Двое. Продолжение истории.

Их везли в кузовах грузовиков, называемых «полуторками». Новый лагерь оказался больше. Пройдя с прочими заключенными карантин и дезинфекцию, они попали в корпуса. В отличие от первого лагеря, где все строения были построены кое-как, здесь были добротные бетонные здания. Позже Герберт узнал, что лагерь построен руками самих же военнопленных. Здесь были пленные различных национальностей. На Герберта с его говором, отличным от классического немецкого никто внимания не обращал. Поначалу пришлось нелегко. Один из охранников, который надзирал за ними, привязался к нему. Делал он так: сперва кричал что-то предупреждающее, изображая, как будто Герберт ему угрожает, а потом бил. Иной раз одним ударом приклада, иной раз, свалив на землю, поддавал еще ногой. Герберт старался быть на виду. Но работа была единичная — валили лес и пилили его на бревна, длиной два метра. Поэтому в основном разбивались на группы два-три человека. Для валки леса, распиловки и переноски в штабеля. Каким-то образом охранник вычислил, что этот немец не будет жаловаться. Герберт, с одной стороны, не хотел привлекать к себе внимания, но, с другой стороны, терпеть регулярные побои было тяжело. Хорошо, что этот охранник не каждый день оказывался рядом. То есть частота нападок была такой, чтобы Герберт способен был терпеть. И, тем не менее, не каждый удар заживал через двое-трое суток. А побои, приходившиеся на старые синяки, ощущались больнее. Герберт иногда с трудом удерживал слезы боли и обиды. Но пока ещё гордость удерживала его от того чтобы показать свою слабость. Он чувствовал, что в отличие от того же Алексея, этот человек его не пожалеет. Этому, наоборот, доставит удовольствие увидеть слабость и услышать мольбы о пощаде. О том, чтобы защищаться, дать отпор, не могло быть и речи. Это бы только спровоцировало дальнейшее избиение и оправдало бы применение насилия. Охранник очень уж демонстративно унижал Герберта и внимательно искал малейший повод «добавить» не за одно, так за другое. Последние день-два Герберт чувствовал боль в боку слева. Ночью лежал без сна, смотря в потолок. Темнота была непроглядная, и это было хорошо, так как никто не мог видеть слёз у него на глазах. Гербер старался подавлять всхлипы, которые иногда вырывались из груди. Хотя вряд ли кто-то мог его услышать за храпом соседей, но все-таки Герберту не хотелось, чтобы кто-то стал свидетелем того, как он плачет от боли и одиночества. На следующий день он работал с трудом, через силу. Но ему и в голову не пришло сказаться больным и напроситься в лазарет. До вечера еле дотянуло. Однако, вместо того чтобы после ужина пойти к себе отлеживаться, вынужден был по вызову начальства лагеря идти в кабинет коменданта. Мучительно размышляя, чем это вызвано, и боясь, что его нашли разведчики, он переступил порог кабинета начальника.