Двое. Продолжение истории.

Через три дня Герберта выписали. Эти дни он чувствовал себя, как на курорте. И жалел, что всё так быстро кончилось. Бок ещё болел, хотя уже слабее. И вообще тело не спешило оправляться от полученных травм. Помороженные руки и ноги очень остро реагировали на холод, побитые мышцы при движении болели, так что фактически при каждом движении приходилось преодолевать боль. Вообще боль стала фоном его нынешнего существования. Слава Богу, что закончилось хотя бы глухое одиночество, которое усугубляло и без того тяжёлое душевное состояние Герберта. Благодаря фон дер Гольцу Герберта не послали на лесозаготовки, а определили на кухню мыть котлы. Это было тоже тяжело, но всё же легче пилки и перетаскивания брёвен. И, что немаловажно было для Герберта, работал он теперь в тепле. Через три дня случилась новая неприятность. Перед утренней перекличкой всегда происходила толчея и давка на выходе из барака, потому что народу было много, а время, отводящееся на построение, было небольшим. Один из товарищей был, видно, не в духе и на выходе, работая локтями, сильно ударил Герберта в не до конца заживший бок. У того потемнело в глазах. Очнулся он уже на полу. Вокруг был народ и один из заместителей коменданта лагеря, который принимал утреннюю перекличку. При попытке подняться Герберт почувствовал такую резкую боль, что охнул и расслабил мышцы, оставшись лежать на земле. Помощник коменданта распорядился отнести Герберта в лазарет. Доктор, увидев Герберта, покачал головой. Дал ему что-то, что немного успокоило боль, но этого надолго не хватило. В течение следующих трех дней Герберт почти не спал, боль не давала толком уснуть. В первые сутки он в лазарете находился не один. Еще был парень, который вывихнул руку. Пока тот был рядом, Герберт старался не стонать и вообще держаться. Но эти попытки «держать лицо» дорого обходились Герберту. Он готов был уже лезть на стену. По счастью на следующий день он снова остался один и мог тихонечко скулить в подушку. Ночью он раскисал до того, что иногда плакал, пока не чувствовал полное опустошение и обессиленность. Тогда затихал и впадал в какое-то оцепенение. До тех пор, пока тело не затекало, и это не вынуждало его сменить позу. Тогда он снова чувствовал кинжальную боль в боку, которая заставляла стонать сквозь стиснутые зубы. К концу третьих суток он так измучился, что всё-таки проспал подряд часов пять. Один раз у него был Годфрид. Подбодрил, пообещал помочь, чем сможет. Обещание свое бывший полковник сдержал. Во-первых, откуда-то Герберту принесли книгу на немецком. Гейне. Чтение помогало отвлечься. Во-вторых, оставили его ещё лежать в лазарете на неопределенное время. В-третьих, дали обезболивающего, что позволило немного отоспаться. Герберт за всё был очень благодарен. Он решил, что когда в следующий раз увидит Годфрида, скажет ему об этом. Через несколько дней Герберта снова выписали. По протекции всё того же фон дер Гольца его использовали на нетяжёлых работах в помещениях. Когда организовали художественную самодеятельность, Герберт пел песни под «Вельтмейстер». Аккомпанировал ему тоже пленный. Всем очень нравилось: это поднимало настроение. Затем пришла весна. Герберт вздохнул свободнее, несмотря на то, что его опять перевели на лесозаготовки. Он очень сильно похудел, сам себя бы не узнал, наверное. Полковник его по возможности подкармливал, но всё равно этого было не достаточно. Когда в лагере кто-то умирал, Герберт всегда очень переживал, хотя мало кого знал из товарищей по несчастью. Из тех новостей, что полковник ему рассказывал, он был в курсе, что советская армия вышла на довоенные границы Союза и пошла дальше. Это прибавило Герберту переживаний о том, где же русские остановятся. И чем это грозит его родной Баварии. Весной появилась ещё одна проблема — обувь. Зимние валенки не годились совсем. Полковник и тут выручил земляка. Достал ему ношеные, но очень крепкие сапоги. Немецкие. В них он ходил до поздней осени и начала зимы, когда снова пришлось доставать валенки. Герберт находился в бригаде, которой командовал лично полковник. Он тоже, хоть и считался руководителем всех пленных, но это от работы его не освобождало. Поскольку он не принимал советской идеологии и не встраивался в их партийную систему. Но его бригада, благодаря смекалке и технологическому подходу, была в передовых. Так что паёк получали усиленный. Должно быть, поэтому до начала 1945 года Герберт еще не протянул ноги.