Двое. Продолжение истории.

По ощущениям, Герберт провёл в этом мрачном полуподвале около суток. Через сутки его вывели из темницы. К нему приставили двоих конвоиров и отправили пешком куда-то. За это время ему никто не оказал медицинскую помощь, не сменили повязок. Лихорадка, кажется, усилилась. Во всяком случае, окружающий мир немного покачивался, голова кружилась. Не зажившие обморожения чувствовали мороз куда острее. Каменная решимость держаться расползалась киселем. Герберт отчаянно боролся с жалостью к себе. Как ни странно, он сумел дойти до железнодорожной станции, куда его сопровождало двое советских солдат. Один был хмурый и небритый, совершенно не похожий на русского. Он говорил с ужасным акцентом, так что Герберт его почти не понимал, в конце каждой своей реплики солдат добавлял: «Да?» А в начале иногда: «Эээ». Второй был молодой, с очень светлыми, как у немца, волосами и голубыми глазами. Если бы не круглый нос, его вполне можно было принять за арийца. Герберт решил, что поезд санитарный. Он видел множество тяжело и легкораненых солдат. Его конвоиры довели его до купейного вагона. Вместе они заняли отдельное купе. Его затолкали ближе к окну и подальше от двери. Светловолосый конвоир расположился рядом, а хмурый — напротив. Когда поезд тронулся, к ним заглянула молоденькая медсестра. — Ой, ошиблась! — улыбнулась она — Какой девушка, да! Заходи, посиди, гостем будешь! — сразу стал зазывать хмурый конвоир. Теперь он улыбался во весь рот. — Тебя как зовут, сестрица? — Спросил светловолосый, — Меня — Сеня, его — Гоги. — Анюта, — назвала себя девушка, — А это у вас кто? — Это «язык», очень важный. В Москву везём. У девушки удивленно поднялись брови. Герберт отворачивался, делая вид, что ему безразлично, что творится вокруг. Взгляд медсестры опустился на его перебинтованные пальцы. — Он что — раненый? А давно перевязку ему делали? — Да кто ж его знает? — развел руками светловолосый. — Я посмотрю его? — стеснительно спросила медсестра конвоиров, обращаясь скорее к хмурому Гоги, — Он у вас по-русски понимает? — Да, вроде нет, — Сеня обернулся к Герберту, — Эй, фриц, по-русски шпрехаешь? Герберт сделал вид, что пытается понять, что ему говорят. Сеня повернулся к медсестре. — Видишь, ни в зуб, — развел он руками. Медсестра шагнула в купе — до этого она так и стояла в дверях. — Gemacht? Vor langer Zeit? — она показала на перебинтованные пальцы Герберта. — Mehr als einen Tag zurück, — ответил Герберт, слегка усмехаясь про себя потугам медсестры говорить по-немецки. — Не понимаю… — Девушка попыталась еще раз, — Mehr als einen Tag zurück? — Vierundzwanzig Stunden, — Герберт тоже старался подбирать простые слова, чтобы девушка его поняла. — Двадцать четыре? Больше суток без перевязки? — в голосе девушки прозвучало удивление и даже осуждение. — Gibt es noch? — она явно не обладала большим словарным запасом немецких слов и не могла напрямую спросить. Но Герберт решил немного подыграть — Gibt es andere verletzt? — он показал на ноги и бок. — Я сейчас принесу все для перевязки. И надо, наверное, врача привести… Девушка скрылась. Через двадцать минут она появилась с бинтами и лекарствами в руках и ещё одной девушкой, постарше. — Вот он, — медсестра Анюта показала второй девушке в белом халате на Герберта. — Ты можешь попросить его раздеться? — вторая девушка вела себя как опытный врач, что не совсем вязалось с ее юным видом. — Können Kleidung entfernen? — сказала Анюта. А вторая девушка-врач отодвинула Сеню и подсела к Герберту. Тот снял с себя шинель (надоевший ватник, в котором он выглядел до крайности нелепо, он снял сразу как сели в поезд, тут было довольно тепло), потом китель и рубашку, оставшись обнажённым по пояс. — Воспаление, — неодобрительно