Двое. Продолжение истории.

Всё тело громко жаловалось, голова кружилась, ног он вообще уже не чувствовал. Но всё-таки он дошёл до приземистого одноэтажного здания с крылечком и парой окон с обеих сторон от него. Рядом были разбиты палатки. На фасаде дома рядом с крыльцом располагалось белое полотнище с красным крестом. Когда они зашли внутрь, он увидел раненых, лежащих на наскоро сколоченных деревянных нарах. — Эй, сестричка, — позвал командир, — нам бы доктора. — Сейчас, — молодая девушка в солдатской гимнастерке, белой косынке и с белой повязкой с красным крестом на рукаве поднялась с койки одного из раненых. — Яков Михалыч! — позвала девушка. — Да, Лизонька, — из-за ширмы выглянул пожилой доктор в белом халате, белой шапочке, с бородой и усами и в очках. В руках он держал книжечку. Он обвел взглядом всю группу. — Здравия желаю, товарищ врач, — поздоровался командир разведчиков. — Слушаю вас, молодой человек, — доктор снял очки и одной рукой надавил пальцами на глаза. Видимо, доктору давно уже не удавалось нормально выспаться. Потом протёр очки и надел обратно. — Да тут у нас фриц… Надо глянуть: важный пленный. Сегодня отправим в Киев. Доктор снова посмотрел на Герберта. Тот, сгорбившись, пытался согреться. — Хорошо, проходите, — сказал доктор, показывая за ширму. Герберт с разведчиками общался только по-немецки. Поэтому решил пока не выдавать свое знание языка противника, чтобы получить небольшой козырь. — Gehen Sie hinter dem Bildschirm, — обратился командир разведчиков к Герберту. — Спросите, какие у него жалобы, — попросил доктор разведчика. — Der Arzt fragt, welche Beschwerden haben, — перевел разведчик. — У него пулевое ранение в бок. И ног не чувствует, — доложил доктору после того как Герберт сказал, что с ним. — Хорошо, посмотрим. Скажите, пусть разденется и покажет. И сами отойдите за ширму. Разведчик кивнул, перевёл немцу и вышел в общий зал, где было довольно шумно из-за разговоров и стонов тяжелораненых. Непослушными руками Герберт начал расстегивать пуговицы шинели. Потом снял китель и рубашку. Лёг по просьбе доктора на кушетку и тут же провалился в сон. … Его кто-то будил. Герберт еле разлепил глаза, пытаясь понять, где он и что с ним происходит. Он чувствовал слабость и боль. Особенно сильную — в ногах. Увидев склонившуюся над ним медсестру, он потихоньку начал восстанавливать в голове картину прошедших дней. Медсестра дала ему какой-то порошок и стакан воды. Он послушно выпил всё. Раны на боку и на руке были обработаны. Бок ещё был перебинтован чистой повязкой. На ногах тоже были повязки. По мере того как Герберт приходил в себя, боль в ногах усиливалась. Он уже даже не мог её игнорировать и отвлекаться на что-то другое. Он пытался наблюдать за русскими. Но боль мешала ему и путала мысли. — А я вам еще раз повторяю, молодой человек, — отвечал доктор начальнику разведгруппы, — Если вы его куда-то повезёте в таком состоянии, то он с большой вероятностью как минимум лишится ног, а скорее всего вы его просто не довезёте. — Нам нужно срочно его переправить в Киев. — Вам как минимум нужно везти его в тепле. Иначе последствия могут быть самыми тяжёлыми. Имеет место переохлаждение. Как он у вас дошёл в такой одежде? Ещё немного, и у вас был бы труп. И будет! Назад в холод ему нельзя ни в коем случае, если вы хотите, чтобы он был в состоянии разговаривать. — К тому же, — добавил он, — У него лихорадка от воспаления раны. Рана сама по себе не опасная. Но организм ослаблен, поэтому вполне может начаться общее заражение. Герберт слушал это, с трепетом ожидая ответа начальника разведчиков. «Обратно на холод? Нет! Лучше пристрелите меня сразу, пожалуйста!» Но вслух он ничего не говорил, только напрягся, вслушиваясь в беседу. — Так, ладно. Пусть у вас пока полежит. Самойленко, останешься охранять. Егоров, пойдем со мной. — Лизонька, позови санитаров, нужно переложить пациента на кушетку. — Да, Яков Михалыч, — симпатичная медсестра в солдатской гимнастерке вышла из помещения. Спустя пять минут вернулась с двумя солдатами, от которых веяло морозом. Один солдат взял Герберта под мышки, а второй за ноги. И его перенесли в общий зал на свободную койку, стоявшую у стены. Помещение было занято тяжелоранеными, стоял спёртый запах больных тел. Зал наполнялся легким гулом — кто-то разговаривал, стараясь отвлечь себя от боли. Кто-то напевал. Но были и те, кто стонал, сжав зубы. На койке Герберт блаженно закрыл глаза, наслаждаясь покоем и теплом. Боль немного отступила, хотя продолжала грызть со всех сторон. Ломота в обмороженных ногах и пальцах рук, стреляющая боль в боку, общая ломота во всем теле и голове от лихорадки. И плюс к этому — жуткая усталость. Последняя сделала благое дело — Герберт снова быстро уснул