Двое. Продолжение истории.

В комнате стоял стол, шкафы с документами, а также находилось два человека. Один — майор Овчинников, комендант лагеря. Второго Герберт не знал. — Садитесь, — сказал комендант. Второй человек, по погонам старший лейтенант, перевел для Герберта. Тот сел на стул перед столом. Похоже было на допрос. — Спроси, избивал ли его Лосев, — сказал комендант переводчику. Тот снова перевел на классическом немецком, спросив, бил ли его охранник. Герберт растерялся. Потом кивнул. — Поня-а-атно, — растягивая слово произнес комендант. Затем обратился к переводчику, — вызови охрану, пусть его в медпункт отведут. Зови Шлехера. Переводчик подошел к двери, выглянул в коридор и крикнул: — Звягинцев, отведи немца к доктору. Вошел долговязый парень с вялыми движениями. Снял с плеча винтовку и её концом махнул, предлагая Герберту идти впереди. Они добрались до лазарета. Доктор в этом лагере был пожилой, степенный. Лет шестидесяти, а то и семидесяти. Он махнул рукой охраннику, сказав: — Иди. Думаю, обратно сам доберется. А то, может, и здесь оставлю на денёк-другой. Затем по-немецки попросил раздеться. Похоже, доктор выучил несколько слов, которые ему были ему необходимы, чтобы его пациенты понимали: «разденьтесь», «ложитесь» и так далее. Осматривая Герберта, доктор бормотал себе под нос: — Что ж вы так? Нехорошо, нехорошо… А тут что у нас? Прекрасно! Он попросил Герберта глубоко вдохнуть, прижимая к его груди трубочку. Но Герберт никак не мог вдохнуть в полную силу. В определённый момент он чувствовал такую боль в боку, что мышцы непроизвольно сжимались, не позволяя вдыхать дальше. — Поня-ятненько, — совсем как комендант протянул он, затем стал ощупывать бок Герберта с левой стороны. При первом же надавливании тот вскрикнул. Доктор еще раз произнес: «Понятненько», затем вынес вердикт:  — Перелом ребра. Придется здесь полежать. Два-три дня. Такой бурной радости Герберт давно уже не испытывал. Он едва не выдал того, что понимает русскую речь. Но потом опомнился и постарался придать своему лицу безразличное выражение. Ему определили койку в стационаре. Лагерь был большой. Но лазарет пустовал, так как болеть не поощрялось. Кормили тут лучше, чем в лагере. Удалось без очереди принять душ. (Во всем лагере мылись раз в две недели посменно.) Это было блаженство. Доктор настоял, чтобы пациента побрили, одежду продезинфицировали. Герберт уже и забыл, как это — чувствовать себя человеком. Это было так давно. Кажется жизнь назад. А ведь прошло не так много времени с момента его пленения. Сегодня было тринадцатое, нет, четырнадцатое марта 1944 года. Почти три месяца назад, Герберт запомнил эту дату на всю жизнь — восемнадцатого декабря 1943 года — его конвой атаковали партизаны. Выжил только он один. Хотя и из партизан остался только один. Алексей. Где он теперь? Фронт, судя по отрывочным сведениям, которые проникали из-за лагерного забора, откатывается все дальше, к довоенным границам Советского Союза. Наверное, теперь Алексей воюет в регулярной армии. Думать дальше в этом направлении Герберт не хотел сразу по двум причинам. Либо он убивает немцев, либо, возможно, сам давно убит какой-нибудь шальной пулей. Он был наслышан о том, как бесстрашно, практически маниакально, русские лезут под пули, не считаясь ни с какими потерями. Бросаются под танки с гранатами. Герберт сделал усилие над собой, решив думать о чем-нибудь другом. Все равно он никогда не узнает, что дальше стало с его пленителем. Лучше подумать о том, какие загадочные обстоятельства привели его на эту койку. Кто-то увидел, как этот охранник его бьет? Но кто? Кто-то из его коллег? Кого благодарить за спасение и временную передышку в печальной судьбе узника? Доктор через переводчика дал Герберту рекомендации. Надо было делать дыхательную гимнастику. Глубоко дышать, чтобы не получить воспаление легких. Это было трудно. Острая боль казнила при любом неосторожном движении. Вообще Герберт жил с постоянной болью почти столько же, сколько был пленником. И сейчас, несмотря на улучшение условий, тело громко жаловалось на предыдущее бесцеремонное обращение. Герберт думал, что не сможет заснуть. Но задремал довольно быстро. Утром было непривычно лежать допоздна. Чувство сытости тоже было уже чем-то непривычным. Хотя в этом лагере кормили лучше, чем в предыдущем.