знакомый голос. Алексей совал ему в руки железную кружку, из которой пахло хвоей. Когда Герберт взял кружку, партизан отвернулся и подкинул в печку дров. В землянке было тепло, так что он остался в свитере и жилетке. Правда, было тепло не настолько, чтобы Герберту захотелось снять шубу. Наоборот, он блаженствовал. За последние трое суток это был самый лучший момент. Не считая того, что половина тела ужасно болела, и от усталости ломило всё. — Посидишь тут, пока за тобой разведка не придёт, — сказал Алексей, — Давай я тебя свожу в лес, а потом уже свяжу руки. Герберт ничего не ответил. Но любезным предложением воспользовался. Снаружи было темно. Вокруг был лес, но чувствовалось, что в этом лесу есть жизнь. Пахло дымом. Но огней видно не было. У входа стоял часовой с ружьем. — До ветра свожу. Молоденький партизан кивнул. — Помочь тебе… проводить? — спросил партизан приглушенным, но акое дело? — Es ist nicht richtig. Так не может быть. — Не волнуйся, без разницы, кто тебя шлепнет, мужик али баба. Ты заканчивай давай быстрее. Спать охота. Потом Алексей довел его до землянки, связал руки сзади и оставил одного. Герберт понял, что кроме как спать, делать нечего. Но в голове крутились мысли и не давали ему уснуть. Через некоторое время он услышал в лагере шум. Прислушался: звучали голоса нескольких человек. Они переговаривались между собой. Потом голоса приблизились. — Маришка, ты чего тут торчишь? — спросил один. — Охраняю немца. — Немца? — На черта его охранять! — повысил голос русский. В землянку к Герберту ввалился огромный бородатый партизан. Потом ещё один, стало тесно. Его стащили с нар на пол, он больно ударился рукой, спиной и затылком. Русский ударил его кулаком по лицу. Герберту показалось, что голова разлетелась на кусочки. Он перестал соображать. Из-за этого следующий удар, в левый бок, был не таким болезненным. От третьего удара ему показалось, что его разрезали пополам — попали по раненому боку. Руки были связаны, защититься он не мог, но старался как-то отползти, отворачивался, чтобы не попали в лицо. На него сыпался град ударов. Он услышал голоса, но смысла уже не понимал. Внезапно всё кончилось. Тот, кто его бил упал рядом с ним. — Ты там живой, фриц? — кто-то его поднял с пола. В полутьме лица было не разглядеть, — Крепко тебя. Его усадили обратно на нары, приложили к разбитой скуле мокрую тряпку, чтобы унять боль. Способность понимать, что происходит, медленно возвращалась. — Досталось… — перед ним на корточках сидел Алексей и заглядывал в глаза, стараясь определить, пришел ли Герберт в себя. — Ты прости мужиков… Не со зла они. В Никоновке, село здесь такое неподалеку, фашисты растеряли всех жителей. Мужики пришли, нашли только мёртвых: баб, ребятишек, и хаты сожженные. Вот разум и помутился. Готовы всех фашистов голыми руками рвать. Мужик, лежащий на полу замычал и начал шевелиться. Герберт внутренне сжался: на нём уже и так не было живого места. Продолжения он не хотел. Слова Алексея он слышал, но не осознал. Пока что он понимал только, что этот здоровый русский хочет его забить до смерти, а Алексей против него выглядит слабовато. Герберт думал, что в первый раз Алексею удалось нокаутировать противника только из-за эффекта внезапности. Пока тот был занят Гербертом и не обращал внимания ни на что другое. А теперь он сперва уложит Алексея, и потом опять доберётся до него. У немца кружилась голова. Если бы не опасность, он наверное бы уже валялся в обмороке. Он отодвинулся подальше в угол, чтобы успеть хотя бы ударить разок ногой. Со связанными руками он был беззащитен. — Микола, послушай! — начал Алексей. — Уууубью, суку! — зарычал тот, кого русский назвал Миколой. Алексей тяжело вздохнул и опять ударил того в голову. Огромный русский потерял сознание. Тут в землянку ввалились еще люди. — Что происходит? — строго спросил пожилой партизан, видимо, бывший главным. — Да Микола с Петро сорвались, попытались убить пленного, — ответил Алексей. — Поняяятно, — протянул старший, — Этих увести. Тут медпомощь нужна? — Да надо бы. Немец вон еле живой. Микола хорошо его отделал. — Пришлю Любашу. Ты чего спать не идешь? Завтра пойдешь с Жадовым. — Есть, командир, — кивнул Алексей, однако не двинулся с места. Командир ушел, следом наполовину вывели наполовину вынесли нападавших. Герберт с Алексеем опять остались в землянке вдвоём. — Эй, ты чего? Комната вокруг Герберта закружилась и Алексей — тоже. Какое-то время все вертелось перед глазами, размазываясь крупными пятнами. Потом круженье остановилось. Он снова стал слышать. — Малохольный… Как же тебя такого нежного в армию-то взяли? Совсем у Гитлера люди кончились… Герберт не все слова понимал, поэтому смысл речи Алексея до него не доходил. В землянку кто-то вошел. — Что у вас? — спросил молодой женский голос. — Сестричка, тут немцу бока намяли… и еще подранило его. Там с правого боку. Над Гербертом наклонилась симпатичная и очень молоденькая девушка. Раза в два моложе его. Вдвоем с Алексеем они стащили с него шубу (спасибо ей — погасила часть ударов) и китель. Размотали уже загрязнившуюся и свалявшуюся повязку. … — Ну, вот, — сказала девушка, когда закончила обрабатывать ранку и накладывать свежие бинты, — Теперь ему отдохнуть и будет нормально. — Спасибо, сестричка, — девушка собрала сумку и вышла. — Sie ist noch ein halbes Kind, — воскликнул Герберт. — Чего ты там лопочешь? — Алексей напряг слух, немец говорил тихо и нечленораздельно — лицо опухло от побоев. Герберт снова обмяк. Было больно, при каждом вдохе в правом боку кололо, как будто туда всаживали спицу или шило. Болело лицо слева, куда пришелся удар кулаком. До его сознания пытались достучаться слова Алексея. Про деревню. Но их что-то выталкивало. В конце концов, он заснул. Но спал зыбко. Ноющее тело не давало покоя.