покачала головой врач, прикасаясь к припухшей красной подушке, образовавшейся вокруг раны. Рана на руке уже поджила и заново повязку на руку накладывать не стали. А рану на боку намазали какой-то не слишком приятно пахнущей мазью и туго перебинтовали чистым бинтом. Потом занялись ногами. Герберт стащил тяжёлые валенки. Когда размотали бинты, под ними обнаружились волдыри, как от ожогов. Каждый волдырь аккуратно прокололи, потом чем-то продезинфицировали и намотали бинт в один-два слоя, сказав, чтобы пока не надевал обуви. После перевязки Герберт почувствовал себя значительно лучше. Сеня ушёл с врачом и медсестрой и скоро вернулся с котелком, полным какой-то каши. — Слушай, фрицу аж двойную порцию мяса. Видать очень важная шишка, — поделился Сеня с товарищем. Может, ну его, сами съедим? — Нэкрасиво! — одернул того хмурый. — И верно. Только жулики-спекулянты так делают, — вздохнул светловолосый, — Везет же фрицу. Герберту сунули в руки миску с его порцией. Он голода не чувствовал, пока не съел первую ложку. Тут оказалось, что у него в животе просто бездонная дыра. После еды Герберта стало клонить в сон. — Куда его класть? — Да, давай снизу. Как он в таком состоянии на верхнюю полезет? Упадёт ещё. — А нэ убэжит? — с сомнением покачал головой Гоги. — Ну, хочешь, свяжем? — предложил Сеня. У Герберта успела душа в пятки, что опять придётся лежать в до крайности неудобной позе. — Да, нэ… Нэ надо. Герберт мысленно выдохнул. Ему постелили на нижней полке. Он наблюдал, уже наполовину заснув. Аккуратно положили и укрыли одеялом и его же шинелью. … Ему показалось, что он только прикрыл глаза, как его кто-то принялся расталкивать. Он полуоткрыл глаза и узнал медсестру. Она протягивала ему что-то. Он съел порошок, запив водой из железной кружки, и снова провалился в сон. За сутки он сумел выспаться. Температура как будто спала. Боль в боку не так казнила при каждом неосторожном движении. Ноги тоже немного успокоились. Хотя всё ещё были припухшие и болезненные. С рук повязки сняли. Пальцы были немного сосискообразные по цвету и ощущению какой-то резиновости. В целом было не так уж плохо. … Ночью стояли на какой-то станции. Видимо, в крупном городе. Было много путей, рядом стояли другие составы. Его конвоиры решили выйти на платформу подышать воздухом. — А этого куда? — Каму-та придотца остаться, да? — Да что я, рыжий что ли сидеть тут с ним? Тоже охота ноги размять! — Тогда с собой бэри, да? — Эй, как там тебя, одевайся, — Герберту кинули ватник. Он не стал сопротивляться, опасаясь рукоприкладства. Послушно натянул валенки и ватник. На платформе стоял морозец. — Эй, — из соседней двери вышла медсестра-Анюта и помахала им рукой. Его конвоиры ответили девушке. Хотя светловолосый постоянно отвлекался, но хмурый не дремал. Оба закурили. Герберту, понятное дело, никто не предложил. Он балансировал на хрупкой грани, перейдя которую стал бы просить дать ему тоже. Вспомнился Алексей, который угостил его «Последний раз» папиросой из его собственного портсигара. — Мать моя! — воскликнул светловолосый. Герберт обернулся туда, куда тот смотрел, чтобы увидеть, что же так его впечатлило. Из вагона поезда напротив выходили люди. Это были какие-то ходячие мумии. Тела состояли из костей, обтянутых кожей. — Это ленинградцы? — шепотом спросил Сеня у Гоги. — Пахожэ на освобождённых из концлагэря. Герберт сам был впечатлён ничуть не меньше светловолосого парня. Людей было слишком много, чтобы это можно было объяснить естественными причинами. Болезнью или чем-то вроде того. В то, что это пропаганда, организованная специально для него Герберт тоже уже как-то не верилось — не те были масштабы инсценировки. Пока он стоял, оглушённый зрелищем ходячих скелетов, кто-то закричал: — Воздух!